Узница Азкабана (джен)

Кто виноват, что нам гореть в аду?

Тот, кто в спину нож вонзил врагу?

Кто предал ради желанного куска?

Иль тот, кто приказал распять Христа?

Как тяжело найти в себе изъян,

Подумать, кто виновен, может я?

И как легко выносит приговор судья,

Когда судит других, но не себя.

UNCREATED LIGHT — Чья вина?

20 сентября. Азкабан. Раннее утро

Гермиона проснулась от холода. За ночь воздух остыл, и в камере стало еще холоднее, чем накануне. Тюремная роба нисколько не грела, а от тонкого рваного одеяла толку было немного. Беллатриса тихо посапывала во сне, отвернувшись к стенке. За окном было еще темно, значит после истории с дементорами спала она не долго — утро еще не настало. Ее первое утро в Азкабане. Гермиона снова закрыла глаза, но сон не шел.

Перед глазами всплыли жизнерадостные лица Гарри и Рона, счастливый вечер, когда они, еще первокурсники, обошли Слизерин в борьбе за кубок школы. Третий курс — она помогает Гарри спасти его крестного, четвертый— Крам, рождественский бал. Нет, счастливым воспоминаниям конец. Перед глазами предстает майское утро девяносто восьмого. Оскаленная морда готового убить Лаванду Фенрира Сивого и первое непростительное проклятье в исполнении Гермионы. Два роковых слова слетели с ее губ быстрее, чем она успела осознать, что делает. Зеленый свет. Остекленевшие навсегда изумленные глаза оборотня, шок и непонимание во взгляде Рона… и победа. Победа, омраченная смертью Гарри. Появление Дамблдора, которого Волдеморт мог не бояться, потому что считал мертвым. Дамблдора, фактически убившего родного брата. Дамблдора, вернувшегося так поздно. Ведь он мог сделать так, чтобы Гарри не погиб.

Мог? А если все-таки нет? Но тогда, опьяненная битвой, первым убийством и смертью друга, она высказала директору все, что думает о его интригах и методах воспитания героев. Наверное, со стороны это выглядело смешно — измазанная чужой и своей кровью, красная от гнева восемнадцатилетняя девчонка отчитывает величайшего мага современности за бездействие… Потом извинилась перед ним, конечно. Уже напившись успокоительного зелья, когда с траурной повязкой шла в Годрикову Лощину на кладбище.

Гарри похоронили рядом с родителями, его срочно изготовленную по заказу Министерства Магии мраморную статую было не видно за множеством венков от благодарных своему герою британцев. Ради которых Гарри и погиб. А не зря ли? Эта крамольная мысль не переставала терзать Гермиону с тех самых похорон. Стоила ли жизнь Гарри жизней всех тех людей, которые только и могли, что надеяться на него, но сами не сделали для победы над Волдемортом ровным счетом ничего. Они смирились, и большинство британских магов устроил бы и режим Волдеморта, на проверку оказавшийся не таким уж и кровавым, как ожидала Гермиона, выслушивая сравнения темного мага с Гитлером и нацистами. По крайней мере, при Волдеморте и его ручном министре Магии без суда в тюрьму никого не бросали, концлагерей не открывали. Да, маглорожденным было не сладко, но в консервативном волшебном мире им сладко не жилось никогда. А бросать в тюрьму без приговора — это привилегия победителей, что в восемьдесят первом году, что сейчас. За семнадцать лет ничего не изменилось. Да и могло ли измениться?

Из мрачных мыслей ее выдернула Беллатриса.

— Доброе утро, грязнокровка! — бряцая цепями, прислужница Волдеморта отправилась к умывальнику.

Проделав утренние процедуры, она села на лежанку Гермионы и, поправив свои грязные спутанные волосы, негромко усмехнулась.

— Рассказывай, грязнокровка. Если ты думала, что я поверю, будто подружку Поттера могут без суда засадить на двадцать лет, то ты глупее, чем я думала. И, кстати, откуда у тебя стигейская сова?

— Зачем вам это знать? — Гермиона заметила, что повязки на запястье больше нет, и белая сова изучающее рассматривает ее холодными желтыми глазами, склонив голову чуть на бок. Видимо, пожирательница сняла ее, пока она спала. Гермиона прислонилась спиной к стене, холодной, но гораздо более теплой, чем воздух в камере. Похоже, какие-то согревающие чары авроры все-таки наложили. Она прижала колени к груди и обхватила их руками в своей любимой позе.

