Я не Поттер! (гет)

— Повтори... — простонал я так, словно умираю от вражеской Авады.

Драко вдохнул, заерзал на табуретке, посмотрел в окно, опять вздохнул и с мольбой в голосе спросил:

— В третий раз? Может, о другом поговорим, а?

Выражение моего лица приятелю не показалось добрым, он подоткнул одеяло и виновато забубнил:

— Да повторю, повторю! Ты ж у нас болеющий, жалко повторить, что ли... Ну так вот, встречает Дамблдор моего отца в Министерстве, а тот ему и говорит, почему бы вам, уважаемый директор, не посетить министра образования. И не просто посетить, а посетить немедленно...

Я зажмурился, представляя себе эту картину — лорд Малфой приглашает Дамблдора на ковер к своему другу министру, а тот просто не может отказаться! Сказать, что старику влетело за наше лесное приключение, все равно, что промолчать. Дядя Люциус посетил все чиновничьи кабинеты, пожал руку многим своим людям, пообещал им свое расположение и скрепил алмазной печаткой не один торговый договор с теми, с кем делать этого не собирался. Его статная фигура ослепила блеском своих перстней и трости почти все темные закоулки Министерства. Мне отлично известно, что хоть Дамблдор великий и могучий, он такой же наемный работник магической Англии, как например... мадам Помфри!

Его отстранили от должности только вчера, а над моей кроватью в больничном крыле уже пролили слезы сочувствия все члены школьной комиссии, начиная миссис Амбридж, оставившей мне на память розовую глиняную кошечку со страшной мордой, и заканчивая мистером Клаусом — худосочным и нервным начальником Отдела регулирования магических популяций. Все они желали мне скорейшего выздоровления, трясли руку, и клятвенно обещали, что ни с кем из нас такого больше не повторится. Эти люди не любили Дамблдора, что становилось очевидным при беглом взгляде на их довольные физиономии. Почему? Завидуют? Боятся? Не знаю. Но я, с каким-то странным удовлетворением понял, что не любить директора — не преступление. Преступление — убивать кентавра. И думая о Флоренце, знакомом Хагрида и самого Альбуса, я не мог не содрогаться. Однако ужас и страх ушел. Есть цель и к ней нужно идти, а раз мне и Волдеморту угрожала опасность, я поступил правильно... наверное.

— Эй! А в кабинет кто первым вошел?! Ты не сказал!

— Ну хватит, Гарри, хватит... Я как мексиканский попугай!

— Почему мексиканский?

— Они симпатичные!

— Если они белые, это еще не значит... А кто тебе сказал, что ты симпатичный?! — не то чтобы это было не так, но возмутиться все равно захотелось.

Пока Драко шипел мне на ухо подслушанный разговор Миллисенты с подружками, в зал ворвалась мадам Помфри, размахивающая руками и что-то гневно выкрикивающая себе за спину. Румяная и дородная, она напоминала булочку, только вот пахло от неё не сдобой, а горькими микстурами.

— Это не слыхано! Я не позволю!

— Но...

— Никаких «но»! Он будет выздоравливать медленно, и под моим присмотром! Ничего новомодного я не потерплю! Ты о его здоровье думаешь или об оценках?!

— Я его отец! — как-то жалобно возмутился папа.

— Ты мне еще тут порасскажи, кто кому отец! Раньше думать нужно было. Может, и не был бы им!

— Я декан!

— Ха! Тоже мне новость! Я тебя вот этими руками купала, а ты мне указываешь моё место, так что ли?!

— Э-э-э... — у этого самого декана больше не осталось аргументов, он выглядел перепуганным подростком и семенил за мадам Помфри, тщетно пытаясь доказать ей свою важность и зрелость. — Скоро экзамены!

— Так ты ж декан! Или, думаешь, сын декана провалит Зельеварение?

Папа как-то обреченно фыркнул, философски оглядел колбочку в своих руках, и засунул её в карман. Когда эта смешная процессия добралась до моей постели, Драко походил уже не на белого попугая, а на красный помидор, готовый лопнуть от еле сдерживаемого смеха. И пока этого еще удавалось избежать, поспешил меня покинуть.

— Крестный... ну... я пойду?

— Иди! — гаркнул папа и повалился на табурет у моего изголовья, закинул ногу на ногу, обнял собственное колено и начал раскачиваться. — Нет, ты слышал? Ты её слышал?!

— Он меня слышал! Вы, мальчики, оба меня слышали! — донесся грозный голос целительницы откуда-то из-за ширмы. Она готовила зелья и звенела посудой.

— Она запрещает принимать тебе зелье Скорейшего Выздоровления, я ничего не могу поделать! — отец обиженно надулся, нахмурился и уставился куда-то вдаль. В этот момент он точно выглядел не на свои тридцать, а на далекие пятнадцать лет! Он мне жаловался!

— Ну ладно пап, ну чего ты...

— Вы посмотрите, малое дитя успокаивает взрослого! Ай-яй-яй... Северус, и не стыдно тебе?

Папа пыхтел, скрипел зубами, но все равно выглядел юным и зеленым.

— Кто колючки выводил поттеровские с тебя, кто тебе синяки отцов... синяки лечил, а?

— Вы... — неохотно буркнул папа и покраснел. А я наблюдал за метаморфозами родителя с таким интересом, что даже забыл, где и что у меня болит!

— Вот! Именно! Поэтому ты до сих пор жив и здоров. И ребенок у тебя есть тоже по этой причине! — папа покраснел еще сильнее. — Это твое зелье вещь сильная, конечно. Но она не лечит организм, она его обманывает! Он тебе в качестве домового эльфа нужен, или как? Пожалей ребенка, пусть себе отлеживается!

Отец меня никогда не жалел, и мне велел не жалеть никого. Но чего стоило мне не скривиться от жалости к самому себе, ума не приложу. Я ощутил, что нужен отцу, и нужен сейчас, сию минуту, и то, что его зелье ускоряет сердцебиение и опасно, его не волновало. Да и меня не волновало, но такой жгучей, словно горький перец, обиды, я не испытывал очень давно.

— Ты чего, Гарри... Оно ведь сладенькое! — у меня на глазах выступили непрошеные слезы и мадам Помфри отнесла их на счет зелья, которое я как раз пил из её рук. — Вот так, а теперь ложись, потихоньку, потихоньку... Нужно будет компонент заменить, видать, не так что-то... Я скоро. И никаких опасных зелий, понятно вам?

— Понятно... — ответил я за двоих и покосился на отца, который уже не раскачивался, а смотрел в одну точку и о чем-то думал.

Мадам ушла, так и не осознав, что отчитывала мальчика из прошлого, а не того, кем он стал. Папа грустно усмехнулся, мыслями явно пребывая где-то очень далеко.

— Странная она все-таки...

— Кто?

— Память! Когда-то эта женщина отказалась принять меня в ученики, потому что ходили неясные слухи, а ведь я её умолял...

— Пап?

— Что?

— А тебя твой папа бил, да?

Отец сжал губы, встал и выпрямился, откинув полы длинной мантии. За какую-то секунду он преодолел весь свой сложный путь от юности и до нынешней своей роли. Высокий, строгий человек, вечно всем недовольный, вечно всем указывающий на их интеллектуальную несостоятельность. Это что, маска? Нет, целительница ошибается, представляя на его месте своего нескладного юного пациента, ошибаются и ученики, смеющиеся над его вечно жирными от пара волосами и считающие папу чем-то вроде местной страшной легенды, ошибается даже дядя Люциус, это он с ним дружит, а не папа, папа даже со мной не дружит...

— Вы задаете много вопросов, молодой человек. Я не обязан на них отвечать.

Дамблдор сокрушается, что я много читаю, отец сокрушается, что я много спрашиваю... Один Волдеморт не в претензии, хотя это я его развоплотил!

— Ну и ладно...

— Приподнимись.

— Но у меня спина болит, я ударился и...

— Приподнимись! У нас готов... второй камень, но раз ты сейчас не в состоянии совершить по-настоящему важное дело, соизволь хотя бы оторваться от постели.

Я почти вскочил, несмотря на резкую боль в пояснице. На выходе из леса я потерял сознание очень неудачно, упав на острый булыжник, и он глубоко разрезал мне кожу. Папа вытянул палочку, одни четким движением приставил её к моему виску и вытянул из него тонкую голубую нить — мои воспоминания о прошлой ночи.

— А я буду помнить?

— Конечно, а как иначе? Твоя жизнь складывается из кусочков, и каждый из них важен.

— А ты не мог бы... стереть этот один? Пожалуйста!..

— Мог бы, но я не стану этого делать, — сказал отец, как отрезал. — Да, кстати, Уизли передал, держи... — и он вытянул откуда-то пакет с румяными поджаристыми пирожками, запах которых вызвал у меня бурное слюноотделение и желание съесть их все. — Сказал, что задолжал их.

