Отряд Поттера (джен)

Всю ночь в его снах летали вспышки проклятий. Огонь, волнами разносившийся вокруг, казался Гарри полупрозрачным и эфемерным, и из пламенных глубин раздавались отзвуки такой ужасной борьбы, которая, вырвавшись в физический мир, была бы способна сдвигать холмы с места и осушать озера. А сам огонь был скорее равнозначной заменой этой борьбы, эхом противостояния, принявшим видимую для глаз форму. Гарри казалось, что он находится между молотом и наковальней; запертый в собственном сне, не в силах убежать или сразиться, он воздвигал блоки для защиты своего сознания и выжидал. Это длилось целую вечность, прежде чем все внезапно стихло. Похоже, «молот» исчез.

Гарри открыл глаза, присел на кровати и вытер со лба холодный пот. Затем надел очки и замер на мгновение.

— Ты все еще здесь?

Ответ пришел не сразу.

— Да. И если бы я не был тем, кем являюсь, то после сегодняшней ночи поспешил бы тебя покинуть.

— Что случилось?

— В это сложно поверить, — ответил Мерлин, — но мне угрожали.

— Как это?

— Хотел бы я знать. Но тебе опасность не грозит. Человек, который мне угрожал, представился твоим наставником.

Николас. Пробиваясь сквозь недоумение, в душе разлилось тепло благодарности. Но все же, как?

— Прости, но я думал, что ты не очень, как бы это сказать, живой.

— Так и есть. Но пока у существа есть мысли, есть и способы доставить ему боль. Твой наставник, кем бы он ни был — опасен, раз знает об этом. Возможно, один из самых опасных людей, которых мне приходилось встречать.

— «Один из»? — спросил Гарри. — То есть, не самый-самый?

— Когда-нибудь ты поймешь, что могущество разумных существ нельзя сравнивать, как численности армий.

— Почему?

— Кот сильнее птицы, птица сильнее змеи, змея сильнее кота.

Гарри хмыкнул. Он бы с этим поспорил.

— А камень бьет ножницы?

— Прошу прощения?

— Да так, ничего. Кажется, я начинаю привыкать к твоему присутствию, что мне совсем не нравится. Без обид.

— Боюсь, окружающим будет сложнее привыкнуть к твоему необычному поведению. Не забывай, что ты разговариваешь сам с собой.

— Об этом не забудешь. Кстати, — Гарри сцепил пальцы рук, — что насчет якоря? Как ты мог притянуться к нему, если на рисунке изображен не ты? Или дело в том, что я думал, что это ты?

— Не уверен. Напомни, как тебя зовут?

— Гарри Джеймс Поттер.

— Нет, это имя мне ни о чем не говорит.

Натянув майку, Гарри уперся руками в холодный пол и начал отжиматься. Мышцы тут же сковала усталость, словно он валял дурака несколько месяцев. Локти задрожали сразу после восемнадцати повторов, и Гарри со страхом и удивлением понял, насколько все-таки кратковременная магия находящегося в его голове духа выпила его силы. «Колдовство без палочки с непривычки может сильно утомлять, но с практикой придет легкость», — вспомнились слова Николаса. Жаль, что до практики у них дело почти не дошло. Гарри чувствовал необходимость в уединении вместе с учителем, в долгих часах тренировок и уроков, выматывающих и тяжелых. Чтобы выйти в свет готовым, чтобы отсутствовала необходимость сосредотачиваться перед каждым движением и угрюмо размышлять над каждым действием, чтобы научиться опережать врагов. Гарри думал о том, что если бы Николаса не было в его жизни, подобные мысли и не приходили бы ему в голову. Но Учитель пришел, поманил знаниями, а потом оказалось, что большую часть года Гарри придется проводить в Хогвартсе и обучаться самостоятельно, можно сказать, посреди поля битвы.

«Что бы сказал на это Николас? — подумал он, как часто делал, но не смог ответить на собственный вопрос. — Откуда мне знать, что бы он сказал или сделал? Достаточно ли хорошо я его знаю, чтобы понимать, как бы он поступил на моем месте?»

Встав с пола, Гарри откинул со лба вспотевшие волосы и посмотрел на сундук. Может ли связное зеркало решить эту дилемму? Он осторожно, словно опасаясь внезапного безумия, постарался представить себя на месте Николаса. «Если бы у меня был ученик… Если бы я взял на себя ответственность за какого-то человека, начал бы его учить, а потом был бы вынужден отпускать его на девять месяцев в году в место, которое он не сможет покинуть. А затем узнал бы, что в его голове поселился чужой разум…» Гарри вспомнил огненный вал из своего сна и противостояние, одно эхо которого заставило его прятаться за блоками, как черепаха прячется в панцирь. Это была ярость бессилия, вдруг осознал он. Николас злится из-за того, что не может быть рядом, именно это помогло ему, черт… помогло ему напугать Мерлина.

«Но почему?» — спросил Гарри себя, и на этот раз ответ пришел незамедлительно: Дамблдор. «Между этими двумя есть что-то, чего я не знаю». Какой-то краеугольный камень, который лежит в фундаментах их старых мозгов настолько отлично друг от друга, что Николас предпочел инсценировать свою смерть перед тем, кто мог стать ему самым сильным союзником. Решил, фактически, пойти против Дамблдора, хотя они — Гарри до сих пор находил этому лишь подтверждения — сражаются на одной стороне.

