Барьеры (гет)

(Примечание автора: Внимание! Особенно трепетных и невинных читателей прошу принять во внимание, что в этой главе завелась высокорейтинговая часть, описывающая сцену сексуального характера. Если вам не нравится читать подобное, можете переходить к следующей главе, добравшись до текста, выделенного курсивом; я вас уверяю, вы не потеряете ничего важного для сюжета данного фика.

Тем же храбрым людям, кто решит дочитать главу до конца, замечу, что, исходя из содержания сцены, нужно принять во внимание, что персонажи могут быть немного "не в характере".)

Гермиона просыпается, жмурясь, оглядывается на часы, висящие на стене, и удивленно поднимает брови: стрелка уползла далеко за полдень. В комнате прохладно от пронырливого сквозняка, но приятно пахнет соленым морем и хвоей из дворика за их окнами.

Она поворачивает голову и видит Гарри, лежащего рядом. Черные волосы растрепаннее обычного, очки откинуты в сторону, футболка измята. Но его лицо спокойно и безмятежно, и Гермиона вздыхает облегченно, а потом думает, что даже немного завидует ему.

* * *

Она никому не говорила, что стала плохо спать по ночам. За последние несколько месяцев она едва насчитает с десяток ночей, когда она проспала хотя бы несколько часов подряд. Казалось бы, после победы, после всеобщего облегчения, после такого тяжелого последнего года, изгнания, жизни в палатке, она должна была заснуть и проспать несколько дней кряду. Но правда была в том, что в палатке ей спалось лучше.

Она и сама не могла этого понять, но, просыпаясь среди ночи в комнате Джинни, посапывающей рядом, Гермиона чувствовала, что чего-то не хватает. Возможно, она не могла найти покой от осознания того, что ее родители все еще на другом конце света. Или от того, что нужно было найти в себе смелость вновь вернуться в Хогвартс и закончить последний год. Или от того, что почему-то перспектива отношений с Роном вдруг стала казаться не такой прекрасной. Или от того, что каждый раз, увидев держащихся за руки Гарри и Джинни, она чувствовала, как внутри что-то сворачивается ежом и колет легкие дурацкими ревнивыми иголками.

Но это не меняло тот факт, что каждую ночь она проводила с открытыми глазами, разглядывая потолок и стены комнатки Джинни, или, спустившись в гостиную, находила забытый Артуром в кресле у камина Ежедневный Пророк и перечитывала его несколько раз подряд, от первой и до последней страницы, пока за окном не начинал розоветь рассвет, а потом так же тихо возвращалась в комнату до появления на кухне Молли. Пару раз она сталкивалась с Джорджем на лестнице. Она знала, что он тоже плохо спит по ночам. Вместе со слабостью от недосыпания пришли и апатия, и раздражительность (чаще всего доставалось, как обычно, Рону).

Но это пробуждение, на маленьком греческом острове, встретившем ее сознание мягким шорохом волн, было одним из тех редких случаев, когда она чувствовала себя действительно отдохнувшей. И Гермиона поняла, что причина этому — ее друг, спящий рядом.

Вчера ему удалось впихнуть в нее суп, и какие-то фрукты, и даже хлеб с сыром, а после такого пира Гермиона почти смирилась с мыслью, что за книги возвращаться ей не хочется. Гарри, словно поняв ее мысли, прилег рядом и стал рассказывать какую-то забавную историю, случившуюся во время одной из тренировок по квиддичу. А Гермиона рассказала о том, как не любила физкультуру в маггловской школе и как воевала с учительницей. Ей нравилось наблюдать за тем, как Гарри улыбался ее словам, как блестели его усталые глаза, как его взгляд, упрямый, такой серьезный, скользил по ее лицу, по ее плечам, снова возвращался к ее глазам и задерживался на губах. Она знала, чего он хочет, знала, но не решалась позволить ему взять это. Она поняла это еще той ночью у Джонсонов, или, возможно, еще раньше, когда встречалась с ним взглядом поверх плеча Рона или Джинни. Или еще раньше, декабрьской ночью, после, когда они уже засыпали, тяжело дыша и прижавшись друг к другу, и она думала, что это все равно все изменило, все равно... А, возможно, еще раньше, когда она ловила на себе его взгляд в душной аудитории во время лекции по истории магии. И теперь ей так хотелось, чтобы он вдруг откинул эту аккуратность и осторожность, сделал сам этот шаг вперед, поцеловал, обнял, прикоснулся к ее телу. Но Гарри просто лежал рядом, улыбался, смотрел на нее, на ее губы, и слушал очередной рассказ.

