А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

Нарцисса отправилась в Малфой-мэнор на собственной карете с собственными экипажем и собственными лошадьми. Когда она думала о том, в каких ужасных условиях передвигаются все прочие ученики (по пятеро-шестеро в неудобных деревянных коробках с какими-то клячами вместо коней!), она невольно начинала мурлыкать себе под нос незатейливые мелодии.

В этом было что-то по-детски приятное и даже немного дерзкое. Мать никогда не разрешала ей напевать песенки, аргументируя тем, что это пристало сельским служанкам, но никак не благородным представительницам знатного рода.

«Люциус будет меня ждать», — подумала Нарцисса и, не выдержав, улыбнулась. Это было категорически странно и неправильно, так что Блэк не преминула немедленно «одернуть» губы вниз, пока никто не заметил.

Люциус шантажировал ее, Люциус не любил ее, Люциус изменял ей.

Но скоро он будет принадлежать Нарциссе целиком и полностью, и ничто не изменит это.

Ощущение скорого замужества, раньше вызывавшее в Нарциссе легкую оторопь, сменилось сладким предвкушением. Ей не терпелось примерить на себя роль хозяйки большого дома и роль супруги. Как Андромеда могла променять Лестрейнджа, отданного теперь Белле, на какого-то магглорожденного, Нарцисса решительно не понимала. Лестрейндж конечно не Малфой, но…

Карета подскочила на ухабе, чуть не опрокинув Нарциссу с места, и та на несколько минут подрастеряла свои мысли, пытаясь одновременно удержаться на сидении, не уронить шляпку и не повредить прическу. Перед Люциусом она должна была предстать безупречной.

— Приехали, госпожа.

Слуга открыл дверь, подал Нарциссе руку, и та с крайним неудовольствием воспользовалась ею. Люциус был просто обязан встретить свою невесту лично, но его такие мелочи явно не волновали. Нарцисса почувствовала, как внутри поднимаются старые обиды, и поспешно вздохнула. Пошедшее красными пятнами лицо — никудышная идея.

Малфой-мэнор был ужасающе холоден, словно пришел огромный дементор и высосал душу изо всего дома. Необъятная прихожая почти не освещалась, высокие окна были плотно зашторены, не оставляя никаких сомнений — тот кто делал это, получил строгий приказ не пропускать и капли солнца в комнату.

Нарцисса поежилась, отдавая домовихе желтое пальто и жемчужно-белый шарф. Эльфийка пропищала что-то подобострастное и засеменила перед Нарциссой. Та была вынуждена последовать за ней, кипя от злости.

Ее шаги эхом отдавались в пустом холле, и Нарцисса невольно вспомнила, как впервые, в возрасте одиннадцати лет была представлена Люциусу в качестве невесты. Тогда она так волновалась, что в первые минуты не смогла вымолвить и слова. Абраксас, наблюдая сию картину, охладел к ней еще сильнее и лишь коротко кивнул — мол, робкая и никудышная невестка не составит проблем — и хорошо.

Хорошо, что он умер.

Люциус Малфой, нездорово бледный, в одной лишь рубашке и белых брюках сидел на софе, внимательно выслушивая мать. То, что Нарцисса поначалу приняла за дребезжание, оказалось то и дело срывающимся голосом Эрики Малфой.

Люциус оглянулся на стук каблуков, его полубезумный взгляд метнулся туда-сюда и наконец остановился на Нарциссе. В нем появилось облегчение, и Нарцисса едва смогла удержать брови на месте.

— Нарцисса, — он вскочил и направился к ней, как бегущий от пожара человек. Склонился, аккуратно поднося к губам руку в белоснежной перчатке, и только теперь, поверх его спины Нарцисса увидела еще одного гостья. Гостью.

Элизу Яксли.

