Вальпургиев рассвет (джен)

Немцы обещали оборонять сердце Восточной Пруссии до конца войны. Красная Армия взяла Кенигсберг за четыре дня. Но лишь по маггловскую сторону Статута. Волшебный квартал и второй замок все еще стояли, отгородившись от мира. Гриндевальдовцы, от магов Ковена до юнцов из фольксштурма, собирались обороняться до последнего.

— Риск, конечно, велик, — Олег Долохов опустил бинокль. — Но иначе никак. Через стену идти нет смысла, только зря людей положим.

— Велик? — Верховцев на мгновение улыбнулся одними губами. — У тебя дар преуменьшения, Олег. Тут не поможет даже бомбардировка.

Из парка, отделявшего волшебный квартал от маггловского города, кто-то сотворил чудовищные заросли. В предрассветных сумерках деревья казались шевелящейся плотоядной стеной. Танк ездил у ее края, там, где для фаустпатрона еще слишком далеко. Тридцатьчетверка медленно двигалась, поворачивая башню, шевеля пушкой, будто давала собой полюбоваться. Танк остановился; прогремел выстрел, вспыхнул барьер, в стене замка появилась пробоина, которая начала медленно затягиваться. Мощные щиты отбрасывали даже стокилограммовые бомбы, но почему-то пропускали пули и снаряды танковой пушки.

Тридцатьчетверка снова пришла в движение и поползла вдоль зарослей, водя стволом. Как киплинговский Вонтола, танк подзывал немцев к себе. Смельчаков уже не находилось; растерзанный пулеметными очередями великан валялся у самых стен замка.

— Они спустятся с верхних этажей, — сказал Верховцев. — Это вам поможет.

— Должно помочь, — Долохов еще раз посмотрел на замок.

— Она уже там. Пора спускаться, танкисты начинают.

Еще два танка, грохоча гусеницами, двинулись к зарослям. Как они стреляли, Долохов уже не видел. У них оставалась примерно четверть часа на последние приготовления. Полсотни волшебников почти одновременно с Долоховым накинули капюшоны. Короткое заклинание, миг слепоты — и еще один миг ошеломления от невероятной остроты чувств. Покров включился, расцветил мир, донес множество звуков.

Время текло очень медленно, как мед из банки. Верховцев застыл с куском сквозного зеркала в руке, как статуя. Они все знали, что должно произойти; Верховцев выбрал место удара, его день и час, но за выбор секунды отвечал человек, прильнувший к танковому прицелу. Наконец, через несколько мгновений после очередного выстрела из зеркала прозвучало:

— Всем, всем, всем! Я — Астарта! Есть попадание!

— Вперед! — резко скомандовал Верховцев, и, не теряя ни секунды, они схватились за ключи.

Отделение Долохова возникло на широкой лестнице, прямо у портключа-снаряда. Астарта — Настя Верховцева — проникла в замок в самом начале, еще до обстрела; защитные чары не помеха для анимага, способного обернуться вороной. Оскалившись, Настя отсалютовала Олегу. С ее палочки вниз стекали густые клубы черного дыма.

Немцы успели что-то понять, засуетиться, но бойцы Долохова уже спускались. Внизу в зале гремели сапоги, лающие команды и заклинания. Сквозь черный покров Долохов видел искры амулетов и сияющие росчерки палочек. Фольксштурмовцы пытались рассеять дым в зале; десантники перебили их без всякой магии, короткими очередями из автоматов. Они видели полтора десятка гриндевальдовцев, молодых сопляков, слишком серьезно веривших в свое расовое превосходство. Те их — нет.

Один за другим десантники выходили из черного тумана: в броне, темно-зеленых плащах, с палочками и огнестрельным оружием. Без единого слова отделения волшебников двинулись в разные стороны.

* * *

Удар десанта — как удар молнии: внезапный, стремительный и смертельный. Команда Долохова продвигались по коридору очень быстро, без единого лишнего движения. В тех боковых комнатах, где их усиленные чувства находили врага, они вышибали дверь и очищали помещение огнем и гранатой. Олег не обольщался: те, кто могут биться с ними на равных, ещё не обозначились, хотя и скрываются где-то здесь.

— Панцерзольдатен! Панцерзольдатен!

Вопли, полные животного ужаса, неслись по коридору. У кого-то сдали нервы: фольксштурмовец побежал, едва увидев десантников. Они не стали стрелять вслед беглецу. Страх — это тоже оружие. Пусть немцы послушают крики паникера, пусть они осознают: надежды на победу нет. Есть лишь зыбкая надежда на спасение, и для него надо бежать прочь от адептов.