Папа задумался, глядя на то, как я давлюсь выпечкой.

— Только ты мне честно скажи, кто из вас голодает, а?!

Я засмеялся, чуть не подавился по-настоящему и сделал вид, что забыл все только что сказанное. Когда учебный год только начинался, я думал, что буду защищать интересы отца, буду ему помогать, буду послушным. Но год почти минул, я многое пережил, многое узнал... но что-то изменилось. Оказалось — у меня есть собственные интересы! Пока они совпадают с интересами отца, но и только.

— В пасхальные каникулы у меня будет время... С кем ты хочешь их провести?

— С Даддли!

— Да? — отец с еле заметным облегчением выдохнул и поправил одеяло, которое сегодня поправляли все, кому не лень. — Отлично, раз вы ладите...

Мы оба были рады. Он — тому, что не придется возиться со мной, я — тому, что не придется смотреть, как папа возится со мной и скучает. И еще мы оба понимали, что это нормально, мы любим друг друга, я... знаю! Но мы слишком похожи, что ли. Нам лучше порознь. Наверное, на каникулах я бы не отказался послушать Темного Лорда, узнать побольше всяких там заклятий, тайн, магических штучек... Однако пасхальные курсы по взращиванию темных волшебников едва ли получат лицензию в Министерстве, к сожалению, поэтому я в который раз выбираю Тисовую улицу, а что остается?

Папа постоял еще минутку, поправил еще и подушку, неуклюже похлопал меня по ушибленной ноге, за что был награжден мощным тычком пяткой в бедро, возмутился таким моим поведением и ушел. Его шаги уже затихли, я расслабился и готовился заснуть, как меня опять хлопнули по несчастной ноге!

— Что за... — я вытаращил глаза. — Пап? Что-то забыл?

— Забыл. Каникулы дома проведешь!

— Но...

— Если посмеешь спорить, будешь наказан.

— Я Даддли обещал!

— Можешь пригласить его к нам. Только еду пусть с собой берет! — папа осуждающе поморщился и хмыкнул. — Разжирел твой кузен до неприличия, смею заметить.

— Он просто плотный... — заступился я за брата и насупился.

Да уж, возможно, после смерти матери, которая, надеюсь, наступит не скоро, Даддли и зайдет к нам на огонек, если на пороге папа не встретит его Авадой, но до тех пор — никогда.

Пирожки в желудке сбились в тяжелый жаркий ком и мешали мне нормально вздохнуть. Я не поверил в отцовский долг, который как раз и старался выполнить декан Снейп. Он чего-то испугался! Его темные глаза смотрели на меня как на плохо изученный экспонат, и то ли он не заметил, чего хотел, то ли наоборот, увидел во мне то, чего боялся...

— Всё, точка.

Папа ловко застегнул все пуговицы на сюртуке, благо его пальцы куда тоньше и длиннее, чем мои, поднял ворот и стремительно вышел, чем-то раздосадованный и еле сдерживающий непонятную мне ярость. Шторку он задернул с такой силой, что та оторвалась от петелек в нескольких местах!

Опять я мало что понял. Оставалось только лежать и ежиться, вспоминая черные зрачки декана Снейпа. Опять этот его чужой взгляд, полный тайн и недомолвок, который за год уже успел позабыться. Я не наказан, не обижен, не брошен, сыт, не одинок, да и поясницу мне вот-вот подлечат, хотя я заслужил, чтобы она болела еще долго, но почему же я сжимаю под одеялом холодные кулаки и улыбаюсь через силу в прямую отцовскую спину, словно сам себе лгу? Ответ пришел сразу же, будто мир давно его знал — мы с отцом поссорились, но не так, как ссорятся отец и сын. Эта ссора скрытая, беспричинная, сложная, мы никогда не упомянем о ней и словом, но она навсегда останется в каждом из нас...

* * *

Я все же решился пригласить Дадли к нам домой, и специально для этой цели посетил Тисовую улицу. Но радостно изложив торжественное приглашение, я понял, что приглашать придется не кузена, а врача, и не к нам в Лондон, а именно в этот дом. Тетка повалилась на диван, заохала, а мы принялись хаотично носиться по дому в поисках воды и успокоительного, периодически сшибая друг друга с ног.

— Гарри! Достал? !

Я балансировал на высокой табуретке в кухне, пытаясь дотянутся до упаковки с таблетками, которые тетя прятала повыше, чтобы Дадли не слопал яркие пилюли, приняв их за обожаемые ванильные леденцы, а он мог, точно знаю.

— Дядя Вернон, а тут синие и зеленые, какие брать?

— Ну... Бери все! — принял он совсем неумное решение.

В результате, вначале мы подсунули женщине слабительное, затем дядя хлопнул себя по лбу, побледнел, и предложил жене еще одну таблетку, на сей раз уж точно успокоительную. Спустя минуту кузен резко вспомнил, что эту «зелененькую» он пил при расстройстве желудка, а дядя уже не хлопал себя по лбу, а усердно его почесывал и, как я понимаю, надеялся, что вторая таблетка купирует действие первой. Я разозлился, взял себя в руки, прикрикнул на остальных и заварил самый обычный мятный чай! Тетка продолжала охать, а мы сидеть возле неё и отдыхать от праведных трудов по её успокоению. Иногда она открывала поочередно то один глаз, то другой, живо напоминая мне Буклю, и смотрела на меня взглядом обиженной кошки, к хвосту которой мы не так давно привязывали консервные банки.

— Нет? — жалобно поинтересовался я.

Тетка приподнялась и потрепала мою щеку.

— Нет! — ответила она так, словно судьбу мира решила.

Каникулы я провел в темном доме, в своей комнате, один. Нет, папа там тоже присутствовал все семь дней, но его участие в деле моего досуга сводилось к проверке моего усердия по внеклассному чтению. Он забил спальню такими фолиантами, на которые было страшно дышать, ведь в голове постоянно крутилась их рыночная стоимость на данный момент! Несколько таких книжек еще и кусались, к тому же, а одна постоянно норовила протянуть ноги в виде ремешков и сбежать от меня под кровать! Ловила беглянку и воевала с ней Хельга, без которой я бы, наверное, и не пережил эти дни. Меня даже к Малфоям не пускали. Радовало одно, узнай Дамблдор, что именно я читаю, он бы сначала помер от зависти, а затем воскрес и заавадился от злости! Все изучаемые мной науки — дети запрещенной старой школы магии. Не черной, не светлой, а той, которая породила эти понятия.

«Вот на что деньги то уходят!» — отчетливо понял я, открывая огромную книгу второго века нашей эры, с листками из кожи какого-то животного, и мне оставалось лишь надеяться, что это животное — не человек.

«Зеркальное отражение сущностей стороннего мира» — гласило название, выдубленное широкими неровными бороздами на обложке. Чтение меня захватило, я читал весь день и всю ночь! За последние месяцы мне дважды пришлось столкнуться с зеркалами, с одним — в заброшенном классе, а со вторым — в той странной комнате, которую мне показал Волдеморт. Строчки, мелькавшие у меня перед глазами, открыли столько тайн магии, столько возможностей хранить секреты, что дух перехватывало! Я захлопнул талмуд не сам, его захлопнула Хельга, увидев, что от напряжения мои глаза уже покраснели и слезятся. Но я запомнил все, абсолютно всё!

В школу я вернулся на день раньше. Успел поговорить по душам с Филчем, успевшим за время каникул переболеть желудочным гриппом в полном одиночестве, проверить наличие комнаты с зеркалом и Риддлом в нем, погонять по этажам Пивза, в отместку за все его неудавшиеся попытки помочь младшему Снейпу хоть в чем-то. Мне даже повезло, и я увернулся от Хагрида, рыдающего при виде меня каждый раз, как только я появлялся в поле его зрения. Он до сих пор представляет меня на месте единорога или кентавра, бедный и глупый лесник.

Первым из гриффиндорцев, исключая меня, вернулся Симус — бледный и злой не как Симус, а как самый настоящий Малфой. Все эти дни он проходил школьную программу вместе с матерью, что не помешало ему чистосердечно признаться мне:

— Я ни черта не знаю, Гарри!

К тому же он постоянно бегал на третий этаж — проверять наличие Пушка, и трясся так, словно ожидал, что в школу вот-вот ворвется Волдеморт с армией головорезов, во главе которой будет мой отец! О последнем я просто догадывался, как вы понимаете. Ни Невилл, ни Гермиона разубеждать его не хотели, они думали также, только не тряслись — меня стыдились.

Весенняя свежесть сменилась удушающей жарой. Наступила пора экзаменов, легких до неприличия. Уже лет тридцать, как школьную программу упростили, и Флитвик, заставляющий учеников пускать в пляс ананас, меня не пугал. Равно как и МакГонагалл, по заданию которой я превратил мышь не в простую табакерку, а золотую. Похвалила она меня как-то вяло и грустно, кстати, а в глаза почти не смотрела, знала, что я могу больше, и это её почему-то расстраивало. Финниган тоже смог трансфигурировать мышь в табакерку, но только чугунную и с мышиным хвостом, и только после того, как я целый час потел под кабинетом, объясняя ему, как именно это сделать! Про хвост я ничего такого упоминал, разумеется, его осечка.