— Я три месяца ни с кем не разговаривала. Кроме, конечно, тупых авроров, которые до смерти меня боятся и трясутся при одном взгляде на меня. Неужели я такая страшная? Конечно, здесь сложно следить за собой, но все же… Так вот, я ни с кем словом не обмолвилась с того самого момента, как после битвы покинула Хогвартс, выполняя задание милорда. Он спасал меня, а я, дура, тогда сопротивлялась, не хотела от него уходить. И попалась, оказалась здесь, в этом Мерлином забытом месте. Не знаю, почему меня не приговорили к поцелую. Наверное, министерские гуманисты решили, что для меня это слишком легкий конец. Или думали, что я все равно долго тут не протяну. Они ошиблись, еще несколько лет я буду отправлять их существование даже сидя здесь. Мое здоровье еще крепко, маги живут долго, а на мой кашель внимания не обращай. Годика через три-четыре и сама им обзаведешься, поймешь, что это не смертельно. Впрочем, с тобой история непонятная, так что слушаю внимательно.

— Министерство издало декрет, — начала свой рассказ Гермиона. — Согласно ему, все те, у кого на предплечье нашли метку Волдеморта, получали пожизненные сроки независимо от возраста и желания сотрудничать со следствием. Их племянники, дети, младшие братья и сестры, у которых даже метки зачастую не было, получили по восемь лет. Судами министерство себя не утруждало, пришли в дом, уточнили имя и готово. Не подчиниться декрету смогли лишь те, у кого остались на воле требующие опеки родственники младше одиннадцати лет, видимо, в министерстве решили, что даже первокурсники Хогвартса уже достаточно самостоятельны… таким образом, старшие курсы Слизерина практически в полном составе тут, рядом с нами, вместе с родителями. Почти без исключений.

— Это не красит министерство, но причем здесь ты? С двадцатилетним сроком?

— Ирония судьбы… Вы знаете, что я, Гарри и Рон не пошли в Хогвартс на седьмой курс, а выполняли особое задание Дамблдора. Чтобы обезопасить своих родителей я отправилась с ними в Австралию, поселила их на ферму к доброй старушке, которая благодаря Конфундусу не удивилась появлению дальних родственников из Британии, бездетных супругов, решивших на старости лет навестить свою троюродную тетку, весьма небедную. Родителям я немного подправила память, и теперь они считают себя Уилксами, и знать не знали ни о каких Грейнджерах.

— Умно, хотя и не очень высокоморально, — кивнула Беллатриса. — Обливиэйт на маглов без предупреждения, лишить родителей дочери… Но милорд действительно их искал, чтобы шантажировать Поттера, хотя до Австралии он так и не добрался, да и не думал, что твои родственники вообще могут куда-то уехать из Британии. Поэтому одобряю, ты поступила мудро.

— После похорон Гарри я отправилась в Австралию, но старушка успела умереть, ферма пошла с молотка, и родителей там я уже не нашла. Поиски затрудняло то, что у Уилксов не было дочери, поэтому обратиться за помощью в полицию я не могла.

— Полицию? Это что такое? — нахмурилась Беллатриса.

— Что-то вроде аврората. Полицейские обеспечивают порядок в мире маглов, расследуют преступления, ищут людей. В общем, помочь мне они не могли. Для мамы с папой я была никем. Не родственница, даже не друг семьи. Просто незнакомка. Документы на имя Грейнджеров у них если и сохранились, то послужили поводом для ареста, и искать родителей мне надо было в тюрьме. Подделка документов карается по закону. Поэтому мне пришлось срочно варить зелье поиска.

— Которое основано на крови.

— Да. Капнув немного крови на карту мира, я была шокирована. Моей матери не было в живых, а отец здесь, в Азкабане. Решив, чтозелье сварено неправильно, я повторила ритуал вновь. С тем же успехом. Обратиться за помощью в министерство я не могла, мне светил бы немаленький срок за нарушение статута о секретности — Обливиэйт родителям и Конфундус той старушке. В отчаянии я отправилась к профессору Дамблдору, который вернулся в Хогвартс и уже считался первым претендентом на кресло министра Магии. Он сказал, что ошибки в моем зелье нет, и порекомендовал обратиться за помощью к гоблинам, которые за определенную плату могут выяснить мою родословную хоть до времен Основателей Хогвартса. Профессор Дамблдор решил, что я принадлежу к магическому роду и, к сожалению, оказался прав. А к гоблинам мне вообще лучше было бы не соваться…

