Точка невозврата (гет)

POV Гарри

«— Ну и зачем приходил этот человек? — поинтересовался Том у Эмили, глядя вслед уходящему Дамблдору.

— Он... Он сказал что я — волшебница и буду учиться в Хогвартсе, это школа такая. Ты что-то об этом слышал? — с надеждой спросила она у Тома, устраиваясь на подоконнике в бедно обставленной приютской комнате. Две кровати с пружинами, платяной шкаф с отваливающимися дверцами да пара стульев у окна — вот и все убранство. На Эмили серое форменное хлопковое платьице. Таких тысячи. Люди в них безликие и одинаковые. И лишь ярко синие глаза выделяли ее из толпы.

— На прошлой неделе он приходил и ко мне. Вручил пожелтевший конверт с письмом, в котором был список каких-то непонятных вещей: комплекты мантий, метлы и котлы. Напоминает инвентарь для уборки помещений. Совсем как у миссис Хеджкомб. Создается впечатление, что это школа дворников, а не магов, — процедил сквозь зубы Том, скрещивая руки на груди. — А ты что по этому поводу думаешь, Вильямс? — добавил он.

— Не знаю, странно все это... Все расспрашивал меня про мою семью, а ведь я их почти не помню... Только яркую вспышку и скрип тормозов... Ни имен, ни происхождения, лишь расплывчатые образы. Сколько ни спрашивала об этом миссис Коул — она молчит и странно смотрит на меня, — шмыгнула носом девочка. — И знаешь, мистер Дамблдор, он про тебя спрашивал, да про ту историю со Стаббсом. Зачем ему все это — ума не приложу. Либо он все-таки врач и таким образом решил нас проверить, либо обычный сумасшедший. Ведь волшебство, оно же только в сказках?!

— Тише ты, — осадил ее Риддл и приложил руку к оконному стеклу, от чего оно покрылось инеем, несмотря на июньскую жару. — Видишь? — спросил он, на что девочка сдавленно охнула. — А ведь и ты так можешь, — произнес он и отвернулся от нее, глядя куда-то вдаль, сквозь замызганное стекло. Весь разговор с его лица не сходило выражение крайней задумчивости, словно он силился что-то вспомнить. — Про Стаббса, говоришь, спрашивал? И что ты ответила? — настороженно поинтересовался Том.

— Я сказала, что если мистеру Дамблдору угодно узнать подробности, то пускай спросит обо всем у тебя. И еще я слышала, как он интересовался, что ты за человек у воспитательниц. Те в ответ лишь перекрестились и сказали, что недаром у твоей матери был на руке шрам в форме змеи и медальон на шее в форме пента...Я не совсем поняла, что это было за слово. И что в тебя словно бес вселился... — голос девочки дрогнул, и она запнулась, прижав руку ко рту. Она опасливо вжалась в стену, не зная, какой реакции ожидать от Тома. Порой он был холоден и спокоен, но случись ему разозлиться — и его обидчик начинал жалеть о том, что родился на свет.

— Пентакля, — холодно поправил ее Риддл. — Возможно, это у меня от матери. Но почему она оставила меня здесь, в этом приюте, если она была частью того мира? Или же она просто была поклонницей оккультизма? Пентакль — символ счастья. Какая ирония! Я... я хочу знать, кем она была, — в голосе Риддла прозвучала обреченность.

— Но как ты узнаешь об этом? Никто из тех, кто здесь находится, не расскажет тебе о ней. А личные дела хранятся в кабинете у миссис Коул. Я видела целую стопку, когда вместе с Агнессой прибиралась у нее... Постой, ты собираешься пробраться к ней и украсть свое дело? — прошептала девочка.

— А ты сообразительная, Вильямс, — съязвил Риддл.

— Но тебе ведь не справиться одному, не говоря о том, что если тебя поймают, то обязательно накажут, — с детской непосредственностью заявила Эмили.

— Ты меня недооцениваешь, — произнес Том и погасил огонек, который вспыхнул у него в руке. — Впрочем, если ты так печешься о моей безопасности, то можешь пойти со мной, — снисходительным тоном предложил он.

— Когда? — робко спросила девочка.

— Сегодня в полночь, — ответил Том, понизив голос до шепота.

