От сессии до сессии... (гет)

Солнце жарит, как сумасшедшее, этот июль точно сведет всех с ума своей аномальной жарищей. Дышать тяжело, а учиться — еще тяжелее, но выхода другого все равно нет, поэтому Драко мужественно грызет гранит науки в душном Мэноре. Настроение чуть ниже, чем ниже плинтуса, Астория уехала два дня тому назад к родителям, оставив супруга одного — чтобы ничего не отвлекало от учебного процесса. Она даже Бенедикта с собой забрала, и теперь дома пусто, тихо и совсем невесело. А «Основы нейтрализации пищевых ядов» кажутся такими скучными, что Малфой клюет носом и никак не может сосредоточиться. Но вступительные экзамены уже через четыре дня, а это вам не хухры-мухры, тут готовиться надо. И Драко с удвоенной силой штурмует фолианты.

— Абитуриент Малфой, будьте любезны, откройте камин! — звенит в душной тишине знакомый голос, и Драко вздрагивает от неожиданности. Нет, этого быть не может. Это у него начались слуховые галлюцинации. Переучился, видать.

— Малфой, я что, до вечера в этом зеленом пламени топтаться должна? — парень резко оборачивается и видит в камине растрепанную, загорелую и немного сердитую Грейнджер.

— Ты же уехала! — восклицает радостно, а девушка в камине только отмахивается:

— Как уехала, так и приехала! Открывай давай! Припекает же...

Малфой поспешно взмахивает палочкой, и Гермиона вываливается на ковер. Она вся перепачкана сажей и немного похожа на тех карикатурных ведьм, что рисуют маглы в своих сказках, вот только короткие шорты и майка с Микки Маусом как-то совсем не вписываются в этот образ. Грейнджер, как обладательница красного диплома, на магистратуру была зачислена без вступительных экзаменов, поэтому, распихав все свое зверье по друзьям и пожелав Малфою удачи, благополучно умотала со своим рыжим куда-то в Испанию на моря. Но сейчас она убирала палочкой следы сажи с ковра в Малфой-мэноре и была вполне себе довольна жизнью.

— Вы чего, с Уизелом поцапались? Чего вернулась-то? — осторожно спрашивает Малфой, прикидывая, остались ли у него Успокоительное зелье и огневиски — ну, как два самых действенных способа снятия стресса.

— Да нет, — смеется Гермиона, — ничего мы не поцапались. Все хорошо. Вот только с ним отпуска нормального не бывает — подхватил какую-то местную лихорадку, пришлось в срочном порядке возвращаться в Британию.

— Жив хоть?

— Да что ему будет! Лежит в Мунго на карантине, весь в розовых пятнах, а так — ничего серьезного. Ни температуры, ни кашля, ни бреда. Целители сказали, что через три дня можно будет забрать домой. Ты-то тут как?

— Учу, — смурнеет сразу Малфой, а Гермиона снова смеется в ответ:

— Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе, друг!

— Да иди ты, Грейнджер, — беззлобно бросает парень. — Ты мне лучше с ядами помоги, иначе завалит меня Верти на вступительных.

— Тебя завалишь, — улыбается Гермиона и садится за стол, беря в руки книгу. — У тебя ведь язык, как помело — заговоришь всех до смерти.

Малфой ухмыляется в ответ и садится рядом, бросая насмешливый взгляд на чумазое лицо подруги:

— Умыться не хочешь? А то ты сейчас больше на вождя племени какого-то индейского похожа, а не на строгую учительницу.

Гермиона тут же вскакивает на ноги и мчится в ванную, обернувшись на пороге для того, чтобы крикнуть:

— Я в душ, а ты повтори пока противоядия от пищевых ядов, вернусь — буду проверять!

Малфой тяжко вздыхает и начинает листать страницы фолианта, ведь знает — Грейнджер умеет загораться идеей, и так просто от нее теперь не избавиться, будет спрашивать до потери пульса. И даже, возможно, дольше. И вправду, когда девушка возвращается из ванной, вся посвежевшая и бодрая, парень замечает в ее глазах маниакальный блеск, который чаще всего появлялся за неделю до начала сессии. За Малфоево обучение Гермиона берется со всей присущей ей ответственностью. И через два часа парень уже подумывает о том, что просить ее о помощи было идеей глупой, а через четыре — малодушно просит о перекуре. Девушка перекур разрешает, но при этом строго сообщает о том, что «даже и не думай, что он будет продолжаться дольше пятнадцати минут!»

