Крестник (гет)

Прошу прощения за обилие мата *))

* * *

Башенные часы Хогвартса равнодушно отсчитывали последние мгновения уходящего дня, где-то в глубине Запретного леса молодые белоснежные единороги, замерев, провожали взглядами падающие с небес звезды. В кухне домовики убрали вычищенную до блеска посуду до следующего утра. Витражные окна башни Рейвенкло плакали ночной росой. В одной из круглых просторных спален, обхватив коленки руками, на кровати сидела девушка и не принимала участия в непринужденной болтовне подружек. Одна из них отложила расческу и присела на кровать Арабеллы.

— Он тебя простит, — мягко сказала девушка.

Арабелла равнодушно покачала головой.

— Нет.

Помолчав, добавила:

— Я бы не простила.

Подруга явно собиралась что-то сказать ей, но тут кто-то предупредил, что выключает свет, Арабелла восприняла это как сигнал к спасению от бесполезного разговора и легла, накрывшись одеялом с головой. Ее подруга, все еще переживая, зачем-то поправила на ее кровати синий, расшитый серебристыми звездами полог и тоже легла. Арабелла закусила уголок одеяла, чтобы слуха засыпающих девочек не коснулись ее рыдания.

* * *

Потрясение. Неверие. Понимание. Гнев.

Эмоции сменялись на лице Лили со скоростью секундной стрелки. Она хмурилась и кусала губы, явно пытаясь осознать, что перед ней не галлюцинация, не призрак, а живой человек. Причем тот, кого она явно не слишком-то хотела видеть.

Старательно изображая непринужденную наглость, Джеймс отложил книгу, с которой убивал время до прихода Лили, поднялся с кровати и прошелся по комнате, изучая всякие безделушки и задержав взгляд на пижаме и бюстгальтере, которые висели на спинке стула. Заметив этот взгляд, Лили воинственно подобралась и скрестила руки на груди.

— Ну, привет, — развязно произнес Джеймс.

— Что ты тут делаешь? — холодно поинтересовалась Лили. — Ты ведь должен быть в Греции.

— Должен, — кивнул Джеймс. — Но я, как видишь, здесь.

— Неужели соскучился? — хмыкнула Лили.

Он обратил внимание, что она так и не убрала палочку.

— Откуда это ты такая нарядная? — не удержавшись, Джеймс окинул Лили взглядом и приподнял бровь, глазея на ее стройные обнаженные ноги. Довольно легкомысленный наряд для середины октября, к тому же она держала в руках чей-то пиджак, что конкретно не понравилось Джеймсу. — А это что? Издержки новой профессии? — он кивнул на ее руку, на которой даже в полумраке отчетливо виднелся алый шрам, оставленный ей Ноттом на память.

Джеймс ему тогда чуть башку не открутил, но вовремя сдержался. Воспоминания о том рейде обожгли его, точно раскаленное масло.

Лили ничего не ответила, подошла к туалетному столику, положила на него палочку и вынула заколку из прически. Волна рыжих волос упала на спину и рассыпалась по матовым плечам. На миг Джеймс зажмурился, но тут же взял себя в руки — Лили неотрывно следила за ним в отражении.

— Как ты попал в дом? — это был уже третий вопрос, который, судя по всему, тоже останется без ответа. Но Джеймс, к явному удивлению Лили, лишь фыркнул. Она замерла, держа салфетки для снятия макияжа в руках. — Здесь повсюду защита…

— С которой справится и толковый второкурсник, — саркастично кивнул Джеймс. — Слишком халатно относишься к безопасности своей семьи, Эванс. Могу помочь наложить на дом что-нибудь посерьезнее. По старой дружбе.

Лили резко опустила расческу на столик и яростно обернулась к нему лицом.

— О какой такой старой дружбе ты говоришь? — она сузила глаза.

Черт все побери, как же непросто было находиться рядом с ней в полутемной комнате, глазея на ее обнаженные плечи, и чувствовать себя ничтожеством под ее презрительным взглядом!

— Поттер, что ты делаешь? — в голосе Лили промелькнула тревога, когда Джеймс, старательно строя из себя плохого парня, приблизился к ней вплотную и вжал ее своим телом в туалетный столик. Тоненькие слабые руки предупреждающе впились ему в плечи, лицо Лили исказилось от отвращения, когда он поднес лицо к ее волосам и невольно вдохнул их запах. — Отпусти!

— Ладно тебе, не смей отрицать, что мы плохо провели время вместе. Я еще помню, как ты делала так: «О да, Джеймс, это было божественно!» — у него получились довольно похожие интонации, которые окончательно вывели ее из себя.

— Извращенец! — крикнула Лили, отталкивая его со всей силой, на какую только была способна. Ее так и подмывало схватиться за палочку, но она пока не могла до нее дотянуться, а Джеймсу все это не принесло ни капли удовольствия, и он сразу же отпустил ее. Лили судорожно поправила попавшие в рот волосы и испуганно шмыгнула носом. — Что тебе от меня нужно? Какого черта ты явился в мой дом?!