* * *

Летняя безлунная ночь опустилась на пригород Лондона, скрывая из виду здание приюта. На прогнувшейся кровати лежал Том и что-то шептал. Соседняя кровать пустовала — после нескольких безобидных, по его мнению, шуток жить с ним в одной комнате никто не решался. На стене мирно тикали часы-ходики, разрушая звенящую тишину. Как ни странно здесь, в темноте мальчик чувствовал себя очень уютно. Он всматривался в тени предметов, отбрасываемые в тусклом свете одного единственного газового фонаря, и размышлял о своей жизни. До прихода этого странного незнакомца в коричневом костюме все было просто и понятно — он особенный, не похожий на горстку людишек, которые подчинялись своим страхам и слабостям. Не рыцарь из глупых сказок и не добрый волшебник из «Страны Оз». В подобную книжную ерунду он не верил. Для него существовало лишь то, что он мог осязать, то, что можно было подтвердить фактами. Как-то раз он даже подошел к цыганке, увешанной цветастыми шалями, и спросил, что ожидает его в будущем. Та подумала и сказала: «Твоя дорога еще не определена. Все зависит от того, что ты желаешь». В ответ он усмехнулся и пошел прочь, подумав, что она шарлатанка. У таких, как он, приютских детей не было будущего, и даже его маленькие таланты не могли позволить ему достичь желаемых высот. А он хотел. Власти и денег. Потому что с детства понял, что только они могут уберечь от боли, унижений и нищеты. И вот теперь, когда этот чудак Дамблдор поджег при нем шкаф, он испытал чувство двойственности. С одной стороны, если этот человек не лгал, то у него будет шанс все изменить. Старая цыганка была права, хотя он сомневался, что тут дело в провидении. С другой — осознание, что они с Эмили не единственные волшебники в мире, угнетало. Магия была его единственной возможностью выделиться из толпы. А теперь он потеряет свое преимущество перед остальными. Все, на что он мог рассчитывать, это на собственный ум и хитрость.

Отсутствие родителей уже не задевало его, он научился воспринимать себя обособлено от них. Словно никто и не участвовал в его рождении. «Если они оставили меня здесь, значит, я им был не больно-то нужен» — думал он. Лишь легкое чувство одиночества временами накатывало и вызывало вспышки гнева. Тогда он принимался крушить мебель в комнате, а успокоившись, взмахом руки возвращал все на круги своя. Но оброненная Эмили фраза о пентакле на шее матери снова заставила его задуматься о своем происхождении. Узнав о существовании волшебного мира и о том, что он одиннадцать лет был оторван от него, ему вдруг отчаянно захотелось найти своих родителей и посмотреть им в глаза. Кем бы те ни были, они не имели права оставлять его прозябать в этих трущобах.

— Сегодня я узнаю правду, — сказал Том сам себе и подошел к распахнутому окну. Где-то неподалеку выли собаки, и ветер гнул к земле деревья. На небе не было видно ни Большой Медведицы, ни Кассиопеи. Оно было затянуто тучами и вторило состоянию души юного мага. Часы на стене робко пробили полночь и затихли.

— Пора, — подумал он и извлек из-под кровати карманный фонарик, который когда-то стащил у одного из посетителей приюта. Внезапно он услышал тихий стук. Вслушавшись, он узнал знакомый сигнал, и лишь после этого распахнул дверь. На пороге стояла Эмили, одетая в тонкую белую ночную сорочку. Несмотря на то, что девочка была сонной, на ее лице читалась решимость.

— Все-таки пришла? — усмехнулся Риддл, скрывая собственные невеселые мысли за маской равнодушия.

— Том, разве я могла оставить тебя одного? — прошептала Эмили и, взяв его за руку, потянула по темному коридору в сторону знакомого для нее кабинета. Щелкнув пальцами, Том мысленно представил, как отпирается дверь. Ему с детства очень хорошо давалось перемещение предметов, поэтому он не сомневался, что у него получится. Дверь тихо скрипнула и Том с Эмили на цыпочках проскользнули внутрь, заперев ее за собой, чтобы не вызывать подозрений. Они, наконец, включили фонарик и принялись рыскать по стеллажам, заставленным папками. В какой-то мере им обоим было страшно, что их застигнут врасплох, но желание узнать о себе правду подстегивало их продолжать поиски. Наконец, примерно через четверть часа, они достали с полки две папки, которые стояли в стороне от всех.

