Отмеченный Порчей (гет)

— Гарри? — удивляется Дамблдор, отрывая взгляд от кипы бумаг на письменном столе. — Что это за игры?

Я медленно поднимаю голову и смотрю в его голубые глаза, глядящие на меня из-за очков-полумесяцев. В них читается тревога, разбавленная ядом недоверия и удивления. Я молча стараюсь подняться на ноги, опираясь на покрытою заскорузлой кровью и грязью руку.

— Черт побери! — возмущается один из сонных портретов. — Когда я был директором, мы никогда не позволяли так обращаться с учениками.

— Спасибо, Нигелус, — вежливо ответил Альбус, поднимаясь из-за стола, — но я сам разберусь со своими проблемами.

— Мне нужна моя сила, директор, — прорычал я, пытаясь подняться на ноги.

Он еще раз смерил меня недоверчивым взглядом и, направив на меня палочку, безмолвно произнес заклинание. Когда старый ублюдок понял, что моей жизни не угрожает опасность и артерии не задеты, его напряженное лицо расслабилось. Он снова вернулся в кресло, поставил локти на стол и, скрестив пальцы, поцокал языком:

— Это не сработает, — мягко ответил он. — Прошу присаживайся.

Я агрессивно смотрю на него испепеляющим взглядом.

— Давай же, Гарри, не капризничай, ты едва стоишь на ногах, — он уговаривает меня, словно маленького ребёнка.

— Мне нужна помощь, — умоляю я. — Разве вы не видите, в каком я состоянии.

Дамблдор осматривает меня спокойным взглядом, не обращая внимания на изувеченное лицо. Затем достает из выдвижного ящика маленький сосуд с фиолетовой жидкостью и говорит:

— Тебе нужно успокоиться и объяснить мне, что произошло. Вот, — он поставил зелье на стол. — Это успокаивающее — помогает мне уснуть, когда я взволнован.

Разговаривать с ним — это всё равно, что вытирать жопу глянцевыми страницами: действие есть, а результата никакого.

— Директор, пожалуйста, — сменил я гнев на милость, — я потерял много крови. Вызовите колдомедиков, или мадам Помфри.

— Тебе нужно было сразу направиться в больничное крыло, если тебе нужна была медицинская помощь, — он вцепляется в меня, словно шакал в сырой кусок мяса. — Но ты ведь здесь не за этим, не так ли?

— Профессор, — и так и эдак, умоляю я. — Разрушьте чары, сдерживающие мою магию. У нас война.

— Это у тебя, война, — напоминает Дамблдор. — У меня же всё под контролем. Кроме того, я не вернул бы тебе магию, если бы даже мог. А теперь прими зелье и расскажи мне обо всем, — мягко требует он.

Я обращаю внимание на встрепенувшегося на насесте феникса — доселе равнодушная ко мне птица, прониклась жалостью. Хотелось улыбнуться, но вместо этого я стараюсь не мигать, чтоб покрасневшие глаза начали слезиться.

— Меня связали непреложным обетом, — вру я, надтреснувшим голосом.

— Я не смогу тебе помочь, мальчик мой, если ты сам не хочешь себе помочь, — равнодушно отвечает директор, возвращаясь к бумагам. — А теперь иди в госпиталь.

Кажется, мне не удастся его одурачить, я кривлюсь от гнева. Пришло время альтернативной развязки. Дамблдор очень хотел держать меня под контролем, он ждал, пока я сломаюсь и объяснюсь с ним, может, даже попрошу прощения, после чего он примет меня в колыбель своей лживой заботы. Более того, это разлагающееся мясо неустанно будет напоминать мне, что я абсолютно ничтожен без его покровительства. Но старый фокусник ошибался — я знаю его слабое место. Весь его план построен на воплощении убийства безносого урода, так что, несмотря ни на что, ему придется прогнуться.

— Я ведь нужен вам живым, — щерюсь оскалом затравленной мантикоры.

Распрямив плечи и приподняв подбородок, я достаю из кармана изодранной зловонной мантии тонкое холодное лезвие. Оно блекло отражается в его очках-полумесяцах, пока старый иждивенец растерянно смотрит на меня. О да, мой взгляд затмевает пеленой жажды, когда я ощущаю знакомый привкус сладкого страха. Я позволю ему заглянуть за пелену бесконечного кошмара, в котором мне разрешили остаться навечно.

— Гарри не делай этого!

«Уже не такой спокойный, правда, Альбус?» — схаркиваю полную яда мысль в пространство, и она настолько материальна, что от неё дыбятся волосы.

Старик вздрагивает, когда зажатый в мёртвой хватке кинжал впивается мне в живот. Мягко разрезая плоть, острие входит по самую рукоять, а затем я дергаю в сторону, с безжалостностью мясника правя собственное тело. На пол брызнул фонтан темной жидкости, и я повалился вперед, гнилым мешком опустившись на ковровый настил, разбрызгав свою горячую кровь вокруг.

