Я не Поттер! (гет)

Сегодня утром незнакомая сова доставила мне маленький сверток из плотной коричневой бумаги, разворачивать который прилюдно я не стал.

Виктор оторвался от вареной свиной ноги и, на правах более опытного, поинтересовался:

— Поклонницы донимают?

Вилки и ложки всех расслышавших подобное предположение замерли на полпути к цели.

— Да нет... — ответил я. — Троюродная бабушка голубиных клювов прислала, толченых. Для занятий!

Драко принялся шевелить губами и рассматривать потолок, пытаясь вычислить наличие у меня такой родственницы, сбился уже где-то на двоюродной, мотнул головой и возобновил трапезу. Не знаю, подозревал ли он, но вот я давно догадывался — мое присутствие на этом свете не радует многих ответственных борцов противной стороны, поэтому с некоторых пор все подозрительные конверты и посылки я открываю в присутствии Барти. И хотя в большинстве из них я находил только гной да словесные проклятия со стороны грифиндорцев, в утреннем свертке меня дожидалась моя смерть — массивное колье из белого золота и белых кристаллов, проклятое еще в незапамятные времена.

Благодаря нему у меня был шанс запомнить этот свой завтрак навсегда, да и после того, как это «навсегда» наступило бы, я бы все равно его не забыл. Кто-то даже подписал имя и адрес отправителей — Литтл Уиндинг, ул. Тисовая, д. 4. Не знаю, на что рассчитывали мои несостоявшиеся убийцы, вот только сов мои родственники боятся так, как нормальные маги дементоров, и вылавливать пернатых по деревьям, чтобы отправить мне гостинец, никто бы из них не стал. Они Букле посылки кидают с расстояния в несколько футов, и та проявляет чудеса ловкости, подхватывая их на лету, как собака кость!

Да и почерк — чужой.

Ясно было одной, за этой неуклюжей попыткой, призванной сыграть на моей неопытности, последуют другие — гораздо более сложные. Я решил в своей жизни много задач, усовершенствовал достаточно рецептов разнообразных зелий, вес ингредиентов в которых шел на сотые доли грамма, и хорошо себе представляю, что значит точный расчет. Здесь им не пахло и в помине, здесь пахло ерундой, и только.

Но именно этот распроклятый во всех смыслах сверток убедил меня еще раз — директор не хочет моей смерти. Хотел бы, убил давно и незаметно, не стал бы сдаваться министерству и отправил покойного Моуди в школу с конкретной задачей, а не так, лишь бы мы поняли, как он неравнодушен к борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Однако у меня складывалось впечатление, что он не только равнодушен, но и преступно бездеятелен. Смерть аврора, если старик допускал такой поворот, должна была быть воспринята нами, как очередной шаг к победе, распростертую дорогу к цели, но только осмыслив предсмертные слова Аластора я понял, что все совсем не так.

С той самой ночи я больше не вздрагиваю по ночам от каждого шороха, с той самой ночи я вообще не сплю. Как можно заснуть, когда понимаешь, что тебя водят за нос, а ты даже не можешь поделиться подобными мыслями со своим учителем?

«Многоуважаемый Лорд, а вы знаете, кажется, нас надули...»

Сложно предположить, что ответом мне послужит широкая улыбка и возглас «как мило!» Тем более я понятия не имею, как именно нас надули, хотя и догадываюсь, что очень просто. Мне не хватает магловской логики, такой, как у Грейнджер, к примеру. И ночами, мысленно вырисовывая буквы неказистого пророчества перед глазами, я перечитываю его раз двести, но не то что не засыпаю, а начинаю скрипеть зубами от злости и хватаюсь руками за раскалывающуюся от размышлений голову.

Немудрено, что Виктор, мой временный сосед по спальне, назначенный мне старостой и без моего участия, считает меня кем-то вроде забавного местного сумасшедшего, и не устает удивляться, как это я умудрился столько раз Волдеморта одолеть. Ведь не будь у меня Хельги, я бы и мантию навыворот одевал!

— Гарри, просыпайся. Светает уже! — именно эти слова он считает своим долгом проорать мне на ухо ровно в пять утра.

Вот именно — светает. Не «светло», не «солнце взошло» и не «петухи пропели», а именно светает, что означает, что за стенами замка еще царит обычная ночь!