От пота, стекавшего по спине, Гарри быстро начал замерзать и ежиться на холодном воздухе. Окна покрылись изморозью, а рядом с рамами виднелись тонкие полоски льда. Эта картина словно подтолкнула Гарри, растормошила его от кошмарного сна. Он успел подумать о том, не являются ли дементоры причиной его мрачных мыслей, но все же открыл сундук, показал средний палец своему шестнадцатилетнему варианту на рисунке Дина и достал связное зеркало.

— Ник!

Прошло лишь несколько секунд перед тем, как в зеркале появилось лицо Николаса, но их хватило на то, чтобы Гарри начал дышать ровнее.

— Привет.

«Он не спрашивает, что случилось», — мелькнула быстрая мысль.

— Я хочу ответов, — заявил Гарри.

— Я тоже. На что?

— Почему ты не доверяешь Дамблдору? Как можно четче и подробнее, пожалуйста.

Николас внимательно на него посмотрел. Гарри немного испугался, но все же храбро сдвинул брови. Неопределенность, вот что его мучило до сих пор. И он не позволит этому продолжаться.

— Что ж, этот момент должен был когда-то наступить, — устало проговорил Николас.

— Да, и он наступил. Вот так неожиданно, прямо с утра. Ты говорил, что он плохо со мной поступал, и я согласен с тобой. Ты говорил, что он хотел принести меня в жертву своим благородным целям, и я согласен с тобой, хотя ты знаешь, как я поступлю, если… — Гарри сглотнул, почувствовав, что его голос предательски задрожал. — …если в этом возникнет необходимость. Давай начистоту, таков уж я. Вы не маленькие дети, ты бы прекрасно мог обсудить все с Дамблдором насчет меня и, возможно, даже смог бы его уговорить. Или просто мог встать рядом и вместе с ним наблюдать за мной. У тебя это получилось бы гораздо лучше, чем у профессора МакГонагалл. Это нам с ребятами полагается прятаться и делать вид, что мы ничем особенным не занимаемся, вам, великим, это не нужно.

Взгляд Николаса изменился. Гарри сердито смотрел на него некоторое время, пытаясь понять смысл этого изменения, и вдруг осознал, что кое-что во взгляде Николаса если не исчезло, то, по крайней мере, ослабло. Это была снисходительность.

— Помнишь, что я тебе сказал насчет Волдеморта, когда ты узнал мое имя?

— Ты много чего сказал.

— Я сказал тебе, что исполнение пророчества о вас двоих — не единственная цель нашего с тобой сотрудничества.

— Да, и что? Вот почему я сразу оговорился про подробности.

— Подробности, — пробормотал Николас. — Подробности происходят с тобой прямо сейчас, разве ты не заметил? Тебе не кажется безумным, что дух Мерлина поселился в твоей голове, чтобы противостоять козням духа Морганы, которая тоже где-то, оказывается, бродит до сих пор между измерениями? Не выглядит ли все это несколько надуманным?

— Ну, — протянул Гарри, — сложно так говорить, когда это происходит с тобой. Но если бы я услышал такую историю от кого-то, да, пожалуй, я бы решил, что это пустая болтовня или выдумки. Просто… не бывает в жизни, чтобы все так… как бы это сказать…

— Сходилось, — закончил за него Николас. Гарри кивнул. — Противостояние Мерлина и Морганы началось задолго до Волдеморта, не могло случиться так, что нынешние события коснулись тебя из-за пророчества, секрет которого Дамблдор так тщательно скрывает. В мире творится нечто большее. Борьба, которая существовала всегда, борьба того, что называют светом и тьмой.

Гарри покачал головой.

— Я этого не понимаю. Не бывает света и тьмы, есть только плохие и хорошие люди. Если плохие побеждают, то все вроде как будет плохо, но мир не разрушится.

Лицо Николаса стало отрешенным, он посмотрел куда-то вдаль и медленно произнес:

— Воистину есть два первичных духа, близнеца, славящиеся своей противоположностью. В смысле, слове и действии — они оба, добрый и злой... Когда эти два духа схватились впервые, то создали бытие и небытие...

Гарри удивленно посмотрел на него. От этих слов ему почему-то стало неуютно.

— И что это было?

— Цитата из Авесты, священного писания зороастрийцев. Противостояние было всегда, это не абстрактная концепция, это самая настоящая реальность. Люди — даже Мерлин и Моргана — лишь воплощение этой борьбы. Дементоры появились в школе не просто так. Их призвал туда дух Морганы.

— Это невозможно, — возразил Гарри. — Их направило Министерство, есть официальный указ.

— В самом деле? А кто его написал, этот указ?

— Наверное, министр или кто-то из его приближенных…

— А кто, как ты считаешь, повлиял на министра или кого-нибудь из его приближенных?

Гарри откинулся на спинку кровати и невидящим взглядом обвел полог. Память подкинула ему сцену, показанную Мерлином: мрачный человек, который стоял перед красивой девушкой. Рвение, с которым он защищал Моргану.

«…Но леди Моргана вряд ли станет заботиться о своем пристанище. Скорее всего, бедная жертва и не подозревала ни о чем, пока не стало слишком поздно…»

Гарри ощутил острую необходимость громко закричать и что-нибудь сломать, но сдержался.

— Я… понял, — медленно произнес он. — И зачем здесь дементоры?

— Они высасывают из людей приятные воспоминания и положительные эмоции. Они осушают человеческую душу, — сказал Николас.

И вдруг Гарри услышал в своей голове голос Мерлина, который во время всего разговора с Николасом молчал:

— Они питаются жизнью, вознося ее на алтарь тьмы. Чем больше они поглощают, тем сильнее наш враг.

