Частная жизнь в эпоху Волдеморта (джен)

Фрэнк Лонгботтом, 1952 г.р.

— Дорогой, я все же настаиваю, что мы не Малфои, чтобы устраивать прием на пятьсот персон, — озабоченно сказала Августа. — И, кстати, я не вижу в списке Малфоев, хотя точно их упоминала.

— Почему я должен терпеть всю эту публику еще и на собственном празднике? — возмущенно спросил Руперт. — И не нужно преувеличивать, в списке вовсе не пятьсот персон.

— Дорогой, не обязательно превращать юбилей свадьбы в филиал Визенгамота…

— Кстати, Тиберий очень просил, чтобы на ближайшем заседании были все наши. Будет слушаться проект регламента о членстве, и нужно провалить поправки радикалов и по возможности провести наши.

— Сходи ты, — ответила Августа. — Все равно от нашей семьи один голос. Я хочу заняться мальчиком, боюсь, как бы не было что-то серьезное.

— Ты делаешь из мухи слона, — недовольно заметил Руперт. — Обычная стихийная магия и детские капризы…

Августа отошла к окну. Руперт не выносил болезней, боялся говорить о них и до последнего делал вид, что все нормально. Даже странно, что в политике он при этом придерживался очень трезвой линии и отдавал себе отчет в том, как текущая ситуация повлияет не только на судьбы страны, но и на частные интересы семьи Лонгботтом. Видимо, у каждого свое слепое пятно, вздохнула Августа. Она бросила последний взгляд на черновой список приглашенных — предмет споров последних дней. Руперт обнял жену, подойдя сзади.

— Послушай, я обещаю, что на следующий год не будет никакой помпы. Тихо посидим в кругу друзей и родных.

Фрэнк лежал, уставившись в одну точку на стене, находившуюся чуть выше кровати. В ушах у него звучала едва слышная сбивчивая музыка — несколько тактов и молчание. Ему казалось, что стоит потрудиться еще немного, и мелодия сложится.

Впервые это неотвязное чувство возникло почти месяц назад. Тогда он неподвижно просидел в саду несколько часов, пока не потерял мотив окончательно. Потом целый день был взвинчен и раздражен, не разговаривал с родителями и разломал несколько игрушек. Через пару недель случилось второе пришествие мелодии, на этот раз подольше. Весь день он пролежал у себя, безуспешно вслушиваясь в свое воображение или воспоминание. Когда оно погасло, вновь началась полоса раздражения, только куда сильнее. Павильончик в саду разлетелся на куски под влиянием его стихийной магии, другие проявления были менее разрушительны, но радости не добавляли. С людьми Фрэнк был враждебен и агрессивен.

Целитель провел в комнате больного несколько часов.

— Похоже на осколки какого-то старого заклятия, — сказал он родителям. — Я буду наблюдать мальчика ближайшие недели. Оставляю целебное зелье, давайте его с пищей раз в день.

Больше приступы музыкальной болезни не повторялись, зато ребенок сделался вялым и нелюдимым. Через месяц целитель предложил для эмоционального восстановления завести ему домашнее животное, с которым надо было бы проводить время: собаку, гиппогрифа. А по магической части — обратиться к стихии воды. Родители объединили оба рецепта, устроив Фрэнка в подводное хозяйство на Северном море обучаться верховому плаванию на гиппокампах 1.

Завели многоразовый портал до места. Там Фрэнк спускался в раздевалку, оставлял вещи и отправлялся в стойла. Сперва детей приучали ухаживать за своими животными. Фрэнку досталась старая кобыла малоприятного нрава. Впрочем, с гиппокампом это не составляло таких проблем, как с сухопутной лошадью — если под водой тебя и сбросят, то костей не переломаешь. Потом ожеребилась одна из молодок. Дети, которых обучали в хозяйстве, толпились у яслей с двумя прозрачными огромными яйцами, в каждом — по маленькому жеребенку. Вскоре малыши вышли на свет. Мать подпускала к ним, и Фрэнк все время норовил проводить рядом с новорожденными. В конце концов он к обоюдной радости бросил свою прежнюю подопечную и на официальных началах стал заниматься Коньком.

Юбилей свадьбы наконец состоялся, стоив Лонгботтомам изрядных денег и нервов.

— Ты обещал на следующий год никаких торжеств, — напомнила Августа. Они сидели среди розовых клумб, там, где раньше стоял павильон, который недавно пал жертвой стихийной магии Фрэнка. Теперь на этом месте поставили столик под тентом.

— Да, так никаких средств не напасешься, — озабоченно кивнул Руперт. — Надо хотя бы старую беседку отреставрировать, а то в саду уже негде поужинать.

— Попробуй отремонтировать ее своими руками, — предложил Альфард. — Можно позвать друзей и устроить из этого развлечение.

— Я против, — внушительно сказала Августа. — Я знаю, как ты понимаешь развлечения, Альфард Блэк, и в моем доме ты их не будешь устраивать!

— Перестань, сестрица, — засмеялся Альфард. — Я безопасен для любого семейного крова, кроме родительского.