Элиза чуть приподняла уголки губ в улыбке и поднялась навстречу, готовая склонить голову в приветствии. Но ее притворная вежливость уже ничего не могла исправить. Девчонка посмела приехать к Люциусу — ее жениху — прежде самой Нарциссы! Стерпеть такое — значило бы унизить себя.

Люциус отпустил руку Нарциссы, отступил на шаг, продолжая безмолвствовать, и это было чертовски похоже на моральное бегство. Ну что же, раз он сам предоставил ей слово…

— Элиза, — Нарцисса улыбнулась, мастерски управляя своим голосом и подбавляя в него максимальное количество яда. — Какая встреча.

Ее лицо излучало величавое спокойствие, но было что-то дикое и дьявольское в изгибе ее губ, предназначенное лишь одной Элиза. Там как ни в чем не бывало продолжала улыбаться. У девочки стальные нервы.

— Нарцисса, — Элиза склонила голову.

— Вы знакомы? — Эрика ослепительно улыбнулась, совершенно счастливая от такого поворота событий.

И только теперь, глядя на ее мигом разгладившееся белое лицо и светящиеся теплом глаза, Нарцисса поняла одну крайне неприятную вещь: Элиза Яксли пустила свои корни в душу этой женщины. И пустила очень глубоко.

Блэк мельком взглянула на Люциуса и встретилась с ним глазами. Они смотрели друг на друга долю мгновения, после чего Малфой чуть ближе подступил к ее плечу. Что ж, значит, один союзник у Нарциссы все-таки есть.

— Мы договорим позже, Элиза, — Люциус вежливо и гораздо более уверенно улыбнулся. — Моей невесте необходимо устроиться в комнатах, и я желаю сопроводить ее лично.

— Знаешь, Люциус, твое вопиющее пренебрежение нашими отношениями — просто немыслимо! — возмущалась Нарцисса, следуя по длинному коридору за Люциусом. Она безмолвствовала большую часть пути, но, поднявшись наконец на личный этаж Люциуса, устроила настоящий скандал. — Мало того, что дверь мне открывает мой собственный слуга, а после — какая-то чахлая эльфийка, так после этого я еще и узнаю, что все это — из-за грязнокровной выскочки!

Люциус словно онемел — даже его лицо стало деревянным. Широким жестом он распахнул створки дверей, пропуская Нарциссу в покои, ставшие ей почти родными за время частых посещений Малфой-мэнора. Прозрачные шелковые занавески на высоких арочных окнах, изысканная кровать на изогнутых ножках, шкафы из черного дерева с золоченными ручками и круглый ковер с вышитым вручную цветком нарцисса.

Люциус плотно закрыл за Нарциссой двери, стремительно подошел к девушке и развернул к себе, больно обхватив руками за предплечья.

— Лю…

— Мы должны от нее избавиться, — очень тихо, но очень отчетливо проговорил он.

Нарцисса моргнула, отгоняя наваждение, и осторожно произнесла:

— Неужели Элиза произвела на тебя такой эффект?

— Даже ты называешь ее по имени, — Люциус сделал паузу. — А это кое-что значит.

Это было правдой. Нарцисса ни одну грязнокровку не называла по имени без стоящей причины, а сейчас даже не задумалась.

Она осторожно высвободилась из «объятий» Люциуса, невесомо прошлась по ковру и присела на кровать. Люциус смотрел на нее сверху вниз с нехорошим настороженным выражением и молчал.

— Она полукровка, — полувопросительно произнесла Нарцисса, отвечая ему упрямым взглядом. — Это не одно и то же.

— Она очень опасная полукровка, — поправил ее Люциус. Его лицо разгладилось, и он прикрыл глаза, устало опустив руки. — Ее появление здесь прошло мимо моего ведома. Я просто спустился к завтраку и обнаружил эту… эту Яксли, сидящей за семейным столом рядом с моей собственной матерью. С очень и очень счастливой матерью.

Люциус присел на край кровати рядом с Нарциссой, и только сейчас она заметила, как сильно он осунулся.