Гарри посчитал очень важным повторить эти слова вслух, чтобы их услышал Николас:

— Они питаются жизнью, вознося ее на алтарь тьмы. Чем больше они поглощают, тем сильнее наш враг.

Николас кивнул. Его глаза посмотрели сквозь Гарри, куда-то вглубь его головы, и Гарри не стал противиться вмешательству.

— Когда жертва будет достаточна, и чаша наполнится кровью, враг прорвется в наш мир, — добавил Мерлин, и Гарри понял, что эти слова Николас услышал.

В окна забарабанил дождь. Соседи Гарри спали беспокойным сном, ворочаясь в своих кроватях.

Николас прикоснулся двумя пальцами к своей голове, и Гарри заметил на его виске рану, покрывшуюся коркой. Николас Фламель был алхимиком, ему были известны все заживляющие средства в мире, включая самое совершенное из них, обращающее назад раны самого острого оружия — времени. Вид этой царапины вызывал неясное беспокойство.

— Ты сражался?

— Так можно было бы сказать, если бы я успел поднять палочку, — ответил Николас. — Но я так ничего и не заметил. Впрочем, это боевое ранение можно считать случайным.

Гарри понял из этого одно: что он опять ничего не понимает.

— Возвращаемся к Дамблдору, — твердо велел он.

— Альбус Дамблдор мечтает сделать мир лучше, — сказал Николас. — Он пытается уже много лет. Сначала им двигало подростковое чувство справедливости вкупе с ощущением собственной силы. Молодым людям опасно понимать, сколь многое они могут перевернуть вверх дном, особенно когда речь идет о мощи, подвластной Альбусу. Затем, после краха еще не воплощенных планов, им стало двигать чувство вины, переросшее в манию. Он захотел дотянуться до сил, которыми управляла Моргана, но был слишком неопытен и неосторожен. В результате его младшая сестра, Ариана, погибла. К сожалению, не так, как это обычно случается. Ее забрала тьма, породившая дементоров. — Гарри слушал со все возрастающим страхом, а Николас, устремив угрюмый взгляд куда-то вниз, продолжал: — Альбус долгие годы пытался вернуть оттуда свою сестру, но смог лишь увидеть ее, создав что-то вроде небольшого окна. Мысль о том, что она все еще жива, мучает его, и он готов на все, чтобы ее спасти. Но у него не хватает сил. Ни у кого бы не хватило. Запертые двери не открываются просто так. Но если дверь заперта, всегда должен быть ключ. — Еще не услышав того, что за этим последует, Гарри уже догадался: — И этот ключ — ты, Гарри.

— Почему?

— Я не знаю, — Николас грустно посмотрел на него. — Никто не знает и не может этого знать. Так решила судьба, или боги, или Бог, или принцип случайности. Мы те, кто мы есть, не больше, не меньше. Альбус считает тебя избранным, способным победить Волдеморта, но не догадывается о том, что ты значишь гораздо больше. С твоей помощью он попытался бы не только спасти Ариану, но и осуществить свои подростковые мечты, которые хранятся в глубине его души — идеальные, прекрасные мечты. Подчинив себе тьму, он попытался бы использовать ее во благо, потому что знает, что способен на это.

— Способен? Тогда почему…

— Из зла нельзя сделать добро. Уловкой можно убить, уничтожить, отбросить, защититься, но не создать. Альбус верит в то, что изменить и обелить можно все, но он ошибается.

— Но разве нельзя ему объяснить?

— Можно было бы, если бы не Ариана. Тьма затягивает, а настолько глубокая тьма может затянуть в себя даже Альбуса Дамблдора.

«Но когда придется расплачиваться — ты уже не сможешь повернуть все вспять», — вспомнил Гарри.

— Но я ему рассказал, что каким-то образом отбился от Пожирателей! Разве он не догадается теперь, особенно когда в школе разгуливает Моргана?

— Нет. Разве можно догадаться о пророчестве насчет тебя и Волдеморта, если не знать, что Волдеморт не погиб окончательно? Таким же образом нельзя догадаться о твоей исключительности, если не знать другого пророчества.

— Другого?!

— Сказанного мне маггловской девочкой более шестисот лет назад. С числом дьявола должен был прийти знак, предвещающий большие перемены, и когда мне исполнилось 666 лет, на небе зажглась золотая звезда, а в твоем разуме появился новый жилец.

Гарри схватился за голову. Дождь шумел за окном, и стучащие по карнизу капли усиливали нарастающую боль в висках. Он предпринял еще одну попытку хоть что-то понять:

— Но ты пришел ко мне до этого. Откуда ты мог знать? — Таинственность Николаса начинала выводить из себя, несмотря на все эти признания.

Но Николас улыбнулся, и Гарри понял, что больше сегодня он внятных ответов не получит.

— Догадался.

— Ты не можешь рассказать ничего тому, кто мог бы нам помочь больше всех, — угрюмо произнес Гарри. — Кто лучше Дамблдора мог сохранить тайну?

— Тайны имеют свойство раскрываться.

— Поэтому ты разрешил доверить секрет своей смерти кучке школьников?

— Ага, — сказал Николас. Не «именно так», не «да», а «ага». Гарри прищурился:

— Тогда ты не такой умный, как я думал.

Николас ответил на это одной из тех фраз, насчет которых Гарри всегда сомневался, понимает ли их смысл:

— Если это поможет тебе стать более независимой и сильной личностью, разрешаю продолжать тебе так думать.

— Разрешаешь? А можешь и не позволить?

— Вполне. Могу залезть в твой мозг и исправить все, что мне не нравится.