Курить с Грейнджер хорошо. Она рассказывает про Испанию и Поттеров, которых Джеймс Сириус уже совсем умотал, рассказывает про Невилла, который собрался податься в Хогвартс преподавать Травологию, ведь профессор Спраут уходит на пенсию... У нее всегда есть тысяча и одна история, над которыми можно смеяться до слез и колик в животе, историй, которые потом вспоминаешь и расплываешься в довольной улыбке. Драко отдыхает. И отступает куда-то легкий мандраж, который в этот раз появился почему-то перед экзаменом. Ведь где-то там, внутри, точит нервы маленький червячок-сомнение: «А вдруг не поступлю?», и хоть Драко и отмахивается от подобных мыслей, его все равно чего-то легко потряхивает.

А потом Грейнджер вновь превращается в грозную фурию и гонит Малфоя назад, в гостиную, учиться. Парень матерится тихонько, шипит сквозь стиснутые зубы проклятия и ругательства, но подчиняется. И следующие четыре часа послушно отвечает на поставленные вопросы и конспектирует новую информацию. А когда Малфой-мэнор укутывают летние сумерки, Грейнджер устало трет глаза и говорит:

— Ну, наверное, на сегодня хватит. Пойду я уже к себе, у меня там орава мохнатых не кормлена, ждут меня, скучают...

Драко сразу же становится тоскливо. От одной мысли, что придется снова сидеть в тихом и пустом Мэноре, делается тошно, и парень корчит несчастную рожу и говорит:

— А может, я у тебя переночую сегодня? Тори уехала к родителям, скучно здесь.

— Отличная идея! Так я смогу проследить за тем, чтобы ты все-таки учился, а не дурака валял! — радостно соглашается Гермиона. — Давай, собирайся, чего там тебе надо — щетка зубная, пижама, еще чего... Я подожду.

И следующие три дня Драко не вылезает из дома Грейнджер и Уизела, усердно зубрит и ботанит, ест Гермионину стряпню и кормит важного кота Робинзона, смешного морщерога Няша и ошалело веселого пса Арчи (сначала подаренную Поттерами овчарку назвали Арчибальдом, но он оказался таким несерьезным, что имя тут же сократили). Через три дня возвращается из больницы Рон, он совсем незло бухтит что-то на тему «Отлучился из дома на четыре дня, вернулся — а тут уже Малфой в моих тапочках бродит» и порывается язвить, но у него это выходит слабо, и в результате все втроем благополучно ржут над его бледно-розовыми пятнами, которые еще немного видны на руках.

А через четыре дня Драко идет на экзамен и тянет билет, который знает досконально.

* * *

Джинни неловко переминается с ноги на ногу, а Гермиона только перехватывает поудобнее несколько книг, которые держит в руках. «И где только носит Рона и Малфоя, джентльменов херовых? Вот когда надо помочь книги из библиотеки дотащить — вечно словно сквозь землю проваливаются!»

— Мне так неудобно, честно... — Джинни мямлит что-то тихо-тихо, и Гермиона ловит себя на мысли, что сейчас она совсем не похожа на ту веселую и обезбашенную девчонку, к которой все привыкли. — Я бы попросила маму, но они с папой уехали к тетушке Мюриэль, а остальным я не очень доверяю...

— Джин, да что тебе надо-то? Говори, не томи!

— Можете присмотреть за Джеймсом несколько дней? — выпаливает рыжая на одном дыхании, и пока Гермиона не успела ничего возразить, тут же продолжает: — Мы с Гарри хотим уехать во Францию на выходные. Целое лето никуда выбраться не могли, а тут Гарри на работе подарили путевку в Лион на три дня.

Гермиона поражено застывает на месте. Ребенок. Восьмимесячный мальчуган, который сидит, ползает, сует в рот все, что плохо лежит, и не дает спать. Крестник, который любит играть и смеяться, но точно так же любит капризничать и плакать.

— Джин, у меня университет, у Рона работа... — начинает Гермиона, но Джинни смотрит умоляюще:

— Мы только на выходные!

— Ну ладно... Только... не умею я за детьми следить, у меня младших братиков и сестричек не было, никогда я таким не занималась...