Ее заколотило. Джеймс был близок к тому, чтобы упасть к ее ногам и молить о прощении… если он и дальше будет продолжать в том же духе, то наверняка сорвется и наделает кучу глупостей. Собственно, он уже сделал их предостаточно — начать хотя бы с того, что он пришел к ней домой, ведомый гадким чувством собственничества.

— Ладно, — он плюхнулся на мягкую кровать — тело предательски отреагировало, подсунув несколько жарких воспоминаний об этой самой кровати. — Я вижу, что у тебя все в жизни зашибись, и я правда за тебя рад, Эванс, — для достоверности он даже положил руку на грудь. Лили следила за ним настороженно, явно гадая, что за фокус он собирается выкинуть. — По правде, я не думал, что ты так быстро найдешь мне замену и… это немного снизило мою самооценку.

— Какая же ты невообразимая сволочь, Поттер, — покачала головой Лили, презрительно поджав губы.

Сердце довольно ощутимо кольнуло ревностью.

— Не то чтобы я особенно парился, сама знаешь, — его определенно понесло, но остановиться Джеймс уже не мог. Злость захлестнула его двадцатифутовой волной. — Так как зовут твоего парня?

— Убирайся.

— Так себе имечко, тебе не кажется? Ладно, миссис Убирайся, — Джеймс ловко сел прямо в обуви, согнув ноги по-турецки и облокотившись на колени, — похоже, что ты все-таки ничего не знаешь о нем.

— Это ты ничего не знаешь о нем! — Лили швырнула в Джеймса расческу, и он ловко закрылся маленькой плоской подушкой, как щитом.

— Ты так думаешь?

Что-то в его голосе явно заставило ее насторожиться по поводу этого Дирборна. Лили гордо выпрямила спину, силясь скрыть волнение и интерес.

— Ты пришел сюда для того, чтобы сообщить мне, что все это время ты собирал компромат на Карадока? — скептически вопросила она.

Его покоробило от одного только имени, произнесенного ее губами. Когда она вот с таким видом говорила «Северус» или «Карадок», Джеймса так и подмывало совершить что-нибудь дикое — например, обрушить на ненавистные головы весь мир.

— Признайся — тебе интересно, — он указал на нее пальцем.

Лили пару раз фыркнула, а потом вдруг уселась на кровать, поджав под себя ногу и обняв подушку. Их разделял какой-то жалкий фут, и Джеймс буквально ощущал тепло, исходящее от ее тела… Мерлин, в последний раз так близко он был к ней несколько дней назад, когда они в очередной раз схлестнулись на поле битвы. Но даже тогда она не смотрела на него с таким отвращением, как сейчас.

— Он сказал тебе, что женат?

— Он в разводе, — парировала Лили, приподнявшая бровь. Будто таким образом демонстрировала свое превосходство.

— Официально — нет. Хотя это, конечно, вопрос времени.

Она с такой силой сжала зубы, что на скулах вздулись уродливые желваки.

— Он не сказал тебе, — улыбнулся Джеймс, слегка раскачиваясь. Кровать протестующе заскрипела, Лили отвернулась — Джеймс был уверен, что она изо всех сил старалась сдержать подступающие слезы. — Как мило.

— Заткнись, Поттер, — в ее голосе все-таки звякнули слезы.

Господи, зачем, зачем он это делает?..

— Лили, не стоит так переживать, — Джеймс сам не заметил, как изменился его голос. Хорошо, что Лили не видела, как напряглись его руки, которые словно оторвались от тела и зажили своей жизнью. Он уже подался было вперед, намереваясь хоть на мгновение обнять ее — пока она не отшвырнет его прочь, точно какое-нибудь дерьмо…

— Да пошел ты! — Лили вскочила. Подушка полетела на пол. Ее просто колотило от гнева, зеленые глаза полнились слезами… известие о Дирборне ее здорово расстроило. Черт возьми, он не должен был сюда приходить, не должен! Но, как известно, кретинизм из крови ничем не вытравишь… Боже… — Ты… — она заламывала руки, — ты мало надо мной поиздевался, Джеймс? Ты, поганый ублюдок, бросил меня, назвав грязнокровкой… а теперь его Чистейшее Высочество соизволил явиться в мой дом и… Ты бессовестная мерзкая сволочь, Джеймс Поттер! Я ненавижу тебя!

— Лили, я уйду, обещаю, но ты должна знать, что… — он едва успел подняться с кровати, как ему в грудь уперся кончик волшебной палочки.

— Не смей! — завизжала Лили. — Только посмей пикнуть еще хоть слово, и я перережу тебе горло, клянусь!

Джеймс очень медленно развел руки в стороны, показывая, что сдается. Его собственная палочка упала на пол, а сам он стоял и молчал, ожидая решения своей участи. Может, если Лили прибьет его прямо сейчас, это будет самым достойным завершением его чертовой жизни.