— Говорят, не только. Игнатиус рассказывал, как Вальбурга тебе отказала от дома после шутки, что ты сыграл с Орионом.

— Ну уж и отказала, — беззаботно ответил Альфард. — Ты, братец, преувеличиваешь. Это обычная еженедельная семейная размолвка. Они у нас бывают по расписанию.

— А что за шутка? — Августа пыталась сохранять осуждающий вид, но получилось плохо.

— Ты не безнадежна, сестрица, — одобрительно заметил Альфард. — Я расскажу, если ты снимешь вето на ремонтную вечеринку. Допусти вопрос к голосованию.

— Тьфу на тебя, разбойник. Не сниму.

— Заметь, я даже не делаю непристойных комментариев. Давай, Густа, я же знаю, какой у тебя зуб на Ориона.

— Все-таки Альфард очень утомляет, — недовольно сказала Августа вечером. — Вечное пересмешничество и каламбуры на грани приличия, а потом Фрэнк подходит и спрашивает, почему у мальчиков может быть только одна палочка, а у девочек сколько угодно … И если ты думаешь, что это смешно, Руперт, то ты ошибаешься, — резко добавила она, заметив, как дрогнули губы мужа. — Альфард подает мальчику дурной пример.

— Это недопустимо, — поспешно согласился Руперт. — Я сам ему должен подавать дурной пример.

— И ты туда же, — вздохнула Августа.

— Ладно тебе. Альфард беззлобный. И потом, с ним полезно сохранять контакты, — посерьезнел Руперт. — Из политических соображений.

— Он сколько угодно может держать фигу в кармане и изображать из себя позор благородного семейства, но я не верю, что он способен пойти против экономических интересов семьи. А значит, и против политических.

— По большому счету да, конечно. В каких бы контрах они ни были с родней, он не расскажет об их делах ничего действительно важного. Но мелкие обмолвки тоже могут пригодиться.

— Ну да. И Блэкам тоже могут пригодиться мелкие обмолвки о нас.

— Думаю, пора укладывать Фрэнка, — сменил тему Руперт.

— Ладно уж, сегодня я сама им займусь. Потом вернусь, и мы договорим.

В маленькой спальне горел ночник. Фрэнк не проявлял никаких признаков сонливости, наоборот, похоже, он был настроен на долгую беседу.

— А я тоже буду заседать в Визенгамоте?

— Кто знает, как жизнь повернется. Но думаю, что да.

— А когда?

— Допустим, когда мы с папой умрем.

— А когда вы умрете? — с интересом спросил мальчик.

— Наверное, лет через сто.

— Это долго, — сказал Фрэнк.

— Маленькое чудовище, — улыбнулась Августа. — Ну, отрави нас, если устанешь ждать. Попроси совета у дяди Ориона, он охотно подскажет.

— Это что такое?.. — мальчик забеспокоился, сел в постели. Посмотрел на мать и сказал обиженно: — Ты надо мной смеешься!

— Нет, я просто обратила в шутку неловкую ситуацию. О смерти принято говорить осторожно. Считается, что умирать неприятно, и нельзя этого желать другим людям, по крайней мере, в светском разговоре.

— Я же не говорил, что хочу, чтобы вы умерли! Мне все равно.

— Этого тоже не нужно говорить, — засмеялась Августа.

— Ты сама сказала, что вы умрете, — насупился Фрэнк. — И не расстраивалась. Как будто в этом нет ничего плохого. А потом говоришь, что неприятно…

— Если упоминаешь о своей собственной смерти в будущем, то нужно поддерживать легкий тон. А отвечать положено что-нибудь вроде «вам еще жить да жить», «живите всегда». В подробностях эту тему обсуждают только в важных, специальных случаях, а не в светских беседах.

— Хорошо, я учту, — серьезно ответил Фрэнк.

— Да, — весело согласилась Августа, — мотай на ус, раз уж ты задумываешься о Визенгамоте.

— Расскажи сказку, — кажется, он наконец утомился. Августа обежала взглядом комнату, надеясь, что какой-нибудь предмет вызовет у нее вдохновение.

— Жили-были два муравья, — начала она, придумывая на ходу. — Они жили в разных муравейниках, недалеко друг от друга…

— — — — — -

1. Согласно книге Н. Скамандера "Волшебные твари и где их найти", "происходящий из Греции, Гиппокамп имеет голову и переднюю часть лошади, а хвост и заднюю часть — огромной рыбы. Хотя обычно этот вид встречается в Средиземном море, великолепная синяя чалая особь была поймана русалками в 1946 у побережья Шотландии, и впоследствии одомашнена ими. Гиппокамп откладывает крупные, полупрозрачные яйца, сквозь которые можно видеть жеребенка".

В моей истории гиппокампы одомашнены и выращиваются более массово.

В греческой мифологии гиппокампы служили морскому богу Посейдону. Во время шторма Посейдон мчался среди волн в колеснице, запряженной гиппокампами. Гиппокамп был также античной переработкой коня — возницы Солнца, «напарника» Пегаса, который перевозил Солнце ночью под водой океана на восточную часть небосвода, чтобы к утру оно взошло из моря на востоке вновь.