— Я расскажу тебе все, научу! — улыбается девушка и тут же хлопает несильно подругу по плечу: — Да не дрейфь, это вовсе не так сложно, как кажется на первый взгляд!

— Когда уезжаете-то? — вздыхает Гермиона, все еще до конца не веря, что она согласилась.

— На следующей неделе. В пятницу. А в понедельник уже назад! Не успеешь и заметить, как время пролетит! — Джинни сияет, как начищенный галеон и в порыве благодарности даже забирает у Грейнджер часть ее книг.

Следующие дни Гермиона внимательно слушает наставления четы Поттеров про режим, еду и нейтрализацию стихийных выбросов магии, которые в последнее время у маленького Джеймса случаются все чаще и чаще. Девушка отчаянно пытается запомнить все-все про смеси, прогулки и одежду. И когда до отъезда друзей остается день, у нее случается легкая истерика по поводу «я ничего не умею, Рон! Я точно сделаю что-то не так! А это ведь Джейми, наш маленький Джейми! А вдруг он заболеет? А вдруг у меня не получится? Что делать? Я ничего не запомнила из того, что мне Джинни неделю втирала!» Рон на удивление спокоен и терпелив, он обнимает ласково, прижимает сильнее к теплому боку и нежно шепчет в ухо, успокаивая:

— Дурочка, все будет хорошо. Мы справимся, я знаю.

Гермиона прижимается к родной груди и немного затихает. Рон пахнет солнцем и бабьим летом, и возле него всегда как-то спокойно. Девушка улыбается и трется носом о его подбородок.

— Справимся. Мы в свое время все хоркруксы уничтожили, что мы, за ребенком не уследим?

А на утро дом наполняется кучей детского хлама — Поттеры притаскивают маленькую кровать, кучу игрушек и подгузников, банки со смесью, коляску и прочее безобразие. Гермиона смотрит на это все с ужасом, и уже готова снова начать истерить, но Рон обнимает ее покрепче и целует в висок:

— Успокойся, чудо.

И остается только благодарно улыбнуться парню, принять Джеймса с рук Гарри и помахать Поттерам рукой, желая счастливого пути и удачного отдыха.

И началось. Джеймс смотрел на нянек с сомнением и устраивал концерты, Джеймс ползал по полу в гостиной, таща к себе в рот все, что попадалось под руку, Джеймс дергал Робинзона за хвост, а Арчи — за уши, Джеймс испугался Няша, который подкатился было знакомится с новым обитателем дома, и долго-долго не мог успокоиться. Джеймс не хотел кушать, и Рону приходилось кривляться и корчить рожи, отвлекая малыша, пока Гермиона пыталась запихнуть в него ложки каши. Джеймс благополучно дрых во время прогулок в парке, но вот по ночам был на удивление бодр и активен. Джеймс стихийным выбросом шмякнул Рона по лбу ложкой, а Гермионе, которая над этим всем ухахатывалась, перекрасил волосы в зеленый цвет. Джеймс распевал свои младенческие песни и смеялся, когда Грейнджер подкидывала его в воздух (и это все под отчаянные крики рыжего: «Уронишь! Убьешь ребенка — что я потом Гарри скажу?!»). Рон менял подгузники, Гермиона готовила завтраки, и они вместе развлекали крестника всякими магическими мелочами типа пускания мыльных пузырей или бабочек из палочки. И когда какая-то старушка во время прогулки в парке заулыбалась им во весь беззубый рот («Какой хорошенький! Молодцы, родители, постарались!»), Гермиона краснеет, а Рон гордо выпячивает грудь, но ни один не признается, что ребенок на самом деле не их.

Поттеры возвращаются в понедельник, счастливые и с абсолютно одинаковыми сытыми улыбками на лицах. Джинни смеется и носится по дому диким жеребенком, тискает Джеймса и совсем не обижается на Гаррино: «Задушишь ребенка, дурочка!». Гарри вручает друзьям бутылку французского вина и с восхищением рассказывает о Лионе, хоть жена и хихикает тихонько:

— Да мы из номера отеля только пару раз выходили, все из койки выбраться не могли! Ой, Гермиона, а у тебя почему-то прядка зеленая в волосах...

