Моя жизнь - моя игра (джен)

Салима в двенадцать часов еще и не думала ложиться спать. Лаки переместил Гарри прямо в подземную лабораторию дома Луджинов. Девочка внимательно разглядывала какую-то «приправу», похожую на красный перец, вероятно, размышляя над тем, в каком количестве ее добавить в зелье. Одета Салима была в длинное черное платье и белый фартук. Гарри не мог понять, она похожа в этом наряде на монахиню, или горничную из какого-то исторического фильма. Девочка казалась спокойной и сосредоточенной на своей работе.

«А в котле очередное светлое варево», — предположил Адам-Самаэль.

— Привет, — выдал свое присутствие Гарри.

— О, здравствуй. Ты по делу, или тебе скучно? — не отрываясь от своего занятия, ответила Салима.

— В Норе очень скучно, но я по делу.

— Нора? Ты живешь в норе? Заячьей?

— Крысиной.

— Там должно быть очень тесно.

— Вот тут ты полностью права, — усмехнулся Гарри.

— И что за дело у тебя?

— Понимаешь, у меня есть дневник одного человека, но это очень странный дневник. Он предлагает мне устроить неприятности Дамблдору, если я его подкину кому-нибудь. Говорит, что умеет подчинять себе людей...

Салима повернулась и посмотрела на Гарри. Казалось, она вот вот рассмеется.

— Ты отравленного сыра в крысиной норе объелся? Подчинять может только человек, либо предмет, зачарованный на подчинение. Но предмет подчиняет не себе, а тоже человеку. Если дневник собирается подчинять кого-то себе, то это значит, что кто-то сошел с ума. О сошедших с ума дневниках я не слышала, думаю, вывод очевиден.

— Это странный дневник. Он говорит о себе, как о человеке. Ты же видишь магию, просто посмотри, — сказал Гарри, начиная злится на девочку.

— Хорошо, только пять минут подожди. На этой стадии я не могу оставить зелье. Ну, если дневник хочет устроить неприятности Дамблдору, то пусть их устраивает, разве ты против?

— Ну, зная, чей это дневник, неприятности могут быть очень большими. Убийства школьников или что-то подобное.

— А ты у нас жалостливый мальчик и не хочешь, чтобы кто-то невинный пострадал. Понимаю.

— Да не в этом дело. Школу закроют, я несовершеннолетний, мои финансы контролирует Дамблдор...

— Не ври самому себе.

— В смысле? — искренне удивился Гарри.

— Ты лжешь, — Салима снова повернулась к Гарри, — вот скажи, почему ты возвращаешься в Хогвартс? Там тебя держат друзья, там тебе хорошо?

— Нет. Просто я завишу от Дамблдора, пока он мой финансовый опекун. Ну и учиться где-нибудь нужно.

— Многому в школе научился? Знаешь, почему я ненавижу светлую магию? Потому что я ненавижу ложь. А ложь перед самим собой — последнее дело.

— К чему ты это говоришь?

— Хватит. Себя. Жалеть! Ты уже не мальчик из магловского приюта! Описать тебе перспективы твоей жизни после того, как ты пошлешь Дамблдора на все четыре стороны? Хорошо. Ты живешь в Венгрии, поступаешь в Дурмстранг, подаешь прошение на имя короля о подданстве страны, и мгновенно его получаешь. Это политика, Гарри, и Австро-Венгрия с превеликой радостью согласится дать подданство Мальчику-Который-Выжил. Просто ради международного престижа страны. А деньги... Можешь занять у Иствана, можешь продать какую-нибудь не самую нужную, но старинную литературу из библиотеки Цоресов. Достать деньги для тебя большая проблема?

— Наверное, нет.

— Вот и все. Ищи другие причины, почему ты возвращаешься в Хогвартс.

Гарри задумался... Действительно, какого черта он туда возвращается? Но мысль поступить так, как сказала Салима, его не прельщала. Три рода все-таки не стали для него настоящей семьей. Или, возможно, он уже просто привык быть один. С Англией было многое связано. Именно там можно найти ответы на многие вопросы. Например, где Петтигрю, который считается мертвым, узнать полный текст пророчества, который знает только Дамблдор. Вдруг старик со временем расскажет, он же сам сказал, что пока Гарри еще слишком молод, чтобы понять. Пока... Значит планы по раскрытию информации у него имеются. Интересно узнать, приготовит ли Дамблдор что-нибудь, подобное запретному коридору на первом курсе. Хочется еще раз обломать его планы. Своего рода маленькая месть за «прекрасное» детство и смерть родителей, к которой косвенно причастен директор, раз пока до крупной мести не дорос.