Гермиона тогда сама не заметила, как заснула.

Но она проснулась где-то на рассвете, чтобы накинуть на плечи одеяло, а потом снова закрыла глаза и услышала самый успокаивающий звук на свете: дыхание Гарри, лежащего рядом. И поняла, чего ей так не хватало все эти месяцы.

* * *

Она смотрит на него с улыбкой, едва сдерживаясь, чтобы не протянуть руку и не погладить его по взъерошенной макушке. Но Гарри начинает шевелиться, вздыхает, открывает глаза, слепо моргает, потягивается.

Увидев ее лицо, так близко, улыбается. Гермиона замечает, что его взгляд остался серьезным, изучающим, и у нее перехватывает дыхание. Неужели это желание, внезапное, отчаянное, способен породить всего лишь его взгляд?

— Как ты? — облизнув губы, хрипло говорит Гарри.

— Ты спрашиваешь так, словно я больна, — неловко улыбнувшись, отвечает Гермиона.

— Ты выглядела неважно в последнее время, — замечает Гарри, и снова, снова его взгляд опускается к ее губам.

Гермиона понимает, что не дышит. С трудом, ей удается ответить:

— Еда и хороший сон делают чудеса.

— Ммм, — тянет Гарри. Приподнявшись на одном локте, он усмехается: — Не только, Гермиона, не только.

Она вздрагивает, когда его рука ложится на ее коленку.

* * *

Декабрь 1997 г.

— Мерлинова борода, что с тобой?! — в ужасе воскликнул Гарри, подскакивая из-за стола при виде Гермионы, ввалившейся в палатку.

Ответить девушка не смогла. Ее одежда была мокрой до последней нитки, с волос стекала вода, а кожа была такой бледной, что Гарри на секунду подумалось, будто ее лицо успел покрыть иней. Откинув глупые мысли, он подскочил к подруге и накинул на ее плечи одеяло. Гермиону била крупная дрожь.

— Что случилось? — повторил он, и девушка, судорожно вздохнув, прохрипела:

— Я уп-п-пала в реку. Хотела н-н-набрать воды, п-п-поскользнулась...

— Гермиона... — протянул Гарри, оглядываясь вокруг. — Тебе нужно согреться. Выбирайся из этой одежды, я поставлю чайник. Где твоя палочка?

— Н-н-не знаю... — стуча зубами, ответила Гермиона, стягивая с себя одеяло. — Я ее выронила, в темноте не смогла найти...

Ее дрожащие руки теребили застежку кофты, онемевшие пальцы никак не желали подчиняться воле хозяйки. Гарри отвел ее руки, расстегнул кофту, стянул тяжелую, ледяную одежку.

— Я пойду поищу твою палочку. Попытайся согреться.

Гермиона рассеянно кивнула и скрылась за шторой в своем уголке. Гарри, вздохнув, натянул свой свитер и вышел на улицу. Декабрьская ночь выдалась довольно суровой, под ногами скрипел свежий снег. Рядом, за овражком, тихо шумели адски холодные воды речки. Гарри произнес «люмос» и направился в сторону спуска. Ведро, выпавшее из рук Гермионы, он нашел быстро. Палочку в такой темноте, даже с люмосом, он разглядеть не смог, поэтому прибег к старому доброму «акцио».

Тепло палатки было приятным, успокаивающим. На столе лежали полупустые склянки с зельями (по бледно-розовым каплям Гарри догадался, что это противопростудное). Гарри налил воды в чайник, подобрал мокрый свитер Гермионы, накинул его на спинку стула, придвинул их ближе к плитке. Собрал со своей кровати и койки Рона все одеяла и повернулся к закутку, занимаемому подругой.

— Гермиона.

— Я тут, — слабо отозвалась девушка. Гарри услышал дрожь в ее голосе.

Он откинул в сторону штору, разделяющую их и замер. Гермиона с трудом стягивала с себя прилипшую к мокрому телу футболку и стояла, повернувшись спиной к Гарри, в одном лишь белье.

— Извини, — пробормотал Гарри и дал задний ход, но девушка, обернувшись, только слабо мотнула головой.

— Помоги. Не могу расстегнуть, пальцы онемели.

