Когда дерется львица (гет)

— Ну что ж, похоже, час пробил, не так ли? — медленно выговорил Гарри. Несмотря на бледность лица, глаза его сверкали.

Рон и Гермиона молча уставились на него.

— Сегодня ночью я выйду из спальни и попытаюсь первым завладеть камнем, — в голосе Гарри была отчаянная решимость.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Рон.

— Ты не сможешь! — подхватила эстафету Гермиона. — После того, что тебе сказали МакГонагалл и Снейп? Да тебя же отчислят!

— И ЧТО? — выкрикнул Гарри. — Неужели вы ничего не понимаете? Если Снейп украдет камень, Волдеморт вернется! Разве вы не слышали о тех временах, когда он пытался захватить власть? Тогда уже никого не выгонят из Хогвартса, ведь школы просто не будет! Волдеморт сровняет ее с землей или превратит в школу Темных искусств! Так что штрафные очки уже не имеют никакого значения! Допустим, вы выиграете соревнование между факультетами. И что? Волдеморт оставит в покое вас и ваши семьи? Если меня поймают, прежде чем я доберусь до камня, что ж, мне придется вернуться обратно к Дурслям и там ждать, пока Волдеморт найдет меня. Я просто умру позже, чем мог бы умереть, если бы ничего не предпринял сегодня, потому что я никогда не перейду на Темную сторону! И потому сегодня я пойду туда, где хранится камень. И что бы вы, двое, ни сказали, меня это не остановит! Если вы помните, Волдеморт убил моих родителей. Я не могу сидеть сложа руки и ждать, когда он начнет убивать других…

Закончив монолог, Гарри пристально посмотрел на Рона и Гермиону словно ожидал, что они начнут с ним спорить. Но они молчали.

— Ты прав, Гарри, — через какое-то время тихим голосом откликнулась Гермиона.

Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и философский камень»

* * *

Днем тридцатого октября все было готово.

Они ничего не забыли, все спланировали, не осталось деталей, которые нужно было доработать в последнюю минуту.

Накануне битвы у Северуса и Гермионы внезапно осталось свободное время.

— Не могу поверить, — прошептала девушка, она лежала на любимом диване, положив голову на колени Северуса. — Так или иначе, я ждала этого дня семь лет. И завтра все закончится.

Зельевар хмыкнул:

— А что уж говорить обо мне? Для меня ожидание затянулось на двадцать лет.

Она вдруг со злостью взглянула на него.

— Слишком долго.

— Слишком долго, — согласился он.

Слова прокатились по комнате эхом, будто к ним присоединились призраки прошлого.

— Ты сожалеешь? — через некоторое время спросила она, вопрос охватывал все сложности, в которые превратилась его жизнь.

Даже зная, что ответ должен быть простым, Северус засомневался. В его жизни было столько страданий, горечи, и все же благодаря его жертвам он спас гораздо больше жизней, чем отнял, его работа шпионом была необходимой, чтобы они оказались в этой точке.

Благодаря Гермионе сейчас он мог ясно это видеть, так же как через прошедшие двадцать лет он мог с надеждой смотреть в будущее.

— Нет, — тихо ответил он. — В конечном счете — нет.

Северус ожидал, что девушка попросит разъяснения, но вспомнил, что всего месяц назад она сама сделала тот же выбор. Она могла спрятать обретенные воспоминания, стать совершенно другой Гермионой Грейнджер и отвернуться от жестокого мира.

Вместо этого гриффиндорка приняла свою прошлую жизнь и вернулась. Да, она отстроила отдельную башню для Гермионы-шпиона, тщательно отделила ее от дворца памяти, но все-таки впустила к себе.

— И разумеется, — с улыбкой добавил Северус. — Если бы я не застрял в Хогвартсе, я бы никогда не встретил тебя.

Гермиона рассмеялась, ее смех звучал мягко и радостно, и взглянула на него влюбленными глазами.

— Ты можешь хорошо притворяться, Северус Снейп, — поддразнила она, — но глубоко в душе ты самый прожженный романтик.

Зельевар фыркнул в притворном раздражении.

— За свою долгую жизнь мне ни разу не наносили такого оскорбления, — возразил он и тут же улыбнулся. — Если и так, то это только твоя вина, Гермиона.

— Вот, видишь? — сказала она и ткнула в него пальцем. — Романтик. Совершенный романтик. Ты не можешь это скрывать.

— И снова, — поддразнил он. — Твоя вина, дорогая.