Поттеры забирают сына и детское барахло тоже забирают, и когда за ними закрывается дверь, Рон подходит к своей девушке и обнимает нежно, целует в макушку и шепчет:

— А ты говорила, не справимся... Герм, может, нам тоже ребенка завести?

Гермиона хмурится и грозит рыжему кулаком.

* * *

— Малфой, я хочу бросить курить, — шепчет Грейнджер тихо. Колобок, конечно же, не слишком сердится, когда студенты на парах переговариваются, но и мешать преподавателю не очень хочется.

— Нафига? — спрашивает Драко, не отрываясь от конспекта. Гермиона пожимает плечами.

— Не знаю. Подумала, что надо бросать. Пять лет уже дымлю, сколько можно-то?

— Ну, бросай.

— Поможешь мне?

— За компанию бросать не буду, даже не думай.

— Неееет, ты не понял. Просто проследи за мной, ну, чтобы я сигарет не стреляла ни у кого, и чтобы сама не курила... — девушка дышит на холодные руки — холод в аудитории стоит страшный, начало ноября просто издевается над людьми, заливая ледяными дождями и не поднимая температуру воздуха выше плюс трех.

— Ну смотри, сама напросилась, чтобы потом не жаловалась.

— Ты знаешь, Джинни опять беременна, — замечает Гермиона через несколько минут. Малфой только ухмыляется:

— Что, сентябрьский отпуск во Франции не прошел зря? Ну Избранный, ну дает...

Колобок что-то вещает о выращивании лиора репчатого, а эти двое на четвертой парте даже и не думают его слушать...

Гермиона выдерживает ровно полторы недели. Она раздражительна сверх меры, матерится на хихикающего Малфоя, но сигарету в руки не берет. И только через полторы недели, когда она уже подходит к ларьку с табаком, рядом аппарирует Драко и отлавливает ее под белы рученьки.

— Куда собралась?

— Черт! Как ты узнал?

— Чары следящие на тебе, как же еще, — парень улыбается довольно, а Гермиона резко освобождает свою руку и рычит:

— С ума сошел? Ты за мной следил?!

— По твоей же просьбе, прошу заметить!

— Идиот! И ты все это время знал, с кем я и что делаю?

— Ой, да у тебя, знаешь ли, не такой уж и разнообразный образ жизни — ты либо в библиотеке, либо дома с Уизелом. А чем вы там занимаетесь — нетрудно догадаться и без Следящих чар...

— Придурок! Да как ты мог?! Никогда больше у тебя ничего просить не буду!

— Грейнджер, ты куда шла? За сигаретами? Так давай иди уже, покури и успокойся! И нечего на мне свои нервы срывать!

Гермиона как-то резко сникает, мнется и смотрит в пол.

— Прости... Я, наверное, еще не готова. Не могу я без сигарет. Совсем как-то не могу. Нет у меня силы воли... — Малфой фыркает, достает из внутреннего кармана теплой мантии пачку и протягивает подруге:

— На, угощайся. Только когда в следующий раз будешь пробовать бросать курить, меня в помощники не приглашай. Неблагодарное это дело.

Грейнджер улыбается, вытаскивает из пачки сигарету и прикуривает.

* * *

На Рождество снова собираются все вместе, на этот раз — у Поттеров. Джинни все еще носится по дому взбешенным бладжером, признаков беременности пока совсем не видно, поэтому девушка бегает из кухни в гостиную, накрывая стол для гостей. Джеймс уже самостоятельно топает, порывается разговаривать и время от времени взрывает игрушки на елке. У Поттеров дом довольно большой. Не такой, конечно, как Малфой-мэнор, но однозначно больше, нежели у Уизли и Грейнджер. Стол ломится от всевозможных блюд и напитков, народ весело болтает и поет, и так тепло, так уютно...

А когда Астория вежливо отказывается от бокала вина, Гарри весело ржет:

— Чего, Малфой, Противозачаточного зелья под рукой в нужный момент не оказалось?

И глаза у Драко становятся похожими на блюдца, так он удивлен подобной фразой. Он переводит недоуменный взгляд с Поттера на жену, которая вдруг резко краснеет и отводит глаза.

— Тори, это правда? У нас, что, будет ребенок?

И тишина вокруг становиться ну совсем звенящей. Все застыли в нелепых позах, а Гарри уже тихонько ругает сам себя за несдержанность и бесстактность. А Малфой медленно подходит к Астории, которая поднимает, наконец, влажные голубые глаза на супруга.