— Нет уж, хватит. Иначе придется мне брать плату за аренду. Моя голова становится проходным двором.

— Твой разум защищен лучше, чем ты думаешь. Твои нынешние блоки мне нравятся.

— Как ты можешь видеть мои блоки через связное зеркало?

— Опыт, — ответил Николас. — Но, Гарри, запомни очень хорошо: не смей думать, что ты понимаешь Альбуса Дамблдора. Ни на миг не позволяй себе допустить, что можешь предугадать его действия, его реакцию или его мотивы. Сегодняшнее откровение еще не значит, что ты во всем разобрался. Ты — всего лишь взбалмошный подросток, которому волею судьбы приходится влипать во всякие неприятности — и всё.

— Я запомню. — Гарри поднял голову: Рон, присев на своей кровати, тер глаза рукой. — Мы договорим потом.

— Разумеется.

— Как Сириус?

— Поправляется. Скоро ты о нем услышишь. — Николас вновь посмотрел вглубь его головы: — Великий, надеюсь, мы пришли к соглашению.

— Вы бы стали сжигать дом, в котором живете? — ответил Мерлин.

— Нет, если бы не знал, что навсегда покидаю его и все богатства, что в нем хранятся. До связи, Гарри.

Зеркало затуманилось. Гарри положил его обратно и запер сундук. Рон молчал и упорно делал вид, что занимается своими делами. Кинув на него быстрый взгляд, Гарри подумал о том, что у его друга потрясающий дар молчания. Рон чувствует, когда тебе надо подумать или просто посидеть в тишине, и никогда не потревожит лишним звуком. Но его молчание настолько красноречиво, что, не выдержав, ты заговоришь первым.

Мысль о Дамблдоре медленно пробиралась в разум, заполняя все уголки. Блоки расступились перед эмоциями, и Гарри не смог их удержать. Чтобы защититься окклюменцией от собственных чувств, надо точно знать, что именно ты испытываешь. Гарри этого не знал. «У Дамблдора была младшая сестра», — отстраненно подумал он. Ему плохо представлялись чувства, которые он мог испытывать к сестре или брату, если бы они существовали, но перед глазами маячил очень ясный пример. Этот пример сейчас перебирал свои разбросанные вокруг кровати вещи, выдавая себя с головой любому, кто его хоть чуточку знает.

Гарри вспомнил о том, как вел себя Рон, когда Джинни попала в беду, как не мог себя контролировать. Именно это и случилось с Дамблдором?

«А что бы сделал я?»

Воображение нарисовало ему человека, лучше всех подходящего на роль сестры, и мысли не успели дорисовать все детали представляемой ситуации, как Гарри уже стало больно. Кто угодно, только не Гермиона. С холодной отчетливостью Гарри понял, что ради нее он без колебаний сможет убить. Ему никогда не приходило в голову: каково это — убивать. Но сейчас Гарри видел. Безжизненное тело, когда-то бывшее человеком, пара слов, приносящих смерть, и вечное чувство вины. Но эта картина меркла перед изображением Гермионы. Гарри успел подумать о том, что, возможно, он понимает Дамблдора, но запер зарождавшуюся мысль, как люди хлопают себя по губам, чтобы не сболтнуть лишнего.

«Не смей думать, что ты понимаешь Альбуса Дамблдора».

Но как? Какие еще свет и тьма? Люди живут на земле, они произошли от обезьян, те, в свою очередь, от организмов, когда-то вылезших из моря на сушу. Земля вращается вокруг солнца, солнце — одна из миллиардов звезд. Жизнь на земле — это случайное стечение обстоятельств, так же, как и магия — лишь сила, до сих пор еще не познанная.

— Я не могу видеть твои мысли, но их буря смущает мою нынешнюю сущность.

Гарри повернулся спиной к Рону, чтобы не было видно, как шевелятся его губы. Хотя друзья знали о незваном госте в его голове, ему было неловко вести себя, словно сумасшедший.

— Извини, что не могу прекратить думать.

— В этом нет нужды. Но я был бы счастлив обеспечить тебе относительный покой и тем самым помочь самому себе, поэтому, если есть что-то, о чем ты хочешь спросить…

— Что такое эти свет и тьма?

На некоторое время в голове Гарри наступило молчание.

— Тяжесть, с которой ты принял новые сведения, говорит о том, что твоя картина мира несколько отличается от той, которую я себе представляю. Поведай мне для начала о том, что тебя смущает.

— Хорошо. — Гарри потер замерзшие руки друг о друга и постарался подобрать нужные слова. — Я живу в реальном мире. Да, здесь существует магия, и это было для меня несколько неожиданно, но в ней есть смысл. Даже магглы все время судачат об экстрасенсорных способностях и прочей сверхъестественной — для них — чепухе. Но теперь вы мне говорите, что какой-то враг может прорваться в наш мир. Вот чего я не понимаю. О ком идет речь? И откуда они придут? Наш мир — это Земля, и было бы логично подумать об инопланетянах, если о них вообще логично думать сейчас.

— Я не понял последнюю часть твоей речи. Кого ты упомянул?

— Инопланетян, — повторил Гарри. — Ну, знаешь, существ с других планет… — Он схватился за голову и коротко рассмеялся. — Хотя, откуда тебе знать! Черт, да, все это превращается в очередное безумие.

— Я знаю о планетах. Они — лишь объекты в небе, в них нет жизни.

— Земля — тоже такой объект.

— Да, полагаю, что ты прав. Никогда особо не интересовался астрономией, а большинство моих знаний осталось вместе с телом гнить в земле. Но враг не оттуда. Он придет из глубин нашего мира.