Она опять рассмеялась, закрыла глаза и расслабилась от мягкого прикосновения Северуса к ее волосам.

Наступила приятная тишина, каждый терялся в собственных воспоминаниях и мыслях, пока Гермиона не заговорила снова, на этот раз в ее голосе появились совершенно другие нотки.

— Ты беспокоишься? — спросила она, и что-то в ее тоне подсказало Северусу, что она говорит не о битве, а о времени после нее, об их неясном, неопределенном будущем.

— Почему я должен беспокоиться? — спросил он. — Мы изобретательны и квалифицированы в различной деятельности. Поскольку мы лучшие бойцы, я не сомневаюсь, что мы выживем и пожнем плоды наших трудов.

Она пристально посмотрела на Северуса.

— Как напыщенно и совершенно нескромно, — заметила она. — Это компенсирует твою романтичную натуру.

Он усмехнулся и снова замолчал, зная, что Гермиона не закончила.

— Знаешь, я ведь не хочу умирать, — призналась она тихо. — Я предвкушаю наше будущее. Но в то же время боюсь. Завтра большая часть того, что я знаю, закончится. Начнется нечто новое, и не знаю, смогу ли я стать частью этого. Как можно оставить позади то, что случилось? Куда мы направимся? Что будем делать?

— Это не имеет значения, — ответил Северус, чувствуя внутри волну тепла и счастья. Гермиона Грейнджер хотела жить. С ним. — В конце концов, мы будем вместе.

* * *

Утро 31 октября, Хэллоуин

Еще не наступил полдень, а Орден Феникса начал собираться.

Тонкс и Кингсли, координировавшие битвы со стороны авроров и зорко следившие за Малоуном, держали военный совет с внутренним кругом сразу после завтрака.

Они ушли около часа назад, взяв зачарованные зеркала, через которые могли связываться с Альбусом и Аластором Грюмом. На их лице застыла мрачная решительность, которую Драко за прошедшую неделю наблюдал у всех бойцов.

Сейчас, задолго до назначенного времени, члены внутреннего и внешнего кругов начали собираться в просторной штаб-квартире: кто по одиночке, кто небольшими группами. Они общались, попивали чай и кофе, просматривали карты и диаграммы, чтобы еще раз отработать план битвы, или просто сидели на одном из многочисленных диванов или кресел, не желая проводить в одиночестве этот важный день.

Здесь было гораздо больше людей, чем сорок два волшебника, избранных для сражения у Тинтагеля, и, оглядывая комнату, Драко восхищался, как много людей было вовлечено в план.

Собравшиеся отличались по внешности и поведению в зависимости от роли, которую они играли в конфликте: закаленные бойцы, лекари, исследователи, даже люди, которым предстоит исправлять последствия и взаимодействовать с прессой.

Все объединились ради одной цели. Каждый рисковал собственной жизнью и существованием, даже просто находясь здесь. Каждый был готов подвергнуться заклинаниям Фиделиус и Обливиэйт, чтобы защитить план.

Драко даже не знал всех имен, хотя уговорил Гарри поговорить с каждым участвующим в работе. Сам же он предпочел оставаться в тени, нежели общаться с гриффиндорцами, пуффендуйцами и людьми, на которых он бы даже не обратил внимания в прошлой жизни. К тому же эти люди соответствующе отвечали на его появление. Скрытое недоверие, омрачавшее их лица, всегда ранило.

Гораздо приятнее стоять вот так — в полутени чуть задернутой занавески — смотреть и ждать. Это было достаточно по-слизерински, чтобы никто не обвинил его в излишней чувствительности, и вместе с тем давало ощущение некой причастности.

Возможно, это было смешно, но, когда Драко держался особняком, наблюдая, как Гарри обходит комнату, как близнецы доводят миссис Уизли, чтобы отвлечь ту от переживаний и забот, как профессор зельеварения тихо разговаривает с Северусом, а Гермиона общается с Грюмом, — Драко ощущал, будто что-то делает. Будто охраняет дорогих ему людей.

Спустя полчаса, благодаря домашним эльфам, в зале появились легкие закуски. У Драко даже не укладывалась в голове мысль, что в такой день можно что-то съесть, и, судя по нетронутым тарелкам, большинство членов Ордена были с ним в этом солидарны.

В разговорах наступило временное затишье — перемена в их странном, но сплоченном кругу. Гермиона отстранилась от своей группы и подошла к Драко.