Сглотнув, Гарри нервно кивнул. Свалив охапку одеял на кровать, он подошел ближе и прикоснулся к бледной ледяной спине Гермионы. Если она и вздрогнула от его прикосновения, то разобрать это из-за крупной дрожи было невозможно. Гарри, почти не сломав голову, расстегнул застежку на лифчике, и Гермиона с каким-то облегчением вздохнула. Она откинула лифчик в сторону, в кипу остальной промокшей одежды, и протянула:

— Спасибо. Ты не представляешь, с каким трудом я развязывала шнурки на ботинках...

Гарри хотел закрыть глаза, отвернуться, возможно, выйти, но он был всего лишь семнадцатилетним парнем. Все семнадцатилетние парни реагируют на обнаженную женскую грудь одинаково: они возбуждаются. Грудь Гермионы не была исключением: небольшая, аккуратная, с дерзкими розовыми сосками, — ее хотелось накрыть ладонью, сжать, прикоснуться губами, пробежаться кончиком языка и слегка прикусить этот своенравный, торчащий от холода сосок...

Гарри беззвучно простонал, когда Гермиона и ее грудь скрылись от его взора под кипой одеял. Она замерла, свернулась в клубок, обхватив колени, но дрожь не проходила.

— Не могу согреться, — пробормотала девушка, пытаясь еще крепче обхватить себя руками. — Все кажется ледяным...

Она подняла на него свои глаза и, будто откинув прочь секундное замешательство, прошептала:

— Иди сюда.

До Гарри дошло не сразу.

— Что? — нервно переспросил он.

— Элементарный способ выживания при переохлаждении, Гарри, — закатила глаза Гермиона. — Согреть одно тело лучше всего может другое тело своим теплом.

И она приподняла краешек своих одеял. Гарри снова сглотнул. Согреть Гермиону. Просто спасти свою лучшую подругу от переохлаждения. Просто поделиться своим теплом. Лечь рядом, возможно, обнять. Все просто.

Нет, не просто. Лечь рядом с ней, обнаженной Гермионой, и обнять обнаженную Гермиону — это все тянуло по меньшей мере на катастрофу. Или на одну из его ночных неуправляемых фантазий, о которых он не посмел бы рассказать ни единой живой душе, потому что фантазировать о Гермионе, своей лучшей подруге, соратнице, почти сестре, — по меньшей мере неправильно. Но он уже возбудился от одного только вида ее груди. Что же будет с ним, если эта грудь, этот белый мягкий живот, эти округлые бедра и тонкие руки прижмутся к нему в ожидании тепла?

Катастрофа, не меньше, — заключил Гарри, стягивая с себя свитер. Гермиона смотрела на него выжидающе, с плохо скрываемым интересом, и Гарри задумался: румянец на ее щеках был от подступающего жара или от реакции на его обнажение?

За свитером последовала футболка, носки, и, не дождавшись протестов со стороны Гермионы, Гарри скинул джинсы.

Он скользнул под одеяла и запоздало понял, что походные кровати были очень узкими, потому что сразу Гермиона, ее дрожащее холодное тело, оказалась прижатой к нему, и Гарри не оставалось ничего другого, кроме как сцепить зубы и надеяться, что при Гермионе останется ее такт, и она ничего не скажет о его явном возбуждении (не заметить которое она просто не могла). Но девушка только поудобнее устроилась рядом, обвив руками его грудь, прижавшись животом к его боку и обвив ногами его бедра. Ее до сих пор била крупная дрожь, но Гарри уже догадывался, что, возможно, причиной этому была скорее нервозность от их близости. Она молчала, только тяжело дышала где-то совсем рядом с его шеей, потихоньку расслабляясь, и Гарри осмелел настолько, что позволил себе обнять ее, еще крепче прижав к себе, отдавая все тепло своего тела ее хрупкой дрожащей фигурке.

Эта тишина была настолько успокаивающей, что Гарри прикрыл глаза и начал дремать. Его ладонь лениво поглаживала девичью спину, время от времени опускаясь слишком близко к условной запретной лини, хотя Гарри уже всерьез начал задумываться о том, существовали ли когда-нибудь эти линии, раз Гермиона так запросто позволила ему лечь с ней рядом. Его ладонь плавно очертила ее плечо, задержалась на мгновение на лопатке и снова медленно поползла вниз, вдоль позвоночника, в этот раз назначив условной границей линию ее белья. Но Гарри был сбит с толку, когда его пальцы не наткнулись ни на какую преграду в виде резинки трусиков. Замерев на мгновение, его ладонь нерешительно двинулась еще ниже, достигнув волнующего изгиба ее обнаженных ягодиц.

