Такова Доля (гет)

Здешние церемонии делятся на те,

раз в сто лет, раз в тысячелетие и так далее.

Элизабет Гилберт, «Есть. Молиться. Любить»

(перевод Ю. Змеевой)

Еще несколько шагов…

Конец насилию, никто больше не посмеет ее тронуть и пальцем! Все!! Пошли они все куда подальше! Она не пресловутое «малоценное имущество» Малфоев, этих чистокровных ублюдков!

И ворота, скрипнув, — а может быть, и нет, — поддадутся, выпуская ее из этого кошмарного сна.

Сердце билось так неистово, что Гермиона ничего не слышала, кроме пронзительного гула в ушах. Виски пульсировали, она чувствовала, как по венам несется горячая кровь, словно расплавленный свинец. Все происходящее казалось нереальным. Движения будто замедлились — свобода была так близко…

Малфой, бледный, с окровавленной рукой, спешил по подземному ходу, проклиная все на свете. Его родовое кольцо осталось на полу каминного зала, куда оно упало с обрубленного пальца, и Драко не знал, где эта грязнокровка сейчас. Но он знал, что успеет. Что грязнокровка его навсегда, и он просто обязан успеть, а она — заплатит.

За все заплатит…

Ну, где же она?!

Во что бы то ни стало, он должен был поймать ее!

Поймать и наказать.

Драко ускорил шаг и скривился, когда очередная лиана, свисающая сверху, ударила его по изувеченной кисти.

— Твою мать, Грейнджер! Ты мне заплатишь за это!! — шептал он, содрогаясь от адской боли.

Ворота на мгновенье скрылись из вида — будто оказались за какой-то темной неразличимой преградой.

Гермиона чуть ли не задохнулась от тут же охватившего ее возбуждения, ярости и отчаяния.

Какая-то магическая обманка? Последняя ловушка гребаного семейства?

Мерлин, да что происходит?!

Ворота снова появились, словно из ниоткуда. Тьма рассеялась — и на фоне черных витиеватых металлических прутьев решетки сверкнули белесые волосы.

Малфой ждал ее там.

НЕТ! НЕТ! НЕТ!!

Грудь словно сжали стальные кольца, и сердце, рывком ухнув вниз, просто перестало биться.

Внезапная дикая боль пронзила Гермиону. Казалось, ломают сам позвоночник, а кожа на шеи сзади исходит волдырями — ярость Драко, передававшая клейму родовой магией, дошла до предела. Боль сводила ее с ума, вонзалась острой иглой в голову и поворачивалась там, бесконечно болезненно.

Гермиона рухнула в обморок, не справившись с болевым шоком и страхом.

Он удовлетворенно выдохнул, спокойно опустошая легкие.

Успел. Все.

Аллилуйя…

Драко резко вскинул правую руку, вербально призывая из коридоров лабиринта свою палочку. Та с силой влетела в жесткую ладонь, и пальцы крепко обхватили гладкое дерево.

Теперь пришло время вершить суд — воздать по заслугам.

Волшебное оружие отозвалось теплом, учуяв хозяина. Искрами магии отозвалась в изувеченной кисти.

Теперь все.

— Энервейт, — произнес Малфой. — Далеко собралась?

Девушка вздрогнула, приходя в себя.

Она подтянулась и поползла по чавкающим лужам, силясь подняться на ноги. Гермиона дрожала всем телом. Ее била лихорадка, руки не слушались. А перед ней — лаковые черные ботинки, забрызганные грязью.

Приподнявшись, сначала на локтях, а потом и на коленках, она подняла глаза.

— Немедленно выпусти меня! Ты… ты не имеешь никакого права удерживать меня, подонок!! — ее голос сорвался на визг.

Малфой нависал над ней. Его лицо скривила неприятная усмешка, а безжалостный взгляд, казалось, смотрел куда-то сквозь нее.

У девушки перехватило дыхание, когда он, перепачканный кровью, потянулся к ней перебинтованной рукой…

Гермионе стало страшно. Безумно страшно!

Несмотря на темноту, ее зрачки сузились, и буквально весь мир собрался в одну застывшую в тягостном ожидании точку. Пропитанный кровью лоскут приближался к ее лицу, и она видела, как черные капли срываются вниз.

Обжигающая пощечина — и Гермиона оказалась на земле.

Кожа на скуле горела. Нет, пылала! Девушка, задыхаясь, беззвучно открывала и закрывала рот, сплевывая и снова заглатывая мокрый песок и дерн. Шею заломило, и Гермиона безвольно опустила голову, от чего в следующую же секунду хлебнула из лужи.

— Ты… тварь… — голос Драко был словно шипение кобры.

Но не успела Гермиона откашляться, как он с размаху пнул ее под ребра носком ботинка.

Девушка застонала, скорчившись на земле. Ее тело скрутило от невыносимой боли под ребрами, во рту у нее снова оказалась грязная вода, а на губах — металлический привкус крови из носа.

— Я на тебе живого места не оставлю, — шипел Малфой и продолжал с размаху пинать несчастное тело девушки.

Каждый удар приносил волну нестерпимой боли, которая пульсировала теперь по всему телу. Ребра, ноги, поясница, опять ноги…

Казалось, с каждой секундой Драко просто зверел — удары сыпались чаще. Гермиона прикрыла руками голову и грудь, моля, чтобы острый носок ботинка не попал туда.

Она вскрикивала, и с каждым разом крики становились все громче. Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с дождевой водой и грязью.

— Я тебя в крови умою, мугродье, — и чудовище со всей дури пнуло ее в живот, от чего девушка перевернулась на спину, издав гортанный вопль.

Ее дыхание прервалось, Гермиона пыталась вдохнуть, а перед глазами плыли черные круги…

Она больше не могла шевелиться.

— Убей, сволочь, — выдохнула она, после чего закашлялась. — Убей.