Она улыбнулась и, ничего не сказав, взяла его за руку. Драко почувствовал тепло, надежность, и был за это благодарен. В последнее время их отношения снова изменились так, как Малфой и не ожидал, но все же был этому рад.

Девушка была права, когда сказала, что наконец поняла. Раньше она тянула его в мир гриффиндорцев, она была настолько неотъемлемой частью этого мира, что не могла представить другую жизнь, и неважно сколько тайн она хранила. Сейчас они оба будто стояли снаружи, заглядывая внутрь и размышляя, нужно ли входить. Оба решили быть частью этого, несмотря на то, что вне этого мира их ждало множество более заманчивых возможностей.

Именно это отделяло их от Северуса — еще одного слизеринца в группе — подумалось Драко. Северуса заставили принять такое решение не так давно, и он без колебаний выбрал Гермиону. За последние недели зельевар четко дал понять, что находится здесь только из-за нее, и, если Гермиона захочет, он снова уйдет.

Драко задумался, может ли он с кем-то сблизиться настолько, чтобы принимать такие решения. Год назад он подумал бы, что это невозможно. Сейчас же он мог с легкостью это представить.

Драко заметил, как Гарри направляется к ним, напряженный, но решительный, и приветственно улыбнулся другу.

— Ты в порядке? — спросил он, и Гарри кивнул.

— Напуган до смерти, — ответил он. — Но в остальном нормально. А ты?

Гриффиндорец понимающе оглядел Драко и Гермиону. Для него эта ночь была целью, ради которой он работал многие годы, но он знал, что для Драко все это значило нечто гораздо большее.

И даже Малфой не знал, что творилось в голове Гермионы, когда она решила сражаться с Пожирателями. Или снова увидеть Люциуса.

— Я хочу с этим покончить, — тихо ответила Гермиона. — Чтобы мы могли наконец зажить так, как хотим.

— Звучит неплохо, — с легкостью согласился Драко. Они знали, что чувствовали друзья — не было смысла говорить об этом вслух. Малфой удовлетворенно отметил, что внес в их воспитание достаточно от Слизерина, чтобы они это понимали.

Затем Драко заметил Дамблдора — медленно, но решительно шагающего в их направлении, и подал Гарри знак.

— Думаю, настало время для воодушевляющей речи, — сказал слизеринец.

— Как же я их ненавижу, — прошептала Гермиона. — Если у вас нет дельных мыслей, я помню речь Генриха V.

Гарри с недоверием посмотрел на подругу.

— Иногда я забываю, насколько ты странная, Гермиона, — сказал он, и троица рассмеялась, радуясь, что могут вместе шутить перед битвой.

Дамблдор поприветствовал всех улыбкой и кивком, но его лицо было мрачным, и Драко задался вопросом: о чем думает сейчас директор, какие воспоминания возникают перед его глазами. Видит ли он собственную битву с Гриндевальдом? Первый Орден? Или вспоминает их детские лица, восхищение на первом курсе перед распределением на факультеты (хотя Драко в этом никогда бы не признался, он восхищался всем) и думает, как же все это так быстро исчезло?

— Гарри, — мягко сказал Дамблдор, указывая в сторону членов Ордена. — Если не против?

— Что не против? — совершенно невинно спросил Гарри, и Драко захотелось одарить друга хорошим подзатыльником.

— Выступить перед войсками, как говорится, — ответил Дамблдор.

Гарри охнул.

— Я? — спросил он, будто это было самое немыслимое в мире, и Драко удивился, неужели Гарри до сих пор не осознал свою роль. — Поговорить с ними? Но вы глава Ордена! Они не захотят меня слушать!

— Возможно, я и официальный глава, — признал с улыбкой Дамблдор, — но следуют они за тобой. Сегодня они не хотят слушать уставшего старика. Они хотят услышать тебя.

— Но... — Гарри выглядел по-настоящему испуганным. — Я понятия не имею, что говорить...

— Еще как имеешь, — вмешался подошедший Рон. — Ты сам не раз это слышал. Повторяй за мной: итак, пришел наш час. Великий час. Час, которого мы все давно ждали…

Что-то в лице Гарри смягчилось, и Гермиона одобрительно улыбнулась. Драко не знал, о чем они говорят, видимо, какие-то гриффиндорские штучки.

Гарри посмотрел на Гермиону, затем на Малфоя. Друзья ободряюще кивнули. Но, видимо, короткий кивок Северуса заставил Гарри решиться.

