Томас (джен)

Вот в ту секунду, когда до меня дошло, что идти мне не куда-нибудь, а прямо в стену, я убедился — с волшебным миром что-то не так. Огляделся по сторонам, насколько позволяла загораживающая обзор толпа спешащих людей, и вздохнул раз пять или шесть. Сколько незаметных закоулков, сколько углов, а чуть впереди, за мостом, простаивают запасные пути. Неужели это так обязательно — таранить кирпич на глазах у сотен прохожих?

Нет, если волшебный мир хочет этим что-то сказать — задумка удачная. Но, если задуматься о логике, то становится очевидным, что её здесь даже не видели. Отличить магов от не магов можно было невооруженным взглядом, так их пестрые костюмы, не отдающие дани ни времени, ни моде, не просто бросались в глаза — они их слепили. Клетки с совами, остроконечные шляпы, странное перешептывание с казалось бы бессловесными питомцами вроде кошек и крыс... все это смешно, да и только.

Увы, восторга больше не было: ни большого, ни маленького, ни какого-то ни было еще.

Мир магии отличался от моего мира только оберткой. Под ней как не было конфеты, так её и нет. Невооруженным глазом можно было понять, кто здесь богат и числится хозяином положения, а кто так — просто маг в пестрой одежде. Я даже одернул рукава куцего пиджачка и застеснялся, поймав на себе пару мимолетных, но оценивающих взглядов.

Все же надежда о каком-то великом замысле, который мне откроется только в школе, о каком-то великом предназначении волшебства, она еще оставалась. Только меркла с каждой прошедшей минутой. Что-то подсказывало — мир магии начинается и оканчивается в Косом переулке, и тайны просто нет. Маги учатся, чтобы вырасти и отвести своих отпрысков в тот переулок, чтобы те купили учебники, выучились и отвели уже своих отпрысков за учебниками во всё тот же переулок.

Мир магии казался чересчур обычным, не таким, как мои ожидания, и эта обычность сквозила во всем.

Вчера утром, когда я таскался от одного магазина к другому, никто из тех, кто жалел меня или просто запомнил, как милого мальчика, не предложил оставить у себя то, что мне так сильно не хотелось возвращать.

Старушенция в очках с неимоверно толстыми стеклами, похожая на доисторическую черепаху, переминалась с ноги на ногу битых пять минут.

Внимательно и немного пристыжено она оглядывала уже полупустые полки с блестящими от новизны телескопами. Остались самые дорогие: бронзовые с золотым напылением и шестью линзами. В день перед отъездом в школу товар закончился у многих торговцев, а поток покупателей давно шел на убыль. Она сомневалась, что сможет продать хоть один из них, и возврат более дешевой модели пришелся как нельзя вовремя. Старушка хотела мне чем-то помочь, но деньги, как их не назови, всегда будут деньгами. Судя по её скромному платью и десятку фотографий на стене за спиной, с которых улыбалось два или три поколения её отпрысков — они были ей нужны даже больше, чем мне.

И я не обиделся, и чуть-чуть пожалел. Ведь таких вот, постоянно нуждающихся, понять мне не сложно. Не важно, не хватало ли ей на новое кресло или долговечные шнурки из прочной шелковой нитки. То чувство — когда тебе постоянно чего-то не хватает — оно одинаково абсолютно для всех.

Обычные маги мало чем отличались от обычных людей. Та, еще приютская радость от того, что я лучше людей — какой никакой, но особенный — угасла, словно и не было. Меня считали никем в том мире, но быть никем и торговать телескопами в этом я был категорически не согласен.

Во все глаза я смотрел на бледных и взволнованных детей, одной рукой держащихся за ручки тележек, а другой — за юбки своих матерей, и радовался. Вот только не за других, за себя. Эти дети несут в себе тайны о своих жалких привязанностях, обиды на родителей за некупленные игрушки, а многие, кто получше одет, наивно считают — они лучше других.

Возможно, им известна парочка заклинаний и сведения о том, зачем нужны котлы и что в них варят, но они понятия не имеют о жизни. Разве это не мило?

Я недобро усмехнулся, не таясь. Пока не перейдена граница в виде этой дурацкой стены — стоит насладиться собственной личностью и усмехаться, как вздумается. Да, мне тут всё очень не понравилось, а сытые дети с наглыми лицами, так и подавно. И я понимал — я не слишком-то добрый.