Драко не слушал ее. Он перехватил палочку в левую руку и, не церемонясь, намотал спутанные волосы на правую.

— Убей меня, — повторила Гермиона, закрывая глаза, но тут же с диким криком распахнула их.

Малфой, жестко дернув девушку за волосы, потащил ее в сторону поместья.

— Чт… А-а-а… Я не пойду… не туда… Убей, гад! Убей меня!!

— Ты у меня своими коленями все ступеньки в подземелье пересчитаешь, — рычал Драко, поудобнее перехватывая волосы несчастной.

Та брыкалась, скользила босыми ногами по вязкой жиже, пыталась ударить ублюдка, но все было без толку. Малфой с остервенением и диким, животным упорством тащил девушку дальше.

Голова ее была низко пригнута, а спутанные волосы у него в руках — сжаты в крепком захвате. Гермиона еле успевала переступать ногами, но иногда босые ступни скользили, колени подгибались, и тогда девушка попросту повисала на своих собственных волосах. А Драко все тащил ее дальше… И она, сдирая колени и локти, просто мешком скользила по земле.

— Подохнешь! Ты подохнешь, гад!! — выкрикивала она угрозы сквозь шипящие рыдания. — Слышишь? Убей! Убей меня здесь, не хочу назад! Убей!!

Скоро кожа на коленках покрылась смесью грязи и крови, вместо когда-то дорогого и шикарного синего платья — отвратительные коричневые тряпки, липнущие к телу. И только блеск сапфиров напоминал о былом великолепии ее туалета. Удивительно, что ни тогда, в лабиринте, ни сейчас колье не упало с ее шеи.

Малфой замер и с силой опустил голову девушки в вонючую лужу.

Грязные брызги полетели во все стороны.

Еще раз.

Она отплевывалась, хлебая воду, била руками по земле, пыталась встать…

Вытащив девушку за волосы, Драко, не давая той опомниться, потащил дальше, больше никак не реагируя на ее крики.

Для Гермионы существовала лишь БОЛЬ.

Боль на затылке от натянутых волос. Боль в ребрах, куда попал острым носком туфель Малфой. Боль в содранных коленях и локтях.

И еще… ГРЯЗЬ.

Грязь на теле, на лице, на руках. Ее тело пульсировало везде сплошной раной, закрытой, открытой. Хотелось только одного — чтобы это прекратилось.

Кончилось.

Секунды тянулись нескончаемо долго. Казалось, это никогда не кончится, и она до скончания века обречена на подобные муки.

Спина ощутила ступеньки, взгляд поймал входную дверь. Потом холл, коридор. А по полу — грязный тянущийся след.

Снова ступеньки. Много. Ведущие вниз.

Гермиона чуть кубарем не полетела в подземелья, но Малфой хорошо держал ее. Волосы девушки натянулись, отчего она снова закричала, надрывая горло. Ступни ее скользили по холодному мрамору лестницы.

Она выдохнула, когда хватка Драко ослабла, и тот, буквально отшвырнув девушку от себя, оставил ее, громко хлопнув дверью.

Тело болело: руки ныли, пальцы были изранены о камни в лабиринте, а спина превратилась в один сплошной синяк. Опухшая от пощечины скула неприятно пульсировала.

Гермиона еле дышала. Каждый вдох сопровождался болью, легкие буквально горели. Но вокруг словно ничего не было — лишь пугающая непроглядная тьма.

Гулкая, холодная тьма, проникающая в саму суть сознания.

Но… было уже страшно лишь от понимания, что это еще не конец. Что все только начинается.

Гермиона беззвучно заплакала.

Внезапно где-то сбоку что-то скрипнуло, и она, собрав все свои силы, открыла глаза и повернула голову на звук. В приглушенном свете факелов в дверном проеме стоял Малфой.

Он, облокотившись на косяк, казалось, не замечал девушку на полу.

Драко был уже без рубашки, держа ту, скомканную, в изувеченной руке. Огневиски, что он жадно пил прямо из бутылки, щедро плескалось ему на грудь. Струилось ниже, заливая черные брюки. Он, пошатываясь, поставил бутылку на пол, после чего, утерев лицо тканью, оторвал от нее кусок, пытаясь сделать новую перевязку.

Гермиона неотрывно следила за ним, не смея моргать.

Она видела, как зашипел и скривился Малфой, разматывая изувеченную кисть. Видела обрубок безымянного пальца. Видела, как кровь заливает его руку до локтя…

Видела, как Драко, морщась от боли, надел свое родовое кольцо на другую руку. И тут их глаза встретились:

— Будет больно. Очень больно, — сказал он.

Девушка тяжело сглотнула.

Малфой наступал, с каждым шагом, неизбежно, становясь ближе. Но у Гермионы не было сил, она не могла даже пошевелиться — и неподвижно лежала на холодных камнях подземелья Малфой-мэнора, будто ожидая своей участи.

— Это Зал Пыток, — шевелились его губы, но Гермиона словно не слышала этого тихого и безжизненного голоса.

Драко подошел к ней вплотную, задев носком ботинка подол ее платья. А затем взмахнул палочкой, и одежда — платье, белье — исчезли. Она лежала перед ним обнаженная. Заплаканная, грязная, истерзанная лабиринтом и им самим. На нежной коже уже вовсю проявились синяки, царапины кровоточили, а колени и локти были одной сплошной раной.

Но наказание еще не начиналось.

Малфой резко наклонился… и сорвал с нее ожерелье, оцарапав спину, отчего Гермиона, шипя, выдохнула. Потом, также резко, он выдернул сережки из ее ушей, словно каждым своим движением, каждым жестом пытался унизить ее. Удовлетворенно хмыкнув, он спрятал драгоценности в карман брюк.