— Хорошо, — сказал гриффиндорец, и, несмотря на то, что он собрал в кучу все самообладание, было заметно, как он волновался. — Хорошо.

Он откинул волосы со лба, обнажив шрам, и расправил плечи. Затем направился в середину зала.

Казалось, каждый член Ордена ждал этого момента. Кто знает, подумал Драко, возможно, так оно и было. Пока Гарри осматривал комнату, все стихли. Взгляды присутствующих были прикованы к Избранному.

— Сегодня, — медленно начал Гарри, будто говоря самому себе, но ясно и четко, — мы будем сражаться против Волдеморта. Самого опасного волшебника всех времен. Один раз его уже побеждали, когда я был совсем маленьким — в эту самую ночь семнадцать лет назад. Его победили не вы и не я, хотя все считают по-другому.

Он глубоко вдохнул:

— Его остановила моя мать, она спасла всех нас. Она сделала это, потому что он угрожал человеку, которого она любила больше жизни. Она не должна была оказаться в таком положении, как и мы, — он посмотрел на Рона, Драко и Гермиону. — Не должна была нести это бремя. Но это произошло, и она сделала выбор. Она не сдалась и не отступила в сторону, позволив погибать близким людям, она выбрала борьбу. Пусть это и привело к смерти. Я знаю, она бы не пожалела о своем выборе.

Еще один вдох.

— В прошлый раз нас спасла жертва, и празднование победы не имело смысла. Магический мир радовался, что кто-то другой вступил в борьбу и заплатил цену. Много лет волшебники предпочитали закрывать глаза и ждать смельчака, который займет их место — они ждали спасителя, Избранного. Вопреки разуму они верили, что их спасет ребенок, и если цена за это — его мать, что ж, значит, такова судьба.

Гарри замолчал, посмотрел на каждого в зале, чуть дольше задержавшись взглядом на друзьях, но давая понять, что эти слова не только для них.

— Все, но только не вы. Никто не заставлял вас присутствовать сегодня здесь, но вы сделали выбор. Это не ваша судьба, но вы решили выступить против могущественного зла. Вы не позволите кому-то другому жертвовать за вас. Вы будете бороться вместе со мной, и, когда мы убьем Волдеморта — а это произойдет — и произойдет не благодаря судьбе или пророчеству, а потому что вы отказались стоять в стороне, пока за вас сражается кто-то другой.

Он улыбнулся мягко, нерешительно, и от выражения невинности на его лице у Драко замерло дыхание.

— Я рад, что не одинок сегодня. Рад, что вы будете рядом, каждый из вас. Но больше всего я рад тому, что сегодня не будет жертв, не будет матерей или детей, умирающих за нас. В этот раз мы будем бороться вместе. В этот раз мы заслужим победу.

Последовала совершенная тишина, которую затем нарушили радостные крики младших членов Ордена. Драко видел, как Минерва широко улыбается, а глаза Дамблдора светятся гордостью. Северус и Грюм медленно кивали, будто благословляя речь Гарри, а блестевшие на глазах Гермионы слезы наконец скатились по щекам. Драко взял подругу за руку, и, когда она сжала ее в ответ, слизеринец наконец понял — не умом, а сердцем, — что впервые в жизни он находился там, где и хотел.

Это была его битва. Впервые Драко всем сердцем был частью большой семьи, а не просто следовал цели или идеологии.

И даже если сегодня все закончится, если он умрет, он не уйдет, не отвернется. Это его выбор, его путь. С этими людьми он решил идти рядом.

* * *

Ночной воздух был холодным, влажным, обволакивал Гарри, как вторая кожа. Парень осмотрелся. Нет нужды притворяться обеспокоенным, в это время и в этом месте любой бы волновался.

Он ни разу не был в Тинтагеле днем. Если бы Дурсли интересовались достопримечательностями, вряд ли они бы взяли его с собой, так что, у него не было опыта посещения древних руин, в общем, и с Тинтагелем, в частности.

Однако сейчас интуиция поместила замок на вершину списка самых жутких мест, следом за кладбищем Литтл-Хэнглтона. Воспоминание об этом месте наполнило Гарри ужасом: на мгновение он снова увидел зеленую вспышку и услышал шипение: «Убей лишнего».

Поттер взглянул на мрачного Рона: друг стоял по другую сторону маленького самодельного алтаря, волновался, но выглядел не менее решительно, чем Гарри. Уизли знал, что их ожидает и обучился выживанию. Он не был Седриком Диггори. Он даже не был Сириусом.