Черт бы побрал Крама вместе с его школой и здоровым образом жизни...

Ему явно не приходится думать над исходом Второй войны и потеть ночами от непонятного страха. Максимум, на что он способен потратить имеющийся у него зачаток разума — это схема квиддичской игры, выбор подходящей обуви для пробежки и бездумное заучивание какого-нибудь боевого заклятия. Причем последнее — только ради турнира. Добродушный до противности, серьезный до невозможности и благополучный до моей самой черной зависти.

В самое первое утро вместе с моим болгарским соседом, я неосторожно приоткрыл один глаз, заинтересовавшись щелчком открываемого чемодана, звуками отодвигаемых стульев и громким фырканьем из душа, похожим на лошадиное. Как оказалось, Крам еще и любитель закаливания!

— Не спишь? — спросил он, выйдя из ванной с перекинутым через плечо полотенцем. — Ни утром, ни ночью?

Я не закрыл глаз, а захлопнул, и зажмурился так, что физиономию перекосило. По всему, это интуиция пыталась мне что-то сказать, предупредить своего нерадивого хозяина.

— Нет, так не пойдет, парень. Буду тебя оздоравливать! — обрадовался он непонятно чему, набрал в рот воды из стакана и оросил меня ею, словно я какой-нибудь чахлый цветочек. — Спать крепче будешь, — заявила дылда на полном серьезе. — Одевайся.

Отплевавшись и обсушившись наволочкой, я ошибочно предположил, что совершая пробежку, смогу подружиться с Крамом, узнать его лучше, но выпустил из виду главное — я не умею бегать. Вторая главная проблема — у меня нет спортивной одежды. Ну а третья — желающих подружиться с Виктором и без моей персоны столько, что я со своим желанием оказался в самом конце очереди, как самый неинтересный персонаж в жизни Виктора. И в самом деле, куда приятнее дружить со всеми лицами женского пола, чем с непривлекательным, бледным и скрипящим по ночам зубами парнем. Просмотрев как-то за обедом мысли Крама, я чуть было тыквенным пирогом не подавился — он меня еще и жалел!

В связи со всеми вышеперечисленным, частенько наша рассветная процессия выглядела весьма необычно. Первым, одетым в короткие шорты и простую серую майку, бежал Крам. За ним, таким спокойным и гордым своим спокойствием, неслось десятка два щебечущих девчонок. И уже далеко позади, задыхаясь от нехватки кислорода, плелся я, одной рукой поддерживая спадающие шорты великого Крама, а второй схватившись за бок, сила покалывания в котором вызывало у меня галлюцинации вроде звездочек перед глазами.

Совсем худо становилось, когда Виктор останавливался, оборачивался и тоном заботливого отца семейства горланил над головами поклонниц:

— Гарри! Не отставай! Еще два круга!

— Два круга позора... — бурчал я и махал тренеру, демонстрируя свою живучесть и силу воли.

Убедившись, что я не труп, парень продолжал месить ногами песок у кромки черного озера и любоваться кроваво-красным рассветом. Совсем не сразу, где-то на четвертый день измывательств над моим организмом, я заметил, что мы уже не наматываем круги вокруг холма с хижиной Хагрида, а бегаем взад-вперед исключительно по берегу этого самого озера. Столь интересное открытие я сделал, догнав мускулистую фигуру болгара, но свершилось подобное чудо лишь благодаря тому, что парень застыл, как вкопанный, и... Грейнджер!

Я со всей дури врезался в спину Крама, пока тот приветствовал тройку грифиндорцев, рассевшуюся неподалеку от нас, на небольшом холмике и в легкой дымке тумана. Единственным бодрствующим индивидуумом среди них всех являлась именно Гермиона, демонстративно уставившаяся в книжку сразу же, как только я её заметил и, понятное дело, оценив ситуацию, подмигнул. Финниган и Долгопупс сладко посапывали на обеих плечах заучки и добросовестно выполняли роль алиби.

Честно говоря, было в этих пробежках по сырой земле что-то такое... свободное. Иногда хотелось вот так вот взять и убежать за горизонт, чтобы никто и никогда не настиг, или еще лучше — улететь. Но обязанности есть не только у сторонников Альбуса, мои вот уже ни в какой список не помещались, надежно притягивая меня к земле, и не скинуть, ни сбежать от них — догонят. Кто гонится за Гермионой, Виктором, и теми двумя? Да никто! Они свободны, как ветер!

