Записки чистокровного алкоголика (гет)

— Привет, — пытаюсь поцеловать, но ты мягко отстраняешься.

— Нам надо поговорить, пойдём на кухню?

— Пойдём, — соглашаюсь я, а внутри всё кричит и корчится от неясного, недоброго предчувствия.

Ты садишься на стул, указываешь мне на табурет, достаешь из сумочки сигареты, пододвигаешь стеклянную пепельницу и закуриваешь.

— Я выхожу за Рона.

Вот. Ты это сказала. Ты сама всё решила, как всегда. Ты поставила точку и решила поджечь мосты. Я не буду тебе мешать.

— Ты уверена? — вопрос сорвался сам собой. Я не хотел унижаться, но как же больно!

— Да. Свадьба назначена на двадцатое декабря. Через три месяца.

— Я умею считать.

— Не огрызайся, Драко… — ты закрываешь глаза, глубоко вздыхаешь, и я понимаю, что это попытка сдержать слёзы. Не одному мне сейчас больно. Должно бы утешить, а вот, поди ж ты.

— И что сподвигло тебя на такую жертву?

Прости. Прости меня, но я должен это сказать! Моя гордость не переживёт, если я сейчас бухнусь перед тобой на колени и буду умолять. Вполне достаточно впившихся в ладонь ногтей, кажется, даже до крови.

— Я беременна, — отводишь глаза. Так, это уже интересней.

— От Уизли?

— От тебя.

— Прекрасный повод стать членом рыжей семейки!.. Стоп. Что ты сказала?

— Я беременна, Драко, от тебя. И я рожу этого ребенка. Рон будет ему прекрасным отцом.

А глаза-то как засверкали! Но я сейчас не в том состоянии чтобы любоваться.

— А меня это, вроде как, и не касается, так? — у меня кружится голова. Моя женщина. моя, дракл раздери, женщина, сообщает о том, что беременна моим ребенком, и это и есть та причина, по которой она выходит замуж за другого! Это кошмар, это просто кошмар, разбудите меня!

— Драко! Ты женат! Ты безнадежно женат. Гринграсс никогда не сможет дать тебе развод, а Визенгамот никогда не даст тебе разрешение на то, чтобы оставить больную женщину. И я этого не позволю. Астория не виновата в своём сумасшествии. Она не виновата, что я встретилась на твоём пути так не вовремя, не виновата, не виновата!

— Хватит! Достаточно! Я все понял! — я вскакиваю из-за стола так резко, что табурет отлетает к стене. — А как же мы, Грейнджер? Ты подумала о нас? О тебе, обо мне?

— Нет никаких нас, Малфой! Нет, и не никогда было! Не могло быть! Симпатия в школе, которая могла бы перерасти в счастливое совместное будущее, будь ты кем угодно, но не Слизеринским Принцем, не принесла ничего кроме боли! Тебе напомнить, как быстро ты забыл о ней после Победы, когда необходимо было вернуть могущество твоей семье? Ты женился на Гринграсс по собственной воле, тебя никто не принуждал! Некому было! Кому-кому, а уж Нарциссе было глубоко плевать на скверное положение рода Малфоев! И не мне тебе об этом говорить! Астория не виновата, что там, где с её стороны была любовь, с твоей стороны был расчет!

Ты знаешь, что не права. Ты знаешь, что у меня не было выбора, что если бы я вдруг посмел прикоснуться к тебе тогда, меня заавадили бы на месте. Знаешь, но продолжаешь кричать весь этот бред, в который сама не веришь, но который сказать надо, чтобы попытаться убедить себя в правильности собственных действий. Ненавижу Гриффиндор!

— Она не виновата, что не смогла выносить тебе наследника, не виновата, что от потери последней возможности привязать тебя к себе не пустым договором о браке, а хоть какими-то теплыми чувствами, пусть даже не к ней, а к ребенку, сошла с ума! Не виновата! Как может быть виновен тот, кто любит до потери себя? — тебя трясет, ты изо всех своих гриффиндорских сил стараешься не заплакать, но глаза предательски блестят, а голос срывается и дрожит. — Она не виновата, что случайная встреча на министерском банкете вновь свела нас… — прошептала ты чуть слышно, но у меня отменный слух.