Рука ее дрожала, но ни одного заклинания с палочки так и не сорвалось. Через несколько секунд Лили резко опустила палочку и, выдохнув, закрыла лицо руками. Он просто не мог поверить в то, что только что произошло — она не хотела причинить ему зло?..

— Лили, я все же скажу тебе, а ты уже делай с этим, что хочешь. После я уйду, клянусь, и ты меня больше никогда не увидишь. Послушай, я… действительно тебя любил, и мне не все равно, что будет с тобой дальше. Но этот Дирборн…

— Что еще? — она повернула к нему лицо, на котором не было ничего, кроме обреченной усталости. — Говори, а потом уходи, Джеймс. Навсегда, — добавила она сердито. Губы у нее дрожали, а Джеймс вдруг совершенно не к месту вспомнил, каковы они на вкус…

Он уже не был уверен, что ей нужно это знать…

— Ладно. Я знаю, что это все равно ничего не изменит, — Лили не смотрела на Джеймса, но он кожей чувствовал, что она ждет. — В мае он вышел из Азкабана.

Самообладание снова подвело Лили, и она вскинула голову. Глаза ее горели огнем, в них читалась боль, которая резко передалась и Джеймсу. Господи, до чего же отвратительное чувство…

— Несколько лет назад Дирборн вел дело некоего педофила, газеты об этом не писали, слишком кто-то хотел замять историю. Этот урод изнасиловал и убил несколько девочек-дошкольниц… — Джеймс потряс головой, стараясь выкинуть из головы тошнотворную картину. Пока он говорил, Лили медленно оседала на кровать, глядя в пространство. — Знаешь, а я Дирборна понимаю. На его месте… любой поступил бы так же. В допросной, где все случилось… — он покачал головой. — Он даже не взял в руки палочку, просто забил эту сволочь насмерть.

— И его посадили, — произнесла Лили изменившимся голосом. Словно даже забыла на миг, что это был рассказ Джеймса.

— На три года. Должны были дать лет десять как минимум, но свою роль сыграли связи и положительная характеристика, да и потом его выпустили по условно-досрочному. Но с авроратом ему пришлось распрощаться, — слова давались Джеймсу легко, но на душе до крови скребли низзлы. Лили не плакала, не буянила… она, казалось, вообще потеряла способность на что-то реагировать. И это страшно пугало, но сделать Джеймс ничего не мог. Оставалось только ненавидеть себя за все это дерьмо… — Думаю, жена ушла от него по этой же причине.

— Все это в прошлом, — Лили порывисто повернулась к Джеймсу — губы ее были поджаты. — У нас обоих новая жизнь, Джеймс. Спасибо, что рассказал мне то, что мне не хотелось бы знать, — она покачала головой. — Больше так не делай… и уезжай в Грецию.

— Ты бы уехала со мной? — вдруг вырвалось у него. Само по себе. Просто так, как будто это сказал кто-то другой.

Лили не стала кричать, что он ее предал. Она только как-то виновато улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Я ведь сказала тебе, что у меня новая жизнь, Джеймс. Правда, теперь мне снова придется начинать все заново — ты снова появился и поставил все с ног на голову, — она явно сама не заметила, как в ее голос снова просочились обвинительные нотки.

— А ты бы смогла когда-нибудь простить меня? — очень-очень тихо, практически шепотом спросил Джеймс, даже не надеясь на положительный ответ.

— Зачем ты пришел? — по персиковой щеке скатилась крупная слеза.

Просто обнять ее, всего на миг, Мерлин, пожалуйста, зачем все это?

Ладно он — черт возьми, Джеймс Поттер провинился уже тем, что вообще родился на свет больным на всю голову, но почему она?..

Самое отвратительное — это когда любимые люди страдают по твоей же гребаной вине. Как хреново все это время было Бродяге, какой паршивой он сделал жизнь Джой, как долгие годы страдали из-за него родители…

— Ладно, — Джеймс поднялся на ноги, почти не чувствуя их — как будто вместо мышц образовалась вата. — Я и так достаточно злоупотребил твоим гостеприимством. Ухожу.

Джеймс подошел к окну, через которое и вошел. В комнату ворвался промозглый октябрьский ветер, Джеймс держал раму приподнятой и смотрел на Лили, которая в свою очередь бессмысленно буравила взглядом одну точку перед собой. Губы ее едва уловимо шевелились, словно она пыталась что-то сказать, но все никак не могла решиться.

— Серьезно, поработай над охранными чарами.