— В смысле, из-под земли?

— Нет. Я не тот, кто должен тебе это объяснять, и вряд ли ты меня поймешь, учитывая разницу между нашим мировоззрением. Спроси у своего наставника.

Гарри покачал головой.

— Ник часто не отвечает мне. И после его ответов появляется лишь больше вопросов. Иногда я устаю его спрашивать. Наверняка сейчас он бы тоже ничего не сказал, если бы я не разозлился. Наверное, решил, что я могу сделать что-то глупое, если выйду из себя.

— Так как я поселился в твоем разуме, с моей стороны правильно быть честным. Поэтому я спрошу: тебе нужна правда или утешительная ложь?

— Ты врешь, ты нечестен, — ответил на это Гарри. — На такие вопросы люди всегда отвечают одинаково. Ты только подчеркнул непоколебимую правдивость того, что сейчас скажешь.

— Верно. Если бы ты мыслил так все время, жизнь твоя стала бы гораздо яснее. Буду честен: ты мал и глуп. Молодые люди всегда ждут прямых ответов и четких целей, строят пирамиду из своих убеждений и воздвигают на ее вершине алтарь, куда приносят в жертву мудрость. Жизнь — это не череда вопросов и ответов, загадок и разгадок. Недостаточно знать конец пути, чтобы правильно его пройти. Твой наставник не может сказать тебе всего, потому что всего ты не поймешь, того, что поймешь, не примешь, а того, что примешь, испугаешься. Ты ищешь цели, темного угла, куда можно для надежности запустить заклятием. Пока ты не начнешь мыслить иначе, любое знание, что тебе дает твой наставник, все равно что масло, вылитое на дорогу, по которой ты скользишь в пропасть.

Однажды, в своей настоящей жизни, я проснулся с длинными резаными ранами по всему телу. У моего шатра всю ночь стоял стражник-волшебник, в верности и бдительности которого сомневаться не приходилось. Моя одежда была нетронута, словно злоумышленник запустил клинок под нее. В то утро я впервые почувствовал на себе прикосновение Врага. Врага, в сговор с которым вступила леди Моргана. Ради того, чтобы его уничтожить, Артур принес в жертву свою жизнь, а я — весь Камелот с его жителями и, как оказалось позже, свое право на смерть. К концу своей жизни я успел лишь понять, что где-то в темных глубинах реальности находится зло — древнее, как этот мир. Есть и другое место, откуда приходит сила, что с ним сражается, но лишь исключительно добрые помыслы способны призвать ее в наш мир. И поддержание равновесия зависит от людей. Ты оказался наделен силой, которой жаждала Моргана и многие маги до и после нее. На тебе лежит ответственность большая, чем ты можешь себе представить.

— Тогда почему он мне об этом не сказал?

— Потому что ты мал и глуп. Как ты думаешь, отчего он так печется о чистоте твоей души? Я знаю о твоем противостоянии с темным волшебником. Понимаю, что ты хочешь его уничтожить. Но твой разум не способен осознать всего сразу. Если ты будешь думать о других мирах, ты забудешь своего врага, того, к кому испытываешь ненависть, кто причинил тебе столько зла. Разум защитника должен быть чист, он должен думать о цели. А ты на это пока еще неспособен.

— То есть, я должен тупо выполнять указания?

— Нет. Делай, что хочешь, но если мое имя, которое так тебя поразило, что-то для тебя значит, помоги мне. И себе заодно.

Гарри вздохнул.

— Хорошо. Весь волшебный мир меня проклянет, если я не окажу помощи самому Мерлину.

— Почему?

— Потому что ты — легенда, если ты не в курсе.

Бестелесный голос не ответил. Гарри снял заклятие тишины с полога.

— Ну, какие планы? — спросил Рон.

— Посмотрим. Пока не уверен.

Вместе они вышли из спальни. В гостиной было шумно, столпившиеся группками гриффиндорцы что-то бурно обсуждали. От них так веяло беспокойством, что Гарри ощутил тревожное облако, обволакивающие их ауры, совсем не сосредотачиваясь. Порыскав в толпе, Гарри и Рон нашли Гермиону.

— Что происходит?

— Я не хотела вас будить, — сказала Гермиона. Ее щеки покрывал румянец, она тяжело дышала. — Одного из авроров поцеловал дементор.

— Кого?

— Я не знаю. Фред и Джордж должны это выяснить, они уже давно ушли.

— Я за картой, ждите их, — велел Гарри и поднялся обратно в спальню.

Невилл, Дин и Симус все еще спали. Он разложил пергамент на кровати и пробежался по ней взглядом, остановившись на имени директора. В кабинете Дамблдора находился Грюм, а немного в стороне Гарри увидел фигурку, подписанную «Ремус Люпин». Почему-то от этого имени ему стало не по себе, словно в отношениях с этим человеком, с которым он даже не был знаком, присутствует некая неловкость. «Он не знает, что Сириус невиновен, — думал Гарри с грустью. — И, возможно, все еще горюет по Питеру Петтигрю».

Недалеко от входа в гостиную Гриффиндора одиноко торчала фигурка Нимфадоры Тонкс. Все остальное было как раньше. Поиск Фреда и Джорджа потребовал несколько больших усилий, но и они обнаружились рядом с профессором Флитвиком и Седриком Диггори.

— Ты можешь мне сейчас помочь? — спросил Гарри в никуда.

— Когда смогу, я не стану молчать, — ответил Мерлин.