«Когда она успела снять ВСЕ?» — пронеслась паническая мысль в голове Гарри, а потом он понял, что от абсолютного, непростительного, трагически-катастрофического интима их разделяет всего лишь тонкая ткань его собственных трусов. «Мерлиновы панталоны, и как только меня угораздило оказаться в такой ситуации?!»

Действительно, ситуация была более чем странная: он впервые в жизни лежал в постели с симпатичной, умной, обаятельной и, что важно, совершенно обнаженной девушкой, с ладонью поверх ее аккуратной ягодицы, но она была его лучшей подругой, соратницей и на данный момент самым близким человеком на свете. Но даже это не спасло его от возбуждения: бешеного, невыносимо-прекрасного, исступленного желания. Каждой клеточкой тела он чувствовал ее обнаженную голую близость, ощущал, как горит его собственная кожа под тяжестью ее бедер, как прелестны ее маленькие вздернутые соски, прижатые к его груди. Интересно, как они будут чувствоваться под его ладонью? Как она будет стонать, когда он накроет их своим языком...

«Стоп, Поттер! Прекрати думать о том, что бы ты сейчас с удовольствием сделал со своей лучшей подругой!»

Ему нужно выбираться их этого искусительного плена, нужно отвлечься, возможно, попробовать найти что-нибудь полезное в книгах, или приготовить ужин, или спрятаться в ванной, оградиться заглушающими чарами и самостоятельно успокоить свою голодную бунтующую плоть.

Он с ужасом понял, что до сих пор держит руку на ягодице Гермионы. «Наверное, она молчит, потому что давно заснула. Поттер, это, мягко говоря, низко, пользоваться ситуацией, когда твоя подруга спит...», — мысленно отчитал себя Гарри, с неохотой убирая руку.

— Ммм... — протянула Гермиона где-то у его шеи, — не стоило. Это было очень приятно, если честно...

— Ты не спишь? — с нервной хрипотцой отозвался Гарри.

— Нет, — Гермиона потянулась и каким-то образом прижалась к нему еще плотнее. — Мне было интересно, что ты будешь делать дальше.

Гарри замер. Потом осторожно попытался отстраниться хоть на миллиметр, и Гермиона подняла голову с легким недоумением в глазах.

— Думаю, это плохая идея... — заметил Гарри.

— Почему? — тихо отозвалась Гермиона. — У меня создалось впечатление, что тебе нравится эта ситуация, — добавила она, опустив глаза, но ее бедро поднялось чуть выше и коснулось его возбужденного члена, слава Мерлину, все еще прикрытого тканью трусов.

— Поэтому это плохая идея, — прохрипел Гарри в ответ на ее неловкое действие. — Мне слишком сильно нравится эта ситуация, но это очень мучительно просто лежать рядом с тобой, не смея больше ничего сделать.

Тишина заволокла все вокруг. Тяжелая, липкая и противная, тишина ожидания словно легла сверху на его грудь и не давала сделать нормальный вдох. Гарри открыл глаза и встретился с серьезными карими глазами своей лучшей подруги. Он ожидал увидеть в них испуг, осуждение или отвращение, но был несколько озадачен, разглядев лишь любопытство и легкое изумление.

— Почему ты решил, что ты ничего не можешь делать? — мягко спросила Гермиона. — Гарри, неужели тебе недостаточно большего намека, чем разрешение присоединиться ко мне в этой постели? Ты думаешь, я не догадывалась, к чему это может привести, когда раздевалась перед тобой, когда ждала, пока ты решишься лечь рядом?

— Я думал... — Гарри замер, потом продолжил, — что это только для того, чтобы ты согрелась...

Уголки губ Гермионы поднялись в хитрой улыбке, от которой желудок Гарри, казалось, выполнил финт Вронски. И это было отнюдь не неприятное ощущение.

— Я решила убить двух зайцев одновременно... — тем временем шепнула Гермиона.