— Ты понимаешь, что так должно быть? Ведь я не прощаю непослушания, — спросил Малфой, всматриваясь в отрешенное лицо своей жертвы. Бутылка неведомым образом снова оказалась в его руках. — Ты здесь до конца своей никчемной жизни, и я не потерплю больше твоих глупых попыток корчить из себя героиню. Я навсегда отобью у тебя желание убегать. Ты моя собственность. Усвой это своими птичьими мозгами, грязнокровка.

Гермиона не ответила. Что она могла сказать ему? «Нет»? Или нужно было произнести, выдавить из себя то, чего он ожидал? Пресловутое «да»?!

Она подняла на него глаза, но Драко уже отвернулся, отходя куда-то в темную глубь помещения.

Вспыхнувший свет ударил девушку в глаза, и та зажмурилась. А когда снова смогла разлепить веки, перед ней предстал длинный стол со скобами — место ее пытки.

Рядом со снарядом, чуть облокотившись на него, стоял Малфой, упорно накачиваясь огневиски.

Несколько глубоких вдохов… И мир Гермионы завертелся. Она отключилась, снова потеряв сознание.

Что-то обжигающее наполнило ей рот, отчего девушка едва не захлебнулась — она закашлялась, глотая воздух и огненную жидкость, силясь открыть глаза. Но окружая обстановка изменилась, а шея была сдавлена, от чего кашель застревал в легких, неспособный вырваться наружу.

Гермиона лежала на животе, кожей чувствуя приятную гладкость стола. Ее запястья и щиколотки толстыми веревками были привязаны к скобам. Еще одна легла на шею девушки и прижала ее голову, повернутую на бок, к столешнице.

Малфой подошел к ней спереди и коснулся щеки, слегка погладив нежную кожу большим пальцем.

— Кричи, если хочешь, — шепнул он девушке на ухо, наклонившись.

Его дыхание обожгло ей кожу, спустившись дальше мурашками по спине. Гермиона встретилась с ним глазами — они сияли необычным светом, будто сверкали, но Драко тут же прервал зрительный контакт, отчаянно приложившись к бутылке. Выпивая ту до дна.

— Давай, — приказал он и разбил пустую стекляшку о каменный пол. В ту же секунду у него в руках оказалась плеть.

Не хлыст, щадящий кожу, а плеть, способная вспороть человека до внутренностей.

Длинная, черная, плетеная… тяжелая. На концах плети искрами переливалась магия, словно ожидая, как та, наконец, будет пущена в бой.

Первый удар обрушился на спину девушки неожиданно. От боли Гермиона дернулась в своих путах, что было силы сжав зубы. Второй удар — и слезы снова брызнули из ее глаз, она застонала.

«Это не хлыст…» — издевалось над ней ее же собственно сознание, балансируя где-то на грани.

Третий удар, и теплая кровь потекла на ее спине.

Четвертый — Гермиона зашлась в диком крике.

Пятый — и она захлебнулась.

Она ожидала следующего, уже была готова к нему, но по ее спине вдруг прошлась холодная рука. Рука гладила, ласкала девушку, двигалась вверх, вниз, размазывая кровь, опускаясь к бокам. Сильные, умелые пальцы Малфоя будто успокаивали, расслабляли, неся призрачную надежду на скорое избавление.

Израненное сознание уплывало куда-то. Но боль… Боль была везде. Острая. Тупая. Поглощающая разум. Рука скользнула под Гермиону, коснулась груди, пробралась дальше, задела мгновенно затвердевший сосок, и девушка задрожала.

Драко сам был на грани. Его ощущения, когда он трогал ее, ласкал на дыбе, не возможно было передать словами. Он начал мять ее безвольное тело скорее интуитивно, нежели серьезно задумавшись об этом. Малфой смотрел на нее, неотрывно смотрел, как меняется девушка, как расслабляется от прикосновений его руки… А у самого судорога свела лицо от удовольствия, и с кончика носа сорвалась капелька пота.

Жесткая ладонь скользнула ей по ягодицам, затем между ног и задержалась там, будто ища что-то. Ища ее складочки, раздвигая их, нажимая… поглаживая.

Это запредельно… Зачем он ее ласкает?

Гермиона обезумела.

Она застонала от необычного ощущения. Спину саднило, но там, внизу, где Малфой ласкал ее, все пылало.

Эта адская смесь ощущений: спина как одна сплошная открытая рана, и прикосновения к самым сокровенным местам, его умелая ласка — все это сводило с ума, топило в диком, зверином сочетании не сочетаемых чувств. Боль, возбуждение — все тесно переплелось в агонию… Нет, в экстаз вкусов…

Неожиданно, как и появилась, рука исчезла, оставив Гермиону на грани чего-то такого, чего она совсем не ожидала, чего пока не понимала.

Безумна…

Она скоро станет совсем сумасшедшей… Как Беллатрикс, эта помешанная на чистокровии ведьма. А над чем будет помешана она? Она, Гермиона?

«На боли… на боли…» — затрепетало сознание, неся по телу новую волну удушающего трепета.

Нет, она не хочет… Он сволочь! Пусть он уберет от нее свои поганые руки!!

— Кровь… Столько крови… Сладкой крови, — маниакально шептал Драко. — Ты ведь много знаешь о крови, да? — его губы двигались слишком быстро. Слов было почти не разобрать. — Ты все знаешь о своей грязной и мерзкой крови, мугродье.

Девушка замерла, напрягшись. Возвращаясь в мир боли.

Но не успела она даже вздохнуть, как на нее обрушился новый удар, который показался Гермионе больнее предыдущих.

Она сжалась под следующим ударом и кричала… кричала… кричала… хрипела и давилась своим криком, деря связки и обжигая пересохшее горло. Язык ее почувствовал металлический вкус крови из искусанных и растрескавшихся губ.

Удара все не было и не было.

Ожидание удара убивало. Это было еще хуже, чем сам удар.