Наверху безостановочно грохотало. Пулеметчики пришли на ключи последними, развернули свое оружие и били с башен по внутреннему двору и улицам, отсекая замок от остального квартала. Гриндевальдовцы готовились защищаться от лобового штурма; рассредоточили по замку огневые точки, установили мощные щиты, даже подготовили маггловские фаустпатроны, чтобы остановить танки. И стали легкой добычей для десанта, который сейчас пожирал их по частям внутри замка.

Отделение Долохова ненадолго задержала массивная двустворчатая дверь. Из-за нее даже сквозь пулеметную стрельбу доносились истеричные женские вопли:

— Стойте! Стойте насмерть! Вотан смотрит! Предки смотрят!!! Помощь идет! — надрывалась женщина. — Сражайтесь! Сражайтесь! Низшей расе не взять оплот германского духа!

Они почти не говорили; каждый знал свою роль. Коваль и Гатауллин установили термические заряды. Десантники отпрянули от двери, встали у чужих холодных стен. Вспышка! Десяток фольксштурмовцев и ведьма не успели вскинуть палочки; Фетисов уже вошел в оплавленный проем, выставив вперед толстый ствол огнемета. Бич белого пламени мгновенно превратил грендевальдовцев в воющие факелы. Только ведьма успела выставить щит, но даже колдовская преграда подалась назад под натиском огня.

— Авада Кедавра! — впервые с момента высадки Долохов произнес заклинание.

Темные искусства черпают силу из ненависти. Зеленая молния Авады не просто вырвала душу из нацистки — она швырнула бездыханное тело на добрый десяток метров, с силой впечатав его в плакат, прямо под надпись «Русский должен умереть, чтобы мы жили».

— Вопите? Ничего, мои в том сарае тоже вопили… — то ли тишайшие слова, то ли громкие мысли Фетисова донеслись сквозь какофонию.

— Тише, Гоша… — произнёс Олег. — Не теряй себя. Их здесь ещё много.

Ненависть — вот броня для души. Она встает на пути черной магии, она питает ее, она позволяет заплатить собой за могущество. Ненависть дает возможность остаться человеком; или даже заново стать человеком — но только когда ее держат в ежовых рукавицах. Долохов ненавидел. Рассудочно и люто. У него были четыре года, чтобы напитаться этим чувством. Разлитый по замку ужас гриндевальдовцев ощущался зыбкими волнами. Долохов понимал суть этого ужаса.

Месть пришла.

Обезличенная, беспощадная и неумолимая.

Бежать некуда.

Мёртвые доверили Долохову произнести поминальную речь, и он сейчас говорил — все нужные слова плотно лежали в магазинах.

* * *

Первых эсэсовцев они встретили через полторы минуты. Две цели под плащами-невидимками спустились из башни и пошли им навстречу; возможно, человек бы их и не заметил, но «Покров» и инстинкты не подвели адептов и на этот раз. Они почти одновременно подняли оружие — но пуля быстрее палочки. Несколько очередей из автоматов пробили драконью кожу; немцы успели что-то наколдовать, но осколки камня лишь застучали по доспехам адептов. Долохов сначала увидел кровавые пятна на полу, и только потом — тело, оставшееся без защиты мантии. Только один. Где второй? Кровавый след вел за угол; гриндевальдовец скатился по лестнице и корчился на площадке, зажимая живот. Его палочка осталась пролетом выше. Долохов добил его короткой очередью в два патрона: не из милосердия, вовсе нет. Оставлять за собой живого врага — крайне нерационально.

— Адепты, ответьте Астарте, — связь ожила. — Доложите обстановку.

— Азазил, согласно плану.

— Молох идет согласно плану.

— Саммаэль встретил сопротивление. На нас выпустили вурдалаков, отстаем на три минуты.

— Асмодей идет согласно плану, — настала очередь Долохова. — Готовимся к спуску.

Прошлым летом они раздобыли гриндевальдовскую газету, где живо описывались красные бездушные чудовища, сотворенные из волшебников с помощью тайной алхимии. Вдоволь насмеявшись, красные бездушные чудовища разобрали на позывные имена темных ангелов и мстительных духов.

— Белиал на связи. Нам взорвали коридор. Я потерял троих бойцов, не могу преодолеть башню «Ворона». Нам нужна помощь.