— Мама была безутешна. Она плакала ночами, позабыв наложить Оглушающие чары, била посуду, рвала одежду, кричала. Я думал, что сойду с ума, — Люциус смотрел в пол и, вероятно, не вполне понимал, что говорит. — А эта… эта сука!..

Нарцисса дернулась, но Люциус уже проглотил свою злость, и только в глазах осталось что-то зловещее, что всегда появлялось во взгляде Абраксаса, когда кто-то отказывался ему подчиняться.

— Оказывается, она уже давно бывала здесь… — Люциус уставился в стену напротив, его ноздри раздувались, но голос оставался ледяным. — В отсутствие отца. Она племянница моей матери и моя кузина.

— Она распространяет зелье на своем факультете, — Нарцисса осторожно придвинулась к Малфою, стягивая атласные перчатки с холеных рук. — Она на нашей стороне.

— Я знаю, и это пугает меня еще больше, — безо всяких эмоций произнес Малфой. — Она провела с этими людьми половину своей жизни, а теперь травит их, улыбаясь и ласково поглаживая по спине. Что же тогда она может сделать с моей матерью?

Нарцисса задумчиво посмотрела на свои руки, потом вздернула подбородок и хладнокровно сказала:

— Мы можем подлить зелье ей, Люциус.

Слова прозвучали очень буднично и удивительно к месту. Будто Люциус именно к тому и вел беседу, под конец лишь оставив Нарциссе сыграть главную партию. Малфой едва заметно улыбнулся, тепло посмотрел на Нарциссу и наконец произнес:

— Именно это я и сделал. Сегодня утром. Я не колебался.

Нарцисса молчала лишь мгновение, зная, что иногда бывают моменты, когда важен не только сам ответ, но и то, как скоро он будет произнесен. И она не сомневалась.

— Ты все сделал правильно.

Нарцисса лежала, натянув одеяло до подбородка, вытянувшись по струнке и раскинув в стороны руки. Она любила так засыпать, ей казалось, будто она покачивается на волнах сна, постепенно проваливаясь в его глубину. Но сегодня ей не спалось, и причин тому было множество.

Элиза. Кто она такая? Неужели в человеке может быть сплетено столько всего противоречивого? И, если Шляпа не ошиблась, то неужели возможно так неузнаваемо измениться за несколько лет?

Эрика. Нарцисса отчетливо видела, как сходит с ума ее будущая свекровь. Эрика всегда была придатком своего мужа, и Нарцисса не испытывала к ней особого пиетета, но сейчас не могла подавить жалость. Эрика медленно умирала от печали, терзающей ее изнутри, и смотреть на это было страшно. Неужели можно так сильно раствориться в одном-единственном человеке, что после его ухода теряешь саму себя?..

Люциус… Люциус ничуть не изменился. Нарцисса всегда считала, что видит его насквозь, знает все его стороны, тайные желания, порывы и мечты… Но одно дело об этом знать, а другое — видеть. Нарцисса никак не могла определиться с тем, понравилось ли ей увиденное или же оно отталкивает ее.

В комнате стояла звенящая тишина, были закрыты все окна, вынесены все часы — ни в каких других условиях Нарцисса заснуть не могла. И странный тихий звук, то прерывающийся, то нарастающий был явственно слышим в темноте. Нарцисса поворочалась на кровати, недовольно села, придерживая у груди одеяло и задумчиво уставилась на дверь. Кто-то скребся по ней, и это было довольно-таки жутко.

— Госпожа? — раздалось приглушенное с той стороны, сердце совершило кульбит, и Блэк прикрыла глаза.

Всего лишь домовиха.

Нарцисса изящно спрыгнула с кровати, не торопясь прошествовала к двери и с ленцой открыла ее, чуть прищурившись от света, наполняющего коридор.

— Чего тебе? — недовольно поинтересовалась она.

— Г-госпожа, могу ли я просить вас?..