— Семь недель, Драко. Ты прости. Мы же не планировали. Мы же думали, рано нам еще. Мы же... — Малфой обнимает ее, зарывается носом в длинные золотистые волосы, прикрывает глаза и шепчет тихо-тихо, но это почему-то слышат все, кто находится в комнате:

— Это лучший подарок на Рождество.

И напряжение лопается, словно мыльный пузырь. Гостиная наполняется смехом и криками, все поздравляют будущих родителей, а Джеймс вносит в царящее вокруг веселье свою лепту, устроив пряникам полеты на скорость. Гарри тут же открывает новую бутылку, и все, кому пить можно, радостно заливаются спиртным. Джордж вытаскивает из своей безразмерной сумки фирменный фейерверк Уизли, и толпа бежит на улицу его запускать. Джинни отлавливает Асторию и начинает обниматься — у нее снова гормоны разбушевались не на шутку. Рон рассказывает Малфою о своем небогатом опыте общения с детьми (а именно — о тех самых сентябрьских выходных с Джеймсом), и из его рассказов выходит, что ребенок — это непонятно почему орущий и капризный монстр, который умудряется при этом всем быть еще и очень милым. А Драко... Драко то ржет, словно бешеный пикси, то опрокидывает в себя полный стакан огневиски и даже не кривится, то таскает Асторию на руках и лезет к ней целоваться. Гермиона смотрит на все это, улыбается про себя: «Ну куда ему ребенка? Сам ведь еще мальчишка...»

— Грейнджер, ты слышала, да? Я буду отцом! — кричит Драко, а Гермиона только крутит пальцем у виска — сдурел, точно, сдурел!

Дом полон гогота и криков, дом полон людей, здесь пьют и поют, здесь все по очереди возятся с маленьким Джеймсом и во всю расхваливают кулинарные таланты Джинни. Здесь сегодня не вспоминают о работе и проблемах. Сегодня — Рождество, сегодня мерцает разноцветными огнями елка, и в воздухе пахнет хвоей и мандаринами. Гарри целует Джинни жарко, не обращая никакого внимания на замечание Рона о том, что «постыдились бы, тут же дети!». А дети в лице Джеймса Сириуса Поттера только выкрикивают громко и радостно:

— Бдымсь! — и тут же взрывают еще одну елочную игрушку.

Кто и когда включил музыку, сказать трудно, но танцы начались тут же. Веселая и подвыпившая толпа жаждет зажигательных ритмов и рок-н-ролл идет «на ура». А когда Элвис затягивает свою медленную «Can`t help falling in love with you», и Рон тянет Гермиону танцевать, та только поднимается на цыпочки, чтобы дотянуться легким поцелуем до длинного веснушчатого носа и шепчет тихонько:

— С Рождеством, родной.

— С Рождеством, милая...

* * *

Гермиона ходит злая и хмурая уже шестой день. Она крайне невнимательна на парах, она умудряется потерять целых четыре балла у Верти, а такого не было уже курса с первого, она рычит на одногруппников и вообще не реагирует на шутки. Малфой пытается выведать причину столь неблагодушного настроя, но от его фразы «Грейнджер, родная, у тебя, что, ПМС?» девушка дергается, словно ее ошпарили, и окатывает друга матом в девять этажей. Драко только пожимает плечами и вздыхает:

— Если человек идиот, то это надолго.

Февральские заморозки все еще дают о себе знать, но в Лондоне отчего-то очень пахнет грядущей весной. Малфою это приятно, он цветет и пахнет, и на его фоне хмурость Грейнджер еще больше бросается в глаза. Все вокруг уже привыкли к ее хрипловатому крику и злым взглядам «не подходи — убью», а вот Драко все не успокаивается — пытается как-то растормошить подругу. Он даже Уизелу сову отправил. «Рыжая идиотина, ты что сделал с Грейнджер? Усмири свою подругу, иначе до конца недели она всех в Академии Сектумсемпрой в салат порубит!» Но Рон причины такой внезапной перемены в характере Гермионы тоже не знал, о чем тут же поспешил сообщить бывшему слизеринцу: «Змеюка подколодная, я до этого момента был уверен, что во всем виноват ты! А усмирить не могу — брыкается, психует и даже спит в другой комнате, наглая эгоистичная зараза!»

