Подмастерье и Некромант (гет)

Гермиона проснулась первой, медленно пробуждаясь ото сна. Впервые за несколько недель она просыпалась не в страхе, перескакивая от ночных кошмаров к бодрствованию с тошнотой, выворачивающей её желудок, и спутанными мыслями. Вместо этого она стала постепенно ощущать тепло и темноту, лежа с закрытыми глазами. Её окутал тонкий аромат специй, а ушей достиг тихий звук дыхания.

Внезапно её пульс участился, а живот сжался.

Она открыла глаза.

* * *

Они лежали на боку, лицом к центру кровати. Её левая и его правая рука тянулись друг к другу, почти касаясь друг друга.

Гермиона втянула в себя воздух и попыталась унять нервное биение сердца. Она могла бы ощутить свой неистовый пульс у себя в горле.

Он был здесь. Он был — слезы подступили к глазам, когда события предыдущего дня с ужасающей четкостью вновь возникли в её сознании.

Азкабан. К тому времени, когда они добрались до камеры С, движения давались ей с трудом. Несмотря на шоколад, который Гарри продолжал совать ей время от времени. Она ощущала такую слабость, что все, чего ей хотелось — прислониться к холодной влажной стене и сползти вниз, на землю. В тесном мраке винтовых лестниц преодоление каждой новой ступеньки превратилось в такую высочайшую пытку, что у неё не было сил даже заплакать.

В тот момент Гермионе пришло в голову, что сейчас одним из счастливых воспоминаний она считала своего старого Боггарта. Эта мысль была настолько нелепой, что разрушила её ступор и помогла подняться по последним ступеням.

А потом у неё уже не было времени, чтобы думать еще о чем-то.

Она сморгнула слезы и посмотрела на лицо спящего Северуса. Всегда худое и костлявое, оно еще больше вытянулось, щеки ввалились, а глаза глубоко запали. Врезающиеся в лоб между бровей морщины на лице, эти глубокие складки, заключающие его рот в скобки.

О, БОЖЕ, каким она обнаружила его в той камере. Безмолвный крик поднялся в её сознании. Видеть его таким, голым, беззащитным, оскверненным, беспомощным, даже зная о том, что происходило с ним раньше, но знать, знать — это не видеть — все её тело напряглось от воспоминаний. Невольно её рука коснулась его руки.

Он открыл глаза. Мгновение Северус смотрел на нее в замешательстве. Затем замер, его тело напряглось, готовое к прыжку, а взгляд сфокусировался, черный и пронзительный, как никогда. Гермиона до боли прикусила губу. Её глаза наполнились слезами, но она не осмеливалась даже моргнуть. Слеза сбежала, скатившись из уголка её правого глаза на подушку. Другая стекла на левую ноздрю.

Северус тихо выдохнул. Вместе со вздохом из его тела исчезло напряжение. Он разглядывал её сверкающими глазами.

Северус неловко шевельнул правой рукой. Нахмурился из-за собственной слабости. Выражение глубокой сосредоточенности появилось на его лице, когда он поднес руку к её лицу, нежно погладив по щеке и носу слегка согнутыми средним и указательным пальцами. Капельница в воздухе над ним следовала за его движениями, словно странный, полупрозрачный буёк.

— Ты же не из-за меня плачешь? — его голос был грубым и хриплым, почти как в первые дни лечения в прошлом году. — Я здесь, Гермиона. Я здесь, — он мучительно закашлялся. — Свободен, я полагаю.

Она энергично кивнула.

— Если и не, — он скривился, скованно потянувшись и бросив сердитый взгляд на капельницу, — совершенно невредим.

Из её глаз потоком хлынули тихие слезы. Он опустил руку к её руке, накрывая ладонью её кулак. Обхватив своими длинными, тонкими пальцами её пальцы, он заставил кулак раскрыться, пока не смог взять её за руку.

Долгое время они лежали в тишине: Гермиона плакала, а Северус держал её за руку.

— Меня там не было, Гермиона. Что бы они ни делали, — в его глазах поселилось безжизненное выражение, оставляя их такими же жесткими и бескомпромиссными, как обсидиан, — они делали это с пустой оболочкой.

Гермиона вздрогнула. Её пальцы переплелись с пальцами Северуса, крепко сжимая их.

— Но, — её голос звучал хрипло от слез и сдерживаемого ужаса, — Но это... это тело и есть ты.

— Сейчас да, — он поймал её взгляд. — Потому что вы с Алиной разбудили меня. Но тогда меня там не было.

Он сдвинул брови. Кожа вокруг его глаз сморщилась, пока сквозь бледную с голубовато-зеленоватым отливом кожу не проступили вены.

Доказательства боли на лице мужа преодолели её эмоциональное потрясение. Гермиона села.

— Поппи оставила кое-что для тебя. Успокоительное и обезболивающее зелье, еще бальзам от ушибов и что-то, — Гермиона сосредоточилась на одеяле, пытаясь разглядеть отдельные ниточки, составляющие ткань, — что-то, чтобы залечить… внутренние разрывы и предотвратить инфекции.

Гермиона быстро встала и двинулась к его стороне кровати, первым взяв обезболивающее зелье. Следя за её движениями, Северус повернулся на спину. Судя по тому, как он сузил глаза, должно быть, в этом положении ему неудобно. Она закусила губу и откупорила пузырек. Прекрасно зная, что лучше не пытаться накормить зельевара лекарством, она поднесла к нему маленькую стеклянную бутылочку, чтобы он смог понюхать. — Это из твоих собственных запасов.

Он кивнул, поджимая губы от усиливающегося дискомфорта.

— Сделай двойную дозу, пожалуйста.

Она сделала. К её удивлению и опасению он также согласился и на успокоительное в тройной дозе.

— Я не наркоман, Гермиона, — прокомментировал он, заметив её сделанный украдкой взгляд. — Но из-за моего образа жизни я, к сожалению, приобрел высокий порог ко многим лекарственным зельям.

Когда она взяла банки с мазями, он покачал головой.

— Если, — он сердито посмотрел на нее, — если бы ты могла помочь мне добраться до ванной, я бы… лучше предпочел сделать это сам.