Моя несмелая полуулыбка исчезла, словно её и не было, а в груди загорелся огонь, но не от изнуряющего бега, а злости. Я рванул вперед, не разбирая дороги и путаясь в собственных ногах. Холодная вода проникала в мои мокасины, её брызги охлаждали мое разгоряченное тело, но ничто не могло охладить мой разум, я летел со скоростью стрелы, оставив Виктора далеко позади, и задыхался от морозного воздуха, ударявшего мне в лицо, словно это не воздух, а ураганный ветер.

— Остановись! — кричал Крам. — Стой!

Конечно, такой спортсмен, как болгар, догнал меня уже через полминуты, схватил за плечо и резко развернул к себе на полном ходу. Мы упали на землю, и во время падения я нечаянно заехал парню локтем прямо в нос, разбив его в кровь. Откуда-то со стороны донесся писклявый вопль Гермионы и нечленораздельные угрозы только-только продравшего глаза Симуса. Виктор смотрел мне в глаза, вытирая льющуюся в рот кровь открытой ладонью, и смотрел без злости, а так, немного удивляясь.

— Ты псих, Гарри. Какого понесся впереди ветра? А если бы что сломал? Меня виноватым сделать хотел?

— Почему это тебя?

— Я старше, должен отвечать за младших.

— Каркаров научил? — поинтересовался я и фыркнул.

— Он, — ответил парень. — А что тебя удивляет?

Внезапно его мрачное некрасивое лицо озарила самая широкая и честная улыбка на свете, и окровавленные зубы совсем не портили такой картины веселья.

— Или тебе... как её? — он кивнул на уже приближающуюся к нам фурию. — Нравится девчонка, да? Так ты скажи мне сейчас, Гарри, — сплюнув кровь в воду, парень понимающе хмыкнул. — Я тогда ей слова не скажу, обещаю.

— Нет-нет! — я замотал головой. — Меня просто мальчишки рядом с ней злят, не люблю я их, вот и побежал! Извини, за нос...

— Что ты творишь?! — противный визг, как гвозди впивался в мои несчастные мозги, и я не выдержал, скривился. — А ты не отворачивайся от нас, не отворачивайся!

Крам сделал вид, что не замечает Гермиону и улыбаться перестал, видимо, так мне и не поверив.

— Похоже, не только ты их не любишь...

За Гермионой, спотыкаясь, неслись совершать подвиг еще двое, выставив впереди себя палочки и не сильно понимая, что происходит. Тем не менее, в том, кто виноват — они не сомневались ни на йоту.

Заспанными глазами грифиндорцы уставились на меня и безмятежно умывающегося водой из озера Крама.

Немного помедлив, ирландец все же решился и хриплым ото сна голосом закричал:

— Теперь тебя точно исключат, и не надейся! Из-за тебя Дамблдора уволили! Это ты во всем виноват! Из-за тебя мистер Уизли в Азкабане! Теперь наступит твоя очередь... эээ... плакать! — не слишком красноречивый, он просто не знал, что сказать, чтобы обидеть сильнее.

Невилл остался недовольным признанием Симуса о проливаемых троицей слезах, и наступил ирландцу на ногу.

— Смеяться! — исправился парень.

Гермиона вытаращила на него глаза.

— В том смысле, что наша очередь наступит... — забормотал он, поясняя свои неясные обороты речи. — Да, наступит наша очередь смеяться!

Виктор явно позабыл о кровотечении из носа, так забавно выглядели грифиндорцы, тыкающие мне в лицо палочки и обвиняющие во всех грехах, выбрав из них те, в которых моей вины как раз не слишком много. Самое смешное — самочувствием пострадавшего от моих руки они не заинтересовались.

— Трусы.

Я уставился на парня.

— Ну а что, Гарри? — болгар развел руками. — Ты один, а их вон сколько! А палочка твоя где?

— В спальне... — протянул я.

И в самом деле, не в шорты же её запихивать?

— Вот! — победно возвестил Виктор и шагнул к заучке. — Девушка... эээ...

— Гермиона, — подсказал я ему.

— Гермиона, тебе спасибо. Гарри, за мной!