Откуда-то сбоку раздался непонятный звук. Гермиона открыла глаза, с трудом разлепив веки. Все плыло перед глазами, и, сквозь пелену слез, она увидела Малфоя, ходившего кругами по Залу Пыток. Он опустошал новую бутылку огневиски. Пил жадно, как пьют воду в пустыне.

А еще он был пьян. Очень пьян. Безмерно пьян.

Рука его нестерпимо пульсировала, затмевая этой дикой, всепоглощающей болью все вокруг.

Вдруг Драко остановился, снова приложившись к бутылке. Он подошел к своей жертве, медленно наклонился и долго вглядывался в лицо девушки. Но та лишь обреченно смотрела на него.

— Ты сдалась? Ты сдалась, как я сдался когда-то? Хорошая девочка, ты должна покориться, — шептал Драко. Слишком быстро, слишком нечетко, слишком неразборчиво. — Ты ведь ничего не слышала про мое падение, да? Откуда тебе, маленькая правильная грязнокровка. Откуда тебе знать, в какие игры играют большие дяди Министерства? Сидишь в своем чистеньком мирке, ничего не зная про Ваших добрых воинов Света, таких борцов за справедливость!

Гермиона была уже на грани — еще чуть-чуть и все кончится. Последние вздохи ей давались с трудом, будто вспоротые легкие горели, спина сплошная рана, руки и ноги уже затекли и девушка их не чувствовала.

— И эти нехорошие дяди после смерти отца ведь все у меня отобрали. Все, — продолжал шептать Малфой. — И я сдался. Сдался, да. Я стал пить, — он снова хлебнул из горла, на миг прервав зрительный контакт. — И в Косую аллею ходил, семейное серебро закладывал. То последнее, что осталось у нас. Ты не знала такого. И не знала, что они пытались меня убить. Отравить, расчленить… Откуда тебе знать? Откуда? Маленькая правильная грязнокровка…

Он повторялся.

— Я сдался. Я сдался. А потом нашел старинный артефакт у отца в баре…

Драко снова сделал несколько глотков огневиски.

— И понял, что там — компромат на всю магическую Британию. Я сдался, но я поднялся. Я сумел подняться и отомстить им… Я убил их. Всех убил. Всех, кто мешал мне.

И опять огневиски.

Гермиона смотрела на него затуманенным взором.

Только забыться, исчезнуть… Она просто смотрела на него. Запоминая его черты. Ведь он — последний человек в ее короткой, полной страданий жизни.

Казалось, она прощалась с ним. Она, наконец-то, одержит верх над ним, перехитрит его и просто больше не вдохнет…

Бледная, влажная кожа Малфоя светилась в волшебном огне факелов на стенах по периметру зала. Распущенные волосы серебром рассыпались по его плечам. Шрам у виска двигался вместе с его глазами, губами — всем лицом. И это больше не вызывало неприязни, некого отвращения. Было просто все равно…

Высокий, опасный.

Демоничный.

Он был когда-то Слизеринским Принцем, а время сделало его Королем. Жестоким Королем и Палачом.

Ее Палачом?!

За что? Зачем именно он? Почему она?

Но… Гермиона смотрела на него и понимала, что может спокойно умереть от его руки. И что он воспримет это как должное. Правда, потом сойдет с ума, но потом.

«Кажется, я начала сходить с ума от боли», — как-то излишне спокойно подумала девушка. Будто, и не о ней речь.

Жизнь такова… И ничего уже не изменить.

Вдох, выдох. Снова вдох — легкие едва слушались ее.

Драко поцеловал ее в лоб. Губы его было влажные, и от него нестерпимо пахло алкоголем. Влажные, ледяные. И этот холод проникал под кожу тысячами иголочек, устремляясь куда-то дальше по щекам, на шею, по плечам, по спине — унося боль, а дальше, к ногам, парализуя Гермиону.

Родовая магия. Какая-то родовая магия.

Однако не успела девушка подумать о ней, как Малфой резко поднялся, распрямляясь, и, занеся бутылку над своей пленницей, вылил содержимое ей на спину.

Мир поплыл.

Спина просто вспыхнула от боли, все раны начали гореть, и сознание просто разорвалось от боли.

Гермиона уже не чувствовала… ни дикой, адской боли, ни новых ударов заговоренной плети. Не ощущала — только видела, как снова и снова плеть взрезает воздух, как снова и снова Малфой поливает ее израненную спину огневиски.

Его безумные, лишенные цвета, глаза, шевелящиеся губы, говорившие ей что-то, — все было уже мимо нее…

Она не лежала, она плыла по воздуху, уносясь куда-то за грань. Она качалась, как на качелях в детстве, когда мама стояла рядом и придерживала Гермиону, чтобы та не упала. В ушах девушки раздавался звон колокольчиков. Она улыбалась…

Но только в своих безумных фантазиях.

Ей было так хорошо, дух перехватывало от нахлынувших воспоминаний детства, она уже не здесь, она там, где нет боли…

Гермиона слышала, как Малфой что-то тихо нашептывал ей. Или не ей? Но его голос убаюкивал. Завораживающий, манящий голос, призывающий уйти в вечность.

Бархатный голос обещал, убаюкивал, что больше не будет боли, что все кончилось, и она больше не будет плакать и страдать. Все будет хорошо…

Нет… Нет, это не Малфой ей нашептывает. Этот голос не может принадлежать Малфою…

Беспощадный и опасный. Но сейчас для нее — абсолютно нереальный.

Драко погладит девушку по голове, но та никак не отреагировала. Глаза ее были закрыты, и безмятежное лицо ничего не выражало. Скула ее распухла, губы были покрыты корочкой запекшейся крови. Да она вся была перепачкана кровью, грязью и огневиски.

Малфой коснулся ее плеча, задевая пальцами раны от плети, но Гермиона не шевельнулась. Не было даже шумного выдоха.