А затем, в библиотеке, сызнова повторяя пройденные тесты по истории магии, но так и не вспомнив, кто изобрел самопомешивающийся котел, Симус вспомнил нечто такое, что сулило мне большие неприятности, больше смахивающие на настоящую беду...

Он резко вскочил на ноги.

— Ты куда? — сонно поинтересовалась Гермиона, почти уснувшая над учебником.

— Я только что кое о чем вспомнил, — пояснил мальчишка. Лицо его побелело. — Нам надо срочно пойти к Хагриду.

— Зачем?! — только и смог выдавить я, уже спеша за ирландцем.

— Вы не думаете, что все это очень странно? — наконец произнес Финниган, взбираясь по поросшее травой склону и помогая вскарабкаться на него перепуганному Невиллу. — Странно, что больше всего на свете Хагрид мечтал о драконе. И тут вдруг появился незнакомец, у которого чудесным образом в кармане оказалось яйцо дракона. Ведь разведение драконов запрещено. А как вы думаете, сколько людей с драконьими яйцами в карманах бродит по Англии? И скольким улыбается удача, и они встречают своего Хагрида? Почему же я раньше об этом не подумал?

Конечно, Хагрид не знал, что незнакомец в капюшоне с драконьим яйцом в кармане — Квирелл. Но распроклятой троице все же удалось узнать секрет Пушка.

— А он... он спрашивал что-нибудь про Пушка? — спросил лесника Симус, с трудом сохраняя спокойствие.

— Ну... да... А чего тут такого? Думаешь, много по свету трехголовых псов бродит? Ну, я и рассказал про Пушка... ну... что он милашка, если знаешь, как с ним обходиться надо, да! Ему только спой, или на флейте поиграй немного, или еще на каком инструменте, и он уснет сразу, и...

На лице Хагрида внезапно появился испуг.

— Не должен был я вам такое говорить! — взревел он. — Забудьте, короче, что я тут наболтал! Эй, ты куда?

— Симус, постой! — кричал я ему в спину. — Это еще ничего не значит, зачем тревожить Дамблдора?

Я на удивление быстро его догнал, и не сразу понял, что мальчишка стоит, как вкопанный.

— Гарри, ты хочешь помешать Тому-Кого-Нельзя-Называть, или не хочешь? — с хитрым прищуром поинтересовался он у меня и я от неожиданности даже отступил от него немного.

— Да, Гарри, хочешь или нет? — повторил за ним запыхавшийся Невилл.

И пока аналогичный вопрос не задала отставшая от нас Гермиона я, с убежденностью в голосе, поспешил заверить сомневающихся:

— Да как вы можете! Он... он... он знаете что с моей мамой сделал?!

Все отвернулись и засмущались, уставившись в землю, а страшное мгновение прозрения, грозившее наступить вот-вот, прошло по касательной, так и не задев их умы. Я должен был им помешать, но не смог. Симус как машинное отделение паровоза, тягач, а я безвольный вагон, потому что иначе просто нельзя!

Единственное, на что меня хватило, это написать письмо отцу и передать его Хельге. Я писал неровно, глаза застилал туман, и пока остальные обсуждали у директорского кабинета, что будут рассказывать Дамблдору, сунул бумажку эльфийке, сделав вид, что получаю от неё указания по поводу предстоящего ужина у Малфоев в честь окончания учебного года.

— Да, именно тот костюм, и вообще, мне сейчас не до этого, Хельга, отстань от меня! — проорал я из-за угла, и вышел к остальным.

Они как раз выяснили у Минервы, что директора нет, и я встрял в беседу.

— Он улетел? — спросил я слабеющим голосом. — В такое время?

— Видите ли, мистер Снейп, профессор Дамблдор очень известный волшебник, и у него часто появляются срочные, неотложные дела.

— Но это важно!

— Вы хотите сказать, Снейп, — профессор МакГонагалл не прибавила к моей фамилии свое обычное «мистер». Это означало, что она уже вне себя и лишь усилием воли держит себя в руках. — Вы хотите сказать, что ваше дело куда более важное?

Да, это я и хотел сказать, мое дело важнее! Я так сильно хотел, чтобы директор оказался на месте и «образумил» нас, что смотреть на декана еще искренней, чем в тот момент, я больше уже не смогу. Моя «честность» её обескуражила, она склонила голову набок и внимательно на меня посмотрела.

— Не стоит так переживать, Гарри... Уверена, он скоро вернется. Я ему передам, что вы его искали.

— Это произойдет сегодня, — заявил Симус, как только профессор МакГонагалл отошла достаточно далеко и уже не могла нас услышать. — Или прямой сейчас! Сн... кто-то узнал все, что ему надо, и дождался, пока Дамблдор уедет! Бежим!

Гермиона поперхнулась воздухом. Финниган и Невилл, заметив, что она смотрит за их спины, быстро оглянулись. Позади них стоял папа. Он обошел нашу компанию, мило улыбаясь, остановился позади меня и вежливо произнес:

— Добрый день! Не стоит упускать возможность насладиться прекрасной погодой, не так ли?

— Э-э-э... — протянул Невилл, потеряв дар речи.

— У вас такой вид, что можно предположить, будто вы что-то затеваете. А ваш факультет не может позволить себе еще сотню штрафных очков, верно, сын?

— Да! — излишне радостно согласился я.

Он положил тяжелую руку мне на плечо и нагнулся поближе.

— Не дай своим друзьям совершить очередную глупость, мне же еще учить их и учить...

Все стояли белые, как мел, а Долгопупса колотила мелкая дрожь. Он вообще при виде моего отца терял человеческий облик и превращался в столб, с тем лишь отличием, что у этого столба имелись руки о ноги. Однако трусились не только они.

«Квирелл на пути к камню, в этот самый момент. Делай что хочешь, но не дай им проникнуть туда первыми. Ты все знаешь, а то, что в кармане, поможет решить проблему. Нужно было раньше его туда поместить, а не дожидаться твоего выздоровления. Меня заметят, моя магия сильна, тебя почему-то обнаружить сложнее. Действуй по обстоятельствам, но не выдавай себя. Слышишь меня?! Ни в коем случае! — раздался встревоженный голос у меня в голове. — Всё это походит на ловушку, будь осторожен, Гарольд, и помни о цели...»

Но что я могу?! Ступефаем в них пальнуть? Завопить: «Подождите, там сейчас Квирелл, не будем его беспокоить?», или прикинуться умирающим? Так они мадам Помфри позовут и всё на том. Я принял решение, по своей глупости не уступающее решению дядя Вернона накормить жену всеми таблетками, в надежде, что они помогут. И я решил, что буду решать, как действовать, уже на месте. Если я до него доберусь. Спины гриффиндорцев мне в кошмарах будут сниться! Отчего они так быстро бегают?! Нет, если выживу, точно займусь физкультурой.

— Подождите меня-я-я! — заорал я, путаясь в полах мантии и своих длинючих ногах, попутно вспоминая, какие препятствия ждут меня впереди. Силки, потом ключи, потом шахматы... Да черт с ним, разберусь!

Но, как оказалось, разбираться мне предстояло не только с препятствиями, но и с тупостью окружавших меня индивидуумов.

— Я флейту не взял, мы так быстро побежали... — заканючил Долгопупс и покосился на меня исподлобья.

И я, своими руками, наколдовал им орудие собственной пытки! И мне дорогого стоило не выколоть маленькие поросячьи глазки пухлого!

Дальше все пошло по плану, за исключением не оправдавшей моего доверия Гермионы. Дьявольские Силки мне пришлось поджигать самому, изображая из себя чуть ли не героя всея Англии, а еще книжки любит читать. Грош цена этим книжкам! Тьфу на них! Затем я усердно молчал в комнате с ключами, пока остальные совещались, как же поймать нужный, затем еще более усердно проклинал не такую уж и дурную Гермиону. Ей в голову пришла «замечательная» мысль — не играть в шахматы, если ты не умеешь в них играть! Мне было поручено обезножить шахматные фигуры, не ожидавшие такого подвоха, и я попрактиковался в любимом заклинании Драко, который тот с успехом применял на Невилле, и к тому же не раз. Еще шахматную доску можно было запросто перелететь, конечно. Но это как-то слишком быстро, и я даже боялся помыслить о таком, вдруг бы моя мысль передалась телепатически? Поэтому я с чувством, толком, расстановкой, и так медленно, как только мог, издевался над бедными королями, лошадьми и ладьями. Такая простая магия меня смущала, если честно, очень смущала... Наконец, пробравшись сквозь кучки вынужденно неподвижных фигур, мы добрались до комнаты с троллем. А мне не изменяла не только память, но и нюх. Я закрыл нос руками, старался не дышать, и перебежал комнату с закрытыми глазами!