И Гарри обрадовался, что он сейчас не один. Подавив желание стоять бок о бок, Гарри откашлялся.

«Держитесь сценария, — втолковывал им Грюм, — пока роли не будут отскакивать у вас от зубов даже во сне. Что бы ни случилось, держитесь сценария».

— Думаешь, она придет? — спросил Гарри. В ответ он увидел улыбку — немного напуганную, немного взволнованную, но полную гриффиндорской уверенности.

Несмотря на тренировки, Гарри удивился. Рону удалось по-настоящему улучшить свои навыки. Кто бы мог представить?

— Конечно, — ответил Рон. — Это же Гермиона. Разве она когда-нибудь опаздывала? Думаю, возникли какие-то трудности, пока она тайком выбиралась из дома.

— Да, наверное, — с готовностью согласился Гарри. — В конце концов, она никогда не умела нарушать правила.

Так сложно было сдерживаться и не оглядываться в поисках возможных слушателей, но он бы в любом случае их не нашел, а слишком пристальное внимание покажется странным. Все-таки у Гарри была роль хмурого, погруженного в себя подростка.

Пришлось подавить улыбку. Пора играть.

— Надеюсь, она скоро придет, — проворчал он. — Холодает.

— Ага. Почему нельзя проводить ритуал в Белтейн?.. — недовольно заметил Рон.

Гарри передернул плечами, убеждая себя, что это не из-за волнения. Все из-за холода, а дуэльные мантии под плащами не сильно согревали. Было странно их носить, хотелось переодеться в форму для квиддича.

— Может, зажжем огонь? Приготовим все для ритуала?

Рон пожал плечами.

— Я не против, — согласился он. — Но если что-то пойдет не так, будешь виноват ты. Не хочу испытать на себе гнев Гермионы.

Гарри ухмыльнулся:

— Я виноват в любом случае. Ты же ее знаешь.

Какое же счастье, что не пришлось произносить эти слова, когда Гермиона неизвестно где или мертва.

Ему захотелось почувствовать ее присутствие и даже показалось, что он ощутил легкое прикосновение мысли, мягкое и ободряющее.

Взмахом палочки он зажег огонь под котлом.

«Ну, приступаем», — подумал он.

В этот момент внезапно они ощутили чье-то присутствие. Красные глаза гостя светились торжеством. Волдеморт.

* * *

Мир сжался до единственного, блистательно темного мгновения, и вот он был здесь, на обрыве около Тинтагеля, стоял по правую руку своего милорда. Серебристые волосы развевались на ночном ветру. Холодная маска, которая была его истинным лицом, ласкала щеки и защищала кожу от подступающего мороза.

Люциус Малфой ощутил, как подействовали чары, не позволяющие аппарировать или использовать порт-ключи. Он втянул ночной воздух сквозь зубы и с нежностью погладил палочку. На мгновение он мог вообразить своего любимого питомца рядом — жестокую и мрачную — ее глаза сверкали бы в предвкушении битвы.

— Скоро, милорд, — прошептал он, слова скользили с его губ. — Совсем скоро мы сокрушим тех, кто посмел бросить вам вызов.

Я вырежу твое имя в плоти мира, моя любовь. Я сломаю им кости и сотру их в пыль. Я воздвигну тебе памятник из черепов.

Идиоту Поттеру потребовалось несколько секунд, чтобы заметить их присутствие, и, когда это случилось, его глаза широко раскрылись от удивления. Он ее никогда не заслуживал. Этот псевдогерой и его друзья-плебеи, предатели крови. Он поймет это прежде, чем кончится ночь.

Они создали нечто, отдаленно похожее на алтарь — из камней и веток, жалкий и маленький — он ждал клятв дружбы, которые не суждено было произнести. А Люциус воздвиг бы ей храм.

— Гарри Поттер, — прошептал Темный Лорд, и Поттер побледнел от ужаса. — Мы наконец снова встретились. Признаюсь, я слегка разочарован: как легко ты попал в мою ловушку после стольких попыток тебя сберечь.

Поттер побледнел сильнее, если только это было возможно.

— Ловушка? — прошептал он. — Но как это... Что ты сделал с Гермионой, ублюдок?!

Люциус почувствовал, как остальные Пожиратели смерти приблизились к Поттеру, желая не меньше Малфоя увидеть его поражение, и он жестом приказал им держаться на расстоянии. Не стоит недооценивать противника, даже Поттера. Но их глаза не отрывались от двух жалких мальчишек и смехотворного алтаря.