И Гарри с каким-то завороженным, трепетным ожиданием следил, как ее лицо становится ближе, как ее дыхание ощущается на его щеке, и отстраненно заметил, что его тело так же тянется навстречу. Они поцеловались. Первый поцелуй — просто прикосновение губ. Со вторым — их губы приоткрылись, к третьему поцелую Гарри осмелел настолько, что провел кончиком языка по ее губам. Целовать Гермиону было странно, внезапно и неожиданно, но, к его облегчению, Гарри не ощутил неправильности ситуации. Все было до смешного естественно и нормально.

Скоро они пытались урвать драгоценный кислород между рваными, яростными поцелуями. Гарри перевернулся и, оказавшись сверху и обхватив ее голову своими руками, снова атаковал ее рот.

Сбитое дыхание остановило их.

— Надеюсь, ты не падала в речку только для того, чтобы заманить меня в свою кровать? — тяжело дыша, спросил Гарри, и Гермиона только засмеялась в ответ.

— О, Гарри, честно, ты думаешь, я не придумала бы более изящного способа? — она хмыкнула. — Просто, я воспользовалась обстоятельствами и чуть-чуть подыграла.

— Чуть-чуть подыграла... — повторил Гарри и криво усмехнулся. — Знаешь, никогда не ожидал от тебя такого коварства, Гермиона Грейнджер.

— У меня еще много сюрпризов, Гарри Поттер, — отозвалась она, и ее маленькие пальчики потянулись к резинке его трусов.

Гарри резко вздохнул, когда она прикоснулась к его члену, и снова взглянул в ее глаза.

— Почему? Почему сейчас? — резко спросил он, зная, что Гермиона поймет сразу, что он имеет в виду.

— Почему нет? — прошептала она, пока ее пальцы скользили по его напряженной плоти, и Гарри уцепился за ее слова как за единые признаки реальности в этом сладком сумасшествии. — Гарри, возможно, завтра мы умрем. Возможно, через день, неделю или месяц нас не станет. Я хочу испытать это с человеком, которому доверяю больше всех на свете. С тем, кого люблю, кем дорожу. Гарри, ты понимаешь, что я имею в виду?

Гарри кивнул и снова напал на ее губы. Его рука скользнула по ее шее, к ключицам и, наконец, опустилась к вожделенному: ее грудь была мягкая, теплая, сосок приятно колол ладонь, и Гарри сжал ее, чуть-чуть. Гермиона протяжно застонала в его рот. Ее пальцы, наконец, стянули с него трусы, и Гарри отшвырнул их прочь, и, наконец, устроился между ее ног, с удовлетворением ощущая, как ее бедра обхватили его, как ее руки накрыли его ягодицы, прижали его сильнее, ближе, невозможно крепко, и его член слепо скользил вдоль влажных мягких складок ее горячего центра.

Они застонали одновременно, их поцелуи стали снова рваными, голодными, а их бедра сами нашли какой-то свой бессмысленный ритм возбуждения. Гарри где-то в полумраке сознания успел удивиться, как инстинктивно он сам догадывается, что нужно делать, как двигаться, и, видимо, делал все правильно, если получал в ответ от Гермионы сбитые стоны, вскрики и невнятное бормотание его собственного имени.

Он понял, что хочет услышать ее, хочет, чтобы она кричала его имя, изгибаясь и задыхаясь от безумия подступившего наслаждения, хочет обладать ее разумом сейчас, в эту минуту, и он позволил своим пальцам скользнуть ниже, осторожно лаская ее влажные складки, изучая ее там, где никто никогда не смел дотронуться, кроме ее самой, и эта эксклюзивность, это первобытное ощущение победы над остальными самцами овладело его разумом, когда он ввел в нее свой палец, изощренно медленно, и она открыла невидящие глаза, из ее рта вырвался протяжный и хриплый стон, окончившийся «Гарри» в придыхании.

Гарри склонился к ее лицу, обхватил ее голову другой рукой и прошептал:

— Громче, Гермиона. Я хочу тебя слышать. Скажи это громче.

И снова задвигал пальцем внутри нее, и она снова застонала, повторяя «Гарри!», и снова, и снова, пока ее шепот не перешел в крик, а крик не окончился стоном, который Гарри заглушил своими губами. Он убрал руку, и некоторое время просто целовал ее, раскрасневшуюся, задыхающуюся.

— Гарри, — слабо повторила она, когда он отстранился и с интересом рассматривал ее лицо. — Гарри, я никогда... никогда еще...