Он сглотнул. Алкоголь стремительно выветривался из его головы, а густая, пресыщенная кислородом кровь обжигающе забурлила по венам, неся по телу тяжелое, болезненное отрезвление.

Отрезвление, раскаяние, и страх… Липкий, отвратительный страх схватил его, коснулся груди, где раньше было его сердце. Ужас!

И заметил — она не дышала.

Не дышала… Совсем не дышала!

Как, что, когда — Драко не соображал. Холодный липкий пот струился по его телу, когда он, сначала руками, а потом магией кинулся отвязывать Гермиону от стола.

Неужели она не пережила его метки? Мерлин, этого не может быть!

Он же просто хотел заклеймить ее своей печатью… Ну почему она не шевелиться? Да что это с ней?!

— Нет… нет, нет, — как заговоренный повторял он, колдуя над девушкой.

Нет, магия его личного клейма не могла убить ее! И плеть… Плеть зачарована! Нет, нет, почти кричал он, когда в Зале Пыток появились домовики.

Почему так безжизненно ее тело?

У Малфоя было много зелий. Простые, сложные, запрещенные, невозможные. Когда дыхание Гермионы восстановилось, он обмывал, он растирал, он обмазывал ее всю, с ног до головы, но… Драко чувствовал, как жизнь покидает ее.

Гермиона сейчас напоминала переломанную куклу на шарнирах. Безжизненную, слабую — мертвую.

Он вспомнил крестного. Тот бы сказал, что проще убить, чем выходить. Он всегда так говорил.

Убей — вспомнился ему надрывный голос, полный боли и отчаянья.

Убей — молила она.

Убей — ее последнее слово.

Но Снейп мог бы вернуть ее к жизни. Его всемогущий крестный мог бы. Он бы знал, что нужно сделать. Какие лекарства, какие заклинания, еще что. Он бы…

Спейпа не было. И Малфой обессилено опустился на колени перед кроватью, на которой лежала Гермиона. Жизненная сила уже практически вся вытекла из нее, оставив на одеяле лишь изломанное обнаженное тело.

Драко уже практически не соображал, когда эльфы обмыли ее тело, облачили в тонкую белую ночную сорочку, распутали волосы.

Она лежала рядом с ним на постели — бледная, нежная, маленькая, с закрытыми глазами на огромных пуховых подушках.

Серые губы, разбитая и опухшая скула, но лицо… такое безмятежное, трогательное. Его маленькая, нежная Спящая Принцесса… она не может его покинуть!

Еле дышит.

«Но дышит», — успокоил он сам себя и провалился в сон.

— Драко, ты мудак? — в который раз повторил Забини, склонившись над своей пациенткой. — Нет, ты точно мудак! Что ты сделал с ней?!

Блейз произнес очередное заклинание, и оно окутало девушку слабым сиреневатым свечением.

Малфой молчал, сжав челюсти и удрученно сидя в принесенном в спальню кресле, наблюдал за стараниями бывшего однокурсника.

— Ты сможешь ее выходить? — спросил он бесцветным голосом.

Забини пожал плечами и достал какую-то мазь из своего чемоданчика. Стоило ему открыть баночку, как комнату заполнил едкий специфический запах.

— Что это? Снова твои эксперименты? Ты смотри, я…

— Я сделаю все, что могу, Драко, — просто ответил Блейз. — Я знаю свое дело. И именно поэтому ты позвал меня.

Малфой нахмурился, и шрам у его виска задвигался, словно живой.

Позвал… Больше некого было звать. Забини — единственный, кто мог спасти грязнокровку.

За эти полгода Блейз тоже изменился. Все они изменились, но Блейз особенно. Он стал тем, кого можно назвать мрачным красавчиком и не ошибиться. Безупречно красивый, ухоженный, доведенный до апогея мужской притягательности. И если Драко, из-за шрама и жизни, выбранной им, был несколько демоничен, но никогда не опустился бы банальных патологических убийств, то Блейз был разящая убийственность.

Маньякоподобный…

Весь затянутый в черное, он стал новым слизеринским принцем, где за внешностью херувима скрывалась еще более жестокая, чем у Малфоя, суть.

Такой мог убить просто так, просто потакая желанию убивать. А желание это — Драко был уверен — появлялось. Не понятно, когда, но появлялось.

Опасный, как оказалось, искусный изготовитель ядов, он умел хорошо диагностировать и лечить смертельно опасные раны. И опять же, только лишь заслугой Забини глаз Драко был цел. Малфой тогда еще легко отделался, и на память себе оставил тонкий шрам у виска.

Блейз… Они вдвоем научились выживать в этом мире Победителей. И оказавшись в аутсайдерах, сумели влезть на самую верхушку, где один стал финансовым шантажистом людей, имевших свои грязные секреты, а другой… Восстановив в памяти все изученное в Хогвартсе, покопавшись в семейных архивах, Забини воскресил в себе мастерство и знания целителей-отравителей — опасное ответвление колдомедицины, — передававшееся в семье из поколения в поколение. Они оба стали успешными и… опасными.

Каждый в своей нише.

— Нет, Драко, ты с ума сошел… Зачем?

Блейз приложил ко лбу Гермионы примочку.

Он никогда не уступал Малфою ни по красоте, ни по силе. Однако сейчас был безоговорочным фаворитом… судьбы? Богов? Кого? Блейз сам не знал.

Его черные, как вороное крыло, слегка волнистые волосы, едва достающие ему до плеч, лезли в глаза — темно-коричневые, почти что черные, — и он небрежно провел по ним рукой, поправляя отросшую челку.

— Это же женщина! Ты маггл, пинать ногами и распускать руки? — выговаривал он Малфою. — Что, Круцио нельзя было использовать?! У нее сломана большая берцовая кость и два ребра. А одно ребро обломком воткнулось в легкое. Мерлин, ты бы меня еще завтра позвал! Она такая хрупкая… Не знаю, выживет ли.

