Записки чистокровного алкоголика (гет)

13 лет спустя

Первое сентября… С самого утра в доме совершенно невыносимо находиться. Всюду снуют взмыленные эльфы, громко причитают жена и мать. Мой ребёнок сегодня первый раз едет в Хогвартс.

Я нервничаю. Во-первых, потому, что впервые так надолго расстаюсь с сыном. А во-вторых, потому, что сегодня я увижу свою дочь. Мельком, издалека, но увижу. Мне не так часто перепадает счастье посмотреть на неё. На неё и на мою женщину. Смешно, я всё ещё считаю Грейнджер своей. Я все ещё не могу назвать её по фамилии мужа. Как маньяк шпионю за семьёй чертова Уизли, чтобы украдкой полюбоваться своими любимыми женщинами.

Я горько усмехаюсь, наливаю себе бокал Огденского и слепо пялюсь в окно. Астория отрывается от сына и печально смотрит на меня. Она все прекрасно знает и понимает. От той веселой, молодой, жизнерадостной женщины осталась лишь серая тень. Красивая обертка с разорванным в клочья сердцем… И в этом виноват я. Виноват в том, что после Победы меня поставили перед выбором: Азкабан или женитьба на Гринграсс. Виноват в том, что так и не смог полюбить преданную мне Асторию. Виноват, что мстил ей за то, что она не Грейнджер. Виноват, что она потеряла нашего первенца, чуть-чуть не доносив до срока. Виноват в том, что вместо сочувствия в тяжелой ситуации она получала от меня лишь тычки и обвинения. Виноват, что, в конце концов, она не выдержала, сломалась и полностью ушла в себя. Виноват в том, что обрадовался этому и, вместо того, чтобы помочь ей справиться с недугом, забывался в объятиях любимой женщины… Виноват… И я даже не буду пытаться просить прощения.

В холле раздается грохот, и это возвращает меня к реальности, отрывая от увлекательного процесса самобичевания. В гостиную врывается сын.

— Папа, мы почти готовы! Только я никак не могу найти…

— Скорпи, милый, я пришлю тебе твою коллекцию вкладышей совой, — устало произносит вошедшая следом Астория.

— Сын, это действительно не так важно, нам пора, иначе ты опоздаешь на Экспресс, — строго говорю я.

Мальчик удрученно вздыхает, но спорить не решается.

Я беру фарфоровую статуэтку сенбернара, предлагаю её жене и сыну, произношу кодовое слово.

Мы оказываемся на перроне. Я недовольно морщусь — не переношу суеты и мельтешения. Сын растерян, он никогда не видел такого скопления людей, но стоит спокойно. Его волнение выдают лишь глаза и ладошка, судорожно вцепившаяся в платье жены. Астория ободряюще обнимает его за плечи, а я безрезультатно выискиваю в толпе их. От выпускаемого Экспрессом дыма, всё вокруг словно в тумане. Сын отвлекает меня от разглядывания толпы:

— Пап, смотри, какой смешной дядя! — и фыркает в кулачек. Я оборачиваюсь и натыкаюсь на взгляд, знакомый с детства, и ничуть не удивляюсь плещущемуся в голубых глазах презрению. Есть в мире вещи, которые не меняются, Рональд Уизли яркий тому пример. В поле зрения появляется Поттер. Сдержанно киваю в ответ, стараясь не обращать внимания на стоящих рядом с ними женщин. Выискиваю глазами нашу с Грейнджер дочь. Маленькая Рози заинтересованно смотрит на моего сына, и Скорпиус смущенно тупится.

— Папа, а можно я буду дружить с этой девочкой, — тихо спрашивает он.

Я хмыкаю и отвечаю:

— Ну, попробуй.

Моя дочь старше Скорпиуса почти на два года. После того, как Грейнджер поставила меня в известность о своей помолвке с рыжим, мне ничего не оставалось, как оставить её в покое. Я остался один, месяц пил не просыхая, взяв отпуск в Министерстве. Пил бы и дальше, если бы не мать, впервые на моей памяти вышедшая из себя и надававшая мне оплеух, да таких, что в ушах звенело. Я не помню, что она тогда кричала, да это и не важно. Важно, что я задумался о продолжении рода. Астория была больна, и Визенгамот не дал бы мне разрешения на развод. А значит, необходимо было её вылечить. О том, что от неё можно избавиться другим способом, я старался не думать, хоть и посещали меня порой подобные, не делающие мне чести мысли.

Миссис Поттер выслушала меня, не перебивая, а потом сухо объяснила суть проблемы моей жены. Я сидел красный, как рак. Я почти уверен, что Джиневра была в курсе, чьего ребенка носит её новоявленная родственница. Но, что удивительно, я не чувствовал осуждения, лишь участие. И это было во сто крат хуже.