Но моя жизнь протекала в приюте среди многих десятков детей, среди которых по-настоящему добрым был один только Билл. Да и тот — по причине своего слабоумия.

Недобрых людей очень много, просто не все этим пользуются. Вот, например, Дэнни. Он всем улыбается, виртуозно притворяется хорошим другом и просто отличным ребенком. А на самом деле — умей мальчишка насылать смертельные проклятия — на тот свет отправилось бы полприюта во главе с миссис Коулл. Какая польза от такой ненависти? Да никакой!

И я успокоился, взял себя в руки и пообещал себе — магия даст мне шанс воспользоваться собственным интеллектом, а я дам ей шанс — не разочаровать меня. Вдохнув поглубже, как перед прыжком в воду, я сделал уверенный шаг вперед и пересек границу волшебного мира.

Ощутимый толчок в спину тележкой позади идущего, возмущенное уханье его совы из повалившей наземь клетки и протяжный свист паровоза, готового к отправлению. Ничто из этого так и не смогло отвлечь моего внимания от прочно поселившейся в голове мысли — я здесь чужой.

Отойдя в сторону, чтобы никому не мешать, я так и прирос к тому месту. Стоял и ждал, когда же ватные ноги вновь смогут идти. Смотритель перрона, в ярко-красной форме с отполированными пуговицами, подходил ко мне несколько раз, и строго предупреждал, что до отправления экспресса осталось всего пара минут. Один раз подошла какая-то девочка, на несколько лет старше, повторила предупреждение смотрителя и поспешила пройти к вагонам. Впрочем, я и сам отлично понимал, что ужас, навалившийся на меня безо всякой причины — обычная детская глупость.

Разумеется, опаздывать — роскошь непозволительная. Я молча взобрался по высоким ступенькам, втащил чемодан, изрядно поднадоевшую клетку и перевел дух. По синей ковровой дорожке сновали дети. Они перешептывались, перекрикивались, махали провожающим в окна и норовили высунуть головы наружу, чтоб уж те точно услышали, как они их любят, и как сильно будут скучать. Кто-то крепко обнимался после летней разлуки, кто-то здоровался с друзьями за руку, но все вместе они пугали до чертиков.

— Вперед?

Ошалевший от увиденного и услышанного, я почувствовал, как мои глаза округлились и смотрят на вопрошающего.

— А?

— Нет, не вперед? Может, назад?

Мальчишка был намного старше и выше. Он навис надо мной, как гора, и чуть насмешливо усмехался.

— Поттер, ты встретил свою вторую первую любовь и застрял? — со стороны тамбура раздался хриплый смех. — Нет, он испугался, что вторая первая любовь пересечется с третьей и произойдет конфуз... — ответил кто-то еще и смех стал громче.

Какой-то коротышка подпрыгнул, выглянув из-за спины товарища. Тот полуобернулся, отвесил любопытному шутливый подзатыльник и вновь обратился ко мне:

— Так, посторонись, наверное... — сказал он и немного подвинул преграду в моем лице к окну. — Ты или клетку убери, или чемодан, или себя...

Я даже не заметил, что загородил узкий проход и поспешил исправить свою оплошность. Освободив немного места, он дал возможность трем парням протиснуться вперед. Те без возражений совершили подобный маневр, и возмущаться не стали. А этот самый Поттер даже потрепал меня по волосам, явно почувствовав себя чуть ли не умудренным опытом старцем.

— Не переживай, мелюзга... — прошептал он. — Хогвартс, он знаешь какой? Всех примет!

Мальчишки скрылись в конце вагона, бормоча ругательства в адрес транспортного отдела, затормозившего финансирование какого-то Хогвартс-экспресса. Впрочем, я их больше не слушал. Не вдохновившись такой всеядностью своей новой школы я, тем не менее, твердо решил не мешать людям ходить и занять место в любом свободном купе. Странное дело, но хоть они все и оказались полупусты — в них находилось не более четырех человек — когда я пытался шагнуть внутрь, у меня ничего не получалось. Неведомая сила просто отталкивала от заветных дверей!