Ну и потом... Неизвестно, что предпримет Волдеморт, если возродиться, а в войну его в любом случае попытаются втянуть, даже если он будет жить в Венгрии. Сам Волдеморт же и попытается это сделать. Судя по его письму, возможно даже попытается втянуть его в эту войну на своей стороне. И черт знает, что его вообще ждет. Дамблдор — один из сильнейших магов. Его магическая сила равна силе Волдеморта. Если Гарри подыграет, то старик, скорее всего, постарается его защитить. В подобных вопросах уже не до собственных принципов. Нет, Гарри не боялся смерти, а вот дневником он становиться не хотел. Да и Темный Лорд найдет способ обеспечить своему врагу, если посчитает юного мага именно врагом, «прекрасную» жизнь, что смерть будет казаться спасением. И еще изнутри легче наблюдать политическую ситуацию, проще смотреть по обстоятельствам, что лучше предпринять, нежели когда новости будут доходить до него с опозданием и не из первых рук. В общем, это все его собственный выбор. Он идет играть перед Дамблдором роль «Гарри Поттера» по собственной воле, а не потому, что его, бедного несчастного, заставили. Он сам это выбрал.

— Ну как, сделал новые выводы? — Салима закрыла котел и потушила огонь.

— Сделал, — Гарри посмотрел на тетрадь в своих руках. Он уже и забыл, зачем пришел, — Дневник...

— Давай, посмотрю.

Салима взяла в руки тетрадь, внимательно посмотрела на нее, внезапно закричала и выронила дневник из рук.

— Что там?

— Подожди... — девочка присела на корточки рядом с тетрадью и достала палочку.

Гарри почему-то захотелось достать свою, как будто тут, в этой лабораторной, существовала какая-то опасность. Но палочку он оставил в Норе. Потом юный волшебник вспомнил, что он все-таки маг теней, а в тени лежит палочка Квиррелла, и вытащил ее. Салима не обратила на его действия внимания, продолжая рассматривать дневник.

— Он живой, — прошептала она, — живой...

Салима наклонила голову набок и направила палочку на дневник. Еще некоторое время, девочка размышляла, что делать с черной тетрадью, рассматривая ее своими черными большими глазами, как некую диковину. Потом потыкала дневник палочкой, и мальчик, глядя на это, усмехнулся. Затем произнесла какое-то заклинание, неизвестное Гарри, и дневник на секунду засветился золотым свечением. Девочка все так же изучающе продолжала смотреть на вещицу.

— Прости, нужно проверить одну догадку, — сказал девочка, обращаясь, вероятно, к дневнику, — Круцио!

— Салима, что ты делаешь? — Гарри аж подпрыгнул от неожиданности, когда волшебница произнесла второе Непростительное.

Но девочка не обратила на его слова никакого внимания и продолжала смотреть на дневник, как будто ждала какой-то реакции. И дождалась. Спустя пару минут дневник открылся, и в нем появилось неровно написанное слово «хватит».

Салима рассмеялась и отвела палочку в сторону. А Гарри снова ощутил эмоции дневника — растерянность, страх, непонимание.

— Не думала, что у меня получится Круциатус... Тем более, на дневнике, — весело сказала волшебница, поднялась, взяла со стола ручку, и снова села рядом с тетрадью, — а главное, за такое даже Нурменгард не светит. Если только психиатрическое отделение Германской магической клиники. Ведь только ненормальный может пытать тетрадь, по крайней мере, обычную.

— Зачем ты это сделала? И вообще, я думал Круциатус не под силу одиннадцатилетнему магу...

— Любому волшебнику под силу любое заклинание. Если у тебя получается Люмос, значит, получится и все остальное, кроме магии родовых способностей, если у тебя таковых нет.

— А почему у некоторых не получается?

