Девушка и Снейп (гет)

Утро следующего дня было на удивление солнечным. В расписании первым уроком значились заклинания, вторым — зельеварение — дополнительный повод для радости и грусти.

После первого урока я выкроила время на то, чтобы подойти к окну и ненадолго окунуться в солнечное утро, прежде чем сойти в подземелья Хогвартса. Я нежилась на солнце, словно котенок, подставляла лицо теплым, ярким лучам и, зажмурившись, пыталась воскресить в памяти сон, посетивший меня под утро — будто среди зимы растаял снег и расцвели примулы. Наконец, мне удалось вспомнить и удержать перед внутренним взором эту картину — зеленые поляны, пестрящие цветами, ликующе-радостный свет солнца и пенье соловьев. Я была ещё вся во власти сладкой иллюзии, когда подошедшая Мэри тронула меня за плечо и напомнила, что пора идти.

После урока профессор Снейп сказал мне задержаться в классе. Как только подземелье покинул последний из учащихся, Снейп жестом велел подойти. Я послушно приблизилась к учительскому столу.

— Вы очень похудели, Мэй.

— Да, сэр, — сдержанно отвечала я, так как не знала, чего мне ожидать.

— Вы плохо едите, — эти слова прозвучали полувопросительно, полуутвердительно.

— Я стараюсь, сэр, но у меня нет аппетита.

— А сейчас Вы голодны?

— Не знаю, сэр. Может быть.

Этот странный допрос смущал меня, поэтому я отвечала по возможности кратко. Снейп некоторое время разглядывал свои руки, лежавшие поверх стола, а затем пристально посмотрел мне в глаза.

— Так может, Вы не откажетесь попить со мной чаю?

Меня нельзя назвать недогадливой, но я не сразу поняла, что означают эти слова, а когда поняла, мне захотелось что есть силы обнять профессора, и только стоящий между нами стол, да мамино воспитание спасли Снейпа от бурных проявлений девичей радости. Душевная тягость, неизменно сопровождавшая меня в последние дни, враз улетучилась, и ясный, солнечный май засиял в моем сердце.

— Да, сэр! Конечно же, не откажусь. Я так по Вам соскучилась!

Его лицо обычно столь суровое, немного смягчилось. Мне даже показалось, что сейчас я впервые увижу его улыбку, но — нет, не случилось. Профессор помолчал немного, взвешивая слова:

— Я сожалел о собеседнике, которого потерял в Вашем лице, мисс Мэй. Пожалуй, почти никто не слушал меня так внимательно.

Снейп поднялся из-за стола и сделал приглашающий жест.

— Пойдемте со мной, мисс.

В тот день мне довелось понять, что «идти как по воздуху» — не просто красивая метафора. Пока я шла за ним по подземным комнатам, соловьи пели в душе моей, и ноги едва касались пола.

Снейп привел меня в небольшую комнату со сводчатым потолком, в которой ярко пылал камин, и усадил за стол, поближе к огню. Пока Снейп разливал чай, я осторожно осмотрелась. Думаю, что прежде никому из учащихся не удавалось попасть в его личные комнаты, но та, в которой я находилась, немного могла сказать своем владельце. Два закрытых шкафа, вероятно, с компонентами, а может и с книгами, стол, два кресла, старомодный пузатый комод, на котором красовалась чугунная подставка для чайника, и самый обычный ковер на полу — вот все, что в ней было.

— Извольте съесть все до кусочка, — сказал мой вновь обретенный друг, ставя на стол яблочный пирог, — и считайте это наказанием за Ваш отказ от дома Слизерин в пользу Хаффлпаффа.

— Такое наказание равносильно награде, — улыбнулась я.

Снейп опустился в кресло, стоящее против моего.

— Как Вас приняли в новом Доме?

— Так хорошо, что мне даже неловко. Многие были очень добры ко мне, особенно в первые дни. А мои соседки по комнате…

— Кто они? — перебил Снейп.

— Мэри Бриггс, Диана Эшби и Кэтрин Уилкинсон.

— Не самые большие дурочки, — любезно прокомментировал мой собеседник. Так что они?

— Мне кажется, они хотят со мной подружиться.

— А Вы?