— Посвети, — попросил Том Эмили и стал читать текст, написанный размашистым почерком миссис Коул: «Тридцатого декабря тысяча девятьсот двадцать шестого года в дверь постучала женщина, одетая в поношенное пальто, и попросилась переночевать, поскольку ей некуда было идти. Поначалу я хотела прогнать бродяжку, но, узнав, что она беременна, разрешила ей остаться в одной из пустых комнат. Женщина плакала и звала какого-то Тома... А к ночи у нее начались схватки. Она кричала от боли, но помочь мы с нянечками ничем ей не могли. В четыре утра она родила на свет здорового мальчика, но сама выжить не смогла. После родов у нее открылось обильное кровотечение, и она через два часа скончалась. Перед смертью женщина успела сообщить, что ее зовут Меропа Мракс и что мальчика следует назвать Томом Марволо Риддлом в честь отца...». Лист бумаги выпал у Тома из рук, он сколько угодно мог презирать свою мать, но и предположить не мог, что она была мертва. Мерзкое давящее чувство стиснуло сердце. Даже его рождение несло в себе смерть, как и магия, которая стремилась разрушать и причинять боль. Эмили, которая все это время стояла у него за спиной и читала, обняла его за плечи и тихо прошептала: — Мне жаль.

— Оставь свою жалость при себе, Вильямс, — процедил сквозь зубы Том и оттолкнул ее от себя. Девочка тихо плакала, прижимая к себе папку с документами, подписанную «Эмили Вильямс». Ее родители погибли в автокатастрофе, в которой она, по стечению обстоятельств выжила. Эмили почти смирилась с этим, ей нужна была лишь их выцветшая от времени фотография, где они были молоды и счастливы, чтобы запомнить их такими. А Том, несмотря на показную браваду, в этот момент был куда уязвимее нее. Поэтому она не обратила внимания на его грубость, а снова крепко прижала его к себе долго-долго шептала какую-то бессмыслицу, а затем увела обратно в комнату и просидела возле него всю ночь, не смыкая глаз...»

Когда я проснулся, то не сразу понял, где нахожусь. Голова была словно в тумане.... Медальон на шее обжигал и пульсировал, словно живой человек, корчащийся от боли. Очередной сон о Риддле был слишком ярким и реалистичным, от него веяло безысходностью, а эмоции Тома ощущались как мои собственные... И лишь теплая рука Дафны напомнила мне о том, что я нахожусь в тысяча девятьсот девяносто шестом, а не в далеком тридцать седьмом, хотя записка с подробностями гибели матери Риддла все еще стояла у меня перед глазами. Сделав мысленную пометку поискать информацию о Меропе Мракс, я продолжил разглядывать спящую девушку. На ее ресницах блестели слезы, она казалась такой хрупкой и беззащитной, что хотелось прижать ее к себе и баюкать, словно ребенка. И волна злости, которая поднялась в моей душе была связана уже не со сном, а с треклятым Малфоем. Если раньше я раздумывал над возможностью кого-то убить, то этого гада теперь готов придушить собственноручно. И лишь необходимость доставить Гринграсс в безопасное место заставила меня вчера сдержаться, а не страх перед возможным наказанием. В детстве я сравнительно безропотно сносил побои и издевательства дяди Вернона над собой, потому что знал — отпираться в моем случае бесполезно. Дурсль всегда был сильнее меня физически. Но испытав подобное на своей шкуре, я не пожелал бы и врагу оказаться на моем месте. А эта храбрая девочка им уж точно не являлась... И страшно представить, что бы с ней случилось, если бы вчера после ухода Гермионы и просмотра содержимого Омута памяти мне не взбрело в голову посмотреть на карту Мародеров. Я не знал, куда ушла подруга, но хотел отследить на карте момент ее возвращение. Но вместо этого я наткнулся на точку, подписанную Дафна Гринграсс в окружении хорька и компании, и заподозрил неладное. Возможно, это ощущение было навеяно воспоминаниями Гермионы о том, как он оставил ей порез на шее, впрочем, времени на раздумья у меня не было. Я просто вскочил, набросил на себя отвлекающие и дезиллюминационные чары и побежал в сторону подземелий. И уже в который раз убедился, что мое чутье редко меня подводит. Когда я увидел ее в лапах Малфоя, мои собственные проблемы с предстоящим выступлением в суде и обвинениями показались мне мелкими и незначительными. Подкравшись к компании слизеринцев поближе, я отвлек Нотта шумом в коридоре и с силой наступил на ногу Крэббу, от чего тот решил, что это был Гойл, и ввязался с ним в потасовку. Ну и финальным актом была левитация Малфоя к стенке. Признаться, я испытал какое-то садистское удовлетворение, когда это сделал. Уже оказавшись в Выручай комнате, когда Дафна спросила меня о том, почему я пошел ее спасать, я задумался о мотивах своего поступка. Было ли это проявлением гриффиндорского благородства, как я ей сказал? Возможно, но более вероятной причиной все же оказались воспоминания, которые дала мне Гермиона. Уж не знаю, почему Гринграсс решила мне помочь с адвокатом, но даже за один порыв я был ей в какой-то степени благодарен, поскольку кроме нее, Гермионы и Сириуса, похоже, никого не заботило, какой исход будет иметь эта история с ложными обвинениями. Какое-то время я злился на представителей Министерства магии и на Дамблдора за его молчание и бездействие, а затем вдруг понял, что со стороны эта ситуация действительно выглядела именно так, как ее хотели представить. А то, что это был не я, нужно еще доказать. Лежа в Больничном крыле, я продумывал оправдательную речь, но снова и снова приходил к выводу, что все это бесполезно, потому что слушание в Министерстве — это отличная возможно для той же Амбридж задать мне кучу неудобных вопросов, на которых готовых ответов у меня не будет. Просмотрев же отрывок разговора между Снейпом и Дамблдором, я убедился в том, что все происходящее было сродни очередной политической игры, в которой я по стечению обстоятельств оказался разменной монетой...