— Они просто неуверенные в себе идиоты, — как само собой разумеющееся сказала Салима, чем напомнила Гарри Тома, который считал всех стадом тупых баранов, — Любая магия основана на желании. Ты хочешь, чтобы появился свет — произносишь заклинание. Ты хочешь убить — произносишь заклинание.

— Мне говорили, что Круциатус могут использовать только те, кто наслаждается болью и страданиями...

— Это говорил тебе какой-то явно маг с явно просветленными мозгами. Сейчас такую чушь во всех учебниках пишут. Нет, нужно всего лишь желание. Желание, чтобы заклинание подействовало. Я до этого Круцио вообще не использовала и думала, что из-за некоторой неуверенности в успехе, у меня ничего не получится. Или ты думаешь, что я получила удовольствие от использования Непростительного на этой идиотской тетрадке, которая в отличие от человека даже кричать не может? Один раз я видела, как Истван использовал Круциатус на своем сыне. Он наслаждался его страданиями? Нет, просто у того были проблемы, и он не нашел ничего лучше, как напиться. Еле на ногах стоял, но освежающее Аргуаменти смог отбить, а флакон с зельем выбил из рук отца. Тогда Истван и применил Круцио. От него отбиться невозможно, а боль «освежает» лучше холодной воды. И сейчас у меня было желание проверить одну догадку, только и всего. А когда у волшебника Круциатус не получается — это страх. Обычный страх и неуверенность в своих действиях, а не высокие моральные принципы, как говорят книги, одобренные министерствами.

— И почему тебе нужно было использовать именно Непростительное? — спросил Гарри, и усмехнулся, подумав, что назвать Снейпа, бывшего Пожирателя Смерти магом с просветленными мозгами — это сильно.

— Нужно было очень сильное психическое заклинание. Сильнее Круцио вроде бы ничего нет, — равнодушно сказала девочка, и подвинула к себе тетрадь.

«Надо было проверить свою теорию, извини».

«Кто ты?» — ответил Том из дневника.

«Твоя совесть», — казалось, Салима написала первое, что пришло в голову.

«Всегда знал, что у меня проблемы с совестью».

— Салима, ты знаешь, чей это дневник? — решил сказать Гарри. А то мало ли какие последствия ждут девочку, если хозяин тетради узнает о ее действиях.

— Тут написано. Какой-то Т.М. Реддл.

— Это дневник Темного Лорда.

— Темного Лорда? О, это ощутимо прибавляет энтузиазм, — ухмыльнулась Салима, — И я перед этой сволочью еще извинилась? Круцио!

Девочка держала пыточное заклятие снова до тех пор, пока Том не попросил прекратить. В этот раз там появилось только три еще более кривые буквы «хва» и непонятная черточка. Салима взяла ручку, на секунду задумалась, и написала:

«И что ты делаешь в дневнике? Поговаривали, ты где-то в Албанских лесах обитаешь».

«Там климат оказался неподходящим».

«Ах, климат. Что ты делаешь в дневнике?»

Том не отвечал.

«Хочешь третье Круцио? Что ты делаешь в дневнике? Отвечай!»

Том снова не спешил отвечать, а Гарри вообще не понимал, что происходит. Как Темный Лорд, пусть и обитающий вне телесного мира, мог оказаться в тетради?

— Какой несговорчивый Лорд попался, — как-то обижено произнесла Салима, — Круцио!

После еще одного заклятия Том решил ответить.

«Я осколок его души. Я не он».

«Подробнее», — вывела Салима в дневнике.

«По-моему, все ясно».

«Подробнее. Или может быть, климат в моем уютном доме тебе понравится больше Албанского? Я люблю всякие психические чары...»

«Осколок души служит якорем для обретения бессмертия», — Том, который почти всегда отвечал достаточно подробно на вопросы Гарри, предпочел ограничиться лишь общими фразами. Ну, оно и понятно.

«Ну и как, нравится тебе в дневнике, осколок души?»

«Не слишком».

«Не сомневаюсь. Это забавно».

— Не знаю, как он разделил душу, но на эту тетрадь будут действовать все психические и психологические чары. Круцио подействует, а Авада нет — она действует на тело. Почти бессмертная тетрадка... — размышляла вслух Салима.