Лили не отреагировала. Джеймс перекинул через карниз одну ногу — прямо под окном комнаты Лили располагалась застекленная терраса. Нащупав ступней грязную крышу, Джеймс снова удрученно покосился на девушку. Лили смотрела на него заплаканными глазами, и на миг ему показалось, что сейчас она окликнет его, что-то скажет… и если она это сделает, он наплюет на все и сдастся, расскажет обо всем, что делает, что ни в какой Греции он не был, что все это время это он сражался с ней, скрываемый капюшоном и белой маской, а потом будет молить ее о прощении… Если она только произнесет его имя…

Но Лили наконец сомкнула влажные губы и отвернулась. Что ж, вот и ответ на все вопросы. Так и должно быть. Разве он не добивался того, чтобы она его возненавидела?..

Джеймс спрыгнул на влажную от росы землю, отряхнул руки, натянул капюшон и покинул участок Эвансов. Звук захлопнувшегося окна так и не донесся ему вслед.

Теперь точно все.

Той ночью Джеймс спал плохо. Во сне ему постоянно приходилось спасаться от кого-то бегством, прикрываясь заклинаниями, и неудивительно, что наутро у него страшно болела голова, будто ее сжимали в тисках, а еще он снова рефлекторно схватился за палочку и обвел ею комнату, готовый драться насмерть, когда в дверь постучали.

— Хозяин выглядит очень бледным, — домовик, притащивший свежую одежду, по привычке виновато поджал уши. — Барни принесет хозяину лекарство от головной боли…

Джеймс натягивал пахнущую идиотскими весенними цветами рубашку и ненароком коснулся дремлющей Метки. Потревоженный змей противно зашевелился, на короткий миг в руке пожаром вспыхнула боль, но потом все успокоилось. Пора было уже привыкнуть к особенностям магического татуажа, но это не так-то просто оказалось сделать.

— Джой не приходила? — спросил Джеймс, пока домовик корячился вокруг кровати, приводя ее в приличный вид.

— Мисс Жозефина не появлялась. Зато была почта и письмо от мистера Нотта.

— Чего ему надо? — пробурчал Джеймс с раздражением. Мелкий ослепительно-белый конверт лежал на кофейном столике в гостиной, закрепленный гербовой печатью. Его уже коробило от этого прущего из всех щелей официоза. В письме оказалось приглашение на свадьбу мистера Эндрю Нотта и мисс Корделии Паркинсон, которая состоится… и так далее.

Интересно, сколько яда Нотту пришлось прожевать, прежде чем отправить это идиотское приглашение? И сколько его придется сожрать самому Джеймсу, чтобы явиться на очередную чистокровную свадебку, на которой они с Джой снова будут подыхать с тоски.

— Я скоро рехнусь, — спокойно обратился Джеймс к спящему портрету своего прадеда. Старик в ответ только всхрапнул и чуть сполз со своего писаного маслом кресла. — Мне бы твои проблемы, дед, — фыркнул Джеймс и потащился завтракать.

Ночные погони с перестрелками малость выбили его из равновесия, и он решил было, что его вчерашний визит к Лили ему тоже тупо приснился. Что-то в глубине сознания нашептывало — это чертова реальность, и с этим надо было смириться. Барни поставил перед Джеймсом стакан с каким-то зельем. На вкус оно напоминало редьку с сахаром — противно до ужаса, зато действенно. Он больше не напоминал самому себе разжиженный кисель.

— Привет, Сохатый, — в столовую вошел Сириус, заспанный и с пробивающейся щетиной. У Джеймса появились подозрения, что не у него одного ночь категорически не удалась. — Ты сейчас напоминаешь мне одинокого буржуя, — Бродяга плюхнулся на соседний стул и скинул куртку.

— Теперь нас тут двое буржуев, — подбодрил унылого друга Джеймс. — Какие новости?

— Хреновые, — молвил мрачный, как туча, Сириус. Он с хрустом откусил кусок от свежеиспеченной булочки, прожевал его и швырнул булочку обратно на стол.

— Что, кто-то умер? — не придумал ничего лучше Джеймс.

Сириус едва удержался от того, чтобы зарычать — слишком хорошо Джеймс его знал.

— Дядя одной ногой в могиле.

— Прости, Бродяга, — искренне сказал Джеймс.

— Ты там… увидишь Беллу, вырви ей печень, — Сириус произнес это с особой ненавистью.

Ненависть Сириуса делилась на несколько категорий: снисходительная ненависть к таким низшим существам, как Нюниус; яростная ненависть — к Пожирателям Смерти и Волдеморту лично; ненависть-обида к родителям и холодная, какая-то даже расчетливая… словом, совершенно особая ненависть к кузине Беллатрикс. В ней как будто смешивалась яростная ненависть и ненависть-обида, и в результате получалось черт знает что. Не знай Джеймс Беллу, он бы грешным делом решил, что Сириус попал по крупному и попросту втюрился.

— Зачем тебе ее печень? — не понял Джеймс. — Я могу принести сразу кишки.

— У Беллы не только в кишках, но и во всех остальных органах дерьмо, причем ядовитое. Не знаю, что она сделала с Альфардом, но наша семейка может ею гордиться, — с горечью произнес Сириус. — Кстати, о семье. Тебе письмо, — он извлек из кармана куртки изрядно смятый конверт и бросил его Джеймсу в тарелку.