Драко продолжал смотреть на них, никак не реагируя на нападки «лекаря». Лишь желваки заиграли, когда Забини прикоснулся к груди Гермионы. Но он смолчал, продолжая напряженно следить за тонкими пальцами, с которых исходила целительная магия. Сам того не замечая, он вслушивался в тихое дыхание девушки, его грудь вздымалась с ней в унисон, — и сам замирал, когда у нее замедлялось дыхание.

— Ты озверел, что ли? Никогда за тобой не замечал подобного. Ты же ни одну девушку пальцем не трогал? Никогда не трогал! Даже шлюх Лютного переулка… Откуда здесь такое зверство?

И Блейз сменил компресс, попутно отдавая распоряжения эльфам относительно новых мазей и зелий — это ведь была как раз сфера его деятельности. Забини не был колдомедиком в прямом смысле, он помышлял продажей и изготовлением ядов и зелий, незаконные аборты, запрещенная темная хирургия и целительство. Он был широко известен в определенном тесном кругу. Если что, лучшего специалиста, чем Блейз, не найти.

И он сам создал себе такую репутацию, не вылезая из лаборатории сутками, изучая все редкие случаи самых запущенных болезней.

Экспериментировал, убивал. Воскрешал…

— Ее нужно раздеть, — Забини жестом указал на сорочку, за ночь пропитавшуюся кровью.

Драко дернулся.

— Зачем?

— Мне нужно осмотреть ее досконально, — просто ответил он, будто не слыша грозных ноток в вопросе бывшего однокурсника.

Малфой поднялся с кресла и, подойдя к кровати, встал позади Блейза.

Тот заметил заинтересованность друга в грязнокровке. Как заметил и родовой перстень на ее безымянном пальце. Жена? Да, жена. Так странно. Так противоестественно… Он слышал когда-то о планах четы Малфоев относительно будущей невесты Драко, но тогда не сильно вникал в постановления их семейного Кодекса — своих дел хватало.

Что же задумал Драко? Ведь неспроста все. Определенно, неспроста. И это его дикое, животное отношение к женщине… Она такая хрупкая, нежная… и ее раны делали девушку еще беззащитнее. Она так притягательна в своей беспомощности.

Блейз был действительно ошеломлен поведением бывшего однокурсника. Какую же игру затеял Малфой?

Да это же просто безумие, избивать так свою жену! Не важно, грязнокровка она или нет — она жена!

Забини тихо выругался.

— Синяки за запястьях… Смотрю, насилие имело место быть. Что, гриффиндорка не оценила твоих любовных умений? — ехидно поинтересовался тот, ощупывая искалеченное тело перед ним. — Ссадины на половых губах. Ты ее насиловал, что ли? И, похоже, не один раз…

Сжав кулаки, Драко все-таки смолчал. Вдохнул, выдохнул, но молчал.

Терпел. Да, ради того, что Блейз вернет ее к жизни, Драко мог потерпеть.

Тем временем, Забини, будто специально, медленно и излишне педантично осматривал грудь Гермионы. Разве что, не поглаживая мягкие полушария. Тонкие пальцы двигались неспешно, уверенно.

— Да-а-а, — протянул он, — материнство будет для нее нагрузкой. Слишком хрупкая, чтобы быстро родить. Спина… Мерлин… — сдавленно выдохнул Блейз. — Драко! Это то, о чем я думаю? Ты с ума сошел?! Зачем тебе клеймо на ней, у вас же есть родовая печать, как и у нас?

Он почти сорвался на крик, но быстро одернул себя.

— Это моя метка. Мое клеймо. Чтобы показать ее принадлежность роду.

— Ты охренел?!

— Мое клеймо. Теперь она никуда от меня не денется.

Блейз наконец-то убрал от девушки свои руки и распрямился, чему внутренне Драко был несказанно рад.

— Ее нельзя так бить, она же твоя жена, — безапелляционно, жестко заявил Забини, озвучивая свои мысли и смотря Малфою прямо в глаза.

Мужчины буквально буравили друг друга взглядом.

Вдруг Блейз нахмурился и посмотрел куда-то вниз:

— Что это у тебя рука перебинтована?

Малфой без лишних слов снял повязку, продемонстрировав изувеченную кисть. Обрубок пальца был полностью покрыт коркой запекшейся крови.

— Это она, — кивок в сторону кровати, — тебе оторвала?

— Нет, я сам. Кольцом. Она сбежать хотела.

— Сбежать… — протянул Забини, с сомнением смотря на его левую руку. — Я знал, что ты больной, но настолько?! Битьем не внушишь почтения. Только страх перед тобой, а ей еще быть матерью, трахаться с тобой… Ты же слизеринец, она — гриффиндорка, хитростью не пробовал?!

Драко не ответил, тоже осматривая свою кисть. Вчера ночью ему было немного не до этого. Палец без фаланги выглядел уродливо.

«Насрать».

— Хочешь, залечу палец? Нарастить новый для меня не проблема.

— Нет, — коротко сказал Малфой, снова заматывая руку. — Пусть эта гадина помнит. Всю жизнь не расплатится со мной за него. И клеймо будет служить ей напоминанием. И теперь не сбежит, не сможет.

Блейз понимающе кивнул, все еще косясь на повязку. Что скрывать — поступок друга его впечатлил. Оба поступка.

— А вот ее личико вылечи. Верни первозданную красоту, — сказал Драко, наблюдая за Забини.

— Если выживет — обязательно!

Забини как-то неопределенно хмыкнул.

— Мне придется переночевать у тебя, Драко.