Домовиха, ничего более не объясняя, поспешила прочь, и Нарцисса, плотно притворив за собой двери, двинулась за ней. Чтобы маленькая ушастая служка позволила себе подобное, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Может быть, Элиза подавилась во сне или захлебнулась собственной желчью?..

Нарцисса осторожно ступала вперед, и ее босые ноги утопали в мягком ворсе ковра. Это ощущение было настолько приятным, что Нарцисса снова начала мурлыкать, не обращая никакого внимания на удивленный взгляд домовихи.

Эльфийка остановилась у покоев Люциуса, и благодушие Нарциссы как рукой сняло.

— Он там… снова… Я не знаю, что и делать, — жалостливо сказала служанка, заламывая тоненькие ручки. — Но вам он доверяет, и я подумала…

Судя по тому, что эльфийка не билась в рыданиях, ничего особенно страшного с Люциусом не произошло, а значит, и переступать порог его спальни не было никаких причин.

Но…

Он там, внутри… Беззащитный, быть может, обнаженный — кто знает, в чем спит Люциус? — в своей кровати, в комнате, в которой Нарцисса никогда не была. В комнате, которая дышит и живет своим хозяином. В комнате, где маленький Люциус рос, учился ходить, плакал, радовался, жил — это все там, за этой треклятой дверью с огромной «L», пошло инструктированной изумрудами.

— Конечно, — сказала Нарцисса так, словно оказывала честь домовихе в частности и всему магическому сообществу в целом. — Я разберусь.

Бедняжка благодарно шмыгнула носом, поковырялась в замке и бесшумно отворила одну из створок. Всего мгновение, и Нарцисса проскользнула внутрь, дверь за ней закрылась, и вновь наступила кромешная темнота.

У Нарциссы перехватило дыхание.

Что она делает?!

Они, конечно, обвенчаны, но…

«Мать не узнает…» — протянул в голове проснувшийся голосок. Тот самый, что когда-то уговорил ее присоединиться к A&B. — "Ты только посмотришь и все..."

Нарцисса вдохнула очень-очень тихо, пытаясь не нарушить покоя спящего.

В комнате Люциуса не были зажжены свечи и не работал ночник. Не было слышно ни тиканья часов, ни стрекота цикад — он так же, как и она, закрывал окна перед сном. А может быть, опасался кого-то.

В темноте была едва различима огромная круглая кровать под матерчатым куполом, у стены стоял стол, заваленный бумагами, рядом с ним узкий шкаф до самого потолка. Здесь не было ни растений, ни украшений. Спальня была для Малфоя всего лишь местом, где он спал, и Нарцисса немного поникла. Она-то ожидала увидеть ошеломляющий своим великолепием ледяной дворец с трупами неугодных слуг и коллекцией пыточных приспособлений. Но, как это часто бывает, дверь в комнату выглядит торжественней, чем ее содержимое.

И только сейчас, отвлекшись от созерцания расплывчатых в темноте контуров предметов, Нарцисса услышала звук.

Этот звук.

Его ни с чем нельзя было спутать. Это был звук, который могут издавать лишь взрослые плачущие мужчины, изо всех сил пытающиеся удержать боль в себе. А оттого их рыдания всегда пугали Нарциссу намного больше, чем женские.

Если плачет женщина — это может быть всего лишь маленькой хитростью. Если плачет мужчина — это по-настоящему и это страшно.

Нарцисса сглотнула и сделала то, чего она сама от себя не ожидала. Она пошла вперед. К Люциусу. Ее длинная прозрачная сорочка скользила по ковру, ноги касались холодного ворса, и Нарциссе казалось, что именно так себя чувствовали девы, которых в древности приносили в жертву драконам.

Нарцисса опустилась на кровать рядом с головой Люциуса, невесомо опустила руку рядом с его головой и едва слышно произнесла:

— Ты спишь, Люциус.