— Что за черт? Что там? От кого это?

— Я не имею привычки совать нос в чужие письма, Сохатый. Читай уже, мне тоже любопытно, что тебе Чарльз написал.

Сердце Джеймса забилось, как будто отсчитывало последние минуты его жизни.

— Это от отца? — недоверчиво спросил он, торопливо разрывая конверт. — Тогда какого хрена…

Он запнулся, впившись взглядом в аккуратные строчки. Было видно, что письмо писалось в страшном нервном напряжении, словно отец боялся, что его кто-нибудь застукает за этим делом. Вопрос о том, почему письмо Чарльза Поттера оказалось у Сириуса, так и остался висеть над столом.

Дорогой сын,

Октябрь, 1978 год.

Джеймс почти не слышал слов Сириуса и не обращал внимания на мельтешащие перед глазами пальцы друга, пытавшегося привести его в чувство. Ступор был слишком велик, чтобы вот так сразу прийти в себя, и только когда Бродяга нагло гаркнул ему в ухо, Джеймс сонно посмотрел по сторонам, медленно осмысливая, что вокруг него есть мир, но самое главное — Сириус, который смотрел на него, как на инопланетянина.

— Друг, все окей? — осторожно спросил Сириус, наклонив голову.

— Все паршивее некуда, — хрипло отозвался Джеймс и взглянул на письмо, мирно покоившееся у него в ладони. Отец не написал, что можно довериться Сириусу… но если не Бродяге, то кому тогда вообще можно доверять?

— Что пишет Чарльз? — Сириус попытался заглянуть в пергамент и коснулся его, но тот вдруг вспыхнул и осел на пол кучей почерневших хлопьев. Сириус озадаченно заморгал: — Что за херня?..

— Мог бы догадаться, что оно зачаровано от посторонних, — Джеймс прошелся по столовой, закинув руки за голову и запустив пальцы в волосы. Пытаться вникнуть в мысль, что отца больше нет — означало вынуть из груди душу и щедро швырнуть ее в преисподнюю. Он отчаянно затряс головой и нервно рассмеялся. — Это… Черт все подери…

Он уже понял, что все серьезнее некуда. До этого он практически не ощущал легкие вибрации, начавшиеся сразу после того, как он оторвал взгляд от присланного отцом письма, но теперь ясно видел — воздух за окном словно нагрелся и зарябил мелкими волнами. Негромко звякнула посуда в кухонных шкафах, мелко застряслись подвески на люстре и бахрома на шторах.

— Что за черт?! — Сириус, несомненно, тоже это почувствовал.

— Магия перестраивается, — шепотом ответил Джеймс, как будто боялся спугнуть волшебство.

Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Джеймс осмотрел потолок столовой — все было как всегда, только на душе неподъемным камнем лежала тоска. Домовик, возникший в дверях столовой с завтраком для Сириуса, выронил поднос и всхлипнул, прижав тоненькие ручки к дрожащим губам.

— Чего это с ним? — Сириус склонился над домовиком, который тоже все прекрасно понял и теперь по–своему скорбел о хозяине Чарльзе. — Сохатый, бл*ть, — Бродяга с плохо скрываемым бешенством повернулся к другу, — что происходит?!

— Мой отец ме… мертв, — голос жутковато дрогнул. Как у девчонки. Но никогда в жизни Джеймсу еще не было так насрать на свой долбанный голос!

Сириус открыл рот, закрыл его, снова открыл и закрыл, так и не найдя слов. Пожалуй, он сделал самую правильную вещь в жизни — просто подошел к настенному бару, вытащил из него бутылку огневиски и разлил отраву по стаканам. Джеймс сделал глоток, почти не почувствовав вкуса. Когда Барни сел на пол и стал раскачиваться, обхватив колени руками, как ребенок, он сдался.

— Джеймс, что было в письме? — предпринял еще одну попытку Сириус. Язык у него заплетался, и еще он самым неуместным образом хихикал, подмигивая портрету прапрабабушки Джеймса.

Этих портретов здесь было больше, чем в Лувре и Третьяковской галерее вместе взятых.

— Отъ*бись, — вяло отвечал Джеймс всякий раз и делал после этого очередной глоток.

Какое ему чертово дело до каких-то вонючих крестражей?

Ему наплевать, что это вообще такое. Наплевать на пьяно ржущего Сириуса, чей смех плавно перешел в сдавленные рыдания, которых никто из них не стеснялся и вообще срать на все это хотел.

Казалось ненормальным, что меньше чем двадцать четыре часа назад его волновал новый парень Эванс и его загадочное, мать его, прошлое.

Кому вообще есть до всего этого дело, когда Чарльза Поттера больше нет?!

— Его послала До… — Сириус рыгнул, — Дорея?

— Мне пофигу, — Джеймс выронил пустой стакан, и тот упал на мягкий ворсовый ковер с высоты дивана с негромким стуком.