— А я… Не знаю, сэр. Я как-то не готова заводить с кем-нибудь дружбу. Знаете, за несколько лет я привыкла к тому, что у меня есть семья, есть Хельга, а больше никого и не надо.

«Кроме Вас, разумеется», — мысленно добавила я.

— А Вам не приходило в голову, что Ваши недавние страдания не были бы столь жестокими, если бы у Вас были другие подруги, кроме мисс Мейси? Тот, кто заключает всю свою жизнь в другом человеке, рискует в случае его смерти остаться в полном одиночестве, на развалинах своего прежнего мира. Может, Вам не стоит отвергать симпатии соучениц? В Вашем возрасте быть одной — ненормально.

«Но ведь Вы, по всей видимости, одиноки и прекрасно с этим справляетесь!» — хотела возразить я, однако промолчала, понимая, что это может быть расценено как дерзость. Но Снейп, как видно, прочел все по моему взгляду.

— Я — другое дело, мисс. А у Вас ещё вся жизнь впереди.

«А разве у Вас позади?» — невольно подумала я, но от расспросов воздержалась.

— Меньше слов, больше дела, — поднос с пирогом придвинулся к моей чашке. — Ешьте, и если Ваш интерес к моему предмету не угас, я расскажу Вам о том, что недавно обсуждалось в Гильдии Зельеваров.

Я с аппетитом жевала пирог и слушала, как Снейп рассуждает о бертизме, новомодном течении, названном по имени основателя — Саймона Берта, и предполагающем изготовление так называемых простейших зелий альтернативным путем. Странно… Почти каждое слово его рассказа врезалось мне в память, но я так и не смогла уловить главного: был ли он сторонником этого течения или, наоборот, непримиримым противником. Только одно объяснение приходит мне на ум — я слишком внимательно смотрела на профессора Зелий, поэтому сама интонация рассказа ускользнула от меня.

Наконец, чай был допит, пирог — съеден, а пространное повествование подошло к завершению.

— Мисс Мэй, на сегодня я вынужден попрощаться с Вами, — сказал Снейп, вставая. — Но я надеюсь, что Вы придете навестить меня во вторник, в шесть часов вечера.

— Конечно, я приду.

Скажу сразу, что совместные чаепития, подобные этому, вошли у нас в традицию. Не сразу, конечно. В январе я получила лишь два приглашения, зато в феврале — уже пять. Сперва я больше слушала, нежели чем говорила, но постепенно профессор стал проявлять интерес и к моим увлечениям. Не единожды он со вниманием слушал мои рассуждения о непревзойденной образности арабских стихов и красотах английской литературы. В последнем вопросе Снейп, к моему большому удивлению, оказался вовсе не несведущим. Диккенс, Шекспир, Честертон и даже Конан-Дойл были для него такими же давними друзьями, как и для меня. Напрашивалось подозрение, что и в его семье был человек из неволшебной среды, но кто — я не осмеливалась спрашивать.

Постепенно я настолько осмелела и разговорилась, что как-то незаметно начала рассказывать и о своей семье: про поездки с папой на море, семейные шутки, особенные словечки, любимые истории, забавные традиции и нежные переливы арфы, под которые прошло моё детство (папа очень любил струнную музыку!) — словом, обо всем, что составляет неповторимую семейную атмосферу. Я заметила, что во время подобных разговоров профессор время от времени тянет себя за воротничок, как будто пытается избавиться от чего-то неприятного, но он ни разу не остановил меня, а я не решилась дать понять, что заметила этот жест.

Однажды я даже захватила с собой несколько колдографий папы, мамы и маленькой Джулии. Снейп пересмотрел их все, и на какое-то время задержал в руках колдографию мамы.

— Как же, помню, — сказал он задумчиво. — Джейн Стаффорд, такая красивая, сильная и независимая девушка. Одна из лучших учениц параллели. Она училась на седьмом курсе, когда я был еще на первом.