«Кто ты вообще? Где Гарри?»

«Называй меня, как хочешь. Имя — набор бессмысленных букв, в котором многие люди пытаются найти смысл».

«Знаешь, мы бы с тобой нашли общий язык».

«Сомневаюсь. Ты скучный».

«Неужели?»

«Да. В арсенале три Непростительных и парочка темных проклятий. Все так ожидаемо, никакого разнообразия и творческого подхода».

«Что-то я не заметил в твоем Круцио творческого подхода».

«Эх, жаль зелья на тебя не подействуют. Так ты хочешь увидеть мой творческий подход?»

«Не то чтобы очень. Кстати, поздравляю. Ты первый человек, который пытал меня и назвал скучным».

«Ура! Так выпьем же за это!»

Гарри рассмеялся прочитав последнюю строчку, написанную Салимой. Казалось, волшебница вообще не думала о последствиях, и о том, что она пишет. Девочка писала в дневнике то, что первое приходило в голову, особо не задумываясь над смыслом, и тем, какое впечатление произведут ее слова.

— Слушай, откуда у тебя эта вещь? — спросила волшебница, повернувшись к Гарри.

— Стащил, — честно ответил он.

— Зачем? Начинаешь коллекционировать трофеи в память о ныне живущем в мире духов Волдеморте?

— Если скажу, почему я это сделал, ты не поверишь.

— Уже поверю. Когда ты сказал, что у тебя дневник, который умеет подчинять, я не поверила... И оказалась неправа.

— Хорошо. Я увидел дневник у одного человека, и мне показалось, что эта вещь моя. Не знаю почему.

— Действительно странно.

— Книги Жизни ведь считаются родовыми? Может быть поэтому... Мы из одного рода.

— Так он твой родственник? Становится все веселее и веселее, — казалось, вся эта ситуация действительно подняла Салиме настроение, глаза ее продолжали безумно гореть, — Не хочешь сделать ему какую-нибудь гадость? Может тоже Круциатусом... Он твоих родителей убил.

— Да как-то не очень хочется, — ответил Гарри, поморщившись. Какой смысл пытать тетрадь?

— Эх, как-то ты не похож на своего родственника...

— Зато ты похожа на него, я смотрю.

— Надеюсь, я не такая скучная! Если я вдруг надумаю убить нескольких маглов, то побрезгую простой Авадой. Это неинтересно. Да и символ у него какой-то идиотский. Я бы придумала что-нибудь светлое и красивое. Представь, возвращается глава семейства домой, везде дождь, слякоть. А у него над домом свое персональное солнце, ромашки на лужайке растут, ангелочки вокруг дома летают. Он заходит в дом. Там приятно пахнет булочками с корицей, а посреди гостиной стоит три гроба в обивке солнечных цветов. В этих гробах жена и двое маленьких детей, и у всех улыбки на лицах. И только кровавая надпись на стене — «Ваш дьявол захватил власть на небесах! Да здравствует революция!» — Салима мечтательно улыбалась, — Разве это не прекрасно? Люди бы боялись солнца, запаха пряностей, ангелов, того, что считают светлым и добрым... А череп со змеей, — девочка скривилась, — это из серии магловских страшилок.

— Салима Луджин — новый Темный Лорд?

— Светлый же! И не Лорд, а Леди. Ну, а если говорить серьезно, то нет. Темные лорды — сильнейшие маги, я к таким не отношусь, уж точно.

— Я думаю, ты магически сильнее меня.

— Маловероятно. Гарри, мне палочку подарили в пять лет! Тогда же я училась простейшим чарам, а ты им учился в одиннадцать. Сейчас, возможно, я сильнее, и обойду тебя в дуэли, но года через два — уже точно нет. Тебя два рода приняли по косвенной линии, а это о многом говорит. Род просто так магов по косвенной линии не признает никогда.

Салима о чем-то снова задумалась, а потом начала улыбаться. Очевидно, опять представляет, как доброе и вечное сделать людским кошмаром. Гарри тоже задумался... над словами пророчества, которое он почему-то сейчас вспомнил.

«Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда? Родители три раза бросали ему вызов? Когда успели-то, к двадцати годам? Надо будет Тома спросить, если он после общения с Салимой захочет со мной разговаривать. Что там еще было... Рожденный в конце седьмого месяца? А какого года? А может быть, имеется ввиду недоношенный семимесячный ребенок?»

Гарри не знал, что там с этим пророчеством, но могущества как-то совсем не чувствовалось. И этот осколок души... якорь, дающий бессмертие. Сжечь что ли этот дневник к чертям собачьим! Так нет, почему-то жалко.

— Я вот что думаю. Как можно разделить свою душу? — Салима, как оказалось, тоже размышляла о душе Тома, — никогда не слышала о подобном. Надо будет поискать в нашей библиотеке, там возможно найдется что-нибудь про разделение души. Но ты только представь, этот дневник — живой! Его аура ощущается, как аура человека.

— Оказывается, души могут размножаться почкованием, — протянул Гарри, глядя на дневник.

— Представь, как ему... В дневнике. Ты спроси его на досуге, он случайно не возненавидел своего создателя, то есть самого себя. Интересно, как это, быть дневником? Точно, надо узнать об этом. Может быть, можно делать из людей дневники!

— Сомневаюсь, что это светлая магия. Не по твоей части.

— Магия — это магия. Она вообще цветная, это я тебе говорю, как человек, который видит магию. Авада, кстати, не зеленая, а красная. Когда человек произносит смертельное проклятие, все видят зеленый цвет, но плетение самой магии в нем — красное. А Круциатус вообще невидим, но плетение в нем фиолетовое, я только что убедилась.

— Ты всегда так видишь магию?

— Нет, только если захочу. Если бы я ее видела всегда, я бы не выдержала. Для этого нужно сконцентрироваться, но все равно вся эта радуга цветов очень сильно бьет по глазам, или по мозгам, не знаю, как правильнее сказать.

— А как ты поняла, что дневник, как ты выразилась, живой? Другие цвета?

— Сразу все. Каждый волшебник может использовать любую магию, человек — сгусток всех цветов, вся магия. Я когда первый раз посмотрела на ауру человека — упала в обморок. В глазах сразу все цвета, они постоянно смешиваются, меняются за доли секунд, больно смотреть. Сейчас уже привыкла, но без необходимости не буду смотреть на магию человека.

Гарри поднял с пола дневник.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил он, глядя на тетрадь.

— Да выкинь ты его, зачем он тебе нужен. Ну, или сделай, как он говорил — подбрось кому-нибудь. Хотя, родовая вещь, все-таки. У нас дома целый стеллаж Книг Жизни. У меня своя даже есть, я иногда с ней переписываюсь. Забавно разговаривать с самой собой. Дневник всегда меня поймет и поддержит, ведь он — это я. Представь, иногда моя Книга Жизни дает мне советы! — Салима ненадолго замолчала. — Получается, вы родственники... Как там его зовут?

— Том Марволо Реддл?

— Марволо? Смешное имя. А теперь представь запись в Черной Книге рода, если бы таковая имелась. Том Марволо Реддл — попытка убийства, 31 октября, 1981 год. Прямо виновен: Гарри Джеймс Поттер. Следующая запись. Гарри Джеймс Поттер — попытка убийства, 31 октября, 1981 год. Прямо виновен: Том Марволо Реддл. Весело получается.

— В Черной Книге Цоресов он записан как Волдеморт.

— Такие книги напишут то имя, под каким человек известен, чтобы его легче было найти. Я вот всегда знала, что Волдеморт — ненастоящее имя, но настоящее мне не было известно. Так что с дневником делать?

— Если кому-нибудь подбросить, вдруг он попытается меня убить? — все-таки идея отомстить Дамблдору, да еще и чужими руками, немного прельщала.

— Действительно, — Салима задумалась, а потом медленно продолжила, — если на него действую психические и психологические чары, то мы можем попросить поклясться своей магией, что он не причинит тебе вреда... Черт! Меня точно отправят в отделение для душевнобольных, расскажи я кому-нибудь, что пытала дневник Круциатусом и взяла с него магическую клятву, — девочка рассмеялась, а потом выхватила из рук Гарри дневник, и подняла с пола ручку.

«Эй, Том, ты там не уснул еще?»

«Ненавижу это имя».