Толком обидеться на суровую жизнь я не успел — уже у очередного купе был сбит с ног рыдающей девчонкой в длинном синем платье. С белым воротничком, такие уже миссис Коул лет пять как носить перестала, и очках, больше похожих на два увеличительных стекла. Она выскочила из того самого купе, в которое намеревался попасть я, и умчалась, взмахнув на прощание парой тугих конских хвостиков. Проводив взглядом дрожащую спину столь удивительного человеческого экземпляра, я предпринял попытку подняться.

Вопль, раздавшийся опять же из того самого купе, где никому почему-то не сиделось спокойно, заставил меня застыть на месте и убедил в том, что уж лучше ехать в тамбуре, чем в компании неуравновешенных личностей.

— Марта-а-а-а![ii] — отчаянно, но как-то лениво, словно не надеясь на успех, возопил мужской голос. — Верни-и-и-сь! Она больше не буде-е-е-т!

— Буду! — не согласилась «она». — Еще как буду!

— Да чтоб тебя, Друелла[iii]... — из купе выглянул темноволосый парень, кинул мимолетный взгляд на на меня, все еще валявшегося на пятой точке у дверей, прищурился и вгляделся в начало вагона. — Ты повторяешься из года в год... не надоело?

Я и сам осмотрелся. Как оказалось, всего за пару десятков секунд, прошедших с момента падения, вагон опустел, а все двери захлопнулись, словно в ожидании чего-то ужасного. По всей видимости, это что-то уже появилось, поскольку выражение абсолютного спокойствия на лице мальчишки сменилось выражением чрезвычайного беспокойства.

Мимо, со скоростью достойной гепарда, пронесся кто-то очень рыжий.

— Блэк, Монти[iv] идет! — проорал он на полном ходу. — У вас комплект?

— Какой там... — пробормотал тот. — Уизли[v], давай к нам, а? — попросил он почти жалобно.

Рыжий уже взялся за ручку двери, разделяющей вагоны и усмехнулся широкой белозубой улыбкой.

— Альф[vi], у вас там опасно, покусают еще! — и скрылся из виду.

Бесцветный девичий голос с изумлением переспросил:

— Это кто ж его покусает, дылду такую... Ты, что ли?

Фырканье и нарочито громкий шелест газеты послужил ей красноречивым ответом.

— Я?! — взвизгнула девчонка. — Да мое воспитание... да у неё просто рот не закрывался… а так я никогда... да что он себе... — от возмущения владелица голоса начала задыхаться.

Наконец, огромные черные глаза парня, застрявшего в дверях, как между мирами, остановились на том, кого еще парой секунд раньше он предпочел не заметить.

— Абракас[vii], здесь первокурсник!

— Бери!

Так, не давая на то своего согласия, я оказался поднятым на ноги неожиданно сильными руками хрупкого парня и заброшен в купе, словно багаж. Впрочем, мой багаж был заброшен следом, клетка задвинута под отвесной столик у окна, а сам я посажен у выхода. Дверцы захлопнулись, состав тронулся, и как раз в этот момент в прямоугольное окошко на дверях заглянула улыбающаяся физиономия без двух передних зубов.

Альф развел руками, покачал головой и положил открытую ладонь мне на макушку.

— Монти, это наш паренек, сегодня никак! Давай на следующей неделе, хорошо?

Физиономия чуть не заплакала, но отлипла от стекла и сделала шаг назад.

Стало интересно.

— Он там долго будет стоять?

— Он? — переспросил кто-то из-под газеты. — Долго.

— Главное — ты сиди... — пробормотал Альф, сосредоточенно роясь в маленьком кожаном рюкзачке. — Вот она! Хочешь конфету? — и протянул мне мармеладную жабку, точь-в-точь такую, как в кондитерской Фортескью. Разве только эта сбежать уже не могла, была насажена на палочку, словно пломбир.

Сглотнув, я кое-как переборол тошноту.

— Нет, спасибо...

Но невзрачный бледный первокурсник был настолько им неинтересен, что мое согласие или несогласие не стали даже слушать. Парень просто всучил сладкую мерзость мне в руки и отвернулся к окну. Свою роль ответственного старшего он выполнил — у ребенка есть конфета, место в купе, и он едет в школу.