— Она и сейчас красивая и сильная. Только уже не такая независимая, ей ведь не обойтись без папы. Чудо еще, что у меня вообще есть младшая сестра. Чудо и папин подвиг. Он тогда на год забросил работу, был только с мамой, буквально носил ее на руках, дышал с ней одним дыханием. А когда мама засыпала, сразу же подзывал меня, чтобы я не чувствовала себя брошенной. Как он выдержал этот год? Как не сошел с ума без любимой работы? Я спрашивала его об этом, и он сказал, чтобы я не брала в голову, и что ему не было так трудно, как я себе воображаю.

Снейп вернул мне колдографию.

— Сдается мне, что у Вас очень хорошая, дружная семья, которой можно только позавидовать.

— Можно я спрошу? — произнесла я еле слышным шепотом.

— Мисс Мэй, — начал было Снейп, — у меня есть резоны остерегаться Ваших вопросов.

Но перехватив мой смиренный, умоляющий взгляд, добавил:

— Что с Вами делать? Задавайте.

— Как же Ваша семья, сэр? Вы никогда и ничего о ней не говорили.

— Моих родителей давно нет в живых. И, боюсь, я не могу похвастаться таким же количеством светлых семейных воспоминаний, как Вы.

И Снейп переменил тему, давая понять, что не стоит длить расспросы.

Итак, моя жизнь стала гораздо более спокойной и радостной. Теперь мне было чего ждать, было, с кем поделиться мыслями, и, если честно, порой Снейп слушал меня внимательнее Хельги. Не единожды меня называли несмышленым ребенком и книжным червячком, укоряли в том, что я знаю жизнь только по книгам, однако я чувствовала, что мои рассуждения для него, хоть порой и забавны, но все-таки небезынтересны. Я вполне освоилась со своим суровым другом и перестала его бояться. Его резкость уже не могла смутить меня; на неё я отвечала то молчанием, а то и приветливой улыбкой.

Но вернемся ненадолго к первому чаепитию, а точнее, к его последствиям. Поднявшись в свою комнату, я сразу же подверглась совместной атаке Дианы и Кэт. Они хотели во чтоб это ни стало узнать, почему профессор Снейп задержал меня так надолго. Лгать мне не хотелось, сказать правду было нельзя. В конце концов, я ответила, что сегодня имел место уникальный случай: профессор согласился дать персональную консультацию, так как после Хогвартса я подаю документы на поступление в Стокгольмский университет. Этот университет и вправду был для меня заветной мечтой, но намного раньше.

Девушки уже имели возможность убедиться, что на уроках зельеварения я практически не испытываю затруднений. Откуда ж им было знать, что для Стокгольма нужно намного больше, чем усердие, собранность и хорошая память? Они вроде бы поверили, успокоились и переключились на обсуждение последних школьных новостей. Помня совет профессора Снейпа, я села с ними рядом. Из-за переживаний последних дней я совсем выпала из реальной жизни, поэтому слушала с интересом. Или, скажем так, почти с интересом — мысли то и дело отбегали обратно в подземелье. Но и некоторая отстранённость не помешала мне заметить, что о своих соседках я судила поверхностно.

Так, раньше я не замечала, что Диана обладает удивительным талантом видеть комичные стороны любого, даже незначительного, происшествия, и умеет рассказывать о своих наблюдениях живо и интересно. Не раз я невольно улыбнулась, слушая, как она прохаживается в адрес парней со своего факультета. Кэтрин — пухленькая, румяная, смешливая, была менее остроумна, но гораздо более добродушна. Часто её слова смягчали саркастичные сентенции Дианы. Кажется, обе подруги порадовались моему вниманию к их беседе.

— Джоанна, — обратилась ко мне Диана Эшби, — ты только не обижайся, но твои волосы подстрижены ну, как бы это сказать, не совсем ровно. Если хочешь, я могу все исправить. Я ведь умею стричь.

Доверить свои волосы кому-то, кроме Хельги, казалось мне почти святотатством, но видимых причин для возражений не находилось. Да и Снейп советовал не отталкивать потенциальных подруг. В общем, я пересилила себя и подставила голову под ножницы Дианы. Она постригла меня неожиданно коротко, так, что я несколько дней то и дело прикасалась к непривычно открытой шее, но стрижка оказалась действительно удачной, и я подумала, что мама, увидев её, примирится с потерей косы. Я искренне похвалила Диану и пообещала всем, кто положительно оценит перемены в моей внешности, рекламировать её искусство.