Он кивнул, снова поцеловал ее губы, щеки, мочку уха. Гермиона, наконец, пришла в себя. Ее руки снова ожили, стали перебирать его волосы, гладить плечи, потом они оказались на животе, с присущим их хозяйке любопытством изучая его тело. Гарри напрягся, когда ее пальцы снова дотронулись до его плоти, и поднял голову, чтобы встретиться с ее глазами.

— До конца, Поттер, — серьезно сказала она, но ее голос чуть подрагивал, хотя Гарри точно знал, что она решительна в своем намерении. И он не посмел в этом усомниться. Ему самому казалось, что отступить теперь он не в состоянии.

Сначала она снова задрожала всем телом, а когда он резко двинулся вперед, вскрикнула и закрыла глаза. Но когда он снова начал двигаться, медленно, томительно, она расслабилась, ее кулачки на его плечах расправились и мягкими ладонями скользнули вниз, прижимая его ближе. Гарри настороженно смотрел на ее лицо: глаза зажмурены, нижняя губа закушена, — это выражение было совсем не похоже на то, которое он видел на ее лице несколько минут назад, когда она подчинилась магии его прикосновений. Сейчас он был почти уверен, что она чувствует дискомфорт, знал, что этот первый раз не окажется для нее и в половину так же приятен, как для него, и сию же минуту ему захотелось попросить у нее прощения за это.

Но Гермиона, словно предчувствовав это, открыла глаза, коротко мотнула головой и поцеловала, открыто, жадно, и обнаружила, как его язык двигался в такт ритму его тела.

Словно получив поощрение, Гарри поднял ее бедра, и она скрестила лодыжки над его поясницей, встречая каждое его наступление движением бедер. Новые ощущения заставили его застонать еще громче и двигаться быстрее, пытаясь нагнать подступающее, собирающееся внутри, внизу живота, наслаждение.

Их движения стали резкими, ритм сбился, Гермиона слышала, как Гарри повторял ее имя в стонах, вскриках, она ощущала, как сжимались его пальцы на ее бедрах, и еще несколько резких движений, и она зашептала что-то, потом вскрикнула и, наконец, вдруг совершенно внезапно ощутила ослепляющий купол абсолютного безумного удовлетворения, накрывающий нее. Отстраненно она слышала низкий стон Гарри где-то рядом с ее ухом, слышала его громкое дыхание, тяжесть его тела, но все вокруг превратилось в белый шум.

Она пришла в себя, когда Гарри сделал движение, чтобы скатиться с нее, но она запротестовала, прижимая его еще сильнее, обхватывая его ногами:

— Нет, Гарри, еще нет... — прошептала она, и он слабо кивнул и опустил голову на ее плечо.

Где-то среди ночи Гарри проснулся от непривычного ощущения, что кто-то двигается совсем рядом. Он приподнял голову и увидел, что Гермиона всего лишь перевернулась на другой бок. Вздохнув, Гарри тоже повернулся, прижался животом к ее спине и натянул сползшие одеяла на плечи. Гермиона снова зашевелилась, обернулась, сонно прошептала:

— Гарри?

— Все в порядке, — шепнул он. Его рука скользнула по ее плечу, опустилась к груди. Его ладонь прижалась к ее животу, теплому, мягкому, и он почувствовал, как Гермиона снова расслабилась в его руках от его прикосновения.

— Гермиона, — тихо позвал он, почти не надеясь, что она отзовется, уверенный, что она снова провалилась в сон. Но девушка отозвалась глухим:

— Ммм?

— Пообещай мне кое-что, — прошептал у ее уха Гарри, — обещай, что не исчезнешь утром. Что я проснусь, а ты будешь рядом, тут же.

На секунду что-то паническое поднялось из потаенных глубин его сознания. Безумный страх, что и ее, его Гермиону, отнимут у него. Что она уйдет сама, покинет его, вспомнив о Роне, или что Рон сам вернется и заберет ее. Что он снова останется один, без всякого смысла к жизни. Что ему будет проще умереть, чем вступать в схватку в Вольдемортом.

Словно почувствовав его страхи, Гермиона мягко улыбнулась, накрыв его ладонь на животе своей собственной.

— Я не собираюсь никуда уходить, Гарри, — тихо сказала она. — Я всегда буду рядом. А теперь отдохни.

И Гарри расслабился. Поцеловал ее плечо, поглаживая ее живот, и скоро погрузился в спокойный белый сон.