По прошествии пяти минут я откровенно заскучал. Попав в этот, новый мир, к новым людям, я ожидал от них отнюдь не молчания и отрешенных взглядов сквозь оконное стекло, за которым поля засеянные злаками сливались в одно пятно с лесами и алыми маками.

Девушка у окна, манерно обмахивающаяся черным потрепанным веером, улыбнулась мне несколько раз. Так, для приличия, и вновь отвернулась. Затянутая в узкий серый костюм и юбку ниже колен. С белым кружевным бантом на груди и в старомодных ботинках, надетых на плотный телесный чулок. Она казалась очень строгой учительницей. Представить её в качестве ученицы, да за партой, я пока еще просто не мог. Впрочем, на неё все равно хотелось смотреть. Некрасивая, худая, с острым, словно заточенным носом, маленькими глазками и тонкой полоской там, где должны были быть губы. Она притягивала взгляд, как выцветшая картина, нуждающаяся в умелой руке реставратора. Казалось, в этой блеклости таится тайна времен, и разгадать её смогут лишь избранные.

Альф, угостивший меня конфетой, и с тех пор не отвлекшийся от созерцания тоскливых пейзажей, выглядел её полной противоположностью. Он сверкал, словно портрет руки какого-то уж чересчур беззаботного мастера. Его худоба была не болезненной, а благородной, хрупкой, и даже самую малость более нежной, чем полагалось иметь настоящим парням. Черные глаза сияли, будто их владелец не просто смотрел в окно, а мечтал о самом сокровенном. Большой рот, ровный нос и пухлые губы, украшенные загадочной полуулыбкой — все правильное, все такое, как если бы природа хотела создать красоту по уже давно избитому шаблону. Тяжелые, иссиня черные волосы ниспадали на плечи, но ни одна, даже самая короткая волосинка не выбивалась из строя. В нем не было мягкости, но ни грубоватые черты лица, ни тонкая, словно дамская кость, ничто не разрушало впечатления — перед тобой идеал.

От такой правильности сводило челюсть, как от слишком сладкого завтрака. Приятнее было смотреть на девушку, или даже на газету, за которой скрывался блондин с длинными узловатыми пальцами. Тем более, что на бумаге фотографии жили своей жизнью, на них смеялись дети и кто-то взлетал с покатой крыши двухэтажного дома. С интересом рассмотрев все доступные моему взгляду картинки, я прикрыл глаза — устал. Хотелось прилечь на скамье, свернуться калачиком и провалиться в глубокий сон. То, что мне довелось пережить за весь прошлый день, заставляло мое сердце биться с такой силой, что его стук звучал в голове до сих пор, словно слуховая галлюцинация.

Впрочем, я еще так и не понял, билось оно от радости или от чего-то иного. Просто не мог разобраться. Я уверенно ходил, хорошо думал, отлично видел, но что-то почувствовать мешала дикая, невыносимая усталость. Такая, от которой болит не только лишь тело, и которую невозможно накопить за один день, нужны годы.

Заснуть сразу же помешала назойливая мысль. Она не давала мне покоя вот уже пару минут, и поймав её за хвост, я распахнул глаза. Я изумился, осознав — в этом купе стоит гробовая тишина не потому, что им скучно друг с другом. Наоборот. С кем можно вот так вот смело помолчать? Нет, не просто с настоящим другом, а родным человеком. Вагон гудит от смеха разных сортов, начиная с насмешливого, и заканчивая истерическим, а здесь — покой и уважение. Но, самое странное, то, что изумляло еще больше, этот парень, девушка, и еще какой-то мальчик за газетой... они мне нравились!

Задремав под ритмичный стук колес и шуршание бумаги, я осознал — если в ближайшее время и удастся где-то отдохнуть, то это место — здесь, а значит…

Выдернул меня из объятий Морфея и причинил почти физическую боль приветственный вопль.

— Друелла, привет! — в дверях стояла миловидная девочка и тянула кого-то, не желающего показываться перед всеми, за рукав шелковой синей рубахи. — Смотри, кого я привела. Сигнус, смелее!

— О, братец! — хохотнул Альф. — Я уж грешным делом подумал, ты в Ирландию сбежал! Валли чуть до слез не довел, полоумный... — он театрально вздохнул. — И зачем весь этот спектакль? Мы тебе место до последнего держали. Не понимаю, хоть убей — не понимаю...