В субботу неразлучная троица позвала меня поиграть в снежки. Идти не хотелось, но я все-таки пошла, и не напрасно: их веселье было так заразительно, что и я с удовольствием побегала по свежему снегу, азартно бросаясь снежками. Так, шаг за шагом, я старалась войти в их круг, хотя бы отчасти проникнуться их интересами. Кэтрин умиляла меня своим добродушием и степенной рассудительностью. Мэри любила читать, и это её увлечение, конечно же, не могло не вызвать моих симпатий. У Мэри в сундуке нашлось несколько биографий и мемуаров, написанных магами. Это было непривычное, но любопытное чтение. Но больше всех мне импонировала Диана. Веселая, живая, властная, она чем-то напоминала Хельгу.

Однако, несмотря на новую компанию, меня часто терзала отчаянная тоска по Хельге. Своим приятельницам я об этом не говорила, но профессор Снейп понял всё без слов. Как-то раз он осторожно спросил меня:

— Мисс Мэй, вы ведь очень скучаете по мисс Мейси?

— Очень, сэр. Для меня и радость бывает в полрадости, потому что я не могу поделиться с ней. Иногда во сне я забываю, что Хельги больше нет, и утром жду, что она, как обычно, скажет: «Привет, чудовище!»

— Она называла Вас чудовищем? — перебил Снейп. — Странное прозвище для подруги.

Я слегка смущаюсь.

— Называла, сэр. Но ведь это любя. Теперь уже никто не назовет меня ни чудовищем, ни слоником.

— Хм! Ну, здесь все более-менее понятно. За последние три недели Вы разбили у меня две чашки.

Да, было. Густо краснею. Не ожидала, что он об этом помнит.

— Но Вы же не сердитесь, сэр?

— Какие глупости, мисс Мэй! Или Вы подозреваете меня в мелочности?

— Что Вы, нет!

Примирительно улыбаюсь собеседнику, но он и не думает останавливаться.

— Кстати, давно хочу спросить — что у Вас с головой? Если замеченной мною тенденции не положить конец, в следующий раз Вы придете сюда побритой налысо.

Спешно сжимаю губы, чтобы сдержать смешок. Спешно, но — безуспешно.

— Налысо? Полагаю, Вы этого никогда не дождетесь! А это, — касаюсь рукой затылка, — это просто Диана Эшби пыталась улучшить мою внешность.

— А что, были нужны какие-то улучшения? — бурчит Снейп.

Это что — комплимент? Мне становится неловко. Спеша сменить тему, достаю из рюкзака круглую жестяную коробку, сплошь расписанную радугами.

— Посмотрите, что я Вам принесла.

— Что это?

— «Радуга». То есть не сама радуга, а такие конфеты, очень вкусные. Вы любите сладкое, сэр?

После небольшой паузы мой строгий собеседник, наконец, отвечает:

— Я об этом не задумывался.

— Но, может быть, попробуете? Они из хорошего, дорогого магазина. Моим соседкам по комнате они очень нравятся.

Профессор недовольно кривится.

— Студентки, как несмышленые дети, вечно тащат в рот всякую гадость. Кстати, я надеюсь, что Вы не пренебрегли моим советом и постарались найти новых подруг.

— Я честно постаралась, сэр. А Вы все-таки попробуйте конфетку.

Снейп с сомнением смотрит на услужливо раскрытую перед ним коробку, но все-таки берет шоколадную звездочку.

— Вкусно? — спрашиваю я, глядя на то, как он разжевывает конфету.

— Вкусно, — отвечает он.

— Но Вы как будто недовольны?

— Не то чтобы недоволен. Просто среди профессорско-преподавательского состава Хогвартса уже есть один индивидуум, который любит закармливать всех сладостями.

— Простите, сэр, я не знала.

— Не берите во внимание. Конфеты действительно вкусные. Но нужен чай.

Снейп щелкает пальцами, и блестящий чайник планирует с комода на стол, не расплескав по дороге ни капли. Невербальная магия, даже в примении к хозяйственным чарам, действительно впечатляет.

— Здорово! — восхищаюсь я. — Я так не умею.

— Все в Ваших руках, мисс. Тем более что у Вас есть хороший учитель.