На том история закончилась, и я посеменил за Виктором Крамом, оставив позади себя униженных грифиндорцев. И завидуя уже не ему, а его будущим детям. Родитель из него выйдет отличный, вне всяких сомнений. Вот только если я не убью его раньше, случайно. В огне борьбы особо не думаешь, кто перед тобой, а просто стреляешь — чтобы выжить. Потомок древних болгарских ханов терпеть не мог даже упоминаний о Пожирателях и искренне сожалел об отставке Дамблдора, но обвинял в ней не меня, а её настоящих виновников, один из которых уже сидит в тюрьме. Грязная игра на поле — его метод, внешность хищника — просто внешность, а вот цветущая в нем буйным цветом чуждая мне справедливость — действительно сложная вещь. Парень давно вырос, из него невозможно слепить последователя, как из Джинни, и невозможно заставить смириться с существованием Лорда, как Рона, ведь он уже решил для себя, что такое свет и тьма.

За такого я не возьмусь, никто не возьмется — опасно.

В его сознании я смог выловить разрозненные картинки детства болгара. Он не был послушным сыном, а его вечные скандалы с отцом доводили мать Виктора до истерик, с которыми и колдомедики справиться не могли. Тем не менее, именно внук стал наследником заново сколоченного состояния своего деда. Все деньги семьи, заработанные Андреусом не без помощи Риддла, отошли ему, еще слюнявому карапузу. Выходит, старик Крам не доверял сыну, и никаких переговоров вести с ним не стоит, о чем я и доложу Волдеморту, как только смогу. Однако во всех перипетиях их жизней доведется разбираться другим людям, но я надеюсь, что никто и никогда не разберется в том, что во мне, под этим хмурым и пасмурным небом, зародился уже третий секрет от Темного Лорда — Виктор Крам.

Дамблдор не оставит его в покое, парень и так знаком с половиной Ордена Феникса, а значит, арена грядущих боев ждет еще одного своего артиста. Да мы оба будем на ней отнюдь не статистами, но мне хочется бороться с теми, кого я ненавижу, а не теми, на кого у меня рука не подымится в самый последний, решающий момент.

Конечно, такую помощь, как я задумал, помощью назовет только безумец, но разве это не про меня?

Десять минут назад я позавидовал свободе Виктора, таланту ловца, умению любить жизнь и людей. Первое я у него отберу — чтоб все остальное не потерял. За такое поблагодарить он меня не захочет, за такое не благодарят, а мстят, но честное слово — мне все равно.

Отец, Драко, а вот теперь и Крам...

Сволочи!

* * *

Сказать, что время до конца октября прошло незаметно — солгать самому себе. Со мной творилось что-то неладное, а с моим здоровьем и подавно. Никакое оздоравливание Крама не помогало, я не спал, стонал, мучаясь от боли во всем теле, и всячески давал понять соседу по спальне, что слаб и немощен, собственно, именно таким я себя и ощущал. Отец пытался отпаивать меня всяческими зельями, но пользы от них было не больше, чем от ледяного душа и утренних пробежек. Меня что-то разрывало изнутри, росло быстрее моего тела и приносило столько боли, что еще чуть-чуть больше, и я бы предпочел скончаться. Два раза ночью и обязательно разок утром Виктор подкрадывался ко мне и прислушивался к моему дыханию, если оно казалось ему уж очень хриплым — парень мчался в комнату декана и тарабанил в двери, пугая весь факультет. Один раз ему показалось, что я вообще не дышу, он выдернул меня с постели и прямо так, со мной на руках, понесся по уже проторенной тропе. После этого успокоительные капли пришлось принимать им двоим, а папа еще и какой-то настойки с полбутылки отведал, для пущего эффекта.

Хотел я этого, или не хотел, но с каждым прошедшим днем становилось все понятнее, судьба живого крестража незавидна, ничтожна и что-то мне подсказывало — недолговечна. Мной измерялись дни, оставшиеся до возрождения Темного Лорда, до того момента, когда уже можно будет провести обряд. Тем временем мы все ожидали, пока его крестражи наберутся силы и смогут жить отдельно от своего хозяина. Сейчас, судя по всему, они стремились вернуться к истокам, а Волдеморт боялся такого исхода намного сильнее, чем огня. Вернись к нему части разорванной души — он умом тронется. Ведь в них сокрыта вся его жизнь и боль, от которой он однажды так успешно избавился.