— Вальпурга[viii] нам не мать, — со злостью произнес Сигнус. — Её невозможно довести до слез и у неё нет права решать мою судьбу!

Том протер глаза и уставился на новоявленного брата красавчика. В нем не было идеальности или правильной красоты. Однако в нем было больше мужественности, животной агрессии, и если бы не глаза, пустые и лишенные жизни, он переплюнул бы брата, а так — фальшивая копия, грубиян и глупец. Обсуждать семейные проблемы привселюдно, разве это не глупость?

— Зато она умнее... — процедил Альф сквозь зубы, враз растеряв всю свою «нежность». — Убирайся с глаз моих, живо.

Девчонка, притащившая Сигнуса, побледнела, затем покраснела и все же решилась:

— Ну... может, малыш уступит место, а? Посидите, поговорите...

— Ничего я не уступлю! — выкрикнул я, испугавшись такой перспективы. — Не хочу другое искать...

— Он не уступит, — буркнул блондин, дочитавший, наконец, свою чудную газету. — Вальпурге пламенный привет, тебе — всего доброго. Намек достаточно прозрачен?

— Хам ты, Малфой... — ответила она совсем не обиженно. — Хам!

Впрочем, несмотря ни на что, совету этого самого хама она последовала почти с удовольствием. Выполняя просьбу некой Вальпурги, девчонка явно наступила себе на горло, не смогла отказать.

— Дора Блэк[ix], стой! — совсем не громко, но властно и жестко приказала Друелла.

Дора замерла, инстинктивно одернула подол белоснежного платья в мелкий горошек, и заискивающе улыбнулась.

— Да?

— Ты нашла себя в своем Поттере, я понимаю... — прошептала она, опустив глаза на собственные руки. — Чистокровный, красивый, любовь... Я очень рада, честное слово. Но только представь, как ты меня унизила, и оцени, чего мне сейчас стоит такая радость за тебя... Понимаешь?

Девчонка кивнула и принялась топтаться на месте, краснея просто на глазах.

— Да, дражайшая моя кузина... — встрял Альф. — Твоя подруга абсолютно права.

— Молчи уже, Алафард... — простонала девушка и в раздражении отшвырнула от себя веер. — Вы — как тараканы. Вами не то что Хогвартс, Англия полнится! Куда ни глянь — одни нищие Блэки благородных кровей. Мне выходить замуж за твоего брата и рожать ему детей, а меня от него тошнит сейчас, и будет тошнить потом. Я старше, лучше и богаче. Эта помолвка выгодна вам и моей семье, не мне! — Друелла скривилась, словно лимон откусила. — Проклятые Блэки... Ненавижу!

— И меня? — тихо переспросил Альф. — Меня тоже ненавидишь?

Дора поспешила скрыться из виду. В момент, когда створки дверей захлопнулись, девушка зарыдала. Никто не произнес ненужных слов утешения, все деликатно отвернулись и позволили ей выплакаться вволю.

Альф ободряюще похлопал меня по спине, словно извинился за столь неприглядную сцену, не предназначенную для детских глаз и ушей.

— Спи, ребенок, спи...

Блондин напротив скептически хмыкнул.

— Чего?

— Так ты ему не понравишься, Альф, не старайся.

Блэк удивился.

— Это еще почему?

— Ты угостил его конфетой, которую он выбросил. Не спросил, как его зовут, потому что тебе наплевать. И ты красивый до противности. Он тебя хорошо рассмотрел, не сомневайся.

— Ты параноик, Абракас... — парень рассмеялся.

— Да, в этом купе два параноика, — он легко согласился, — я и твой первокурсник. Как тебя зовут? — мальчишка не просто спросил, он потребовал сказать свое имя.

Я смотрел на длинноволосого блондина во все глаза и молчал, еле заметно усмехаясь — решил заявить о себе. Пусть поломают головы, раз есть такое желание. Малфой единственный среди всех, находившихся в купе, кто был одет дорого, с показным шиком, в атлас и шелка. С такими людьми я дела еще не имел. Серые, почти бесцветные глаза кололи, словно иголки, казалось, они видят все: и то, что зрению доступно, и то, что скрыто от него глубоко-глубоко.