Я не видел его, но услышал, как в пол рядом ударило что-то тяжелое, а затем меня перевернули на спину. Он прямо со стола спрыгнул что ли? С трудом скалясь, я наблюдаю, как он осматривает мою рану, отдаленно чувствую прикосновения его покрытых морщинами рук к моему зловонному телу.

Спустя секунду старик проводит рукой над кровоточащей раной, но ничего не происходит. Он нервно произносит какое-то проклятие; ведь Дамблдор знает, что мне осталось не больше сорока секунд...

— Фоукс! — отчаянно зовет он, резко поднимаясь с колен и направляясь к камину.

Я смотрю ему в след, ощущая, как тело начинает неметь. Быстрее! В тот миг, когда директор бросил в жерло очага щепотку зелёного порошка, мягко шелестя крыльями, рядом с моим скорченным телом опустилась кровавая птица.

Переведя взгляд на феникса, я, тем не менее, замечаю, что Дамблдор, всунув голову в камин, властно приказывает:

— Поппи, у нас ситуация. Сейчас же жду вас в своем офисе!

Тем временем, заметив, что на глазах прекрасной птицы появилась хрусталь печальной слезы, я откинул голову назад. Вяло улыбаюсь, слышу, как переполошились портреты на стенах, как диктор вызывает к себе Снэйпа, но всё это гаснет.

Слёзы феникса мне не помогут, ведь они не в силах коснуться моей раны. Застывая в нескольких сантиметрах от неё, они плывут по воздуху, а затем тонким ручейком струятся к подранному рукаву мантии, под которым скрывается татуировка маленького заколдованного сосуда, в котором они запечатываются черной кляксой.

Я никогда не знал, что умереть будет так легко. В последнее время мне все больше хотелось покоя, который дарила мне тьма. О том выживу я или нет, можно только догадываться, но в этом следовало слепо полагаться на Дамблдора. Так будет лучше для нас обоих. Я жаждал покоя, но сладость мрака продлилась намного меньше, чем мне этого хотелось бы. Чернота сменилась картинками, и мой мозг алчно начал работать. Значит ли это, что я всё еще жив?

Дождь нещадно барабанит в оконное стекло, а я безропотно сижу на полу, играясь палочкой. Мне не больше пяти — маленький и худой, с бледной кожей. Я поднимаю взгляд на входную дверь, которая резко открывается и внутрь вваливается высокий седовласый мужчина: по его лицу течет кровь, а мантия распорота, оголяя кожу покрытую порезами. Он падает на пол прямо передо мной, разрушая все башенки из кубиков, которые сотворила моя слабая магия. Его дрожащая рука тянется к моим белым волосам, пытаясь погладить, пока я с ужасом смотрю, как его тело стареет и жухнет.

— Папа! — выкрикиваю, я и бросаюсь ему на грудь.

Старик печально улыбается поморщенными губами, затем топорно подносит палочку к виску и, скривившись, вытягивает из него тонкую серебряную нить, которая плывет по воздуху, прикрепившись одним концом к наконечнику палочки. Его немощная иссыхающаяся рука тянется ко мне и вскоре бледный червь воспоминаний, впившись мне в кожу возле уха, исчезает. Глаза отца помутнели и рука, расслабившись, упала на пол, выронив палочку.

Я зову его по имени, но он не отзывается, и я начинаю рыдать, умоляя его очнуться. Минуту спустя в комнату врываются маги с отличительными знаками Министерства на груди. Их возглавляет человеком с ясными голубыми глазами, которые сверкают злостью. Увидев меня и мертвое тело отца у моих ног, он шагнул ко мне и поднял с пола, словно перинку, на руки. Близкий друг отца, я знаю, он предал его. Мужчина начинает задавать мне вопросы, на которые у меня нет ответов. Картинка темнеет и меняется.

Мне восемь, я смотрю в тёмную воду через край маленькой лодки, пока мы плывем к одинокому островку, на котором возвышается посеревший каменный форт. От него веет унынием, а над кромками вверху кружат черные существа. Я невольно вздрогнул — и это они называли приютом? Хотя чего я ожидал после того как меня нарекли тёмным магом, я был сыном своего отца — Гриндельвальда, и после того как “воины добра” ничего от меня не добились, стоило поблагодарить, что не прикончили. Они всё искали какую-то книгу, которую мой отец добыл в старом разрушенном подземном городе. Он часто упоминал о ней в своих историях на ночь. Когда до ушей начинают долетать душераздирающие крики, я поднимаю голову: это место выгребная яма. Оно исторгается запахом смерти и фекалий и от него несет безумием.