Однако каждый шаг давался мне с трудом. Сложно представить, что сейчас творится в зале с камнем. Успел ли Волдеморт? Там ли он до сих пор? Что случится, когда мы войдем? Я с тяжелым сердцем открыл дверь в помещение с семью разнокалиберными сосудами. В моих словах нет ни слова правды, я лгу постоянно и совершенно не мучаюсь угрызениями совести, ведь иду к цели, но смогу ли я причинить им... большой вред? Хотя из них только Симус и не был в опасности, благодаря мне. Вон они как выстроились в рядок, ждут, когда же я что-то скажу, помогу... Смогу ли я помешать Волдеморту причинить им вред? Нет, последнего я точно не сделаю, уж простите меня, но... нет.

— Это логика! Просто логика! — взвизгнула Гермиона, довольная собой. Она улыбалась, наивная девочка.

Конечно, логика, только ты никогда её не постигнешь, в загадке отца нет отгадки, как и в нем самом. И чтобы ты сейчас не прочитала, выбора не дано. Есть ключ, открывающий путь и вперед, и назад, и этот ключ у меня в голове, голове отца, директора и Квирелла. Не для того Северус Снейп все выдумывал, чтобы кто-то мог проникнуть сюда. Дамблдор лично проверял его работу. И, как по мне, папа единственный, перед кем стояла подобная задача. Остальные просто схалтурили! Я вел войну сам с собой — открыть путь или дожидаться здесь? Для них опаснее идти вперед, но то, что там, этот камень, как же интересно, как волнующе...

— Между прочим, многие величайшие волшебники были не в ладах с логикой, и, попади они сюда, они остались бы здесь навечно.

— Как и мы, — мрачно вставил Невилл. — Разве не так?

— Дайте мне подумать, минуту.

И пока она думала, я еле заметно двинул палочкой и прошептал заклинание, сделав вид, что завязываю развязавшийся шнурок и бормочу нелестные эпитеты в адрес «гениальной» Гермионы. Определившись с сосудами, все равно ничего не выбрать. Они теперь все действовали одинаково, хочешь — пей и иди сквозь огонь, хочешь — пей и иди вперед. Но судьба не желала ей помочь, и Грейнджер, на свою беду, выбрала самый большой сосуд, а его хватит на всех...

В моей игре не было правил, и раз так вышло, значит, так тому и быть. Мне известно, если камень попадет к Волдеморту, долго мы с отцом в школе не задержимся. Дамблдора свергнут, и для нас откроется большой мир, полный денег, власти и силы. И уже никакая Молли Уизли не посмеет меня пожалеть!

— Ну что, вперед? — спросил я, шагнул к столу и сделал первый глоток. Обычная вода, холодная и немного прелая, а никакое не вино, разумеется. Моему примеру последовали другие, и все они жутко боялись. Я смотрел на них почти с умилением. — Ну же, Невилл, ты чего отошел?

— Мне, наверное, лучше здесь подождать. Я такой неуклюжий, помешаю еще...

— Ну уж нет, еще чего! Живо пей! — прикрикнул на него Симус.

Для них момент был просто судьбоносным, страшным, не предназначенным для детских душ, глаз, и ушей. Меня же готовили к нему очень долго, и я стоял, сцепив руки за спиной, спокойный и решительный. Иногда только убирал ниспадающие на глаза волосы, и каждый раз, когда я это делала, Долгопупс вздрагивал. Его нервы готовы были сдать свои позиции, ему было не просто страшно, ему было смертельно страшно. Он просто узнал такое свое ощущение, я видел это по его глазам. И полет над игровым полем, и змеиная ловушка — ничего не прошло для него зря. Мальчишка поумнел!

— Пусть остается, — строго сказал я, позабыв, что должен нервничать. И о чудо, со мной не стали спорить. Настоящий Снейп их подавлял! Я будто бы несмело улыбнулся Невиллу. Ему моя улыбка говорила о многом. Третий раз, дружище, третий раз... помни мою доброту!

Мы шагнули сквозь огонь, на мгновение закрывший от нас то, что за ним, но уже в следующую секунду оказались в последнем зале, посреди которого стоял Квирелл...

Что должны были сделать первокурсники, увидев того, кто сильнее их в тысячи раз? Попытаться разоружить, насмешив тем самым до колик в животе и надеяться, что от них, колик, он и скончается? Одно мимолетное движение и все мы оказались связанными, без палочек и возможности выбраться, единственное, что у нас осталось — это удивление. Именно у нас, я тоже удивился, и еще как — веревки скрутили меня слабо, почти ласково. Для него существует разница — кто перед ним. Существует!

— Так-так, кого я вижу... Цвет краснознаменного факультета, весь цвет... Чем обязан, дорогие мои?

Взмокший, бледный и жалкий Квирелл, со сбившимся тюрбаном на голове, выглядел совсем не так уверенно, как говорил. И его походка в вразвалочку, и исчезнувшее заикание, и слова, произносимые словно через силу, с хрипотцой в голосе — все это ясно говорило, что управляет им кто-то другой. Выходит, камень еще здесь? Уж темный Лорд придумал бы, как исчезнуть, добыв то, что ему нужно!

— Не трогай камень! — проорал Симус с закрытыми глазами. Я покосился на него с недоумением. Нужно будет запомнить, что если будет бой, а мы вдруг окажемся с ним на одной баррикаде, пусть идет первым, ему явно нравятся мысли о скорой смерти, идиот!

Мое фырканье все же вырвалось наружу, и так как мы сидели спиной друг к другу, как лепестки ромашки, ирландец издаваемые мной звуки уловил.

— Чего? — зашипел он.

— Да, не трогай! — великодушно и громко согласился я с ним, и на этот раз скептически фыркать довелось уже профессору.

— А я тебя ждал, Гарри...

— Да? — я сильно заинтересовался.

— Ну, не то чтобы прямо сейчас!

Да уж, даже и не сомневаюсь.

— Понимаешь, тут есть одна загвоздка... — он замолк, осознав, что беседует слишком обычно.

В этот момент Симус опять проявил свою напористость и пытливость. Брал бы пример с Гермионы, сидит себе спокойно и молчит, как рыба. Хорошенькая такая рыбка, просто загляденье!

— Это вы тролля выпустили? И профессор Снейп не виноват?!

Я счел нужным возмущенно задергаться, праведно гневаясь на за такую несусветную глупость. Не выдавать себя, значит, не выдавать.

— Ты слишком любопытен, чтобы оставлять тебя в живых...

И как с таким не согласиться?!

— Подойди! — кивнул он мне и стянул с себя тюрбан. Симус охнул, а Гермиона впервые издала какой-то звук, похожий на писк.

Избавив меня от веревки, он поманил меня к себе пальцем, а затем обернулся. И на меня вновь уставились жуткие красные глаза Темного Лорда. Сколько воли нужно иметь в себе, чтобы существовать вот так...

— Стань здесь.

Я послушно встал перед зеркалом Еиналеж, которое ожидал тут увидеть в последнюю очередь. Уж лучше бы камень тролль охранял, или мертвец какой-нибудь страшненький!

И в моей голове зазвучали слова:

«Что ты видишь?» — спросил Волдеморт.

«Себя. Я подкидываю... — меня будто по голове кто ударил, — камень!»

«Что дальше?»

«Я ложу его себе в карман... Ой, я чувствую тяжесть в мантии. По-настоящему!»

И я потянулся в тот карман, который еще секунду назад был пустым, а теперь там лежало то, что способно дарить вечную жизнь всем живому! Однако в следующую секунду моё запястье больно сжали холодные пальцы Квирелла.

«Не спеши! Ответь мне — ты хочешь только найти камень, не использовать его?»

«Я не...»

«Не ври, только не сейчас. Ты знаешь, кто я такой, знаешь, что мне ничего не стоило тебе соврать тогда, и лгать потом. Я поступил так?»

« Нет...»

«Мне опасно тебе лгать, нас ждет общее будущее или же общая гибель. Одна на двоих! — слова просто взрывались у меня в голове. — И не имеет значения, хотим мы этого или нет. Говори мне правду!»

«Да, хотел бы... когда-нибудь» — я сказал то, что еще минуту назад было неизвестно мне самому.

Пальцы Квирелла вновь сжали мою руку, но теперь — с одобрением.

«Молодец, Гарольд, молодец... Это ловушка, твоя и моя. Альбус планировал сказать тебе, что чистые намерения твоей души меня одолели, но зеркалу все равно, какие у тебя намерения, оно не чувствует, в нем нет жизни... Каков хитрец!»

Симус закашлялся и я очнулся от раздумий.

«Камень что, опасен?»