— Ненавижу Гриффиндорцев! — что есть дури бью кулаком по стене. Злобно шиплю от боли в разбитых костяшках, зато нервы слегка успокоились.

Я медленно выдыхаю, закрываю глаза, трясу головой в надежде проснуться, но нет: реальность в виде отброшенного табурета вновь врывается в мое сознание. Поднимаю четырехногого уродца, сажусь на него, закуриваю очередную сигарету. Ты, отражением в зеркале, повторяешь мои манипуляции с сигаретой и спичками. И мы молча курим. А за окном идет дождь. Капли стучат по стеклу, медленно скатываясь вниз, словно замена нашим слезам.

Я смотрю на то, как ты куришь: просто выдыхая дым, который клубами поднимается и растворяется в сизом мареве. Паркинсон, например, курит манерно, каждая затяжка продумана, каждый выдох выверен. Она никогда не позволит себе пустить дым носом. Ты же не задумываешься об этом.

Я закрываю глаза в попытке сосредоточиться. Разговор ещё не закончен.

— И как ты собираешься объяснить Уизли рождение блондина в их сплошь рыжем роду? Или Рональд был столь благороден, что принял тебя с чужим ребенком под сердцем? — Мой голос сух и неэмоционален, только ты знаешь, каких усилий мне это стоит.

— Нашла специальные чары, они изменят внешность ребенка и затормозят развитие, все будет выглядеть так, будто это Рон отец.

Предусмотрительная ты моя! Придушить тебя что ли? Я старательно прикусываю свой язык, чтобы не спросить:

— А я?

— А ты вылечишь Асторию. Тебе вполне по средствам вернуть ей разум, у вас будут дети, всё встанет на круги своя.

Слышу её ответ, понимаю, что зря искусал язык, и горько усмехаюсь:

— Сама-то в это веришь?

— Я говорила с Джинни, она утверждает, что при должном лечении миссис Драко Малфой будет здорова, только нужно потерпеть.

— И давно она тебе это сказала?

— Вчера.

— Ясно.

Астория, конечно, заслуживает счастья и здоровья, я прекрасно понимаю, что вел себя как эгоистичная сволочь, и вина за её теперешнее состояние лежит целиком и полностью на мне, но эта ситуация была замечательным поводом быть с тобой. И ты об этом знаешь.

— Миссис Поттер умеет вселить надежду.

Мы снова молчим. И я не выдерживаю.

— Расскажешь ему? — ты понимаешь сразу.

— О том, кто его отец? Возможно. Не знаю.

— Я хоть смогу его видеть?

— Смысл? Рон никогда не позволит, чтобы его ребёнок общался с тобой. Он так и не смог переступить через свою детскую ненависть. Это не Гарри.

— А меня повысили, — невпопад говорю я.

Я вообще-то хотел это отметить и даже принёс бутылку Огденского, мы всегда с тобой пили Огденское, если что-то отмечали.

— Поздравляю.

— Прости меня. Прости за то, что струсил тогда, после Победы, — моя гордость возмущенно вопит, но я продолжаю, я должен. — Прости, что не смог забыть тебя, и втянул во все это. Но знаешь, я не жалею. Ни о чем. Если бы у меня был выбор, я бы, не задумываясь, повторил всё. И я буду счастлив знать, что ты родила моего ребенка. Хоть как-то досажу Уизли, раз уж ему досталась моя женщина.

— Ты неисправим… — горько усмехаешься и тушишь последнюю сигарету. — Мне пора, прости.

Ты собираешься и уходишь, я тебя не провожаю, не хочу смотреть, как за тобой закроется дверь, и поэтому не замечаю, что ты оставила зонт.

В прихожей раздается щелчок замка, и я остаюсь один.