— Белиал, я тебя поняла, — секундная пауза, и снова злой холодный голос раздался из зеркала, — Всем адептам! Готовьтесь к обстрелу!

Они успели отпрянуть от стен, когда старый замок вздрогнул. Танки слаженно ударили по дальней башне.

— Я тут подумал! — прокричал Гатауллин. — Здесь только сопляки! Зверьё юк! Только эти двое! Где остальные?

— Внизу! — отозвался Долохов. — Они тоже не дураки и что-то готовят!..

Перед тем, как он успел завершить мысль, снова ожила связь.

— Асмодей! Молох! Астарте! — голос чисто звучал даже сквозь грохот пушек. — Зафиксированы изменения купола. Прорывайтесь к Логову, иначе они уйдут!..

— …Не добивайте! — злобно шипел Молох. — Пусть бегут! На их плечах войдём и сожрём с потрохами!

Десантники двигались за перепуганным стадом «легионеров», нахлёстывая его короткими очередями и редкими заклинаниями. Собранный со всей Восточной Европы сброд потерял всякую волю к сопротивлению — они в панике бежали вглубь замка, лишь бы оказаться подальше от адептов. План выглядел здраво: не рисковать самим, не искать ловушки в коридорах живого замка, не перестреливаться. Но Молох ошибся. Для нормального гриндевальдовца жизнь боевого мяса не стоила ломаного гроша. В коридоре перед Логовом уже поставили два пулемёта за баррикадой; немцы открыли огонь сразу же, как только увидели в коридоре тёмно-зеленые фигуры десантников.

Толпа всё-таки их спасла, остановив своими телами страшные очереди «косторезов». Они успели отойти за поворот коридора, все равно в строю их осталось восемь; один погиб, ещё один ранен.

— Лапту! — скомандовал Молох.

Боец из его отделения достал гранаты.

— Гоша… — позвал Долохов; Фетисов кивнул под глубоким капюшоном — он знал, что ему делать.

Первая! Бросок — прямо в коридор — и граната, поймав невербальное заклинание полетела прямиком к пулеметчикам. Вторая! Третья! Четвертая! Пятая! Долохов слышал, как в полусотне метров впереди немцы откидывают гранаты заклинаниями. Раз… два… три… и на четвёртой несколько тел упали на землю, спасаясь от взрыва. Подняться никто не успел — бич белого пламени обрушился на баррикаду.

— Время! — напомнил Долохов.

И они снова пошли вперёд, на ходу достреливая тех «легионеров», кто в последний миг успел залечь перед пулемётами.

* * *

Длинные, на весь магазин, очереди били с балконов по чёрному кругу магов в центре зала. Десантники стреляли, положив оружие прямо на перила, прижимая бешено дергающиеся автоматы. Магглы так никогда не делают, но магглам и не надо нагружать чужие щиты. Всего лишь один миг на бегу Долохов увидел всю эту картину целиком. Зыбкие полупрозрачные щиты, дрожащие от пуль и заклинаний. Рыжие трассы, улетающие куда-то под потолок высокого зала. Белый и тёмный огонь — огнесмесь и Финдфайр, беснующиеся вокруг магов гриндевальдовского Ковена. Всего немцев было шестеро. Адептов, несшихся на них по лестнице — только двое, но им не надо было ни на что отвлекаться.

Немцы развернулись, и их щиты задрожали под огнём. Уже потом Долохов скажет, что гриндевальдовцев подвело маггловское оружие. Сейчас же он видел, как высокий, нескладный, будто на шарнирах, немец, держа щиты, выхватил пистолет — и машинально выстрелил не в черноту под капюшоном, а в грудь Олега, в тяжёлый панцирь.

Долохов метнул заклинание, рядом Молох поднял в воздух осколки, принимая на них зелёный луч Авады… и щиты немцев сложились. Кёнигсбергский Ковен утонул в огне.

И всё сложное в замке на этом закончилось.

* * *

— Часть всё-таки ушла, — от Верховцева пахло гарью; бой в квартале шёл несколько часов. — Видимо, ещё до окружения квартала. Жаль, что поговорить об этом особо не с кем. На весь замок трое пленных, и то…

— Товарищ Верховцев…

— Это не упрёк, Олег. В конце концов, архив почти цел.

Верховцев помолчал, разглядывая опалённый зал.

— Есть вещи, у которых нет сроков давности. И за все эти вещи необходимо призвать к ответу. Когда война закончится, начнётся охота. Ты готов оставить науку и сменить ведомство?