Еще месяц назад я пытался думать, строил планы по проникновению в разум родителя, таскался за ним повсюду, выведывая подробности из жизни Ордена, делиться которыми ему не позволяло неизвестно что. На сегодняшний день я не хотел ничего, разве только перестать мерзнуть и почувствовать тепло в ледяных пальцах.

Выборы участников турнира назначены на завтрашний вечер, и еще одно мое желание — подняться, пусть даже и ползком, в Большой Зал и посмотреть на несчастных, чье имя выплюнет волшебный кубок. Если среди имен безумцев окажется имя Крама, я с радостью помогу ему пройти испытания, ведь в судейской коллегии значится имя не только Людо Бэгмена — главы Департамента Магических Игр и Спорта, но и самого Бартоломеуса Крауча старшего. Мне нетрудно будет подойти к нему и спросить, что там и к чему в очередном состязании. Уверен, Барти не будет против.

— Ты как? Идешь на занятия? — совсем негромкий голос Виктора показался мне раскатом грома.

— Не иду, не ползу, и вообще — не двигаюсь...

Парень засмеялся.

— Юморишь? Значит — жив. Слушай... там медсестра ваша тебя вызывает, уже в третий раз. Что ей сказать?

— Вот так прямо и скажи — жив.

— Точно? — это уже приятель просунул голову в открытую дверь. — Может, принести чего?

Если мне что и нужно было, так это возрождение Волдеморта и новая жизнь. Пирожки и конспекты меня не интересовали вовсе, о чем я не постеснялся известить Малфоя и тот, почему-то обидевшись, ушел восвояси.

— Он же наследник... того самого Малфоя, так?

— Того самого... — пробормотал я и поискал глазами тазик. — А что?

— Он же происходит из самой чистокровной семьи во всей Англии?

— Тоже мне, мистер очевидность... Ну и что с того?

— Ты не чистокровный, Гарри.

Мне надоело задавать встречные вопросы и я, обрадованный близостью обнаруженного у тумбочки тазика, приготовился использовать его по назначению. Меня рвало с самого утра, можно сказать, выворачивало наизнанку, и никакие разговоры о чистокровности, как и об её отсутствии, не интересовали меня так, как эта кухонная утварь.

— Он перед тобой на цыпочках бегает, угодить старается.

— Мы дружим, — выдал я избитую фразу. — Что-то не так?

— Ты плевал на его дружбу, а он — нет. Это ненормально для... Малфоев.

Я рассердился и немного привстал, опираясь на локти.

— А что ты о них знаешь, чтобы так думать?!

— Поверь мне — знаю.

Крама насторожило, что я, такой слабый, покрытый испариной и зеленый от постоянной тошноты, все равно казался главным в нашей с Драко дружбе, такой непонятной и, по сути, давно им преданной. Возможно, парень наслышан не только об аристократах Малфоях, но и о моем отце, обо мне, да и мало еще о чем?

— Ты думаешь, раз я такой неказистый, то Драко просто обязан мной помыкать?!

Виктор испугался такого предположения и заверил болящего, что ничего такого он и не думал, что, конечно же, правда. Болгар просто предположил, что расположением Драко мог похвастаться только тот, кто близок не столько избалованному мальчишке, сколько его семье, и уж на её счет у него были весьма четкие представления. Немного смекалки, незамыленного борьбой факультетов взгляда, и вот она — моя паршивая реальность.

Я еще раз подумал, что Дамблдор не мог не знать, и от такой мысли...

— Хельга, тазик!!!

* * *

На следующее утро я решил подняться и пойти позавтракать, успокоить урчащий от голода желудок и посмотреть на кубок. Ходили слухи, исправно доставляемы в мою комнату Джинни и Гойлом, что свои имена в него бросили все дурмстранговцы без исключения, а вот ни один представитель Хогвартса у табуретки в Большом Зале замечен еще не был. Высокий деревянный кубок, потрескавшийся от древности и магических сил, водрузили на стул, на который обычно клали Волшебную шляпу, но от этого таинственность избрания чемпионов никак не страдала. Установи Минерва на табуретку обычную кастрюлю — все равно рты на неё смотрящих приоткрывались бы сами собой.