За своими размышлениями я и не заметил, как скрипнула дверь и на пороге комнаты появилась Гермиона. Бросив беглый взгляд в сторону кровати, она уселась во внезапно появившееся клетчатое кресло и поджала под себя ноги. С ее позиции не было заметно, что я уже не сплю, а вот у меня сквозь полог открывался отличный обзор. Подруга выглядела бледной и сонной, казалось, она за всю ночь не сомкнула глаз и сейчас прикладывала огромные усилия, чтобы не заснуть. На щеках виднелись мокрые дорожки от слез, но она уже не плакала. «Мерлин, да что происходит? Неужели с ней случилось что-то страшное? И зачем я только отпустил ее одну неизвестно куда?» — мысленно выругал себя я и попытался осторожно убрать руку от Дафны, чтобы ее не разбудить.

Выскользнув из-за полога, я подскочил к Гермионе и, приложив палец к губам, тихо прошептал:

— Гермиона, что случилось?

— Со мной все в порядке... Спасибо, — неуверенно произнесла она.

— Тогда почему ты плакала? — продолжил я.

— Это не имеет значения. Брось, Гарри, у тебя своих проблем выше крыши! — импульсивно заметила Гермиона.

— Послушай, ты моя лучшая подруга, и мне НЕ все равно, что с тобой происходит. Я же все равно узнаю, где ты была. Не от тебя, так от Добби или от Бродяги, — мягко произнес я и, встав перед ней на колени, взял ее за руку — она была холодной как лед. — Гермиона, посмотри на меня! — подруга старательно отводила глаза в сторону, отчего-то не желая встречаться со мной взглядом.

— Пожалуйста, не говори ему ничего ... Я просто хотела найти дом своей бабушки и задать ей пару вопросов. А Бродяга, он не хотел, чтобы я с ней виделась. Он был прав. Мне и вправду не стоило туда ходить...

— Постой-постой, какая бабушка? — непонимающе спросил я.

— Это долгая история, в которой я и сама не до конца разобралась. Как выяснилось, моего отца на самом деле усыновили. А его родная мать — довольно-таки сильная ведьма, и я ума не приложу, почему она отдала его под опеку магглам. Ее зовут Анастасия Александра де Гранже. И она прогнала меня прочь, когда я спросила об отце, выкрикнув на прощание, что у нее не было другого выбора... — с отчаянием произнесла она.

— Успокойся, Гермиона, — я обнял ее за плечи и уткнулся носом в каштановую макушку, промокшую под январским дождем.

— Если захочешь, я покажу тебе воспоминания. Только не сейчас, ладно? — тихо прошептала она мне на ухо.

— Хорошо. И, пожалуйста, не нужно больше ничего скрывать от меня. Ты ведь сама когда-то говорила нам с Роном, что мы сможем выстоять, только если будем держаться друг за друга, — таким же шепотом ответил ей я. При упоминании о Роне ее глаза снова слегка увлажнились, но, отстранившись от меня, она смахнула слезинки с ресниц и натянуто улыбнулась, но через мгновение помрачнела:

— А она что здесь делает? — настороженно поинтересовалась Гермиона, заметив сонную Дафну, которая осторожно выглянула из-за полога кровати. Видимо, своими разговорами мы разбудили ее. — Я что-то пропустила, Гарри? — выжидающе спросила она.