— Грейнджер, ты реферат Боулзу написала? — спрашивает Драко на седьмой день, плюхнувшись за свою парту. Гермиона бросает на друга злой взгляд исподлобья и шипит:

— Написала, скатать не дам.

— Ну чего ты дуешься с самого утра-то? — парень роется в сумке, достает оттуда сэндвич и с наслаждением впивается в него зубами. Грейнджер едва заметно бледнеет и выдавливает из себя:

— Малфой. Что это?

— Сэндвич. Я сегодня проспал немного, позавтракать дома не успел, вот и купил по дороге... Хочешь? — Драко протягивает девушке надкусанный бутерброд, но та как-то резко вскакивает на ноги и выбегает из аудитории, зажав рот рукой. Малфой озадаченно провожает подругу взглядом, снова кусает сэндвич и выходит вслед за ней.

Грейнджер найти легко — она в ближайшем женском туалете сидит на полу, прислонившись к холодному кафелю, и тяжело дышит. Драко садится рядом.

— Это женский туалет, — говорит Гермиона едва слышно.

— Я в курсе. Проблевалась?

— Отравилась чем-то, наверное...

— Слушай, я такие пробежки до туалета дома наблюдаю вот уже второй месяц, мне-то можешь не заливать про «отравилась», — Гермиона смотрит на Малфоя, и глаза у нее совершенно больные. — Какой срок?

— Шесть недель, — она закрывает лицо руками и мотает головой.

— Ну так чего ты трагедию греческую тут устроила? Радоваться надо! Наши детишки в Хогвартс вместе пойдут!

— А как же учеба?

— Кто о чем, а лысый про расческу... Да знаешь, как я тебе завидую? Знаешь, как ты эту сессию сдашь? У тебя к июню уже как раз живот кругленький будет — тебе же все автоматом поставят!

— А диплом я как писать буду? Я же такой проект с Верти готовила... А теперь мне в лабораторию хода нет.

— Мы что-нибудь придумаем, слышишь? А сейчас иди домой, осчастливливай Уизела. Он, небось, на седьмом небе от счастья будет. Наконец-то повод появился тебя под венец затащить! Он же, наверное, уже раза три тебе предложение делал, — Малфой смеется тихонько с собственной шутки, пока Гермиона не буркает тихо:

— Не три, а только два.

— Ты серьезно?

— Ну, да. Первый раз, когда дом дарил. Второй — когда у Поттеров Джеймс родился. Малфой, не надо так на меня смотреть, и подбери челюсть с пола!

— Ты ему уже дважды отказала? С ума сошла? — парень не может поверить своим ушам.

— Я ему не отказывала! — Гермиона краснеет и поднимается с пола. — Я просто говорила, что нам некуда спешить!

— И это — самая умная студентка на курсе... — только и качает головой Малфой.

Грейнджер смотрит на друга растеряно, у нее глаза влажные, и руки она прижимает к плоскому еще животу.

— Все ведь будет хорошо, правда? — спрашивает она тихонько, а Малфой лишь смеется, поднимется на ноги и обнимает девушку.

— Все будет очень хорошо, Грейнджер. И ты наконец-то воплотишь свою мечту...

— Про теплый дом, любящего мужа и послушного умного ребенка?

— Нет, Грейнджер. Про то, как ты бросаешь курить.

Гермиона хохочет и бьет Малфоя кулачком по груди.

* * *

Большого праздника на свадьбу они не делают. Просто роспись в Министерстве Магии, просто венчание, просто вечер в компании близких и друзей. Джинни хохочет и заявляет, что беременность, наверное, заразна, Астория полностью ее поддерживает, а Гермионе остается только соглашаться. Рон, Гарри и Драко решают напиться дружной мужской компанией. Жены даже не против, машут на них рукой:

— Пьянствуйте, идиоты. Только не переусердствуйте, а то блевать на пару побежим...

Гермиона смотрит на свое маленькое золотое колечко на безымянном пальце левой руки, и вдруг ее всю затапливает такая безграничная нежность, что глаза резко становятся влажными. «Я теперь Уизли, с ума сойти», — шепчет себе едва слышно и незаметно целует свое обручальное кольцо.

А когда под вечер дом пустеет, смолкает музыка и гаснут огни, Рон прижимает ее к себе нежно-нежно, от него пахнет алкоголем и весельем, и Гермиона касается невесомо тонкими пальчиками каждой веснушки на родном лице.