Скоро, скоро они узнают...

— Совершенно ничего, — прошептал Темный Лорд, откровенно веселясь, и он почти не лгал. — Мне даже не пришлось ее просить. Она сама пришла ко мне — ваша умная грязнокровка — и предложила твою голову на блюдечке. Она жаждала служить мне.

— Лжец! — выкрикнул Уизли. — Гермиона никогда бы так не поступила!

— Если это правда, то где она? — спросил Поттер, храбрясь. — Разве она не была бы с тобой?

Темный Лорд рассмеялся, и Люциус почувствовал жгучую боль в груди. Разве Поттер не прав? Разве не должна она быть с ними?

— Она исчерпала свою пользу, и Люциус ее сломал, — прошептал милорд. — Так же, как и ты, Поттер, исчерпал свою.

— Вообще-то, это не совсем так, милорд.

В этот миг Люциус почувствовал шум в ушах, сердце его забилось быстрее. Неужели мечты ворвались в реальность? Как он мог слышать этот голос здесь и сейчас? Он сошел с ума?

И затем она появилась, в темноте между Уизли и Поттером. Она сбросила мантию-невидимку, ее лицо светилось от огня алтаря.

Она встретилась с ним взглядом. Она была всем, что он потерял: неистовством, красотой, грацией и тьмой, и Люциусу показалось, что его сердце сейчас взорвется.

Как это могло произойти? Как она могла жить и не находиться рядом? Как она могла смотреть на Люциуса, будто не принадлежала ему, будто он не пометил ее, как свою собственность? Как она могла стоять рядом с Поттером?

— Люциус! — зашипел Темный Лорд. — Объяснись!

Но он не мог, даже если от этого зависела бы его жизнь, он не мог оторвать от нее взгляд или заставить себя говорить и двигаться.

Во всем мире существовали только он и Гермиона, его грязнокровка и любовь, женщина, которую он потерял и которая наконец к нему вернулась.

И она улыбнулась.

* * *

Темнота приветствовала Гермиону темными объятиями, как равную себе.

Гермиона четко осознавала присутствие Гарри и Рона, членов Ордена, притаившихся за валунами и в канавах, осознавала ночной воздух и зелье, медленно булькающее на алтаре позади.

Но все это было, как тонкий занавес, скрывающий более глубокую реальность разума.

Она сидела на холодной траве в положении, которое могла сохранять часами, не шевелясь, мантия-невидимка надежно скрывала девушку от мира.

Но внутри шла неустанная работа. Нити, канаты, мосты распадались: Гермиона отделяла основной дворец от крепостной башни. Взмах руки — и книги перелетали с одной полки на другую. Знания, которые понадобятся сегодня, собирались за толстыми стенами личности шпиона.

Испытывая нечто, похожее на боль, она любовалась великолепием своего дворца. Затем прижала руку ладонью к земле, и замок опустился глубоко под землю, скрытый из виду и защищенный от нападений.

Больше она никому не позволит коснуться этой части жизни. Ни Волдеморту, ни Люциусу, ни даже своим соратникам. Сегодня она будет шпионом, жестоким, безжалостным, ожесточенным, но сегодня ночью она никому не позволит запятнать свое будущее и мир, который наконец обрела.

Она улыбнулась и почувствовала, как одежда на ней меняется, превращается в черную драконью кожу и зачарованный шелк. Она почувствовала приятный вес ножен на бедрах и руках, гладкую рукоять палочки-кинжала в руке.

Она была готова.

Взмахом руки Гермиона открыла дверь в башню, еще один взмах — и двери затворились за спиной. Тяжелые затворы из железа и дерева встали на место. Внутри было темно, только сквозь узкие бойницы пробивалась красная дымка. Хотя она знала, как будет выглядеть это место, на секунду она почувствовала волнение.

Книги, драгоценные олицетворения ее знаний и опыта, превратились в оружие. На стенах больше не висели картины и полки. Топоры, мечи, ножи, луки заполняли пространство от пола до потолка, всевозможные виды оружия, предназначение которых — ранить и убивать.

Одновременно Гермиона чувствовала глубокую грусть своей миролюбивой половины и восторг шпиона. Девушка заглушила Гермиону-пацифистку. Оружие взлетело в воздух, окружило ее обещаниями боли и возмездия, шептало кровавые обещания на ухо. Она улыбнулась и выбрала длинную и тонкую рапиру, которая представляла ее умения легилименции.

Охота началась.