— Это не то, о чем ты, возможно, подумала, — смущенно произнес я, задумавшись над тем, насколько двусмысленно выглядела ситуация, в которой мы оказались. Дафна, услышав мои слова, вздрогнула и принялась теребить скудную одежду, которая на ней была. Все-таки трансфигуратор из меня никудышный — мантия, которую я наспех сотворил, была вся в прорехах и заплатках и напоминала скорее черный плащ, наброшенный на плечи.

— Тогда потрудись объяснить, что она делает в этой комнате в таком виде и почему ты и словом не обмолвился о том, что кроме тебя в комнате еще кто-то есть, — возмутилась Гермиона. Гринграсс же в это время попыталась встать с кровати и, шатаясь от слабости, подошла к большому зеркалу у стены и принялась рассматривать следы укусов на своей шее.

— Дело в том, что Дафна попала в беду и нуждалась в безопасном месте пребывания, поэтому я принес ее сюда. После случившегося ей снились кошмары... — произнес я, но подруга меня перебила.

— Ты можешь говорить что угодно в свое оправдание, но это не отменяет того факта, что теперь я не чувствую себя здесь в безопасности из-за нее.

— Грейнджер, если ты печешься о сохранности ваши с Гарри секретов, то спешу заверить тебя, что даже если бы я не была связана клятвами, то не стала бы болтать о том, что узнала, — сердито произнесла Дафна, прежде молча наблюдавшая за нашей перепалкой, и присела на край кровати. Во всем ее облике ощущалась скрытая боль, которую она усилием воли пыталась спрятать за маской безразличия.

— О каких клятвах ты говоришь? — поинтересовалась Гермиона, меряя шагами комнату, но Гринграсс не стала отвечать. Возможно, потому, что само наличие подобных обетов было унизительным для аристократки, а может быть, все дело было в том, что она не хотела распространяться о том, при каких обстоятельствах они были даны. Порывшись в кармане своей уцелевшей сумочки, Дафна извлекла сигареты и затянулась сладковатым дымом, пытаясь снять напряжение. Подруге же это не понравилось, и она с помощью Акцио отобрала у той папиросу. Гринграсс на этот выпад не отреагировала, казалось, у нее просто не было на это сил.

Дафна отвела глаза в сторону, повернулась к окну и распахнула тяжелые шторы, впуская в комнату свет. Видимо, события прошлой ночи все еще не отпускали ее, а нападки Гермионы не облегчали ее участь. Впрочем, подруга вполне обоснованно беспокоилась о нашей безопасности. Я и сам до конца не мог решить, стоит ли довериться Гринграсс или лучше немного подождать и убедиться в искренности ее мотивов. Но, несмотря на это, я подошел и обнял ее без слов, пытаясь успокоить.

— Сегодня ночью Дафна предложила нам сотрудничество, — примирительно произнес я, пытаясь сменить неприятную тему. В комнате витало неуловимое напряжение, которое вот-вот должно было вырваться наружу.

— И что ты ответил? — немного резко спросила Гермиона,

— Ты же знаешь, что подобные вещи я не имею права решать в одиночку, — ответил я, усевшись на подоконник возле Дафны. На ее лице явственно читалось выражение крайнего недовольства, словно подобное недоверие ее оскорбляло.

— В таком случае, Дафна, мы благодарим тебя за предложение, но на данный момент не готовы его принять, — отрезала Гермиона.

— Что ж, в таком случае, делать мне здесь больше нечего, — пожала плечами Гринграсс и поспешила покинуть Выручай-комнату.

— Какая муха тебя укусила, Гермиона? — начал я, как только убедился в том, что Дафна этого не услышит. — Она, правда, хотела нам помочь, — не выдержал я. Медальон на шее нагрелся и продолжал пульсировать, словно мое раздражение поведением подруги передалось и ему.

— Откуда такая уверенность? Где гарантии того, что она не делает это ради того, чтобы втереться к тебе в доверие, а затем предать, — раздраженно произнесла подруга.