— Я прикажу приготовить тебе комнату…

— Нет, останусь возле нее, — покачал головой Блейз. — Я срастил ребро, сейчас я больше ничего сделать не могу. Но ближе к вечеру настанет кризис, — он помедлил. — Нужно будет дать ей настойку из крови единорога и слезы феникса, но дать именно в тот момент, когда она будет на пороге между миром живых и царством мертвых. Ты бы меня еще завтра позвал…

— Ты уже говорил, — отозвался Малфой.

— Ты своим бешенством все только портишь, отвлекаешь меня, — Блейз нахмурился, видя реакцию бывшего однокурсника. — Я сам буду дежурить этой ночью возле нее. Ты, Драко, иди, отдохни.

— Нет. Я останусь.

— Как хочешь. Выживет этой ночью — будет жить, — сказал Забини невозмутимо. — Если же нет, то я еще не целитель, а только учусь… — он не договорил.

«Циник», — подумал Драко. — «Мрачный циник, каким и должен быть хороший колдомедик».

Блейз тем временем собрал свои зелья обратно в свой небольшой чемоданчик. Щелкнули замочки — как ни странно, в форме двух змеек.

Вечером, как и предсказывал Забини, с постели донеслись тихие протяжные вздохи, почти что стоны.

— Началось, — кивнул он Драко, и тот, без лишних разговоров, смочил в специально принесенном блюде с теплой водой компресс.

Мужчины сидели, задумавшись каждый о своем, но не спускали глаз с хрупкой фигурки девушки на кровати. Гермиона лежала на мягких одеялах, специально принесенных для нее домовыми эльфами. Глаза закрыты, грудь еле ощутимо вздымается, и над всем этим — аура из смеси чувств: беспамятства девушки, ярости и обреченности Малфоя, спокойное, но настороженное, изучающее внимание Забини.

— Она приходит в себя? — спросил Малфой.

Он сел на кровать рядом с Гермионой, положив ей мокрую тряпочку на лоб и зачарованно смотря на ее губы.

Сухие, потрескавшиеся. Чуть приоткрытые.

Драко слегка сжал в кулаке компресс, отчего несколько капель сорвались и упали прямо на израненные губы девушки. Он зачарованно гладил их, почти нежно втирая воду в пересушенную кожу пальцем

— Не думаю, — покачал головой Блейз. — Сейчас она начнет бредить. Но осталось уже совсем чуть-чуть.

И, словно в подтверждение его слов, Гермиона едва различимо простонала:

— Нар-цис-са…

Оба мужчины замерли в удивлении, вскинув брови.

Она бредит Нарциссой? Нарциссой Малфой? Матерью Драко?!

Гермиону же, казалась, начинала бить лихорадка. Она заворочалась в постели, замотала головой.

— Нарцисса… Бедная Нарцисса…

Малфой напрягся. Блейз же стоял на изготовке, держа в руке колбу с настойкой.

— Гермиона, моя девочка…

— Нарцисса… Нарцисса… Вы ангел, — прошептала Гермиона, коротко улыбнувшись уголками губ, когда женщина опустила ей на лоб прохладный компресс.

— Прости, прости, девочка моя… Боль пройдет, ты сможешь, я знаю. Прости его, меня прости… Ты же как дочь мне… Доченька…

— И что теперь? — напряженно спросил Драко.

Блейз выдохнул, устало опустившись в кресло.

Его трясло от того, скольких усилий стоило поймать именно это единственное мгновение, разжать зубы, отсчитать именно эти десять капель, а потом смотреть, как судорожно сглотнула девушка…

— Ничего, — пожал он плечами. — Ждать.

И опять ожидание. Опять эти ненавистные кресла, задернутые шторы. И только хриплое дыхание с кровати…

— Я сказал — пей, — Драко снова поднес ложку с зельем ко рту девушки.

Гермиона обреченно посмотрела на него, но микстуру, как обозвал эту гадость Забини, проглотила.

Она не знала, сколько времени провела в беспамятстве после наказания. Ей казалось — саму вечность. Но на деле она проснулась на утро следующего же дня, после видения ей Нарциссы, как сказал Забини. Его появление в мэноре Гермиона восприняла спокойно. Или все дело в зельях? Заклинаниях?

Ей было уже все равно.

Тело укрыто до самого подбородка одеялом, она ничего не чувствовала, пока… осталась только усталая обреченность.

Она это не она, она другая…

Потом она просто лежала здесь, в спальне, и домовой эльф принес ей это отвратное варево. Первый раз она сплюнула горькое лекарство, отказавшись принимать подобную мерзость, но домовик не растерялся, и через несколько минут в комнату вошел Малфой, решивший самолично напичкать ее этой гадостью. Взял в руки ложку с зельем, и, грозно сверкая глазами, поднес ее к губам, не оставляя выбора.

Так унизительно…

Малфой, как обычно, был с ног до головы затянут в черное. Волосы он не стал собирать шнурком сзади, и те свободно ниспадали на плечи, отчего Драко очень напоминал Люциуса. Даже, наверное, больше, чем он сам думал. Высокий лоб пересекали две глубокие поперечные морщины, губы его были напряженно сжаты, а глаза — холодны. Но было что-то еще в его серых и безжизненных глазах…

— Хотел спросить, вдруг ты знаешь, ты же умная ведьма, — голос Забини буквально сочился сарказмом.

Но Гермиона ничего не могла ответить ему — стоило ей открыть рот и Малфой, воспользовавшись моментом, воткнул ей ложку, поцарапав небо.

Она закашлялась.

— Без рукоприкладства, Драко, — напомнил ему Блейз.

Забини отошел от окна, поправив за собой штору, чтобы яркое утреннее солнце не беспокоило «его пациентку». Он одернул свою серую рубашку, стряхнув с нее несуществующие пылинки.

Драко злобно на него покосился, продолжая скармливать Гермионе следующую ложку микстуры.

— Так вот. Почему твоя женская аура такая слабая?