Зашел я в помещение вовремя, близнецы Уизли, явно выпившие старящее зелье собственного изготовления, как раз готовились перешагнуть магический защитный круг и бросить в кубок свои имена. Фред вынул из кармана кусок пергамента, подошел к линии, остановился, переминаясь с мысков на пятки, как пловец перед прыжком с пятнадцатиметровой вышки. И, глубоко вздохнув, у всех на глазах переступил золотую черту. За ним, обрадованный удачной попыткой брата шагнул Джордж.

Тут же раздался громкий хлопок, и близнецов, словно невидимой катапультой, выбросило из золотого круга. Пролетев по воздуху метра три, они приземлились на холодный каменный пол. Было не только больно, дерзость еще и кончилась бесславно: хлопнуло второй раз, и у близнецов выросли длинные белые бороды.

Скажу прямо — мой завтрак удался.

Сильно подпортил его Драко, в первый раз за два месяца задавший свой главный вопрос:

— Гарри...

— Я кофе пью.

— Это какао.

— Какая разница? Все равно — пью!

— Ну Гарри...

— Что тебе?!

— Ты со мной не разговариваешь?

Меня опять чуть не вырвало, только на этот раз от тоски. Сглотнув это чертово какао, вкуса которого не чувствовал, я поставил чашку на стол и уставился на яркий цветочный узор по её кромке. Смотреть в лицо единственного человека на свете, считающего меня другом, мне просто нельзя. Он сам запер себя в импровизированную клетку моего невнимания.

В первый раз в своей жизни Драко сел на метлу и взмыл ввысь на моих глазах, и все те несчастные две минуты полета, он не жалея горла кричал мне вниз, на землю:

— Я лечу-у-у! Смотри-и-и! Давай со мной, Гарри-и-и!

Приятель уже тогда делился со мной своей жизнью, и уже тогда от благодарности за такое я ощущал, как щиплет в глазах. В тот день я побоялся последовать за ним в небо, а просто стоял и щурился от слепящего солнца, в лучах которого черная фигурка Малфоя таяла, словно ненастоящая.

— Мы с твоим папой здесь подождем! — выкрикнул я много лет назад ему в ответ.

Кто тогда знал, что я так и остался на земле, а Драко так и не приземлился? Он до сих пор в полете, грезит спокойной жизнью без борьбы и явно не рад происходящему в доме на холме...

— Действительно не понимаешь? — ответил я его же словами. — Помнишь, ты мне когда-то задавал такой вопрос?

— Помню.

— Так ответь на него сам! Что, не можешь?

Драко отвернулся, благо за столом оставалось уже не так много народу.

— Ты не хочешь узнать то, что тебе не понравится...

— А почему? — поинтересовался я с ехидцей в голосе.

— Это может не понравиться еще очень многим, мысли ведь читаются...

— И кого я защищаю?!

— Меня...

Приятель сцепил руки в замок, положил на стол и прилег на них, еле сдерживая слезы.

— Посмотри на себя, ты по утрам уже бреешься, Драко! — я зло шипел ему на ухо. — Неужели произнести вслух простых вещей не можешь, а? Ждешь, пока я скажу?! Как обычно?

— Ну, ты же у нас самый хладнокровный... — он усмехнулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Прямо как змея... Говори уже, не тяни!

Была бы у меня душа, можно было сказать, что парень смотрел мне прямо в душу.

— Мы обязаны быть соратниками, но мы больше не можем быть друзьями... — слова застревали где-то в груди. — Я больше тебе не верю, прости.

Помолчав немного, он тихо спросил:

— Но защищаешь?

— Да, и всегда буду, — я взял салфетку, руки вытереть, и поднялся, чтобы уйти. — Драко, впереди вся жизнь, пожалуйста, иди по ней... сам!

— Пошел к черту, Гарри.

— Договорились, — небрежно ответил я, бросая салфетку на стол и прощаясь навсегда. — Туда и пойду...

Вот так вот, между каким-то напитком и какой-то едой, я лишился друга и воплотил в жизнь свой самый страшный кошмар. На какое-то мгновение все же почудилось, что с моих плеч оковы сняли, однако переступив порог и по привычке оглянувшись на неподвижного Малфоя, но не увидев знакомых серых глаз, я осознал — оковы надели мне на сердце. Да, мы были дороги друг другу, так сложились обстоятельства, но если когда-то что-то началось, когда-нибудь это что-то обязательно закончится.