Гарри спрятал карту обратно в сундук, памятуя о наличии в Хогвартсе волшебного глаза Грюма, который может видеть предметы насквозь, и спустился в гостиную.

— Ждите, я пойду один, — твердо сказал он и прошел мимо Рона и Гермионы.

Они не предприняли попытки остановить его или пойти с ним, но у прохода его перехватил Вуд.

— Поттер, куда это ты?

— По делам, — ответил Гарри и посмотрел на руку, державшую его за локоть. Вуд разжал ладонь.

— Я бы не советовал, — покачал головой он.

— Забей, Оливер, это было не по мою душу, — заверил Гарри.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Вуд прищурился и ткнул в него пальцем.

— Ну ладно. Но я буду за тобой следить.

— Ты действительно так сильно беспокоишься о кубке школы по квиддичу?

— Не наглей, парень.

Хмыкнув, Гарри вышел из гостиной. Забота Вуда могла бы показаться трогательной, если бы не его корыстные капитанские цели.

На одной из вращающихся лестниц стояла девушка-аврор с розовыми волосами. Как только Гарри ее заметил, она повернулась к нему. В опущенной правой руке девушка держала палочку, направленную на него. Ее ладони были затянуты в кожаные перчатки без пальцев.

— Здравствуйте, — сказал Гарри.

— И тебе привет.

— Вы Нимфадора Тонкс?

— Верно. А ты Гарри Поттер?

Гарри улыбнулся.

— Мне Дин рассказал о вашей с ним встрече. Но я тоже вас помню. Охраняете гриффиндорцев?

— Вроде как. А вы друг другу все рассказываете? — поинтересовалась Тонкс. Ее взгляд охватывал огромную пустоту вращающихся лестниц: как только шорох камня о камень слышался где-нибудь неподалеку, Тонкс тут же смотрела в ту сторону.

— Не совсем. Мисс Тонкс, — осторожно произнес Гарри. — Кто это был?

— О чем… — Тонкс осеклась, поняв суть вопроса. — Мой коллега, Долиш.

Гарри некоторое время молчал. Он не чувствовал печали или жалости, так как сознавал, что никогда не встречался с этим человеком и не мог представить, каким он был. Но необходимость узнать об авроре Долише хоть что-то, что даст право о нем скорбеть, росла с каждой секундой, и Гарри постарался сохранить эту мысль на будущее. Выдержав паузу, он вновь заговорил:

— Дин упоминал его, когда рассказывал о вас… — Гарри сцепил руки перед собой. — Могу я кое о чем спросить? Я пойму, если вы не захотите об этом говорить…

— Спрашивай, — пожала плечами Тонкс.

— Мистер Долиш был женат? Или находился ли с кем-то, ну, вы понимаете…

— Нет и, насколько я знаю, нет. А какое это имеет значение?

Гарри развел руками и опустил взгляд.

— Не знаю. Просто… я понимаю, что эта шумиха из-за меня, и каждый раз случается что-то ужасное. Я бы предпочел, чтобы меня оставили разбираться с проблемами самому.

Тонкс повернулась к нему. Лицо у нее стало серьезным, и Гарри подумал, что она выглядит гораздо красивее, когда улыбается.

— А ты не думал о том, что с людьми случается плохое не из-за тебя, а вместо тебя? — спросила она тоном, которому Гарри не смог подобрать определения. — Или из-за тех, кто пытается причинить тебе зло? Ты оказал миру большую услугу, и умный человек не станет косо смотреть на тебя, несмотря на последние события.

Гарри вспомнил статью, которую нашла в Ежедневном Пророке Гермиона. Умный человек, возможно, и не станет, но вот умных не так много, и половине из них выгодно разводить слухи о полном опасности Мальчике, Который Выжил.

— Спасибо.

— Обращайся, если ничего не значащие слова тебя успокаивают. У меня их много в голове. И иди-ка ты обратно в гостиную.

— Простите, мэм, у меня дела, — покачал головой Гарри.

Тонкс поиграла палочкой.

— Не люблю, когда мне перечат. Не заставляй меня применять силу.

Гарри посмотрел на палочку у нее в руке. Она перебирала пальцами, словно была готова в любой миг пустить в ход оружие. Гарри отметил про себя, что она держит палочку не так, как он. Николас учил, что если собираешься использовать мощные заклятия, кулак должен быть немного развернут мизинцем вперед, и взмах получится не петлей, а линией: экономия ценных мгновений. Очевидно, или в школе авроров были другие методы обучения, или Тонкс собиралась обойтись легкими чарами.

Или блефовала.

Гарри поднял взгляд.

— Не думаю, что вы рискнете.

— Уверен? Безопасность превыше всего. Меня не остановит почтение перед национальным героем.

— Разумеется нет. Так плохо я о вас не смел бы подумать.

— Тогда почему?

— Потому что ваши коллеги сменили схему постов: очевидно, или мистер Грюм принял во внимание новые сведения, или же пустил все на самотек, так как понял бессмысленность своих действий, несмотря на то, что покидать школу аврорам сейчас нельзя. А вы решили остаться здесь и охранять меня от Сириуса Блэка.

По картинам, которые прислушивались к их разговору, понеслась череда шепотков: Сириус Блэк, Сириус Блэк, Сириус Блэк. Гарри затянул вожжи всех техник самоконтроля, которым успел научиться, чтобы не выказать ни одной эмоции. Впрочем, каменное лицо — тоже эмоция, пусть она делает любые ей угодные выводы.