Она не знала, спал ли он, просто поверил ей или же притворился, но дергаться Малфой перестал. Просто замер, как пойманная в клетку птичку, выжидая.

Нарцисса легонько провела по волосам Люциуса ладонью, поразилась, какие они мягкие, и уже совсем отважно запустила в них пальцы. Она почувствовала, как Малфой расслабился, снова начал дышать, но все еще не смел шевелиться. Быть может, боялся спугнуть сладкое сновидение или не хотел признаваться, что не спит.

Это была опасная игра. Малфой никогда не простит ей того, что она видела его слабость. Он уничтожит ее за это, сокрушит и растолчет в порошок. Но если они оба сделают вид, что ничего не было, что все это был лишь пустой сон, мираж…

И почему все так сложно?

На Нарциссу накатила тоска, как только она представила себе этого хама, Поттера, и его грязнокровку. Он-то, наверное, может преспокойно влезть к ней в кровать под полог в любое время суток, и никто из ее подруг и слова против не скажет. Может целовать ее на глазах у всех, зажимать во всяких темных углах, пошло шутить и наслаждаться ее раскрасневшимися от смущения и счастья щеками.

Нарцисса осуждала это и завидовала.

Люциус тем временем совсем обмяк, задышал громче, уже не пытаясь притворяться спящим, а являясь таковым. Нарцисса не знала, что сможет найти в себе столько нежности, тем более, к этому человеку, что сможет так ласково гладить его голову, волосы, плечи и шептать всякие глупости.

Она покинула спальню Люциуса через полчаса. Воровато оглядываясь, пробежала по коридору, подобрав юбки, и скрылась в своих покоях, будто пугливый зверек в собственной норе.

А на утро они сдержанно поздоровались за завтраком и до самого обеда, когда Люциус уехал по делам, не обмолвились ни одним словечком.

* * *

Блэкшир

Сириус Блэк восседал в кресле Альфарда в его кабинете, а Нимфадора Тонкс пыталась укусить его за ухо заострившимися зубками. Они хохотали, и Беата мрачнела с каждой секундой.

Она всегда искренне считала, что Блэк и дети — это как… как она и дети.

Она не понимала, о чем можно разговаривать с неоперившейся мелюзгой, во что можно с ними играть, если с ними нельзя даже выпить и уж тем более и подумать не могла, что Блэк во всем этом так преуспел.

Выходит, в Блэке было что-то, в чем он ее однозначно превосходил.

— Почему тетя Беата такая грустная? — спросила Нимфадора и, когда Сириус отвлекся, коварно цапнула его за палец.

— Голодная, наверное, — посмеиваясь, ответил Блэк.

Нимфадора сидела у него на коленях, со смешными короткими косичками и постоянно вертела головой туда-сюда. Она была похожа на непокорный огонек, пытающийся вырваться из чужих пальцев, но Блэк держал ее надежно, выглядя при этом до неприличия счастливо. И что самое страшное — смотрелся вместе с Дорой на руках очень органично.

Беата так не умела. Ей довелось лишь раз провести время с ребенком, еще когда бабушка поручила ей приглядывать за дальней родственницей, в ходе чего девочка случайно подожгла дом, лишилась половины волос, а Беату высекли.

За всеми своими размышлениями Беата не заметила, как несносное создание спрыгнуло с колен Блэка, подобралось к ней неподобающе близко и уверенно вползло рядом на диван. Поэтому когда хобот Нимфадоры протрубил Беате прямо в ухо, она подпрыгнула, слетела на пол, заорала и начала неистово махать руками.

Блэк хохотал как умалишенный, Нимфадора вторила ему звенящим высоким смехом, и только Беата чувствовала себя глубоко оскорбленной.

— Я не такая маленькая, как ты думаешь, — наконец сказала Дора очень серьезным спокойным тоном.

— И не такая глупая? — совершенно искренне спросила Беата, Блэк только приподнял брови.