«Я чувствую его силу, он настоящий. Тот, который в правом кармане, а не левом... — он горько скривился. — Но он убьет меня, на нем персональное заклятие, какая честь для простого ученика Альбуса, какая честь... Я испарюсь из этого тела, только дотронувшись до него, и всё пропадет зря. Посмотри мне в глаза!»

Я опять заглянул в его кровавые глазницы и содрогнулся. Они горели ненавистью, отчаянием, а еще в них плескалась бездонная боль. Его учителем был Альбус, он учил его самозабвенно, всему, что знал сам. Он восхищался своим воспитанником, хоть теперь и не признает этот факт, но ученик оказался сильнее, его мощь поразила и испугала учителя, вот из-за чего все началось...

«Когда-то давно Дамблдор верил, что все вокруг него слабее, но это не так. Меня нет в мире живых, но я сильный, и ты сильный, и отец твой сильный. Сбереги камень, Гарри, и не стыдись своих желаний, ты такой, какой есть! Мы еще встретимся, обязательно...» — и в то же мгновение он опустил руку в мой правый карман.

Огромный зал озарил серебряный свет, а Квирелл закричал от боли, упав передо мной на колени. Его красивое и когда-то холеное лицо сморщилось от ужаса, а светлые локоны, казалось, потускнели. Самоубийство во имя высших целей, во имя моей защиты, чтобы однажды, может быть, если повезет, исполнить все наши мечты...

Теперь у моих ног извивался не сильный волшебник, а трус и предатель. Он поднял на меня слезящиеся глаза, вытер ладонью слюну с губ, и пробормотал:

— Нет, Гарри, нет, пощади...

Краем глаза я заметил, что путы с пленников спали, и как только они избавятся от них окончательно, тут же побегут ко мне. Если им что-то станет известно, их жизни обесценятся в одно мгновение. Нет, этого нельзя допустить, нельзя.

— Отдай камень, он не твой! — закричал я и повалился на Квирелла, схватив его за шею и сдавив её так, что он не мог вымолвить ни слова. Его слабое тело не могло мне противиться, оно все еще не подчинялось настоящему хозяину. — Что ты с ним сделал?! Отвечай! — но то, что пытался прохрипеть профессор, ответом назвать было сложно.

Отпустив его на долю секунды, я отшвырнул камень немного в сторону от себя, а затем потянулся к нему, словно это профессор его кинул.

— Не-е-т!..

И камня не стало, от него осталась лишь горка красного пепла. От удара он взорвался, как ему и было положено.

— Гарри! Берегись! — закричала Гермиона, и в ужасе закрыла лицо руками.

Пока она лихорадочно выискивала в куче ветоши в углу наши палочки, Квирелл предпринял попытку защитить себя. Он схвати какой-то обломок каменной плитки, валявшийся неподалеку, и занес его над моей головой. Но Темный Лорд не маленький мальчик, и его жалкое существование все эти два года никак не сказалось на его разуме! В той куче муляж моей палочки, и он скоро испарится, а настоящая, родная, с сердцевиной из кости дракона, в моем кармане.

— Токнус... — прошептал я, и профессор повалился на каменный пол.

Но сила, с которой я его оттолкнул от себя, была равна силе сотне таких, как я. Он просто сильно ударился головой, и навсегда унес с собой все, что могло связать меня с тем, кого, по идее, я обязан люто ненавидеть. Глухой стук от удара привлек внимание всех, кто все еще пытался отыскать свои палочки. Они застыли, окаменели, не в силах осознать, что же произошло с их хрупким школьным миром. Им пока не известно, что он разбился, ну и хорошо, так легче. Гермиона пришла в себя первой и принялась гладить меня по спине. Но я все сидел возле остывающего мертвого тела, поджав колени, уткнувшись в них носом, и не двигался. Точка невозврата, я прошел её, как охотник, слишком близко приблизившийся к логову зверя. Обратно уже нельзя — или побеждать, или повернуться спиной и дать себя растерзать. Да, детство закончилось, его у меня похитили! Однако... невелика ценность, скажу я вам.

— Ты... это... молодец, Гарри, — неуверенно промямлил Симус. — Ты его победил!

— Знаю.

В смежных комнатах раздался шум, к нам бежала тьма народу, среди которой мелькнула черная фигура моего отца. На секунду он застыл точно так же, как и гриффиндорцы с минуту назад. Папа чуть не споткнулся, оценив произошедшее и увидев, возле кого я сижу. Я медленно повернул голову и с каким-то сумасшедшим наслаждением заглянул ему в глаза. Ты хотел именно этого, да? Знал ведь, что так случится, что я не позволю ему рассказать все обо мне и... нас. Он бросился вперед со всех ног, но остановился в нескольких футах, словно на стену наткнулся. Не осмелился подойти ближе. А жаль, честно говоря, мне очень хотелось его обнять...

* * *

Еще шаг и еще шаг... Сердце колотилось так громко, что временами становилось больно. Да меня всего колотило! Серый рассвет проникал сквозь высокие овальные окна и освещал путь, и в этот момент я доверял только ему. Сырость весеннего английского утра пронизывала меня до костей, и мои зубы от холода отбивали самую настоящую чечетку. То ли припозднившаяся, то ли наоборот, очень ответственная и ранняя сова громко ухнула на подоконнике за стеклом, возле которого я как раз крался, словно вор. Сказать, что я испугался, все равно, что ничего не сказать. У меня душа ушла в пятки! Но всему есть начало, и есть конец. Окольными путями и с большим трудом, но я, наконец, пробрался на седьмой этаж никем не замеченный, открыл ту дверь, которую желал открыть и вошел туда, куда стремился войти. В комнате ничего не изменилось, разве только исчез огрызок от яблока, который я забыл взять с собой и выбросить. Однако большое зеркало на стене больше не отражало Риддла, и у меня земля ушла из-под ног. Нет, этого не может быть, магия вечна, она не может исчезнуть!

Я встал напротив своего собственного отражения и зажмурился. Мне нужно было решиться совершить страшный ритуал. Ну, я и так совершил уже много страшного, так что одним поступком больше, одним меньше... Через минуту сомнений я извлек на свет, вытащив из своего синего рюкзака, талмуд о зеркальных сущностях и банку с самой обычной черной краской. Был бы я чист и невинен, на удачу надеяться не стоило, но в моем случае можно попробовать. Я обмакнул кисть в краску и нарисовал что-то вроде маггловской пентаграммы, сверяясь с книгой. Люди не знают, откуда ее истоки, а я знаю. Но одних знаний недостаточно, нужен Риддл!

Беспомощно покрутив головой, я прошел к дивану и прилег на него. Думаю, в прошлом юный Лорд больше лежал, чем ходил, уверен, у него уже тогда с нервами проблем не было. И как только я закинул ногу на ногу и прикрыл глаза, в комнате что-то еле ощутимо изменилось. Открыв глаза, я увидел Тома Риддла, сидящего по-турецки на этом самом диване и грызущем точно такое же яблоко, что и я не так давно!

Бесшумно, чтобы не спугнуть видение, я подкрался к зеркалу и дотронулся до него рукой. По телу тут же прошла легкая электрическая волна.

— Эй! Ты что делаешь? Ты кто?

— Меня зовут Гарри, — ответил я в зазеркалье.

Риддл задумался, встал и подошел к тому месту, где стоял я, но не в этой, а своей реальности. Он молчал и думал, не задавая лишних вопросов. Высокий, красивый, надменный, уверенный в своей силе уже тогда, много-много лет назад.

— Этот знак, что ты нарисовал... им мертвых призывают, знаешь?

— Я призывал вас, сэр.

— Но я... жив! — он нахмурил свой гладкий лоб. — Или нет?

— Не совсем... — нужные слова не шли на ум. — Вы вчера погибли, но не до конца, и сейчас 1992 год, а одиннадцать лет назад вы развоплотились и превратились в духа, и то был первый раз, а там где вы сейчас стоите ничего нет, и вас там нет. Ну, такого нет, молодого. Вы память, а настоящий вы, наверное, учитесь там сейчас, или экзамен какой сдаете...

— Замолчи! — он застонал, упал на спину и взвыл так, что от ужаса я присел и прикрыл голову руками. Если на ней к утру появятся седые волосы — ничего удивительного. Его тело вытянулось в струнку, как при эпилептическом припадке, а со рта повалила пена. Полагаю, обретя физическую оболочку, Волдеморт меня все-таки убьет, и в этот раз будет за что...

Пока Темный Лорд заново проживал свою жизнь и смерть, осваиваясь в роли то ли видения, то ли воспоминания, я ждал. Идея найти место жительства для его остаточной сущности посетила меня давно. Квирелл не казался надежным сосудом, а мало ли что могло произойти? Он не будет привязан к этому зазеркалью, а исчезнет, как только высохнут краски. Тем не менее, теперь он всегда сможет прийти сюда, минуя охранные заклятия. Да, он ничего не сможет сделать, но вдруг мне понадобится его совет, помощь, указание?