Задолго до Гарри и Рона она почувствовала появление врагов, гудящее напряжение магии сжалось до игольного ушка. Внутренний взгляд раскрылся, чтобы охватить ночь битвы.

Вот они стояли. Не менее сотни человек тщательно рассредоточились по всей длине скал, чтобы никто не мог сбежать или броситься в океан. Темный Лорд хотел убить Гарри собственноручно.

Одна часть Гермионы слушала, как Гарри и Рон играют потрясенных подростков, чтобы обмануть Волдеморта, другая часть наблюдала за темными силуэтами, что двигались между Пожирателями смерти, медленно и постепенно продвигаясь вперед.

Но всем своим существом она сосредоточилась на внутреннем круге Пожирателей и двух мужчинах, ведущих его: ее бывшем хозяине и бывшем мучителе.

Лицо Люциуса скрывала белая маска, но она без труда могла его представить: гладкие, словно выточенные скулы и лоб, пронзительные голубые глаза, жестокий и вместе с тем мягкий рот. Гермиона вздрогнула от внезапно нахлынувших воспоминаний. Хотя у главного приспешника Волдеморта было прекрасное лицо, он был не меньшим чудовищем, чем его повелитель.

На мгновение она почувствовала, как внутри поднимается волна ужаса: она, должно быть, сошла с ума, если добровольно решила столкнуться с ними в битве. Почему она не осталась в безопасности, далеко, где их взгляды и прикосновения не могут причинить боли? Как она может выстоять против того, что они с ней сделали?

Но затем девушка вспомнила.

Северус гладит ее по голове. Его улыбка, глаза, темные и непроницаемые для всех, но библиотека мыслей и чувств для нее. Радость Ордена при ее возвращении и готовность помочь Гермионе вернуть свою жизнь. Доверие Драко, его мягкая доверчивая улыбка. Речь Гарри, о, замечательная речь Гарри, озвучившая то, что она всегда знала, но никогда толком не понимала.

Она знала. Это было предначертано. Не потому что так нужно было поступить или потому что она приносила свою жертву.

Это было право Гермионы, она его заслужила. Она никогда не была их рабыней. Никогда не была жертвой. Молчанием и хитростью она победила их. В игре разумов и власти она играла против них, играла, чтобы победить.

Они не смогут ее ранить. Никогда не могли. Она была охотником, а они — добычей.

Эта ночь будет кульминацией всего, что она сделала. Это ее триумф.

Сегодня она соберет свою дань и увидит, как они склонятся перед ней.

— Вообще-то, это не совсем так, милорд, — прошептала она, и буквально ощутила, как по телу Люциуса пробежала дрожь.

Сейчас было подходящее время. Она поднялась с колен и сбросила мантию-невидимку, выпрямилась, словно королева. Она встретилась взглядом с Люциусом, затем с Волдемортом. Она почувствовала невероятную свободу.

Наконец-то.

Затем Гермиона улыбнулась.

* * *

В мгновение ока на темных скалах закишели Пожиратели смерти.

Больше, чем они ожидали, больше, чем не подозрительный предводитель возьмет с собой для подобной операции. Ремус почувствовал глубокую благодарность, что они прислушались к Гермионе и Северусу и приготовились к худшему.

Он поборол желание вытянуть ноги, пока, сжавшись, прятался за холодными валунами. Это был напряженный момент. Если хоть один Пожиратель смерти заметит что-то неладное, они тут же исчезнут, прежде чем Орден успеет пошевелиться.

Они полностью зависели от троицы подростков. Их умение отвлечь Волдеморта и его сторонников решит исход этой битвы. Но все же было невыносимо смотреть, как два мальчика стоят всего в нескольких метрах от самого опасного волшебника столетия.

Но они были не одни. Как только Гермиона внезапно появилась, по рядам Пожирателей пробежал удивленный вздох.

Ремус заметил, как две темные фигуры продвигаются вперед в толпе к внутреннему кругу, пользуясь неожиданным появлением Гермионы. Люпин взмахнул палочкой, и тут же появились антиаппарационные чары Ордена, которые остались незамеченными из-за обилия чар и заклинаний, наложенных ранее Пожирателями.

Еще одним заклинанием он предупредил авроров и членов Ордена, скрывавшихся вдоль скалистой поверхности Тинтагеля и под ней. Ремус выполнил свою часть обязанностей. Теперь остается сидеть и наблюдать.