— Подружка Поттера — дочь пожирателей смерти?! — перебила ее Белла и зашлась в приступе хохота. — Вот это действительно ирония! Знаешь, если бы не сова на твоем запястье, ни за что бы тебе не поверила. Ты в курсе, что эта штука всего за несколько минут способна убить любого маглорожденного, полукровку и даже чистокровного в первом поколении? Милорду, воспитанному в магловском приюте, не понравился Грим в качестве вестника смерти, и для своих первых сторонников он придумал этот символ. Я боюсь представить, каким образом он это реализовал, но эта сова действительно предвещала смерть, обжигая руку своего нечастного хозяина. Милорд от нее в итоге отказался, сова ускоряла процесс старения, ее обладатели становились дряхлыми и немощными стариками всего в шестьдесят лет, дольше всех протянул зельевар Ричард Крэддок, изобретший какое-то облегчающее жизнь обладателю совы снадобье, но и он умер всего в восемьдесят лет. Насколько я знаю, его сын унаследовал татуировку и даже сумел ослабить ее влияние больше, чем отец, но о Ренди я уже давно ничего не слышала. Сова не Знак Мрака, ее носителя нельзя призвать к себе, и Рэндома Крэддока я не видела лет двадцать…

— Это он передал мне метку. Сказал, что она мне пригодится, когда я выберусь отсюда.

— Значит, Ренди умер? Он здорово рисковал, ведь метка могла убить тебя, которую он считал маглорожденной, и его душа никогда не обрела бы покоя. Метку нельзя передавать нечистокровным.

— Он упал со скалы. Крэддок ехал со мной в вагоне для арестантов и слышал, как Драко Малфой назвал меня «Нотт». По фамилии матери…

— Малфой знает? Твоя мать из Ноттов? Это многое объясняет, — Беллатриса ненадолго задумалась, накручивая спутанный локон своих волос на мизинец. — Юлия Нотт умерла около двадцати лет назад… ну да, все сходится. Вчера исполнилось девятнадцать лет со дня ее смерти. Нотты заявили, что это был несчастный случай, а на самом-то деле она умерла при родах! Дальнейшее ясно. Люциус — это ведь он твой отец, верно? — уже женат на моей сестре, да и в любом случае рожденная вне брака девочка принимается в род матери, а мальчик в род отца. На обе семьи ложится клеймо позора. Мать умерла, Нотты не захотели скандала, а Люциус от дочери отрекся и никому о своей связи с закончившей Хогвартс в том же году семнадцатилетней девчонкой не рассказал, потому что иначе Нарцисса непременно рассказала бы мне о новоявленной родственнице, уж она-то против сестренки для Драко точно бы не возражала. Тем более что Драко тогда только планировался. Тебе дали имя — скорее всего Нотты — и подбросили первым попавшимся маглам. Могу поздравить, юридически ты Гермиона Юлия Нотт, чистокровная ведьма, которой прямая дорога в Слизерин, а все тебе знают как Гермиону Грейнджер, грязнокровную гриффиндорку. Нда, вот так история! Кстати, ты имеешь право на немалую долю наследства Ноттов. Коль уж выяснилось, что ты наследница их фамилии…

— Есть еще один нюанс, — перебила сокамерницу Гермиона, — я, Рон и Гарри незадолго до битвы за Хогвартс ограбили ваш сейф. Поэтому соваться к гоблинам мне не следовало, они меня запомнили и готовы были чуть ли не разорвать на куски, меня спасло только то, что я пришла к ним в качестве клиентки и что по близости оказался работающий там Билл Уизли, напомнивший им, что клиент «Гринготтса» неприкосновенен согласно какому-то древнему соглашению пятисотлетней давности.

— Так значит, это были вы! — снова расхохоталась Беллатриса. — Управляющий моего сейфа совой доложил мне о дерзком рейде, но мне было не до того, а потом я была в бегах и очутилась здесь. Поздравляю с первым успешным ограблением в истории «Гринготтса». Ты выпила оборотку с моим волосом, и остроухие не учуяли подвоха?

— Да, но себя они виноватыми не считают. Пересчитав содержимое вашего сейфа, гоблины подали иск в министерство и грозили новым восстанием, требуя наказания воров. Гарри погиб, Рон заплатил несколько тысяч галлеонов и отдал какой-то семейный артефакт, потратил всю свою премию за Орден Мерлина первой степени. Целое состояние.