— Я вспомнил, все вспомнил... — сипел мальчишка по ту сторону. Зеленоватый цвет лица говорил о том, что его сейчас стошнит, и зрелище будет не самым приятным. — Ты правильно поступил, правильно... — он отдышался, стоя на четвереньках. — Где камень?!

Я протянул маленький красный камушек.

— Возьмите.

Том Риддл протянул свою тонкую ухоженную руку сквозь зеркало и по нему, как по воде, пошла рябь. Когда его пальцы коснулись моей ладони, я ощутил просто могильный холод, промозглость замка не шла с ним ни в какое сравнение. Однако камнем он не сможет воспользоваться, ну никак. Для этого ему нужно будет воплотиться, пройти сквозь ворота школы, подняться на этаж, проникнуть в эту комнату, собственноручно нарисовать знаки, войти в зеркало и... ну невозможно это пока, просто невозможно. Зато я смогу забрать камень в любой момент, раз я его туда поместил. Магия узнает меня всегда. Камень мой!

Пыль от фальшивки, которую я тщетно пытался «спасти» перед носом грифиндорцев они же и растоптали! Отец и сам Волдеморт работали над ней почти год, сила волшебства в искусственном камне была огромной. Взорвавшись от удара, она поглотила вокруг себя всю магию, какая там только была, создав вакуум. Палочка Гермионы некоторое время даже Аллохомору исполнить не могла. Вместо этого она явственно чихала! Симус потешался над девчонкой, но только до тех пор, пока его палочка не принялась извергать из себя разноцветные мыльные пузыри. Они тут же помирились и уже вдвоем отражали нападки развеселых Уизли, настойчиво приглашающих их в свою труппу «смешных» волшебников. Дамблдор, конечно, бегал по тому залу довольно долго, но место не хранило в себе воспоминаний, отец подчистил мою память и малость затуманил память моих сокурсников, а Квирелл умер, так и не появившись ни на одном портрете. Опять же — слишком сильный магический взрыв.

— Мальчик мой, профессор оказался так крепко связан с Волдемортом... Мне очень жаль, Гарри, очень. Если бы я только знал! — он сидел на краешке моей койки в больничном крыле и задумчиво поглаживал свою бороду.

На какое-то мгновение почудилось, что его сожаление непритворно. Но только на секунду. Он подвергал нас опасности, всех, его учеников! Проверял меня! Зачем?! Какие у него на меня планы, чего он хочет? Хотя... какая уже разница. Если на то пошло, у него есть для этого всего веские основания. Но, как бы там ни было — я герой. Великий и могучий Дамблдор не вездесущ, он не нашел ничего, что опровергло бы мою преданность делу уничтожения Темного Лорда, и успокоился, но надолго ли?

— О чем думаешь? — спросил меня молодой Риддл.

— О всяком, сэр.

— Скрытность — черта мудрых... — спокойно ответил он, уважительно кивнул и отошел вглубь комнаты. Чудная штука — жизнь. Единственный человек на земле, не пытающийся копаться у меня в голове без всякой на то причины — мертв. К тому же пытался убить меня и убил мою мать. Смешно, если честно.

* * *

Скрип несмазанных петель вызвал у меня оскомину и я поморщился, спрятавшись за спиной тети Нарциссы и уткнувшись в её блузку, пахнущую лавандой и имбирем, а не смрадом, проникающим в каждую клеточку моего тела. На дворе стоял знойный июль, и солнце пекло так, что даже камень башни посреди океана раскалился почти докрасна. К тому же постоянно хотелось чесаться, а делать это в облике совсем другого человека, и чесать чужими руками чужое тело — ощущение не из приятных.

Оборотное зелье отец приготовил еще в феврале, и теперь я выглядел не как оплот знаний и мудрости в лице Гарри Снейпа, а как оплот прихотей и глупостей в лице Драко Малфоя. Белобрысый и разодетый по последней моде даже больше, чем нужно было, учитывая обстоятельства и место, куда я прибыл, держа за руки «родителей». Драко в это время, полагаю, увлеченно рассматривал мой нос в зеркале моей же спальни и перемывал мне кости на пару с Хельгой, которая, по неизвестной причине, никогда его не воспитывала, а лишь наслаждалась беседой с «милым мальчиком» или же просто любовалась им из-за угла.

На полу, не забившись в угол, а в самом центре, сидела изможденная женщина с длинными спутанными волосами. На открывшиеся двери она отреагировала, но не сразу. Если я когда-то думал, что Беллатрикс не безумна — я ошибся. В огромных черных глазах не было ни капли жизни, ни капли сознания, только застывшая на года боль, страх и ненависть. Я почувствовал, как мое лицо перекосило, и не в переносном, а буквальном смысле. От ужаса и жалости. Изорванный льняной балахон, полусгнившие ногти, язвы на руках, искривленные сыростью и плохим питанием пальцы. И это та знойная красавица с фотографий? Та, кто висела на отцовской шее, хохоча во всю мощь своих легких? Та, от имени которой трепетали и враги и друзья? Не верю!

Она уставилась на меня, не мигая, и мы смотрели друг другу в глаза, словно загипнотизированные.

Позади всхлипнула тетя Нарцисса.

— Сестра... — и бросилась к Белле. Та не оттолкнула её, а обняла, зарывшись в белокурые волосы своей посетительницы и прикрыв глаза от наслаждения. Если миссис Малфой думала, что сестра ей рада, то она тоже ошибалась. Лестрейндж, как и я, просто наслаждалась чистым запахом свободы, а не вонью гнили и испражнений.

— Где мой племянник... — прохрипела пленница. — Я не видела его пять лет, а вы подсовываете мне это? Где он?! А-а-а!.. — она завизжала на одной протяжной ноте, как неисправная бензопила дяди Вернона.

— Тихо-тихо! — тетя Нарцисса гладила лицо сестры и целовала её в лоб, успокаивая.

А я просто не мог поверить, она же просто тетка, безумная тетка, а хочет видеть племянника, и внешность которого уж давно позабыла! Меня бы кто так сильно хотел видеть, я бы многое отдал за такое. Драко любят все, и с какой-то непонятной горечью я опять ему позавидовал. Тем временем Беллатрикс успокоилась, и опять уставилась на меня.

— Белла... — заговорил дядя Люциус. — Это не Драко, мы применили оборотное зелье, потому не кричи, пожалуйста. Это тот, кому ты не так давно послала письмо, очень здравое письмо, к слову. Так что соберись и давай серьезнее отне...

— Гарольд! — воскликнула женщина, резво вскочила на ноги и подбежала ко мне. — Это ты... — она втянула в себя воздух, обнюхивая меня, как ищейка. Затем схватила мою голову обеими руками, будто это не голова, а мяч, и приблизила свое лицо к моему. Нет, красоту Азкабан убить не смог, сквозь потеки грязи на меня смотрело еще довольно приятное лицо, только худое и злобное. — Выйдите! Нам нужно поговорить!

Тетя Нарцисса засомневалась, явно опасаясь за мою безопасность.

— Белла, но мы не помешаем...

— Вон!!!

Оставшись наедине со мной, она заговорила:

— Никогда не думала, что так обрадуюсь сыну Эванс, надо же... Я твоего отца убить хотела, как узнала о его похождениях!

— Почему?

— Почему? Ха-ха-ха! — она захохотала совершенно безумным смехом. — Маленький еще, как-нибудь потом расскажу, всё расскажу... Как тебе школа? Нравится?

— Да не очень... — я не видел смысл лгать.

— Что, Дамблдор тебе не рад? Как же так, ты же герой? — они кривила губы в горькой усмешке.

— А как вы...

— Хочешь знать, почему? На это «почему» тебе обязательно нужно знать ответ, обязательно!

— А вы меня не обманите?

Она сделала шаг назад.

— Гарри, если бы не ты, у меня была бы жизнь, я тебя ненавижу! Но... — она встала на колени и зашептала мне на ухо, — если бы не я, ты был бы не более чем куском бесполезного мяса. Знаешь, куда я потратила все свое состояние? Перед тем, как очутилась здесь?

— Куда?..

— На тебя, Гарольд, на тебя! Зачем мне тогда врать? Нет, мальчик, если мне трудно, тебе тоже будет трудно... Смотри!