— Люциус, объяснись! — в ярости потребовал Волдеморт, но Малфой, казалось, был не в состоянии ответить. Как и ожидалось, появление Гермионы вызвало в строю Пожирателей хаос, а главный последователь Темного Лорда слишком отвлекся, чтобы снова собрать их.

Ремус заметил, как ярость исказила лицо Волдеморта, и он не смог подавить дрожь. Он выглядел жутко в лунном свете, походил на ночной кошмар, мощь его магии словно оскверняла воздух вокруг.

Взгляд Люпина метнулся к трем молодым членам Ордена, все еще неподвижно стоявшим перед самым злобным магом. Ремуса переполняло восхищение; он не мог представить, как сам противостоит Волдеморту. Он сомневался, хватило бы у него храбрости. Но у Гарри, Рона и Гермионы были силы. Когда Гермиона наконец заговорила, в ее голосе не было ни следа страха.

— Боюсь, милорд, ответы здесь могу предоставить только я, — сказала она, и Волдеморт сощурился от злости.

— Ты... — прошипел он.

Он поднял палочку, и Гермиона внезапно упала на колени, голова откинулась от силы легилименции Волдеморта. С ее губ сорвался вздох, наполнивший тишину ночи. С носа побежала струйка крови, поразительно алая на бледной коже.

Ремус знал план наизусть, но все равно почувствовал невероятное беспокойство за бывших учеников и нынешних друзей. Что если атака Волдеморта слишком сильна для Гермионы? Что если он разорвет ее разум в клочья, оставив лишь безумие? Что если битва закончится прямо сейчас, и надежда превратится в прах?

Люпин наблюдал и ждал в тишине, объединенный с соратниками в абсурдный миг ожидания. Время словно замерло.

Пожиратели смерти, как море тьмы и белых масок, все еще не догадывались, что их окружают враги. Члены Ордена прятались за трансфигурированными валунами и холмами. Люциус Малфой изумленно наблюдал за развитием событий. Рон и Гарри, не двигаясь, стояли рядом с подругой, словно их присутствие могло придать ей сил.

Волдеморт и Гермиона схлестнулись в безмолвной битве, которая удерживала всех на месте, словно зачарованных. Темный Лорд возвышался над девушкой, она стояла на коленях, чуть подрагивая под напором его невидимой атаки.

Все затихло. Исход казался неизбежным. Затем что-то переменилось.

Гермиона закрыла глаза, лицо расслабилось. Когда она снова открыла глаза, в них появился новый свет, решительный огонь, который пробился через заклинание Волдеморта.

Гермиона опустила голову, плечи девушки напряглись. Она сжала кулаки, передернула плечами, будто сбрасывая невидимые цепи.

Еще ниже опустила голову, словно бык, готовящийся к атаке, и Ремус услышал глухое угрожающее рычание.

Волдеморт прижал ладонь к носу. Когда он поднес руку к глазам, на бледной змеиной коже показалась кровь. Пожиратели смерти изумленно переглядывались.

Гермиона уверенно встала. Она не просто сопротивлялась удару, она брала управление в свои руки.

— Должна признаться, я разочарована, милорд, — ответила она; невероятно, но в ее голосе слышалось легкое удивление. — Я ожидала от вас большего, а не это жалкое усилие.

— Ты... — снова зашипел Волдеморт, но на этот раз в одном слове слышалось удивление, возможно, даже страх.

— Да, — также шепотом ответила она, но волшебники и волшебницы, собравшиеся на скалах, сохраняли такое гробовое молчание, что ее услышали. — Я, Гермиона Грейнджер, грязнокровка, которую ты выкинул, как мусор.

Она глубоко вдохнула, и, будто в ответ, голова Волдеморта склонилась на бок, он зашипел от боли.

— Ты не ожидал меня здесь увидеть, не так ли? Думал, ты сломал меня, оставил на верную смерть своему приспешнику. И все же я выжила. Я здесь, вернулась из мертвых, беру верх над тобой на твоей территории.

Она вызывающе подняла подбородок и впервые встретилась взглядом с Волдемортом. Карие глаза смотрели в красные. Два равных врага. Воздух затрещал от магии. Ремус вдруг понял, что затаил дыхание.

— И позволь кое-что тебе сказать — одну мудрость из другого царства смерти, — сказала Гермиона. Ее голос теперь ясно звенел в холодном ночном воздухе.

Затем она улыбнулась, и Ремус почувствовал глубокое облегчение, что сегодня она будет сражаться на их стороне.

— Ты в полной заднице.