Бывшая Мелкая Уизли совершила чудо, заставив меня переступить через себя и помочь жене вернуться. Выздоровление Астории было мучительным. Если раньше она просто тихо сидела в комнате и играла в куклы, то теперь она закатывала жуткие истерики, бесновалась, как одержимая, и я проклинал Поттер за то, что повелся у неё на поводу. Правда медиковедьма вполне результативно вправляла мне мозги. Странное дело, но к моменту полного выздоровления жены, я с удивлением обнаружил, что Джинни стала мне другом. Естественно это была тайна за семью печатями, но когда мне было особенно паршиво, я приходил в отдел душевнобольных в Мунго и пил Огневиски с женой моего бывшего врага. Мне кажется, Герой-Всея-Магического-Мира был прекрасно осведомлен об этом, но, по какой-то причине, закрывал глаза.

Роззи появилась на свет в августе 2004. Я даже смог вымолить у Грейнджер возможность подержать на руках мою новорожденную дочь. Тогда я единственный раз обратился к женщине по имени. Там, в палате родильного отделения, под прикрытием рыжей медиковедьмы, караулившей у дверей счастливого «папашу», я умирал от нежности и любви. Мы не встречались взглядами с Грейнджер, казалось, сделай мы это, и я уже не смогу уйти. И мне будет плевать на все последующие скандалы, лишь бы быть рядом с моими девочками. Но мы не смотрели друг на друга. И я смог, почти спокойно, отдать дочь Джиневре, вошедшей в палату предупредить о скором визите Уизли.

Мне пока не выдалось счастья познакомиться с дочерью. Тот случай в Мунго единственный, когда я был так близко к ней. Однако в банке Гринготс есть счет, открытый на имя Розалин Анны Уизли, куда ежегодно переводится солидная денежная сумма, равная той, что начисляется сыну. И на каждый праздник я кладу туда подарок. Я знаю, что если Рози и получит их когда-нибудь, то будет уже взрослой. Она удивительно похожа на мать своими интересами. Моя дочь такая же редкостная зануда, как и столь любимая мной женщина, поэтому мои подарки — это исключительно редкие издания книг. Мне кажется, Рози будет рада получить их. По крайней мере, очень на это надеюсь. А ещё я пишу ей письма, за тринадцать лет их накопилось на добрый сундук. И я не устаю убеждать себя, что когда-нибудь она прочтет их. Прочтет и сможет простить меня и Грейнджер, сможет понять поступок матери или хотя бы принять его, как принял когда-то я. Моя дочь Гриффиндорка, и это дает мне надежду.

Я смотрю на них, жадно впитывая их смех. До дрожи в коленях, до слез ревную моих девочек к этому рыжему недоумку. Я мечтаю оказаться на его месте, но отказываюсь признать, что отчаянно завидую его счастью, ведь он живет, свято веря, что Грейнджер любит его. И она его, конечно, любит, но это не то чувство, из-за которого выходят замуж. Я знаю, кому принадлежит сердце этой женщины. Я до сих пор помню каждый изгиб её тела, помню каждое её движение, и я уверен, Уизли не знает ее так, как посчастливилось узнать мне. И никогда не узнает. Я нахожу несколько утешительным тот факт, что Уизли не дано узнать каково это — быть любимым Гермионой Грейнджер.

Скорпиус садится в вагон, я улыбаюсь ему, пытаясь поделиться с ним спокойствием и уверенностью. Мой сын очень раним, я знаю, он отчаянно трусит. Он так же, как и я, застенчив, но ему, по крайней мере, не вбивали снобизм с пелёнок. Очень надеюсь, что ему не придется ждать двадцать два года, чтобы у него появился настоящий друг, как пришлось ждать мне. Надеюсь, что у моего сынишки будет достаточно друзей, и он не будет одинок в толпе лизоблюдов, как был одинок я. И уж точно ему не светит стать таким же заносчивым идиотом, каким в школе был Драко Люциус Малфой. А за Рози я не переживаю, у неё уже сейчас куча друзей и масса поклонников, и она умело этим пользуется — моя черта. К моему несказанному удовольствию в ней нет ничего от Рона. (да и откуда бы?) Моя малышка — копия матери. Только глаза насыщенного серого цвета. Уизел свято уверен, что это наследство Прюэтов, но и мне, и Грейнджер прекрасно известно, что этот свинцовый оттенок фамильная черта Малфоев. У сына такие же.

Астория говорит Скорпиусу что-то успокаивающие, и на его лице появляется застенчивая улыбка. Краем глаза я вижу Грейнджер и Джиневру, увлеченно машущих детям. Замечаю Поттера, сидящего на корточках перед расстроенным сынишкой и что-то тихо ему говорящего. Уизел, как всегда, занят исключительно собой. Вот маленький Поттер вскакивает в вагон, его мать закрывает за ним дверцу. Весь перрон таращится на Великого Героя, за исключением, наверное, нас с женой и моего сына. Он, высунувшись из окна, улыбается и машет ладошкой. Уизел что-то громко говорит, но я не разбираю из-за окружающего шума, в ответ дети заливисто смеются, и я не могу сдержать улыбку, ведь в этом смехе я отчетливо слышу звонкий голосок дочери.