— Она знает, что за твоим домом следят. Вот и послала его Альфарду.

— Сириус, сделай уже, бл*ть, одолжение…

— Без проблем, Джим. Мне ведь так зашибись, ты себе даже не представляешь. Умер человек, который последние два года был мне практически отцом, а я даже не знаю, почему. И мне так восхитительно пофиг, Сохатый… Продолжай, пожалуйста, страдать херней в свое удовольствие. Страдалец хренов, — садистски изрек Бродяга, даже не поведя бровью.

Было просто страшное желание съездить Блэку по роже, было что-то неправильное в том, что он вытирал глаза, как ребенок, что смеялся и орал всякую фигню — но, в конце концов, каждый сходит с ума по-своему. И скорбит тоже по-своему. И осуждать Сириуса и отбрыкиваться от него не было смысла.

— Его убил крестраж.

Сириус, посасывающий горлышко бутылки и что-то завывавший себе под нос, резко сел.

— Что ты сказал?

— Крестраж, — с раздражением повторил Джеймс. — Понятия не имею, что это за тварь, но отец…

— Крестраж, — повторил Сириус, словно пытался понять значение странного слова. — Только не говори, что ты, блин, серьезно…

— Ты знаешь, что это такое? — без интереса спросил Джеймс.

— Когда вместо сказок на ночь тебе читают «Тайны наитемнейшего искусства», ты еще не такое узнаешь, — Сириус во все глаза смотрел на Джеймса. Тот в свою очередь почти не удивился, услышав от друга такое признание о своем безмятежном детстве. — Сохатый, это… это…

— Что — это? — ледяным тоном отрезал Джеймс.

Сириус как будто разом протрезвел, сосредоточился и очень внимательно посмотрел на него, словно нащупал что-то у него в душе одним лишь взглядом.

— Это пи*дец.

* * *

Все кончено. Все действительно кончено навсегда.

Лили повторяла эти слова про себя как мантру все утро, с тех самых пор, как поняла, что вчерашний визит Джеймса ей не приснился. Она взяла с тумбочки книгу, которую он читал, пролистала ее, глупо надеясь отыскать в ней какие-то тайные знаки. Ничего в ней не было особенного — самая обычная книга, «Мастер и Маргарита», с загнутыми уголками самых интересных страничек. Лили поспешно убрала книгу, словно пролистала что-то запретное. Хватит. Надоело тешить себя какими-то глупыми иллюзиями. Он пришел только чтобы поиздеваться и растоптать ее еще больше, и с этим надо было просто смириться.

Она не могла не думать о том, что узнала вчера от Джеймса. Вряд ли он врал, хотя черт его знает, что там творится в этой лохматой башке. Карадок был не из тех, кто любит поговорить о себе, Лили знала о нем только то, что он посчитал нужным ей рассказать… Внезапно пришла злость на Дирборна. Да как он вообще посмел скрыть от нее тот факт, что он по-прежнему женат?!

Лили чувствовала себя запятнанной. «Любовница» — сознание услужливо подсунуло мерзкое слово.

Господи, если бы только мама знала, до чего докатилась ее примерная дочка…

Лили зло окунула печенье в остывший чай, размякший кусок моментально отвалился и с бульканьем упал в чашку. Разозлившись, Лили отодвинула от себя напиток и закрыла лицо руками. Ей было так плохо, как, наверное, еще никогда в жизни. Стуча каблуками домашних туфель, в кухню вошла сонная бабушка, кутающаяся в расшитую бисером шаль.

— Ты уже встала, куколка, — бабушка зевнула, прикрыв рот рукой. — Будь добра, налей мне кофе.

Лили поставила перед бабушкой крохотную чашку со свежесваренным кофе, который пах так восхитительно, что Лили чуть не затошнило.

— Чудесно, — оценила бабушка, сделав глоток. Лили вздохнула, глядя на нее. Даже наутро после грандиозной гулянки Элизабет Эванс выглядела так, словно собиралась на прием к королеве. Это был определенно талант, которым из всех ее знакомых обладала только бабуля и Сириус Блэк. — Настоящий свежесобранный бразильский кофе, твой отец уже давно обещал мне привезти его из очередной экспедиции…

— Бабушка, а ты сильно любила деда? — вдруг вырвалось у Лили.

Элизабет, сделавшая глоток обжигающего напитка, замерла, держа чашку с оттопыренным мизинцем.

— Я любила твоего деда больше всего на свете, а как же иначе? — возмутилась бабушка. — Ты почему меня об этом спрашиваешь? Неужели у тебя настал этот самый момент переосмысления всей твоей жизни? Рановато что-то, обычно об этом задумываются не раньше сорока.

— Я боюсь наделать ошибок, — призналась Лили, баюкая в руках холодную чашку с кружившимися в ней размокшими крошками печенья.