Но как бы я не успокаивал сам себя подобными мыслями, обычными для всех обычных людей, уже через пять минут я узнал о себе что-то новое и испугался до жути. Ведь доковыляв до постели и упав лицом в подушку, я зарыдал с такой силой, что вошедший в комнату Виктор быстро вышел из неё на цыпочках и тихо прикрыл дверь!

Наконец-то мои пальцы согрелись — ими я вытирал горячие слезы, самые первые мои слезы за все пятнадцать лет жизни. Они текли по холодным щекам, словно сами по себе, не обращая на мои желания ровно никакого внимания. Ни грусти, ни тоски, лишь немного сожаления и много, очень много соленой воды...

* * *

Наконец золотые тарелки засияли первозданной чистотой. Зал шумел, гудел и смолк не сразу — Минерва не спешила подниматься с места. Сидящие по обе стороны от неё профессор Каркаров и мадам Максим замерли в напряженном ожидании. Людо Бэгмен, как всегда, сиял, подмигивая то тому, то другому в зале. У Крауча, что естественно, вид был безучастный, почти скучающий.

Наконец женщина решила перейти к делу и подошла к трибуне.

— Кубок огня вот-вот примет решение, — начала она. — Думаю, ему требуется еще минута. Когда имена чемпионов станут известны, попрошу их подойти к столу и проследовать в комнату, примыкающую к залу. — Директор указала на дверь позади профессорского стола. — Там они получат инструкции к первому туру состязаний.

Отец вынул волшебную палочку и широко ею взмахнул. Тотчас все свечи в зале, кроме тех, что горели в тыквах, погасли. Зал погрузился в полутьму. Кубок огня засиял ярче, искрящиеся синеватые языки пламени ослепительно били по глазам. Но взгляды всех все равно прикованы к Кубку, кое-кто поглядывает на часы.

— А почему тыквы? Сегодня праздник? — спросил я громко и на меня зашипели. — Молчу, молчу...

Была у меня мысль взять и выиграть кубок, разочек появилось даже такое желание, но взглянув на свою осунувшуюся физиономию в зеркало, и узрев в ней обтянутый тонкой кожей череп с тусклыми зелеными глазами, мысль я прогнал, как неумную. На данный момент для меня даже дойти до места проведения состязания, если оно за пределами моей спальни, и не грохнуться в обморок — подвиг.

— «Чемпион Дурмстранга — Виктор Крам».

Зал содрогнулся от грохота аплодисментов и восторженных криков.

Рон кричал громче всех и пихал меня локтем в бок, отчего я морщился и кряхтел, ведь любое прикосновение к моей коже смахивало на прикосновение раскаленным железом.

— Так и должно быть! — вопил он.

За столом Грифиндора кричали не так сильно. Симус явно растрезвонил, как был унижен болгаром и какое дурное влияние я оказал на великого Крама, а то, что в день своего прибытия парень сам выбрал слизеринцев, не догадываясь, что это так важно — где сидеть, и вовсе снизило его популярность среди краснознаменных.

Виктор поднялся с места и, ссутулив плечи, вразвалку двинулся к Минерве.

— Виктор! — выкрикнул я. — Поздравляю!

— Спасибо, Гарри.

По пути к профессорскому столу он хлопнул меня по спине, чуть не сломав её, пожал руку Драко, принял все положенные поздравления от своих ребят, счастливого Каркарова, бросил взгляд на Гермиону и скрылся в соседней комнате.

— «Чемпион Шармбатона — Флер Делакур!»

Девушка, похожая на вейлу, легко поднялась, откинула назад волну белокурых волос и прошла между столов Грифиндора и Пуффендуя. Дождавшись, когда она скроется в той же комнате, что и Виктор, зал стих и в воздухе повисло напряжение. Затем все повторилось. Огонь покраснел, посыпались искры и из кубка вылетел третий кусок пергамента, обещающий Хогвартсу имя нового чемпиона.

МакГонагал поймала бумажку, долго в неё вчитывалась, разок беспомощно оглянулась на моего родителя, в свою очередь таращившегося на неё, и когда уже доброй половине присутствующих показалось, что директор разучилась читать, женщина дребезжащим голосом объявила:

— Гарольд Северус Снейп...

В ту же секунду я лихорадочно принялся вспоминать номер правила, оправдываясь которым Дамблдор забросил меня в Грифиндор. Может, здесь оно как раз... подойдет?!