— Гермиона, что ты знаешь о долге чести? — спросил я спокойным тоном. Я никогда не считал себя хорошим психологом, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, что и подруга, и ушедшая Дафна пребывали в состоянии эмоционального напряжения, потому старался не отвечать на возможные притязания с их стороны. Услышав мой вопрос, Гермиона удивленно вскинула бровь и, ученическим тоном ответила:

— Корни этого понятия уходят в начало Средневековья, когда только-только начала формироваться современная старая аристократия и рыцарство, когда точились междоусобные войны и в воздухе витал аромат смерти и слышался звон мечей. Да, Гарри, не удивляйся, изначально волшебники пользовались вовсе не волшебными палочками в качестве проводников силы, а мечами, выкованными из различных металлов с магическими сердцевинами. Ярким примером такого оружия является легендарный Эскалибур, слава о котором докатилась даже до магглов. К слову сказать, тогда ведь и Статута о секретности еще и в помине не было. Так вот, в первом своем значении, честь воспринималась как рыцарская доблести и доброе имя рода. Как правило, в случаях посягательств на нее, пострадавшие устраивали личную охоту на того, кто осмеливался на подобную дерзость в их отношении. Но иногда в силу определенных обстоятельств, таких, как болезнь или серьезные увечья, за них мстили другие люди. В качестве благодарности между потерпевшим и защитником возникала особая связь, которая впоследствии получила название долга Чести. Разрушить ее можно было лишь сторицей отплатив за восстановление доброго имени. В одних случаях связанные друг с другом люди становились практически кровными братьями и жили в мире, в иных — долг чести становился своеобразным пактом о ненападении, все зависело лишь от личностных взаимоотношений. Второе же значение этого понятия относится к женщинам и девушкам, которые были спасены от сексуального насилия. В этом случае между жертвой и защитником так же устанавливалась связь, но она имела несколько иной характер, нежели в первом случае. Во—первых, стороны так же не могли друг другу вредить, как с помощью магии, так и другими способами. Кстати, вопреки распространенному заблуждению о том, что у аристократов женщины играли роль красивой мебели, на самом деле они являлись носителями родовых знаний, колдовства и энергетики и именно они передавали ее во время беременности наследнику. Поэтому их глубоко чтили и старались всячески развивать как культурно, так и духовно. Второй аспект Долга Чести касается возможности заключения брака между сторонами, в случае, если те не имеют законных супругов, то есть, по сути, эта связь являлась своего рода брачным контрактом. Если же девушка хотела выйти замуж за другого, она должна была до свадьбы выплатить долг каким-то иным способом, — закончила Гермиона и о чем-то задумалась. Признаться, услышанное несколько шокировало меня. Становилось ясно, почему Дафна так резко реагировала на упоминание о клятвах. Ведь Долг Чести, по сути, навязывал ей отношения со мной, которые, скорее всего, противоречили ее воле. А ее предложение содействовать объяснялось необходимостью исполнить возникшее обязательство. От осознания этого почему-то стало горько и мерзко. Все, что она делала, было продиктовано не симпатией и желанием помочь, а долгом...

— Гарри, а почему ты спросил об этом? — спросила Гермиона, отвлекая меня от грустных мыслей.

— Сегодня ночью я спас Дафну от посягательства Малфоя, — я постарался ответить как можно более равнодушно, но злость на этого подонка все еще не улеглась во мне.

— Что? — произнесла шокированная Гермиона, приложив руку ко рту. — И она...?

— Да, Дафна признала наличие Долга Чести. Так что твои нападки были абсолютно беспочвенны, она никому ничего не скажет, к тому же после того, как мы провели ночь на Астрономической башне, Гринграсс дала мне обет молчания, который распространяется и на моих друзей.

— Мерлин, почему ты мне это раньше не сказал, пока она не ушла? — воскликнула подруга, обхватив голову руками. Что ж, единственный плюс сложившейся ситуации заключался в том, что та больше не плакала и не переживала (по крайней мере, внешне) из-за неудавшейся встречи с бабушкой.

— Я не думаю, что ей бы пошло на пользу упоминание об этом. Ты же видишь — она ужасно гордая.

— Карта Мародеров у тебя с собой? — поинтересовалась Гермиона, и дождавшись ответного кивка, забрала у меня карту и принялась внимательно ее рассматривать. — Вот она, — произнесла подруга, указывая на точку, которая двигалась в сторону выхода из территории Хогвартса.

— Куда она идет? — вслух спросил я, задумавшись.

— Сегодня же суббота. Дафна наверняка направилась в Хогсмид. Гарри, одевайся, нам нужно спешить, — скороговоркой произнесла Гермиона и, попросив у комнаты два комплекта зимних мантий, оделась и потащила меня по веренице коридоров, по пути излагая свои соображения насчет Дафны...