— Я люблю тебя, — шепчет он, целуя.

— И я тебя люблю, — выдыхает она ему в губы. — Теперь ведь все изменится, да?

— Наверное. Но перемены — это всегда к лучшему...

За окном — начало марта, воды и грязи по колено, а у них внутри — тепло и солнечно, у них простыни белые и потрескивание камина, у них — любовь.

Зеленоглазый кот Робинзон неторопливо умывался в кресле.

* * *

— Грейнджер, ты мой должник до конца дней твоих! — такое впечатление, что Малфой от гордости сейчас лопнет. Гермиона только приподнимает удивленно брови:

— С чего это вдруг! И я уже Уизли, между прочим.

— Для меня ты навсегда останешься Грейнджер, а то, что там у тебя в паспорте написано мне абсолютно фиолетово. Я договорился о твоем дипломе!

— Как? — ошарашено восклицает девушка, а Драко только хохочет весело.

— А вот так! У нас с тобой общий проект будет! Я договорился. Ты пишешь теоретическую часть, а я зелья варганю. Тебе ведь сейчас в лабораторию вход закрыт, еще надышишься там ядовитых паров — оно тебе надо? А я все равно практику больше этой дурацкой писанины люблю. И курирует нас сама профессор Верти, так что оцени, на какие огромнейшие жертвы я пошел ради тебя!

— Малфооой, это, что, правда? — глаза Гермионы счастливо блестят. — Я тебя обожаю!

— Правильно, обожай меня, я этого стою, — ухмыляется Драко в ответ.

— А не хочешь мне за вафлями сгонять? — с едой у Гермионы одни проблемы — кушать хочется почти постоянно, но всегда чего-то такого, чего раньше никогда не хотелось. Ночами Рон по три раза аппарирует к круглосуточному супермаркету, когда благоверной вдруг до одури хочется скушать то маринованных грибов, то копченой рыбы, то шоколадного торта.

— Оборзела, да? — ржет парень в ответ. — Шиш тебе , а не вафли! Я же не твой рыжий, который покорно тебе повинуется!

— Ты подлец и негодяй, Малфой. Отказывать беременной женщине нельзя.

— Ой, да ты всего-то на четвертом месяце, еще и не видно ничего почти. Сама сбегаешь, не обломишься. Тем более, тебе нужно чаще бывать на свежем воздухе.

— Там холодно!

— Ничего не холодно, плюс семь! Давай, поднимай свою задницу, и поковыляли на пару, я себе тоже чего-нибудь прикуплю, шоколадную лягушку или еще чего... А заодно обсудим проект наш, ведь если я через три недели не покажу Верти хотя бы какую-то видимость работы, она меня точно живьем съест...

* * *

За окном середина мая, днем жарко-жарко, а ночью холодно так, что приходится одевать на себя фирменные свитера миссис Уизли и сворачиваться клубочком у Рона на коленях в поисках тепла. И сворачиваться последнее время не очень-то получается, животик уже обозначивается, да и Рон — хоть и терпит ее стоически на своих коленках, но бросает изредка фразочки типа: «Еще чуть-чуть, и я вас двоих не выдержу!» Они еще не знают, кто там — мальчик или девочка, поэтому все споры на тему имен заходят в тупик. Гермиона уверена, что у них будет сын, Рон — что дочка, и они совсем по-разному видят будущее еще не рожденного ребенка.

Девушка все так же исправно ходит на пары и пишет свою часть диплома, просиживает над разнообразными талмудами до ночи, хоть муж и пытается ее как-то приструнить, но это у него не слишком получается. Малфой дни и ночи просиживает в лаборатории и материт профессора Верти на чем свет стоит, но все равно словно светится весь изнутри, он ведь уже точно знает — у них будет сын. У них с Асторией каждый вечер дома баталии не на жизнь, а на смерть, они скандалят если не по поводу имени, достойного славной фамилии Малфоев, или цвета стен в детской, где ремонт идет уже добрых два месяца, то по поводу работы Астории (на каждый выпад Драко типа «Да что они, в этом твоем Мунго сами не справятся?!» находится контраргумент «Не справятся! Лечила раньше и лечить буду!»). И только у Поттеров дома тишь да гладь — у Джинни характер во время беременности становится более спокойным, и она даже и не думает пилить Гарри за то, что он задерживается в своем Аврорате до поздней ночи.