Поезд медленно трогается, увозя наших детей под своды неприступного замка. Там с ними ничего не случится, с ними вообще ничего плохого случиться не может, мы с лихвой заплатили за их спокойную жизнь. У них, конечно, будут и радость и горе, но я надеюсь, Мерлин милует их, и им не придется пройти через тот Ад, в котором побывал однажды каждый из нас. И пусть для каждого Он был свой, мы все до единого собирали по кусочкам наши души… У кого-то вышло чуть лучше склеить осколки, а кто-то так и не смог собрать мозаику до конца.

Люди на перроне провожают Экспресс глазами, и не двигаются до тех пор, пока поезд не исчезнет из виду. Они уже не скрывают слёз. Астория украдкой промакивает увлажнившиеся глаза.

Уизли и Поттеры дружной компанией устремляются к выходу. Мы идем чуть в стороне, но я не упускаю Грейнджер из виду. Вот она оборачивается, чуть замедляет шаг и останавливается. Уизел тоже было остановился, но женщина с улыбкой отослала его и стала что-то искать в сумочке. Я ждал. Астория грустно улыбнулась и аппарировала в Менор. Друзья Грейнджер скрылись из виду, и я смог подойти к ней.

— Здравствуй.

— Привет.

Я знаю, она придумала потерянную в сумочке вещь только ради этого тихого «Здравствуй». Мне известно, как она переживает отъезд детей в Школу. Я знаю, что ей до боли хочется утешиться в моих руках, так же, как и мне в её. Что она так же, как и я хочет поговорить. Что она хочет услышать мои вопросы о Рози и хочет на них ответить. И я знаю, что она никогда не сделает этого. Но она придет к Джинни, расскажет ей последние новости и, словно невзначай, оставит последнюю фотографию Розалин. А я потом бережно уберу её в шкатулку, к другим снимкам моей дочери. Джиневра Поттер отличный связной.

— Вы уже подписали договор с Поднебесной? — Грейнджер знает, что договор уже трижды заверен и подписан, но спрашивает, давая мне возможность насладиться мелодичным голосом, и ждет того же от меня.

— Да, я ещё вчера отправил копию в твой отдел, только было уже поздно, возможно ты уже ушла.

— Отлично, сегодня посмотрю. И не затягивайте переговоры с русскими, они предлагают неплохой вариант решения проблемы.

Дежурные, сугубо официальные фразы. Единственный намек на то, что между нами есть что-то большее — это легкое «ты», слетающее с губ.

— Мне, всё же кажется, что они слишком многого хотят.

— Многого, но не невозможного, и тебе это прекрасно известно. В конце концов, это нужно не им, а нам, они могут диктовать свои условия.

Мы медленно идем по платформе к выходу. Там её ждут друзья. Там я слышу сухое: «До встречи, мистер Малфой», долго смотрю вслед женщине, с которой так хотел быть, и сжимаю в руке палочку, борясь с отчаянным желанием пальнуть в ненавистного Уизли Авадой. И когда эта веселая компания теряется в толпе, я едва удерживаюсь от того чтобы не пнуть заплеванную мусорку. А потом аппарирую домой.

За ужином Астория впервые за день обращается ко мне:

— Мне кажется, что ты зря потакаешь желанию Скорпиуса дружить с Розалиной Уизли. Это может плохо кончиться.

Я раздраженно кривлюсь в ответ:

— Брось! Тебе не хуже меня известно, что Рональд позволит дочери общаться с отпрыском Малфоев только через свой собственный труп!

Жена лишь качает головой.

— Я, пожалуй, пойду спать. Ты как?

Вот уже двенадцать лет мы делим постель. Я не испытываю радости по этому поводу, но и не переступаю через себя, как когда-то. Это просто моя дань, которую я плачу женщине, отдавшей мне на поругание своё сердце. И раз уж я не смог до конца излечить её душу, раз не могу полюбить её и согреть её сердце, так пусть я хотя бы отогрею её тело. Со времен болезни она часто зябнет ночами.

— Я сегодня буду работать. Не жди меня. Переночую в кабинете.

Она кивает, поднимается и уходит, чуть слышно притворив за собой дверь.

Я ещё некоторое время сижу за обеденным столом, а потом резко поднимаюсь и иду в северное крыло. Сегодня у меня прекрасный повод напиться. Астория отлично знает, что вовсе не работа заставила меня запереться ночью в кабинете. Сегодня я буду пить за счастье своих детей. Сегодня я напьюсь за здоровье моей любимой женщины. Сегодня я буду заливать алкоголем свой грех перед женой. Буду воздавать хвалу Мерлину за счастье иметь такого друга, как Джиневра Поттер. Сегодня я усну за столом, хотя нет, не усну, я вырублюсь, выключусь, как столь любимые чудаком Артуром Уизли магловские приборы, когда их лишают источника питания. А утром Астория принесет мне антипохмельное зелье и ничего не скажет, лишь печально улыбнется и уйдет поливать свои розы в оранжерею. А я выпью зелье и пойду в Министерство, вести бесконечные переговоры, подписывать нескончаемые бумаги. Всё вернется на круги своя.

А ещё я знаю, что дня через четыре я буду пить Огденское в отделе душевнобольных в Мунго в компании рыжей медиковедьмы.