— Блэк опасней, чем ты думаешь, он…

— Он не тронет меня и пальцем, если я этого не позволю, мисс Тонкс, — твердо ответил Гарри. — Вещи, которые со мной случаются, происходят не по простому стечению обстоятельств.

Повернувшись, он направился вверх по лестнице, обратно в гостиную.

— Ты же говорил, что у тебя дела, — окликнула его Тонкс.

— Я уже с ними управился, — сказал Гарри.

— Эй, Поттер!

Он остановился и посмотрел на нее.

— Да?

— Хорошая попытка. Стеснительность, вежливость, немного невинного обаяния, а потом еще и уверенность в себе с капелькой взбалмошности. — Тонкс улыбнулась и направила на него палочку. — Почему тебе нужно было знать, была ли в жизни Долиша женщина?

Гарри покачал головой, не обращая на оружие внимания.

— Возможно, как-нибудь, когда-нибудь, — ответил он.

— Я не всегда шучу, даже если улыбаюсь, — сказала Тонкс.

— Я так и подумал. Приятно было познакомиться.

Только вернувшись в гостиную и переговорив с друзьями, Гарри понял, что именно ему показалось странным в этой девушке: она с самого начала разговаривала с ним так, словно они давние знакомые. Об этом ее качестве немного ранее поведал и Дин. «Племянница Сириуса», — подумал Гарри. Ему стало грустно от этой мысли.

* * *

Дамблдор не явился на завтрак, что можно было счесть опрометчивым решением: казалось, ученики ждут, когда их успокоят воодушевляющей речью. Одного хаффлпаффца прямо из Большого зала забрали пришедшие лично родители. Мальчик ронял слезу за слезой, но и не думал сопротивляться решению матери и отца, а плакал, казалось, по другой, непонятной ему самому причине. Гарри постарался запомнить лицо мальчика, хоть и не знал его имени.

После обеда от Падмы Патил стало известно, что Мораг МакДугал, их однокурсница с Равенкло, переводится в ирландскую Школу Традиционной Магии. Симус, услышав эту новость, сокрушенно покачал головой, но Гарри не стал допытываться подробностей.

Несмотря на патронусы преподавателей, кружащие по кабинетам, в воздухе витало затхлое ощущение страха и уныния. На трансфигурации слизеринка Трейси Дэвис отпросилась с урока. МакГонагалл вызвалась проводить ее до больничного крыла, и уже на выходе из кабинета Дэвис не выдержала и разрыдалась. Лаванда Браун сидела бледная и поникшая, Блейз Забини нервно кусал губы. Гарри подумал, что еще немного времени рядом с дементорами — и все ученики Хогвартса начнут седеть.

Но Драко Малфой его удивил. Он сидел ровно, из-за спокойного, отрешенного выражения лица казалось, что он о чем-то задумался. Гарри рассматривал его около минуты, пока МакГонагалл отсутствовала, но Малфой не почувствовал взгляда и не обернулся. С внезапным озарением Гарри осознал, в чем было дело: Малфой ставил блоки окклюменции. Догадка рухнула на Гарри, как скала. Но не успел он обдумать неожиданно всплывший факт, как вернулась МакГонагалл, и пришлось спрятать мысль в задворки сознания. Гарри начал понимать, что имел в виду Николас, говоря о навязчивых идеях, которые маячат на краю разума. Навыков окклюменции у него было недостаточно, чтобы уметь от них избавляться, но Гарри уже достиг того уровня, когда мог мельком взглянуть на свое сознание со стороны и оценить состояние. И он остался недоволен увиденным.

«Ариана, сестра Дамблдора», — билась в голове мысль. — «Она жива, она все еще жива, вот в чем разошлись Николас и Дамблдор». — Доводы и контраргументы носились в голове Гарри подобно резиновым мячикам, гоняясь друг за другом и периодически сталкиваясь. МакГонагалл пыталась объяснить им принципы изменения структуры материи, когда живое превращается в неживое и наоборот, но Гарри ее почти не слышал.

Можно ли винить Дамблдора за желание спасти свою сестру? Но ведь он знает о возможных последствиях, неужели это его не останавливает?

Что-то здесь было не так. Гарри опять испытал знакомое ощущение недостатка важных сведений, которые могли бы прояснить ситуацию. «Есть вещи похуже смерти», — всплыли откуда-то в голове далекие слова. Не Дамблдор ли так говорит?

— Когда старый оглашает мудрость, основанную на многолетнем горьком опыте, молодые воспринимают ее как туманные речи, имеющие слабое отношение к их жизни. — сказал Мерлин, прерывая его мысли. — А в догадках ищут подвох. Ты об этом думаешь, не так ли?

— Так ты можешь читать мои мысли? — шепнул Гарри, спрятав лицо в ладонях, чтобы никто не заметил, как он беседует с невидимым духом.

— Вот об этом я и говорю, — ответил Мерлин и замолк.

Одна из трех кошек — патронусов МакГонагалл — прыгнула на стол перед Гарри и посмотрела на него белесыми невидящими глазами. Заметив его смущение, МакГонагалл почти незаметным движением пальцев отозвала патронуса.

День тянулся мучительно долго, и ужин настал, казалось, через месяц. Гарри знал, что должен искать Моргану, но не имел ни малейшего понятия, с чего начать, а если и найдет — что с ней делать.

«Враг, который не знает твоих целей — поверженный враг», — писал Чонг Вэй, и было очевидно, кому сейчас подходит эта фраза.

Наскоро перекусив, Гарри поднялся из-за стола и направился к выходу. К нему на этот раз присоединилась Гермиона: каким-то неведомым образом друзья научились придерживаться правила о том, что вместе с ним слишком рано покидать Большой Зал может только один из них.