— Детка, не спотыкаются в этой жизни, только лежа в кровати, — покровительственно заявила бабушка. Лили вскинула на нее обреченный взгляд. — Я набила себе столько шишек, что потеряла им счет. И ты думаешь, меня волнует, что кто-то станет меня осуждать?

— Но ведь можно однажды так споткнуться, что расхлебывать придется всю оставшуюся жизнь…

— Если бы мы жили без проблем и забот, мы бы уже давно умерли от скуки, — бабушка привычно вскинула руки к потолку, отчего звякнули многочисленные браслеты. — Бери пример с меня — я была категорически против того, чтобы Туни выходила замуж за этого Дурсля, но на их свадьбе я повеселилась знатно.

— Что-то я не припомню, чтобы ты была против, — иронично заметила Лили.

Бабушка сделала несколько глотков кофе.

— Да какая разница? Он мне все равно не понравился, но это не помешало мне зажечь так, что… — Элизабет потрясла в воздухе кулачками, изображая энергичный танец.

— Ладно-ладно, я поняла тебя, — со смехом остановила бабушкины па Лили. Элизабет перестала улыбаться и положила руку на плечо внучки, легонько потрепав его:

— Поэтому беги одевайся, делай модную прическу и иди к своему Карадоку. Ошибиться можно даже выбирая зубную пасту, но ты никогда не узнаешь об этом, пока не попробуешь ее на вкус. Поверь мне, мужчины мало чем от нее отличаются.

— Ты только что сравнила моего парня с зубной пастой? — Лили уже была в дверях, держась за косяк.

— Это лучшее сравнение, которое заслуживают мужчины! — бабушка покрутила кистью и покачала головой, а затем указала пальцем на Лили: — Но если ты придешь сегодня сияющая, как бриллиант, я подумаю.

— В тебе такая актриса пропала, — с чувством заметила Лили, подбегая сзади к бабушке и обнимая ее.

Старушка деланно засмущалась и похлопала внучку по ладони, несколько раз ободряюще сжав ее. Лили радостно подумала, что все-таки ей здорово повезло с семьей.

Утренний разговор с бабушкой на какое-то время выбросил из головы Лили неприятные мысли о тайнах и недомолвках, но вскоре они вернулись и прочно угнездились в ее душе. Лондон, несмотря на окутавшую его серость, пестрел яркими красками и говорил звонкими голосами, порой недовольными и мрачными, простаивал в пробках и ругал коммунальщиков, но жизнь в Зеленом парке кипела, как котелок с зельем. Лили еще издали заметила их — высокого мужчину и мальчика лет пяти, который держал отца за руку и все время поправлял сползающую на лоб шапку. Сердце Лили волнительно забилось при виде Карадока и его сына, Лили улыбнулась и поняла, что при всем желании этот день не может закончиться плохо. Она долго думала — говорить ей о прошлом Карадока или же молчать, и в какой-то момент все стало просто и понятно: ее не интересует то, что было до нее. Убийство, судимость, увольнение из аврората, расставание с женой — все это прошлая жизнь, в конце концов, она тоже никому не рассказывала о Джеймсе, считая это только своим. Конечно, о жене поговорить стоило — но не сегодня, когда маленький мальчик, пытаясь скрыть смущенную улыбку, бесстрашно протянул ей ладошку и серьезно представился:

— Роберт Дирборн.

— Лили Эванс, — подыграла мальчику Лили. Такая церемонность из уст пятилетнего ребенка слегка озадачила ее, а потом развеселила. — Ты всегда такой серьезный, Роберт?

— Нет, но мужчина должен уметь произвести на женщину хорошее впечатление, — ответил Бобби.

Карадок, наблюдавший за сценой знакомства, старательно прятал довольную ухмылку.

— Ну тогда тебе это удалось просто на отлично, — похвалила мальчика Лили. Тот несколько настороженно следил за ней большими синими глазами, явно пытаясь понять, чего ему стоит ждать от едва знакомой тети.

— Он очень похож на тебя, — заметила Лили, когда Бобби качался на качелях с другими детьми, но ни с кем не разговаривал.

Они с Карадоком сидели на скамейке рядом с молодой мамашей, качавшей коляску и читавшей книгу. Мамаше не было до них никакого дела, и они могли спокойно поговорить.

— Скорее на Каденцию. Но все говорят, что когда парень подрастет, то будет моей копией.

Лили снова покосилась на Бобби, который держался за замершие качели и как-то угрюмо рассматривал свои ботинки.

— Только уж больно суровый, — Лили чуть надула губы и сдвинула брови.

Карадок рассмеялся и легко коснулся ее губ.

— Он расстраивается, что я живу отдельно. Раньше он таким не был. Может, ему что-то говорит мать, но я не думаю, что она всерьез настраивает его против меня.

— Можно мне задать тебе один вопрос? — спросила Лили, затаив дыхание. Возможно, не стоило этого делать… а может, сейчас как раз самое подходящее время. Как сказала бабушка, не узнаешь вкус зубной пасты, пока не попробуешь.