Час уже поздний, и Гермиона уже думает о том, что пора бы испить чаю с мятой и отправляться на боковую, как вдруг камин плюется зеленым пламенем и в гостиную шагает взъерошенный Малфой.

— Чего приперся на ночь глядя?

— Тоже рад тебя видеть, Грейнджер!

— Она не Грейнджер уже! — тянет Рон из соседней комнаты, где пытается приучить Арчи подавать лапу.

— И тебе привет, Уизел! — гаркает Драко. — Всегда знал, что в этом доме меня рады видеть!

Гермиона тихо смеется и хлопает ладошкой по дивану:

— Приземляйся, несчастье! Так чего пришел?

— Меня Астория выгнала! — возмущению Малфоя нет предела, и девушка только ухмыляется в ответ:

— Чего ты натворил в этот раз?

— Ничего я не творил! Правда! Я просто сказал, что назову сына Скорпиусом!

Из соседней комнаты доносится истерический хохот и звук падения какого-то тяжелого предмета, коим, по всей видимости, является Рон. Гермиона тоже хихикает:

— Ты еще более дурацкого имени придумать не мог?

— Грейнджер, ты ни хрена не понимаешь! Это же в честь Scorpions!

Хохот в соседней комнате переходит в истерический гогот, и Малфой рявкает в открытую дверь:

— Уизел, заткни пасть! Мне Грейнджер рассказывала, ты свою дочь вообще хочешь Клеменсиной назвать!

— Идиоты вы оба, — смеется Гермиона.

— Ты мне лучше скажи, что делать! Как Тори убедить?

— На концерт ее своди. Правда, в ее положении даже не думай билеты брать в фан-зону, раскошелься уже на VIP, что ли...

Камин снова плюется зеленым, и в пламени появляется голова Астории.

— Эй, есть кто дома? Мой благоверный не у вас там случайно ошивается?

— Привет! — Гермиона подходит к камину и улыбается подруге. — У нас, где же ему еще быть? Как чувствуешь себя?

— Нормально, бывало и похуже. Только мелкий сегодня разбушевался, пинается в печень и никак не успокоится, а я из-за этого заснуть не могу, — отмахивается Астория со смехом и тут же строго добавляет: — Малфой, где ты там? Хорош прятаться! Дуй домой давай!

— А сына Скорпиусом назовем? — тянет Драко с дивана, а Астория только шипит:

— Еще раз заикнешься об этом, я тебя по стеночке размажу! И вообще, мне нельзя волноваться, так что бегом домой! — И тут же ласково: — Гермиона, спокойной ночи. Выпихивай моего оболтуса и ложись спать уже — полночь скоро. Рону привет!

И исчезает в зеленых искрах. Драко упирается для проформы секунд тридцать, а потом сам шагает в камин и исчезает. Рон заходит в гостиную и обнимает Гермиону сзади, положив ладони на живот.

— Как думаешь, сдастся Астория? — шепчет на ухо едва слышно.

— Не знаю. Но Малфой, похоже, идеей загорелся серьезно. А если ему чего-то хочется...

— Бедный ребенок...

— И не говори...

* * *

Диплом у Гермионы — краснее некуда, и у Драко, как ни странно, тоже. Их совместный проект вызвал такой ажиотаж, что Аттестационная комиссия долго не могла прийти в себя после защиты. Профессор Верти сдержано гордилась своими подопечными и жестко пресекала любые попытки злобных критиков сказать хоть одно кривое слово про их квалификационную работу.

Конец июня, на улице — тепло-тепло. Астории рожать уже через месяц, и Драко весь как а иголках уже сейчас. Он то шипит что-то о том, что ни за что не пойдет с женой на роды, то о том, что никуда ее одну не отпустит. Гермиона только посмеивается и уплетает за обе щеки оливки, которые раньше терпеть не могла. У нее еще есть время до сентября, поэтому — спокойствие, только спокойствие. А еще — витамины, прогулки на свежем воздухе и прочая здоровая ерунда.

А еще у Гермионы и Драко есть один большой-пребольшой секрет, который они берегут, как зеницу ока. Про этот секрет не знает никто-никто, и друзья даже не думают его разглашать.

Пока что.