«А я ненавижу тараканов, маленьких детей и молочную кашу. И что теперь?»

«Что тебе от меня нужно? Где Гарри?»

«Гарри жив, здоров, правда, худоват. Но это мое личное мнение. Кстати, о нем... Магическую клятву дашь?»

«С чего вдруг я должен приносить магическую клятву?»

«Ну не знаю даже, как тебе понятнее объяснить. Ты дневник, а я человек, и у меня есть волшебная палочка».

«Насчет чего клятва?»

«Что ты не попытаешься убить Гарри, подставить его или каким-бы то ни было образом причинить ему вред».

«Если я приношу клятву, она не распространяется на того, кто меня создал».

Гарри снова ощутил эмоции Тома. Тот искренне не понимал, что от него хотят. Вероятно, у него действительно не было в планах причинить Гарри вред, поэтому первое, что он предположил — у него хотят взять клятву, чтобы Волдеморт, когда он возродится, не попытался убить того, кто стал причиной его падения.

«Спасибо, я как-то и сама догадалась».

«Тогда зачем тебе это?»

«Для спокойствия. Вдруг Гарри исполнит твою просьбу, а ты кого-нибудь заставишь его убить. Я тебе не доверяю».

«Правильно делаешь. Людям вообще лучше не доверять».

«Да. Только ты не совсем человек. Хотя, признаюсь, я думала Темный Лорд более мерзкая сволочь, чем ты».

«Для меня сегодня прямо-таки день открытий. Ты была бы хорошим Пожирателем Смерти».

«Я буду Забирателем Жизни, Дарителем Отчаяния и Размножителем Душ, спасибо за идею. Создам свою организацию. Формой будут белые мантии с крылышками, а на лицах маски зайчиков, как у маглов на детском празднике».

Гарри усмехнулся, представив эту картину. Приходят такие маги в белых мантиях, убивают каким-нибудь светлым зельем или пытают до смерти Риктусемпрой, пока человек от смеха не захлебывается в собственной слюне, или не задыхается, и оставляют свой знак — светящееся солнышко и летающих вокруг дома ангелочков. Но все же, было не по себе. Может быть, поэтому Том и рассказал Салиме о том, что он осколок души. В девочке чувствовалось что-то такое... безумное, что ли. Наверно поэтому, как говорила Салима, ее и боятся родители. Или боятся за нее. Сейчас, у нее детские мечты с ангелочками. Наверное, они никогда не реализуются, а будет что-то более страшное...

«Я бы рассмеялся от одного внешнего вида членов подобной организации», — ответил Том.

«На это и расчет. Это было бы последнее, что ты успел бы сделать в жизни. Так ты клятву приносишь?»

«Только ради вас, мисс Дарительница Отчаяния и Забирательница Жизни. Клянусь собственной магией, что не буду пытаться причинить вред Гарри Поттеру любым возможным способом», — после этой фразы дневник на секунду засветился светло-синим цветом.

«Довольна?»

«Живи, осколок души».

«Ну, спасибо, что разрешила».

Гарри не хотелось уходить. С Салимой можно было поговорить обо всем. С ней не нужно было притворяться, думать, что можно говорить, а что нет. И юный волшебник понял, что будет скучать. Свою поездку в гости к Уизли он воспринимал как что-то временно-вынужденное, и толком не задумался над тем, что после этого уедет в Хогвартс. Не будет больше уроков Иствана, дуэлей с Луджином и разговоров с девочкой, которая пытается ломать стереотипы о темной и светлой магии. Он действительно будет скучать по всему этому.

— Удачной учебы в Дурмстранге.

— И тебе. До встречи, — улыбнулась Салима и протянула руку, — думаю, мы увидимся среди года.

— Наверное, — сказал Гарри, пожимая маленькую ладошку.

Гарри вернулся в Нору. Никто там не заметил его отсутствия. Мальчик проскользнул в спальню, лег в кровать и почти сразу же уснул.

Впервые за последнее время, ему снился тот день, когда погибли родители. Раньше он видел в этих снах зеленый цвет и слышал холодный смех. В этом же сне холодного смеха не было, зато было видно человека, который их убивал. Он был одет в белую мантию с крылышками, и маску зайца, а вокруг него летали ангелочки.