— Конечно, Лили.

— Почему вы развелись? — очень тихо спросила она, глядя Карадоку в глаза. Ребенок мамаши закряхтел, и она отложила книгу, вынырнув из своего мирка. Лили почувствовала себя очень неловко.

— Это длинная история, и как-нибудь я тебе ее непременно расскажу…

— Значит, вы теперь моя новая мама? — раздался рядом с ними серьезный детский голос.

Бобби смотрел с обидной, но не на Лили, а на своего отца.

— Ну что ты, вовсе нет, — Лили залилась краской, чувствуя, что мамаша таки прислушалась к ним. — У тебя ведь уже есть мама, она может быть только одна…

— А мама говорит, что я должен называть дядю Бена папой.

Лили бросила быстрый взгляд на Карадока, который нахмурился и посадил сына к себе на колени. Ботинки мальчика коснулись подола пальто Лили, оставив грязные разводы, но сейчас ее это совсем не взволновало. Она вдруг почувствовала себя лишней рядом с отцом и сыном и от этого очень несчастной.

— Дядя Бен… — Карадок вздохнул, — кем бы он ни был, всегда будет для тебя дядей Беном. А папа у тебя один, как и мама. Но если ты хочешь… — он снова вздохнул и виновато улыбнулся, — ты можешь звать дядю Бена, как пожелаешь сам.

Бобби моргнул.

— А ты не будешь обижаться? Ты же мой папа…

— Я не буду обижаться.

— Правда?

Лили взяла руку мальчика в свою. Она редко общалась с маленькими детьми и до этого дня не подозревала, что это настолько сложно.

Карадок кивнул.

Бобби явно о чем-то надолго задумался. Придя к решению, он серьезно заявил:

— Нет, я не хочу звать дядю Бена папой. Он приносит мне игрушки и конфеты, но игрушки ломаются, а конфеты невкусные. И еще с ним неинтересно. Он любит только маму. А ты любишь и маму, и меня.

Лили не ожидала, что ей будет настолько одиноко. Наверное, это была глупая идея — гулять с чужим ребенком… Бобби, конечно же, не хотел ее обидеть, да и дуться на ребенка было верхом глупости. Наверное, Лили сама еще была ребенком, взрослым… но тем не менее ребенком.

— Пойдем к маме? — личико мальчика светилось такой надеждой, что Лили стало совсем тоскливо. Однажды она уже попыталась поставить человека перед выбором… ничего хорошего из этого не получилось. Да и кто она такая, чтобы забирать у ребенка отца?..

Вот и первая шишка. Бабушка будет ею довольна.

— Обязательно прогоним гадкого дядю Бена, — она явно пропустила часть диалога. Карадок поставил сына на землю, а Лили, не удержавшись, поправила сбившуюся шапку. Бобби не стал выражать недовольство — Лили ему явно понравилась. Наверное, уже тем, что папа не просил его называть свою подругу мамой. — Прости, что так получилось, — Карадок нежно взял ее лицо в свои ладони, когда довольный Бобби побежал вглубь парка за стаей голубей. — Он привыкнет.

— Ничего, я все понимаю, — Лили сама потянулась к его губам. — Очень славный мальчик, мы с ним обязательно поладим.

— Лили, прости, мне правда неловко, что у тебя испортилось настроение…

— Все нормально, — она постаралась искренне улыбнуться, и у нее почти получилось. — Для первой встречи все прошло просто отлично. Ну все, — она засмеялась уже увереннее, — иди и прогони гадкого дядю Бена с его невкусными конфетами.

Он тоже засмеялся.

— Если честно, я впервые слышу об этом дяде Бене и при встрече, если таковая случится, популярно объясню ему, что у моего сына уже есть отец.

— Тебе нужно объяснить это Каденции, — мягко заметила Лили. Если бы у нее был ребенок, она бы ни за что не стала просить его называть кого-то постороннего папой.

— Ей тоже, — Карадок поцеловал Лили в лоб. — Увидимся вечером, я договорился с Боунсом насчет дежурства.

— Это отличная новость, — улыбнулась Лили, и от перспективы остаться вдвоем с Карадоком в пустом штабе Ордена у нее в животе что-то как будто ойкнуло. Несомненно, это было очень приятное и волнующее ощущение, хотя побыть им наедине удастся исключительно минут пятнадцать — наверняка поступит очередной сигнал, и одренцы соберутся, чтобы спасать мир. Во время последнего вызова явившиеся Гидеон и Фабиан Пруэтты так и заявили: «Мы пришли спасать мир!»

Со всеми этими сердечными и душевными переживаниями так легко забыть, что в мире кровавая война, а они — в самом ее эпицентре. Но как любил говорить Дамблдор, именно в темные времена создаются самые прочные союзы, основанные на светлом чувстве. И Лили очень хотелось бы верить словам мудрого директора.