Вечер, туман, только недавно прошел дождь, женщина в длинном черном платье тяжело дышит и бродит по развалинам дома Поттеров. Камни под её ногами неустойчивы, она часто спотыкается, и их острые края ранят ей руки. Она растерянна, чувствует, что произошло что-то непоправимое. Но она не знает, она именно ощущает, и это странное чувство потерянности и жуткой тоски передается и мне, сквозь завесу времени и непонимания. Где-то вдалеке раздаются крики, а за ними второй взрыв. Женщина, юная и испуганная, чудом успевает выскочить через заднюю дверь когда-то целого помещения кухни, в следующую секунду эта часть здания рухнула, и на этот раз уже полностью. Кто-то его уничтожал! Она смотрит на груду красных кирпичей, деревянных балок и понимает, что тот, кто рушит сейчас этот семейный очаг — враг, а не тот, кого она здесь искала, не тот, кто вызвал её сюда в последнюю секунду своей жизни. У неё саднит предплечье, она расчесывает его так, что один ноготь ломается и его острый край впивается ей в плоть руки, но она не чувствует боли, и не может заставить себя уйти.

Не понимая, что же влечет её в эти развалины вновь и вновь, она подкрадывается к пока еще целому углу дома и смотрит на второй этаж, подымает палочку и шепчет:

— Я слышу вас, мой господин, я слышу, вас обманули...

И пока она произносит слова, её тело, благодаря сложному заклятию точной левитации, возносится вверх, к разбитому окну. Я узнаю его, видел на фотографии. Это окно моей детской! В то же мгновение я начинаю видеть все глазами Беллатрикс, а это была именно она, разумеется. Два мертвых тела — муж и жена, люди, которым не стоило быть вместе. Их явно связывала не любовь, а друзья, школа, общие враги и одна борьба на двоих. Мне кажется, маме этого было просто мало. Сердце защемило от жалости. Какая же она красивая... Её темно рыжие волосы все еще сияли, а стройное тело в голубых джинсах и скромной трикотажной кофточке с белым воротничком, никак не походило на мертвое — она будто заснула. Джеймс лежал на животе, и это хорошо, его лицо мне не раз снилось в кошмарах. Над моей кроваткой склонился старик... это Дамблдор!

Его рука дрожит, он занес надо мной палочку и что-то шепчет без умолку, зачитывая слова на непонятном мне языке. Белла вначале тоже ничего не понимает. Но слушает внимательно, а слова все льются и льются, как горный ручей, беспрестанно, тихо, и обманчиво ласково. Как только Белла понимает, что именно говорит старик, у неё дыхание перехватывает! Ни один маг на планете этого не достоин, пусть и сын грязнокровки! Однако она слышит не только голос директора, в её голове раздается эхо и других слов, почти неслышное, но женщина уже знает, как следует поступить, она затаится, дождется ухода старика и сделает ответный ход. В её мыслях кусочки пазла складываются в цельную картину, и я еле поспеваю за лавиной её догадок. Интеллект той, молодой, Беллатрикс просто огромен. И я боюсь, что потеряю сознание от этих знаний, но продолжаю держать её горячую руку, чувствовать какие-то язвы на огрубевшей коже её ладони и смотреть историю свей жизни.

Дамблдор изгнал меня из мира магии, когда я был еще маленьким. Он пришел сюда сразу, как только Волдеморт развоплотился, был неподалеку, ждал почти так же, как и Беллатрикс под окном, ждал с нетерпением. Маги — не безродное племя. Во времена становления мира, праматерь всего волшебного на планете, имя которой тайна, спрятанная где-то в недрах земли, создала двенадцать книг для записей. Страницы в них никогда не заканчиваются, и страницы эти заполняет сама магия. С течением времени книги эти присваивали себе те, кто брал на себя ответственность по объединению всех волшебников, их обучению и становлению волшебства как такового. Есть такие книги во всех школах чародейства в мире. В моей школе их две: книга Салазара, он присвоил себе её единолично, и Мерлин его знает, как именно, и общая книга Хогвартса. Рожденный маг записывается в неё сразу же, а, если он еще и наследник духа Слизерина, то и в неё. Но праматери было все равно, кому будут принадлежать эти книги, и совсем неважно, в какую тебя впишет судьба, но вот если не впишет, то... ты не волшебник! Ты никто! Ты даже хуже, чем сквиб, в крови которых все равно остается память о силе предков. Не вписанный в книги — это просто маггл, и ни один из его потомков не станет магом, никогда.

Дамблдор лишил меня всех сил, растоптал мое будущее, но, несмотря на мою злость на него, я был даже благодарен ему за то, что он меня не убил. Если кто-то могучий творит такое зло такой черной магией, то и сил у него уходит немеряно, жизнь его сокращается, а дух слабеет.

— Вот, сам не знал, что так все произойдет! Но живут же они? И ты проживешь, с теткой, с братом... — пробормотал старик, рассеяно поглаживая меня по голове. — А вдруг он вернется? Нет, ребенок, мы не будем рисковать, я не могу... — и аппарировал восвояси, чтобы скоро вернуться и вещать о силе любви.

Стена тут же обвалилась, накрыв собой мать и сломав мою кроватку. Я упал на мертвую маму, схватил прядь её волос и заплакал. Белла взобралась в комнату по камням, затем с трудом, но пробралась к младенцу, и взяла меня на руки, просто мертвой хваткой вцепившись в мое тельце.

— Ну-ну... не плачь, все мы его жертвы... Проклятое пророчество! — она качала меня на руках и думала. Плакать я перестал, но ухватился за ее сережки и принялся ими играть. — Тебе нужна моя кровь... Я сделаю это, сделаю!

Дальнейшее повергает меня в ужас. Она, на этих развалинах, рискуя быть пойманной, до конца не осознавая, что творит, проводит обряд слияния. Кровный обмен! Меня затрясло от ужаса и от него же чуть не стошнило. Беллатрикс — моя приемная мать! Перед всеми законами магии, даже перед законами Министерства, чтоб оно сгорело к черту! Маленький шрам на моем запястье, вот он откуда. Кровь из её пальца смешалась с моей, и назад пути уже не было. Время сыграло против Дамблдора, обряд совершили спустя какую-то минуту после его ухода, Лестрейндж подарила мне силу своих предков, затмив своей кровью кровь моей мамы. Но это еще не означало, что я вновь появился хоть в какой-нибудь книге, все не так просто. Дамблдор стер меня оттуда начисто!

Её трясет, а её большие и черные как ночь глаза блестят от слез. Ей не меня жалко, она понимает, что тот, за кем она сюда пришла — не вернется, а она сейчас совершила что-то странное и до конца непонятное. Тем не менее, женщина все еще слышит его слова в своей голове, на этот раз они даже громче:

...рожденный в последний день июля одолеет меня во младенчестве или же, набравшись сил, не позволит мне исчезнуть, слившись силой, разумом и духом воедино... другого не дано... он не причина... обман... предательство... спаси его...

Витавший дух Волдемотра, или его остатки, запомнили сказанное директором и то, что не успела подслушать Белла. Эти простые слова явно не могли передать всей сути пророчества, и я сомневаюсь, что оно полное, но женщине их хватило.

Белла подняла меня над своей головой, посмотрела в мои глаза и севшим от пережитого голосом просипела:

— Мы встретимся еще, ты должен мне свою душу... — затем положила меня матери на грудь и исчезла так же, как и Дамбдор, просто растворившись в пространстве.

После неё остался только душный сладкий аромат духов, его я помню до сих пор. Я всегда полагал, что этот запах, который словно оживал в моем носу время от времени — запах детства и мамы, но, как оказалось, это не так. По крайней мере, не совсем так.

Картинки замелькали перед моими глазами, как калейдоскоп. Какие-то темные личности в грязных переулках, глубокие черные подвалы, стопки чеков в огромных ручищах старого гоблина, постоянно озирающегося по сторонам и крадущегося к сейфу Лейстренджей. Затем я стал узнавать изображения — Дырявый Котел, женщина, смутно знакомая мне, с сигарой в руках, она стоит у стены в подсобке и затравленно смотрит себе под ноги, а Беллатрикс ей угрожает... жизнями родных, кажется. Но женщина не сдается, она отказывает. Белла криво усмехается, хохочет ей в лицо и что-то обещает, а что, я не слышу. Потом какая-то темница, человек за полусгнившим деревянным столом и его посетительница в черном капюшоне. Человек стар, но я понимаю, что в нем великая сила. Я даже забываю о Лейстрендж, настолько меня интригует его личность. Но картинка резко меняется и я вижу... Филча!

— Девочка, быстрее, у нас пять минут!

Белла и еще не старик, а просто некрасивый пожилой мужчина, одетый довольно опрятно, в какой-то костюм тройку темно-зеленого цвета, стоят возле высоченной двери, дугообразный верх которой прячется от взглядов в полутьме свода небольшого зала. Филч явно боится и смахивает пот со лба. На этих воротах висят замки, тысячи висячих замков, больших и маленьких, ржавых и сияющих!

— Аргус, я...

— Не стоит благодарностей, не чужие ведь.

— Об этом узнают, вас лишат и тех сил, что есть.

— Кроме тебя, меня все равно никто ничему не обучит. Я жалок, девочка моя, а Скоромагия мне не помощник. Однажды меня уже наказали, можно и еще разок, я все вынесу, я буду терпелив... Так что хватит соплей, развела тут нюни! Вперед, кому говорю! — он разозлился и затряс обвисшими щеками.