Девушка зарделась, но больше от возмущения, нежели от стыда. Она инстинктивно сжала кулаки, что костяшки пальцев побелели. Но, поскольку сил у Гермионы было еще слишком мало, она тут же разжала пальцы, и ее руки безвольно упали на одеяла.

Малфой настороженно поднялся и глянул на бывшего сокурсника:

— Что значит, ее женская аура слабая?

Голос его был подобен скрежету металла, отчего и Блейз, и Гермиона поморщились. Ледяной, бездушный, но вместе с тем — властный, жестокий и грозный.

— Теперь я твой личный доктор, Грейнджер, — хмыкнул Забини, обращаясь к девушке на кровати. — Привыкай. У тебя не должно быть от меня секретов.

— Малфой, — холодно поправил его Драко.

— Что? — не понял Блейз.

Он удивленно вскинул брови, повернув голову в сторону друга.

— Малфой. Она Малфой.

— А, да. Точно. Миссис Малфой, — и он поклонился в шутливом поклоне.

— Блейз, — предостерегающе начал Малфой.

— Мне еще ее беременность наблюдать, Драко, если ты не забыл. А с таким раскладом она может и не наступить, — не остался в долгу тот.

Глаза Драко потемнели, шрам на скуле задвигался.

— У нее серьезное воспаление. Причем, запущенное, — продолжил он, как ни в чем не бывало. — Странно, что Грейнджер… Ах, да, Малфой. Короче, странно, что она до сих пор ничего не предприняла, — Блейз помолчал. — Скажи… Ты когда с Поттером и Уизли по лесам шаталась, когда вы в героев играли, ты где спала? На земле?

На нее уставились две пары глаз. Одни, карие, смотрели с вниманием и пониманием, другие же, серые, — с нарастающей яростью и гневом.

При упоминании Гарри и Рона сердце Гермионы защемило, на глаза готовы были навернуться слезы.

Играли в героев? Да что он о себе возомнил!

Она вспомнила своих дорогих мальчишек. Вспомнила эти холодные ночи в лесу. Вспомнила, как они оба смущались, когда она скрывалась за деревьями от них для своих нужд. Вспоминала, как Гарри робко накрывал ее своим одеялом по утрам. Как Рон старался освободить ей место у костра…

И сейчас эти слизеринцы пачкали дорогие ее сердцу воспоминания!

Как он, недобитый Пожиратель Смерти, смеет говорить о них?

Внутри волной вспыхнула ярость, но слабость тут же напомнила о себе — и стало все равно.

Она попросту кивнула.

— Что-о-о?! Ты дура, дура! А твои дружки полные мудаки! Я убью Уизли, — взревел Малфой.

Он так резко поднялся с кровати, что чуть не расплескал зелье, сваренное им и Блейзом с утра.

— Я так и думал. Ты и так слишком хрупкая, а тут еще холод земли, — просто ответил Забини.

Он подошел к своему чемоданчику, лежащему на втором кресле, принесенном в спальню услужливыми эльфами Малфоя, и стал усердно в нем рыться.

— Я знал, что они идиоты, но чтобы до такой степени… — приговаривал Блейз, продолжая шуршать и звякать.

Гермиона откинулась на подушках, прикрыв глаза.

Гарри, Рон… Как они там? Пусть хоть они будут спокойны…

Ее внезапно прошиб пот, и тонкая белая ночная сорочка, в которую она была облачена, — интересно, домовиком или Малфоем? — прилипла к телу. Спина стала мгновенно мокрой, лоб покрыла испарина.

Спина… Она еще не думала о том, что было на ее спине. Не думала, не видела и не хотела видеть. Сейчас она не беспокоила ее, а остальное было слишком далеко.

— В общем, лечение будет долгим, — сквозь туман и дремоту донесся до девушки приглушенный голос Блейза. — Это излечимо и не опасно. Но тебе придется следить за ее состоянием, Драко. В первый день месячных она должна принимать ванну с добавлением зелья, которое я сварю лично… Так, я…

Накаченная успокоительными, Гермиона уже не слышала разговора этих страшных людей. Она уже уплывала в сон, где все было спокойно. Где не было бесцеремонных слизеринцев! Один имел на нее все права, а второй самовольно стал ее доктором, не оставив шанса на ее личное и сокровенное, доступное КАЖДОЙ ЖЕНЩИНЕ. У всех женщин есть сокровенное, а у нее теперь нет ничего.

— Как ты себя чувствуешь? — бесцветно спросил Малфой.

Тем же вечером он и Гермиона сидели в каминном зале. Точнее, Гермиона лежала на кушетке, укрытая, по настоянию Драко, теплым пледом, а сам он сидел за роялем, лениво перебирая клавиши.

За окном шумел ветер, неся по земле сухие листья.

— Нормально, — отозвалась она так же бесцветно, вслушиваясь в грустную мелодию.

Малфой нахмурился. Музыка резко оборвалась — он встал из-за рояля и широкими шагами подошел к девушке. Теперь звук его каблуков о мрамор заменял Гермионе заливистые переборы и аккорды.

Драко присел на корточки, вглядываясь в ее лицо. Она не реагировала на его присутствие. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль — за лабиринт, виднеющийся в окнах. Малфой нахмурился еще больше: грязнокровка игнорировала его специально?

Но потом что-то вдруг переменилось в нем.

Глаза его посветлели, морщины на лбу и у губ разгладились. Драко провел ладонью по лбу, проверяя, нет ли у Гермионы жара, не горит ли она…

Девушка дернулась, но тут же испуганно посмотрела на Малфоя.

__________

Для объемного и всестороннего восприятия рассказала Авторами и Музой рекомендуется композиция «Sweet Dreams» в исполнении Emily Browning, как звуковое сопровождение к сцене наказания в Зале Пыток Малфой-мэнора.