За пять десять лет я окончательно свыкся с Азкабаном. Страдаю только от недостатка информации, но изредка мне перепадают газеты из внешнего мира. Теперь все считают, что великий Дамблдор убил Гриндельвальда — тёмного мага и вселенское зло, и только я знаю правду — моего отца не интересовало ничего кроме знаний, и он изучил этот мир намного глубже, чем завистливый победитель Дамблдор, похоронивший меня тут. Точнее я сам себя похоронил, подстроив собственную смерть, и оставался я тут только потому, что это было прекрасным местом скопления тёмной магии, которая помогала мне тренировать мои новые способности.

Книга, которую так рьяно искал мастер трансфигурации магической школы, была спрятана прямо у меня в камере. Не знаю как, но отец предвидел это. Читая страницы этого тонкого фолианта, в котором хранились тысячи страниц, я начал догадываться, почему Дамблдор так хотел заполучить её.

Изучив книгу наизусть, я её уничтожил и бежал с Азкабана, после чего основал собственное братство, где и оттачивал навыки управления мертвецами, но за это полагалась цена — я старел намного быстрее, чем обычные люди, так что вскоре никто не смог бы сравнить меня с тем мальчишкой, которого посадили в тюрьму. Я не искал мести, меня интересовали только знания, но вскоре я решил, что мне недостаточно фамильяров, демонов и призраков, мне нужен был человек — ученик.

Я смотрю на девушку с длинными черными волосами, пока она изучает очередную книгу. Несмотря на то, что по виду я ей в отцы гожусь — меня очень манит вырез на её груди. Кармина никогда не любила мантии, она считала, что они убивают женственность. Такая хрупкая и нежная, она часто, сама того не понимая, манипулировала мной. У нее была сила неподвластная мне — красота. И порой я очень боялся, что её чары намного сильнее, ведь я не могу перед ними устоять.

С течением времени, я поддаюсь им — и это самое счастливый период в моей жизни. Она прекрасная ученица, я доверяю ей и люблю, ей даже удается делать то, чего мне не удавалось добиться никогда — видеть будущее.

Образ меняется, я стою посреди огромной комнаты, уставленной огромными стеллажами заполненными книгами. Мы ссоримся с ней впервые в моей жизни, она рыдает и говорит, что я не люблю её. Возможно, она права, ведь я вижу, как некромантия разрушает её красоту, словно жар иссушает цветок. На её лице с каждым месяцем всё больше заломов морщин. Жизнь жестока и неумолима.

Воспоминания начинают мелькать все чаще.

Мы стоим посреди пылающего зала, она напротив, лицо усталое и печальное.

— Я знаю, чем это закончится, — говорит она.

— Мне жаль, Кармина, ты не оставила мне выбора, — холодно отвечаю я.

— Выбор есть всегда, Райнхарт.

— И ты сделала свой. — Предложения короткие и жесткие, лишенные всяких эмоций, пока сердце разрывается на куски.

— Извини, — печально говорит она. — Но это ты не оставил мне выбора.

— И ты извини, — едва слышно отвечаю я, поднимая руку.

Я стою на коленях в грязи посреди тихого кладбища. Снова льет дождь, как и в день, когда Дамблдор убил отца. Я смотрю на надгробие и тихо повторяю одно слово «Почему?». Знала ли она, что я ищу нового ученика? Зачем предала меня?

Это уже неважно, я больше никому не позволю повторить её ошибку, пока не найду возможность остановить власть времени над телом и саму смерть...

В глазах потемнело, и невыносимая боль снова вернулась, боль, от которой я уже успел отвыкнуть. Я медленно разлепляю веки, обводя мутным взглядом взвод потолка. Хм... Значит я выжил, несмотря на отчаянно глупую аферу, которую я провернул с Дамбдором.

В голове сновала куча вопросов. Воспоминания наставника ответили на многое и породили еще больше вопросов. Теперь я понял, почему Кармина казалась мне знакомой. В первый день своего обучения, я видел, как боггарт принял её облик, и казалось, что она единственная, кроме самого Райнхарда владеет некромантией. Так что можно предположить, что одержимый ею мужчина в пентхаусе Де Лиль, мстил Райнхарту за Волчицу, но каким боком тут я, и почему мне стоит держаться подальше от Луны Лавгуд? Почему Кармина убила девчонку в Мунго? И значат ли его последние мысли, что артефакты, за которыми я охотился все это время, как-то связаны с созданием противоядия от старости? Кроме того, было чертовски интересно — как директор меня вылечил, и почему меня еще не упекли в психушку. Я улыбаюсь и с трудом переворачиваюсь на бок — тело протестует, отзываясь болью.

Меня даже к койке не приковали, просто положили тут в больничном крыле рядом с другими студентами, или я чего-то не знаю? Так или иначе, татуировка заполненного слезами феникса сосуда на перебинтованном предплечье грела душу.