«О ком это он?» — удивляюсь я.

— Вам совершенно незачем делать такие удивленные глаза. Я говорю о Вашей матушке. Вы превозносите до небес отца, но, по всей видимости, не замечаете, сколь многим Вы обязаны ей.

— Обещаю, сэр, что хорошенько об этом подумаю, — смиренно отвечаю я, зная, что Снейп ничего не говорит просто так.

— Надеюсь, — фыркает собеседник. — А теперь давайте обратимся к совсем иным материям. Помнится, в прошлый раз Вы начали рассказывать, что Стивенсон не сразу закончил «Остров сокровищ», но потом, как это часто с Вами случается, отвлеклись на другие его произведения.

Я слегка краснею.

— Да, помню. И правда отвлеклась. Ну, так я дорасскажу? Закончив роман, Стивенсон дал почитать его жене, пасынку, редактору. И в принципе, роман всем понравился, но концовка вызывала недоумение: она как бы «повисла в воздухе», и произведение казалось незавершенным. Тогда один из близких Стивенсона посоветовал ему дописать — что же, собственно говоря, случилось с каждым из героев романа после того, как сокровища, наконец, оказались в Англии. Поразмыслив, писатель добавил буквально несколько абзацев, в которых объяснил, какова была дальнейшая судьба Сильвера, Смоллета, Ливси и прочих героев романа. И только после этого «Остров сокровищ», наконец, приобрел законченный вид. Вообще-то я слышала такое мнение, что удачно написанный финал может перекрыть многие недостатки романа, а неудачный — начисто «убить» в целом неплохое произведение.

Я увлекаюсь и говорю, говорю, объясняю, доказываю, привожу примеры… В конце моего монолога Снейп произносит:

— Я начинаю думать, что Вы недаром выбрали именно Хаффлпафф. Воплощенная преданность. Правда, не идее, а литературе. Вы столько всего знаете, мисс Мэй. Почему бы Вам самой не попробовать написать роман?

— Роман?! Что Вы, сэр! У меня для этого не хватит ни знаний, ни умения, ни уж тем более жизненного опыта. Максимум, на что я сейчас способна — это сказки.

— Так записывайте сказки! А записав, попробуйте прочесть их своим новым приятельницам.

— Нет, сэр. Я не хочу их никому читать. Это слишком личное.

— Глупости, Мэй. Тот, кто действительно может сочинять, обязан хотя бы попробовать поделиться с другими.

— Хорошо, я попробую. Но боюсь, мне будет очень трудно.

— А жить вообще нелегко, Вы разве не замечали?

— И все-таки, сэр, сказка — это сфера сокровенного. Она так точно отражает состояние человеческой души в частности… И народа в целом. Я попробую объяснить. Можно попросить Вас потушить в этой комнате свет и оставить только одну маленькую свечу?

Профессор молча заставил магические светильники погаснуть, а я тем временем трансфигурировала свечу из обломка пера, завалявшегося в кармане, и зажгла ее.

— Что Вы видите в свете этой свече, сэр? На что она похожа?

— На лист геликонии.

— А ещё?

— На звезду, — сказал он с расстановкой, — на маяк.

Мне показалось, что профессор хотел добавить еще что-то, но промолчал.

— Хорошо, — я одобрительно кивнула. — А я вижу в ней влюбленный одуванчик. Вон как горит его маленькое сердечко! Он полюбил соловушку и очень боялся, что она не заметит его среди сотен других одуванчиков. А когда он стал белым, он надеялся, что ветер подхватит его пушинки, и хоть одна из них коснется крыла соловушки.

— Выдумщица! — резко оборвал Снейп и взмахом волшебной палочки вернул свет в светильники. — Мисс Мэй, час до отбоя! Вам давно пора вернуться в подземелья Хаффлпаффа.

— Сейчас уйду, — пообещала я.

Я задула свечу и хотела было спрятать ее в карман, но свеча предательски выскользнула из рук и нырнула под стол. Пришлось нагнуться.

— Как, Вы еще здесь? — раздался надо мной сердитый голос Снейпа.

— Нет, я уже в коридоре, — сказала я с обидой, сунула злополучную свечку в карман и скрылась за дверью.