— Магл! — сделал вывод блондин. — Малолетний магл узнал о нас больше, чем собственные родители. Это ужасно.

— Мы молчали! — возразила Друелла.

— Может, он иностранец?! — не сдавался Блэк.

Малфой вытащил из кожаного портфеля какую-то книгу и демонстративно переключился на чтение.

— Он не иностранец, английский знает в совершенстве и у него хорошее зрение, Друелла. Получше, чем у тебя. Прекращай рыдать, а то все глаза выплачешь. Да и пятна по всему лицу тебя делают еще более... кхм... некрасивой.

— Хам! — ответила Друелла и тонкие полоски вместо губ растянулись в широкую улыбку. Странное дело, но чем дольше блондин говорил, тем быстрее девушка успокаивалась. — Мальчик, ну правда, как тебя зовут?!

Они еще не знали, что будут моими лучшими друзьями, а вот я — знал. Это не они меня в коридоре подобрали, это я их выбрал. Ведь они были сильными, сильными и интересными. И неважно, что я был ребенком, я уже успел понять, в этом кругу настоящие друзья друг другу не лгут и прощают самое страшное — правду. Поэтому не ответить на простой вопрос будущего друга, той, которая понравилась мне безоговорочно и безо всяких условий, я просто не мог.

— Томас...

— Ты действительно магл?

— Мои родители — маги, но я вырос в приюте, среди маглов.

В купе воцарилось подобающее моменту молчание.

Первым не выдержал Малфой, он прыснул со смеху и махнул рукой.

— Ой, да бросьте! Вы что, реально собрались пустить слезу?!

Друелла пробормотала:

— Ты только представь, маг среди маглов...

Впрочем, скорбное выражение на их лицах продержалось считанные секунды, и на них вновь заблуждали улыбки.

— А ты можешь... колдовать? — блондин продолжал подозревать незнакомца в несоответствии его идеалам. — Раз ты маг?

— Могу.

— Докажи!

— Тебе? — спросил я небрежно. — Не хочу.

Малфой побагровел, Альф закашлялся, а девушка не отрывала от меня заинтересованного взгляда, словно давно не видела ничего занимательнее.

— Подвинься... — попросила она Блэка, поднялась и втиснулась между ним и мной. — А мне? Мне ты можешь доказать?

Интересно, она такая же некрасивая, какой была и моя мама, или мама была некрасивее? Мысли о матери посещали меня каждый раз, когда я всматривался в эти круглые глазки с редкими, будто бы вялыми ресницами. Конечно, моей тоской по матери осознанно манипулировали — Друелла ведь умная, а я всего лишь маленький, но и в этот раз моя хваленая стойкость потерпела фиаско.

— Тебе? — переспросил я. — Тебе — могу...

Девушка оживилась и принялась озираться по сторонам.

— Вон, на столике стакан с водой, что ты можешь с ним сделать?

— Заставлю исчезнуть.

Вздох скептицизма пронесся по купе, как сквозняк. Но смеяться в открытую и обижать ребенка не стали. Подростки старались чему-то соответствовать. То ли своему воспитанию, то ли положению в обществе, то ли еще чему-то. И вот благодаря этой сдержанности, несвойственной всем, кого я знал ранее, сердиться на них просто не было сил. Даже на блондина, такого хамовитого и опасно внимательного.

— Чары исчезновения... — Альф с сомнением покачал головой. — Не сможешь — плакать не станешь? Нам тут воды хватило, чуть не утонули...

— Альф!

— Друелла!

Они переглянулись, улыбаясь одними глазами.

— По всему похоже, что не будет. Нагло так смотрит...

— Малфой! — воскликнули оба.

Тот примирительно поднял руки.

— Доставай уже палочку, почитать охота... — пробурчал он и закинул ногу на ногу. — Не томи!

Я знать не знал, как этой палочкой пользоваться. Привык обходиться собственными силами, полагаться на себя во всем, и не стал позориться, размахивая деревяшкой, которую не представлял с какой стороны в руки брать. Стакан превосходно загорелся и без нее, силы мысли хватило с лихвой. Разумеется, я понятия не имел о существовании чар исчезновения, собственно, как и всех остальных, но сконцентрировать всю свою волю и расплавить стекло — это легко.