— Да, да... конечно! — спохватилась Белла.

Они оба подняли палочки и зашептали длинное заклинание, замки загромыхали, открываясь и сбрасывая с себя тяжелые цепи. Затем женщина вихрем ворвалась в малюсенькое помещение с маленьким столом в центре, на котором горела одна свеча, и лежали две небольшие книги.

— Так, я же родственница, значит, я могу, она меня не убьет, не убьет... — горячо зашептала Беллатрикс, переводя неуверенный взгляд с одного талмуда на другой. — Так ведь поступают все директора, когда детей из школы в школу переводят, ну, чтобы путаницы не было, да?

— Это только если раньше имена их детей в эти книгах вообще были... — прохрипел Филч, стоя у входа и к чему-то прислушиваясь.

Белла закусила губу, а её красивое лицо перекосила злоба.

— Проклятье! Я выколю тебе сердце, Дамблдор, рано или поздно! Какая книга сильнее? — уверен, она и сама это знала, просто нуждалась в поддержке. И кого? Филча?!

— Хогвартса, полагаю. Салазар — это совсем другая история. Я читал.

— Хорошо, это очень хорошо... — забормотала Белла, зажмурилась на мгновение и решилась. — Перо! — крикнула она и подняла одну руку. В ней тот час появилось длинное золотое перо.

— Быстрее!

— Я пишу уже, пишу! — она взялась за книгу со змеей на обложке, и хоть та зашипела, но страницы пролистались сами и довольно быстро. Нависнув над ней всем телом, она старательно выводила мое имя. — Гар-р-и Пот-те-р... Что?.. Она стирает его имя, нет!!!

— Что там?!

Белла молчала и всматривалась в надпись на странице.

— Ха! Ну надо же... Какой поворот событий! Пророчество имело смысл, с таким то отцом...

— Да что там?!

Женщина с силой закрыла книгу, и этот хлопок ознаменовал мое повторное появлении в мире, где меня, по сути, никто не ждал.

— Потом расскажу, всё готово. Я убегаю, спасибо вам... — она на ходу чмокнула Аргуса в лоб и растворилась не только в темноте, но и в моей голове. Через пару дней её встретят в Азкабане, и жернова этой чудовищной машины по уничтожению человеческих душ сделают свое дело. Какой смысл заключать сюда преступников, если исправление невозможно по определению?!

Я вновь оказался в зловонной камере, среди объедков, крысиного помета и перед той, кому обязан... да, именно душой. Не представляю себя магглом, я их сильно недолюбливаю, если честно. Мы смотрели друг другу в глаза и не произносили ни слова. Как можно быть обязанным тому, кто тебя ненавидит? И как можно помогать тому, кого ненавидишь? Ради цели? Да, ради неё.

— Колдовал когда-нибудь несанкционированно? У магглов, например, на каникулах?

— Нет...

— А ты попробуй, Гарри, попробуй, ничего не будет. Ты маг, но вне закона, тебя даже в школе лишь Салазар держит, и всё! Свобода... знаешь, что это такое? — она попятилась, на её лице заиграла безумная улыбка, и она принялась вальсировать по комнате, размахивая руками, словно дирижер перед оркестром. — Свобод-а-а-а...

Безобразное зрелище, жуткое. Ей не нужен был разум без Лорда, её воля подчинялась лишь цели, желанию править презираемыми, и подчиняться сильнейшему. Появилось жгучее желание схватить её за руку и остановить этот сумасшедший танец, но за моей спиной загромыхали засовы.

— Визит окончен, расходимся, — возвестил грубый голос. — Где ребенок? Он там один?! Да что вы себе позволяете, аристократики! Как вы не...

Крик надзирателя, дикая песенка Беллы, которую та тихо пела себе под нос, слова Малфоев — все сливалось в гул, в нем и тонуло.

— Я вам напишу.

— И я, я теперь часто буду тебе писать... сыночек. Ха-ха-ха!.. — меня всего передернуло, и я поспешил покинуть это страшное место смерти человеческой личности.

* * *

«Здравствуй, Симус! Я скучаю, на лето меня отправили к тетке, а здесь меня не любят. Папа занят и не часто меня навещает, Драко с родителями на море и вернется не скоро. Ты говорил, что я могу тебе писать, что я и делаю. Знаешь, я вспоминаю прошедший год и с каждым днем понимаю все лучше, что без тебя бы не справился. Как ты догадался о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть отправится за камнем именно в тот день? А как догадался обезножить шахматные фигуры? И вообще, ты хороший друг, извини меня, если я тебя обидел, я не хотел. А сейчас я тебе расскажу, как Хельга напугала противного Даддли, когда он спал. Она зашла к нему и...»

«Здравствуй, Гермиона! Я скучаю, на лето меня отправили к тетке, а здесь меня не любят. Папа занят и не часто меня навещает, Драко с родителями на море и вернется не скоро. Помнишь, как я тебя обидел возле того зеркала в старом классе, и на крыльце перед Рождеством? И еще много раз? Так вот, ты прости меня, пожалуйста. Ты помогаешь тем, кто нуждается в твоей помощи, а это просто замечательно, ты отличный друг. И еще, я никому не признавался, но в следующем году мне тоже понадобится твоя помощь, я почти ничего не смыслю в Астрономии, знаешь, как я схитрил на экзаменах? Сейчас я всё тебе поясню...»

«Здравствуй, Невилл! Ты мне не нравишься, очень сильно. И я тебе не нравлюсь, еще сильнее. И плевал я на твою дружбу. Но давай не будем воевать, ладно? Ты обязан мне жизнью, у твоей бабушки не было бы внука, если бы не я. Разве тебе не жалко свою бабушку? Я знаю, что ты смелый и благородный, хоть и противный, и жаба твоя тоже противная, еще противнее, чем ты. Но в этом году герой именно я. И ничего дурного я не совершил, тебе показалось. Если хочешь, чтобы я и дальше не совершал ничего дурного, ты лучше никому не рассказывай о том, чего я не совершал. Ясно? До встречи в новом учебном году!»

«Здравствуй, Хагрид! Чем ты занимаешься эти летом? Я вот скуч...»

Тьфу! До такого я не опущусь, и гори оно огнем! Скомканную бумагу я испепелил, а горячий пепел сдул с ладони.

Интересно, анубисы могут убивать взглядом? Букля сидела на подоконнике и с ужасом смотрела на письма в моих руках. Зной за окном мог и слона с ног свалить, не то что нежную птичку. Хотя эта птичка, судя по недоброму блеску в её круглых не только от природы, но и от возмущения, глазах, нежной не была и не будет.

— Надо, Букля, очень надо... — она недовольно ухнула, но дала привязать к своей лапе письма, печально потопталась на месте, еще раз ухнула и улетела.

— Хибара это, а не дом, должен заметить... Ух ты! — Драко застыл в дверях при входе в гостиную. — Ты не только тетку на море снарядил, ты теперь еще что-то вроде скатерти самобранки и этого... как его?

— Кондиционера.

Я действительно охладил температуру в помещении, меня раздражал гул этой белой штуки на стене.

— Ну да, его... Грэг! Винсент! Сюда!

Грохот от топота ребят сотряс весь дом. Их лица тоже выражали крайнюю степень удивления.

— А тебе разве можно колдовать здесь? — Гойл был доволен открывшимся перед ним натюрмортом, но переживал за меня.

На столе стояли заполненные деликатесами блюда, и ароматы жареного поросенка, парфе из трюфелей, салатов, кексов и прочего щекотали не только мое тонкое обоняние.

— Так это не сильное колдовство, я из ресторана неподалеку забрал!

— А-а-а... Тогда ладно! — он подвинул всех и устремился вперед, глядя на еду и невольно облизываясь. Его примеру последовали остальные и пир начался.

Свобода прекрасна и мне грустно, что у Беллатрикс её нет. Пусть она безумна и в этом есть часть моей вины, все равно мне искренне жаль. На свидание с этой моей жизнью отпустила меня именно она, так вышло. Как бы я хотел увидеть разочарование на лице Дамблдора, когда он впервые узнал, что его план не сработал, и канва судьбы спокойно плетется дальше...

Я буду хорошим, буду дружить со всеми, не буду стараться казаться слабым, начну изо всех сил оправдывать надежды Дамблдора и постараюсь развеять сомнения МакГонагалл, а это наверняка она проверяла меня на том матче. Шестое чувство подсказывает мне, что с Томом Риддлом мы похожи, как две капли воды, шутка природы, что ли... Ну а раз это так, он терпелив, как и я. Из-за меня замерла война, ну что же, на время застыну и я. Хочу быть сильным и стану им, обязательно стану. Мне больше не нужны чужие ответы, я вижу их сам!

Конец Первой Части