До дверей оставалось всего несколько шагов, как в голове Гарри, словно проникнув прямо сквозь затылок, раздался женский голос:

— ТЫ МНЕ ВСЕ ЕЩЕ ДОЛЖЕН, СТАРЫЙ ДРУГ.

Не кинуться наутек оказалось очень сложно. Голос был красивым и мелодичным, но в то же время ужасным, несущим с собой угрозу, масштаб которой затрагивал глубинные животные инстинкты, тут же призывающие: «Беги!» Гарри судорожно втянул в себя воздух и, не меняя темпа, вышел прочь. Только в пустой полутьме вестибюля он позволил себе прислониться к стене и достать палочку.

Гермиона догнала его и остановилась.

— Что такое?

Гарри не смог ответить и вместо этого направился куда глаза глядят. Гермиона шла рядом, ссутулив свои худые плечи.

— Я ее слышал, — сказал наконец Гарри, предварительно окружив их обоих барьером тишины.

— Сейчас?

— Когда выходил из Большого зала.

Напряженную работу мыслей Гермионы можно было почти услышать.

— Это какая-то девушка?

— Думаю, да. Мне кажется, она позвала Долиша на свидание или вроде того, именно поэтому он позволил застать себя врасплох.

Гермиона некоторое время молчала.

— Тогда это должна быть девушка не младше семнадцати. Вряд ли мистер Долиш согласился бы на… — она запнулась, смутившись.

— Да, — сказал Гарри. — Старшекурсница, наверное. Или одна из преподавательниц.

— Или аврор, — добавила Гермиона.

Гарри резко остановился. Аврор?

— Ты говорил, что жертва может не подозревать о том, что Моргана в нее вселилась? — спросил он.

Гермиона удивленно на него посмотрела, но через мгновение поняла, что вопрос обращен не к ней.

— Да, — ответил Мерлин. — Леди Моргана могущественна в магии разума, и вполне способна брать контроль над человеком и затем отпускать его так, чтобы он впоследствии ни о чем не подозревал.

Могла ли Моргана заставить ее совершить этот ужасный поступок так, что она ничего не заметила? Чтобы позже она искренне считала, что только обнаружила лишенное души тело своего коллеги? Окружавшая Гарри темнота сгустилась, и Гермиона, стоявшая в двух шагах, почти исчезла из виду.

— О ком ты говоришь? — спросила она испуганным шепотом.

— Нимфадора Тонкс, — прошептал Гарри в ответ.

— Не может быть!

— Я знаю, но… ты слышишь?

Какие-то длинные, высокие звуки касались его слуха и ускользали прочь, растворяясь в камнях замка. Гарри потянуло к их источнику, он сделал несколько шагов и остановился.

— Что это такое? Кто-то плачет? — спросила Гермиона.

— Нет, — с удивлением ответил Гарри. — Кажется, кто-то поет.

Они, заинтригованные и полные неясной тревоги, тихо двинулись вперед. Пение становилось все громче и громче. Гарри огляделся и узнал коридор, ведущий в гостиную Равенкло. Вскоре стали различимы слова. Песня походила на детскую, будто была родом из старых сказок или легенд: нескладная и протяжная, словно когда-то слова в ней были немного другие, а мелодия потеряна и восстановлена по давней памяти. Голос был девичий, не поставленный, но ясный и звонкий.

На дне морском, в долинах горных,

В усадьбах хмурых королей

Скопилась тьма, след мыслей черных,

И силы нет, что ее злей.

Гарри и Гермиона переглянулись и двинулись дальше на цыпочках, боясь потревожить неизвестную певицу, кем бы она ни была. Поворот был в двух шагах, они остановились на мгновение и затем осторожно заглянули за угол. У окна в тупике коридора стояла девочка, показавшаяся маленькой даже Гарри. Она, запрокинув голову, глядела в окно, освещенное тусклой луной, в свете которой ее белые волосы блестели, как снег. Макушкой девочка не достигала высокого подоконника, но ее это, казалось, совершенно не смущало. Гарри посмотрел в окно, проследив ее взгляд, и вдалеке за мутным стеклом ему почудились темные силуэты, парящие в небе. А девочка продолжала петь, вытягивая шею и неотрывно глядя в окно:

Страшитесь, люди, прячьтесь, дети,

От тьмы, что ищет вашу кровь.

К сердцам стремятся пальцы-сети,

Крадут всю радость и любовь.

— Я ее видела на похоронах профессора Локхарта, — сказала Гермиона.

Гарри с ужасом воззрился на нее и только затем вспомнил, что они окружены пологом тишины: факт, о котором они оба благополучно забыли, пока крались в темноте.

— Кто она? — спросил Гарри, и Гермиона в ответ пожала плечами. Он несколько раз перевел взгляд с подруги на девочку и обратно, смущаясь и ситуации, в которой они оказались, и странным словам песни, а затем потянул Гермиону за рукав. — Пойдем.

Кивнув, Гермиона последовала за ним, но непонятная детская песенка еще некоторое время неслась им вслед:

И светлый мир поддался тлену,

Пусты дома, где люди жили,

И шепчут голоса из тени,

Что Землю мы лишь одолжили.

 Не промолвив ни слова, они дошли до лестниц и натолкнулись на запыхавшегося Невилла.

 — Вот вы где!

 — Что случилось? — спросила Гермиона.

 — Я подумал, что Гарри захочет об этом узнать, — сказал Невилл. — За Энтони Голдстейном пришли родители. Они забирают его из Хогвартса.