— Корче говоря, откупился. А тебя лишили и ордена, и премии, да еще и упекли сюда, чтобы не идти на конфликт с гоблинами, — кивнула Беллатриса. — Тогда двадцать лет даже маловато, продешевили министерские…

— Я вернулась к профессору Дамбдору, и, когда меня пришли арестовывать, он свидетельствовал, что я помогала Гарри, и пожизненный срок заменили двадцатилетним. Около месяца меня продержали в одиночной камере в министерстве, допрашивали каждый день, и я уже было надеялась на справедливый суд и оправдание, но нет, — Гермиона подняла на Беллатрису свои покрасневшие от проступивших слез глаза. — Почему? Ну почему?! Разве я виновата в том, что меня бросил отец, оказавшийся пожирателем? Что моя мать умерла, дав мне жизнь ценой своей собственной!? Что я убила Фенрира, спасая свою однокурсницу?! Я в этом виновата?

Беллатриса обняла всхлипывающую девушку, и, поглаживая ее по голове, мягко проговорила:

— Разумеется, не виновата. Успокойся. Но ограбление «Гринготтса» это уже десятка три лет в Азкабане, в убийстве Сивого они тебя вряд ли обвиняли, на войне всякое бывает. А вот родство с Малфоями — это еще лет восемь автоматом. Отмазать и тебя, и младшего Уизлика директор не мог, а интересы гоблинов удовлетворять как-то надо, причем срочно. Жаль, Нотты за тебя не вступились, в такой ситуации терять им было бы нечего, а денег у них хватает, причем не только в «Гринготтсе», но от Ноттов остался один Теодор, да и тот где-то с нами в Азкабане по соседству. Его папаша побоялся идти штурмом на Хогвартс, а трусов милорд никогда не любил.

— Самое смешное, что если бы не ограбили банк, Волдеморт был бы жив, — Гермиона растерла слезы по щекам и вопросительно посмотрела на пожирательницу, — почему профессор не смог меня вытащить отсюда? Я бы уехала в Австралию искать приемных родителей. Не нужны мне эти гоблинские галлеоны! Ведь профессор знал, зачем мы ограбили «Гринготтс», мы с Роном ему все рассказали. Почему?

— А ты сама подумай, вроде не глупая девочка, — откликнулась Беллатриса. — Главный враг только что повержен. Единственный конкурент Дамблдора в борьбе за титул главного творца победы на кладбище. Ты понимаешь, Гермиона, что это усыпанный розами путь к титулу величайшего волшебника всех времен? Выше Мерлина? Единственное препятствие на этом пути — девятнадцатилетняя девчонка, внебрачная дочь известного пожирателя смерти? Правой руки только что побежденного врага? Защитить ее — можно, но, во-первых, довольно проблематично в свете декрета о детях пожирателей, а, во-вторых, британцы не поймут. Сами законы издаем, сами и нарушаем? Но это бы ладно, главное не поймут гоблины. А это кровопролитная война в условиях банкротства всех британских магов, потому что деньги «Гринготтса» останутся у гоблинов. И в перспективе — гибель магической Британии. Перспективка-то не очень, как ни посмотри. Твоя жизнь, Гермиона, как это ни прискорбно, для Дамблдора помеха, и не только на пути к славе и власти. Помеха для жизней нескольких тысяч магов. Не десятков и не сотен, как в войне с нами. Тысяч. Вот цена твоей свободы. И понять Дамблдора может и можно, да только кому захочется гнить на нарах, зная, что амнистии никогда не будет? И что когда выйдешь отсюда, руки никто не подаст? Его самого бы сюда за такое. Заботливый наш директор. Хорошо одних спасать за счет других-то! А я-то думала, с чего бы это гриффиндорку и подружку Поттера определили в мою камеру? А ты, оказывается, главная узница Азкабана. Одна из первых слуг милорда и личный враг директора — хорошая пара.

— Я знать не хочу ни о каких гоблинах, золоте и интригах! Я хочу домой. К маме и папе! Пускай они мне не родные, но они воспитали меня, как свою родную дочь. И чем я им отплатила? Обливиэйтом? Неужели я никогда их больше не увижу? За что мне такое наказание?!

Беллатриса прижала к себе рыдающую Гермиону и, как могла, постаралась ее успокоить.

— У тебя есть стимул выжить. Уйти отсюда. Это неплохое подспорье в борьбе с дементорами, поверь.

— Я не выдержу здесь двадцать лет, — сквозь всхлипы прошептала Гермиона. — Я и десять-то не выдержу!

— Мы что-нибудь придумаем, есть у меня одна мысль. Помни: все в наших руках. Сбежал же отсюда мой блохастый кузен? А?