— Ему еще нет семнадцати!

— Опять Снейп...

— И почему я не удивлен?

— Слизеринец?! Это нашествие!

— Твою мать... — бормотал, кажется, Фред. — Твою ж мать...

В этот раз я готов был расцеловать каждого возмущенного и подписаться под каждой репликой.

Кто-то слева, кажется Рон и кто-то справа, кажется Тео, попытались спихнуть меня со скамьи, в надежде, что я возьму и пойду, ногами. Они надеялись зря! Вцепившись в мантии мальчишек, я просто свалился на пол, и чтобы не допустить позора, они живо подхватили меня под руки и выволокли в центр зала, поставили, убедились, что я пока стою и смылись.

Почти все слизеринцы хорошо понимали, что тяги к самоубийству во мне нет, что я серьезно болен, что я совсем не придурок и своего имени в кубок не кидал. Да я к нему и близко не подходил!

Звенящая тишина наступила сразу же, как стихли возмущенные крики. Отец уже не сидел, он встал и отошел к стене за стулом, будто боялся упасть и хотел подстраховаться с её помощью. Минерва поприветствовала меня вымученной и неискренней улыбкой, Малфой отвернулся, Элис окаменела, а Крауч и Бэгмен о чем-то взволнованно перешептывались. Моуди смотрел не на меня, а всматривался в лица учащихся своим всевидящим стеклянным глазом и нервно постукивал посохом по полу. Он уже знал — пришел его час защитить мою жизнь.

Мне было страшно, но я стоял, молчал и ухмылялся. На мою защиту встал только один человек, только один... посмел.

Зычный голос Виктора Крама пронесся по залу и заставил уважать болгара даже тех, кто его терпеть не мог.

— Он не мог бросить свое имя в кубок. Это сделал кто-то другой!

Минерва обернулась и уставилась на смелого гостя в красной мантии, словно в первый раз видела. Парень вышел из комнаты, дождался одобрительного кивка своего директора, и сказал то, что было очевиднее самой очевидности.

— Молодой человек... — заговорил Бэгмен. — Мы ценим ваше мнение, верно? — обратился он к директору.

— Разумеется... — прошептала та.

Довольный ответом, он продолжил:

— Но это не просто пергамент, это магический контракт, и если бы свое имя написал не Гарри, кубок не выбрал бы его? Верно?

На этот раз, не дожидаясь подтверждения и не нуждаясь в нем, мужчина обратился к Краучу:

— Коллега, вы все еще возражаете?

— Возражаю, — безучастно ответил тот.

— Директор, решайте вы, мы не смогли прийти к согласию! — он развел руками и сел на место с чувством выполненного долга.

— Гарри, посмотри, это же твоя манера письма, твой почерк...

Пошатываясь, я подошел к женщине и взял из её рук синюю бумажку, оказавшуюся не пергаментом, а обрывком моей школьной тетради, её обложки, подписанной мной по всем правилам.

— Да, это мой почерк, — согласился я. — Ну и что? Я ничего не бросал в кубок, мне еще нет семнадцати, если вы забыли и если вам интересно.

Моя откровенная грубость прошла мимо сознания Минервы, она думала о другом.

— Директор оставлял вам указания на случай... такого вот происшествия?

Из глаз женщины искры полетели, так её рассердил мой вопрос.

— Да как вы смеете? — зашипела она еле слышно. — Прекратите мне указывать, что я должна делать!

Судя по всему — оставлял.

— И как вы поступите? — я цеплялся за соломинку.

Приподнявшись на цыпочках, женщина с нескрываемым злорадством отчеканила мне в ухо:

— Как посчитаю нужным, маленький паршивец... — и вновь обратила внимание на и не думающего уходить Виктора. — Очень благородно с вашей стороны, мистер Крам. Воспитание Дурмстранга достойно всяческих похвал, но... НОВЫЙ ЧЕМПИОН ШКОЛЫ ХОГВАРТС — ГАРОЛЬД СЕВЕРУС СНЕЙП!

Мой факультет пришел в себя и захлопал, за ним подтянулись и остальные, что же делать — великий турнир требует великих жертв. Я же подошел к болгару, пропустившему меня вперед, подождал, пока он прикроет за нами дверь и заткнул уши пальцами.

Мне явственно казалось, что эти аплодисменты — мой похоронный марш...