Альф отодвинулся от стола и проводил взглядом каплю, скатившуюся на пол. Тишина повисла такая, что, казалось, она громче шума в вагоне. Друелла достала из кармана на шнурке свою палочку и что-то пробормотала — стакан вновь стал стаканом, а не лужицей из стекла и меди. Впрочем, взгляды подростков не отрывались от столешницы до той минуты, пока не распахнулись двери купе.

— Альф, братец, ты опять куришь? Что за вонь?!

— А ты зайди, проверь...

— Очень смешно!

Веселой девчонка не выглядела. Она вообще никак не выглядела. В зеленой мантии до пят, с землистым цветом лица, безрадостная и уставшая. Она привалилась к косяку, закатила глаза кверху, словно устала именно от груза забот о непослушном младшем брате и монотонным голосом забубнила:

— Курение в вагонах школьного экспресса строго запрещено. И я, как староста факультета и главный состава, обязана доложить о нарушении вышестоящему начальству и...

— Вальпурга!

Речь девчонки прервали на полуслове. И без того неприятное, слишком взрослое и скучное лицо родной сестры Альфарда и Сигнуса утратило с ними всякую схожесть. Природа наделила её и женственностью, и красотой. Однако жизнь позаботилась, чтобы и то и другое поблекло, а брезгливость и высокомерие лишь довершили начатый ею процесс. Цветок завял, не распустившись, но виновато ли в этом то, что все Блэки «нищие», а она самая старшая, или же существуют другие причины — мне оставалось только догадываться.

— Минерва, ну что опять стряслось? — спросила она, схватившись за голову. — Во втором вагоне драка?

Из-за спины Вальпурги выглядывала девочка в красной мантии и, смущаясь, нервно поправляла дужку маленьких круглых очков.

— Нет...

— В шестом драконы?

— Нет, я не видела драконов...

— Монти забрызгал слизью очередное купе?!

— Забрызгал, но не купе, тамбур... Он там сегодня первокурсникам фокусы показывал, больше не пустили никуда.

— Отмыли?!

— Отмыли, — девчонка кивнула. — Поручни немного разъело, и один глаз, но Помона[x] вылечила. Она молодец!

— Что тогда?!

— Согласно правилам, ты должна реагировать на обнаруженные мной нарушения, а не искать их сама...

Купе взорвалось со смеху, Вальбурга снисходительно усмехнулась, вновь повернулась к брату и бросила себе через плечо:

— Минерва, дорогая, ты проживешь очень скучную жизнь, если не поймешь — миром правят не те, кто висит на доске почета, а те, кто их туда вешает!

Фыркнув что-то нелицеприятное в адрес какого-то Слизерина, девочка поспешила уйти. Ведь правила правилами, а указывать тем, кто тобою руководит, пусть и в отдельно взятом экспрессе — нехорошо.

Ей в след Вальпурга прокричала:

— А сэндвичи? Сэндвичи брату я могу передать, или мне нужно твое разрешение?!

Немного успокоившись, она задумалась и поинтересовалась:

— Так, на чем я остановилась?

— На правилах, — подсказал я.

— Да? — она хмыкнула. — Да ну их, эти правила... — и улыбнулась живой и приятной улыбкой. — Альф, лови!

В сторону Блэка полетел увесистый сверток, а в ответ, с его стороны — воздушный поцелуй.

Следующие полчаса ехали молча. Смотрели в окно, ели вкусные сэндвичи с индейкой, от которых отказался один только Малфой, а потому мне достался не один, а целых два, и думали о чем-то своем. В конце концов, блондин произнес вслух то, что не давало покоя им всем.

— Не магл. Определенно — не магл...

— Сильный, — пробормотал Альф. — Адский огонь в таком возрасте, да еще контролируемый? О подобном только в древних книгах... Сами знаете, каких.

Друелла холодными пальцами приподняла мой подбородок и заглянула мне в глаза.

— У тебя кто-то есть?

— В смысле?

— Друзья? Родные? Знакомые?

— Нет... — протянул я жалобно, разыгрывая несчастного сироту. — Никого.

— Хорошо.

— Почему?!

Она пожала плечами.

— Мы не любим занимать чье-то место.

______________________________________________________________

Карлус Поттер — отец Джеймса Поттера и дедушка Гарри