— Совершенно точно нет, — Дора замотала головой. — Я — лучшее, что будет в твоей жизни.

Беата ошеломленно уставилась на проказницу, почуяв в ее словах подозрительно знакомые нотки. В этом возрасте она была столь же наглой и самоуверенной. Впрочем, такой она осталась и по сей день.

— А как же твой дядюшка? — ехидно осведомилась Беата. — Он все время говорит мне, что он лучшее, что было в моей жизни.

— То было, а то будет... — Дора показательно задумалась, переводя хитрый взгляд с Сириуса на Беату и обратно. — Я думаю, что тут тебе придется решить самой. Но, будь я на твоем месте, я бы на него не поставила.

Блэк издал оскорбленный возглас и шутливо погрозил племяннице пальцем.

— В общем-то, я с тобой согласна, — Беата кивнула, и расстановка сил вновь изменилась. Теперь против Блэка выступали уже две ехидных женщины, которые ему были небезразличны.

— Я знал, — вздохнул он, — что вас не стоит знакомить. Женское сердце так непостоянно…

Нимфадора хихикнула, бросилась на Беату и повалила ее на пол. Завязалась небольшая драка, в которой не было очевидного победителя: способности метаморфа против способностей природной колдуньи.

Троица не сразу заметила Андромеду, стоящую в дверном проеме и с неясной грустью наблюдающую за потасовкой. Она светло улыбалась, но на ее лбу проступили маленькие морщинки.

— Пора спать, Дора, — ласково сказала она.

— Не называй меня, Дора!

Беата фыркнула.

— Мы можем называть тебя Тонкс. Это почти, как Нокс, но только Тонкс.

Это было шуточное предложение, но Нимфадора восприняла его всерьез.

— Меня устраивает, — наконец сказала она. — Отныне я буду зваться только так. И если кто-то назовет меня иначе…

Андромеда закатила глаза, легко подхватила дочку на руки и, подмигнув Блэку, покинула кабинет.

— Не все так страшно, не правда ли? — Блэк развалился в кресле, закинув одну ногу на подлокотник, и с ленивой улыбкой наблюдал за Беатой. Волшебным образом в его руках материализовалась зажженная сигара, и он не преминул ей воспользоваться.

— Разве после общения с тобой можно бояться чего-то еще?

— Ты просто не знакома с моей матушкой, — парировал он.

— Держу пари, бедняжка с тобой намучалась. А на деле она наверняка святая женщина, которую ты гнусно оклеветал.

Блэк издал лающий смешок и бросил в Беату изящным паркером с инициалами Альфарда. Она поймала паркер со звериной ловкостью и тут же неуклюже разломала его две половинки. Блэк закатил глаза, откинувшись на спинку кресла и рассеянно настукивая ритм какой-то известной песенки по подлокотнику.

— Тебе нравится этот стол? — с внезапным интересом спросил он, махнув рукой в сторону прекрасного дубового сооружения, заваленного непонятными магическими приборами, разноцветно переливающихся в свете ламп.

Беата секунду смотрела непонимающе, затем передернула плечами и ухмыльнулась:

— Ты предлагаешь осквернить его?

— Ты понимаешь меня почти как Джеймс, — Сириус фыркнул. — Только с тобой я еще могу и любовью заниматься. Это комплимент, — пояснил он.

— Первые пять лет я думала, что Джеймс — твой бойфренд, — пробормотала себе под нос Беата, и через пару мгновений оказалась прижата к круглому краю огромной дубовой махины.

— Только не как в прошлый раз, Блэк. Если какое-нибудь перо воткнется мне в спину, то потом я воткну его в…

Сириус успел перехватить ее слова раньше, смешав их со стонами и хриплым дыханием.

— Не думай… — он быстро расстегнул ремень и вслед за ним брюки, — что ты… когда-нибудь… возьмешь… надо мной… верх…

Беата тихо засмеялась, ловя его горькие от сигарет губы, путая руками волосы и жадно вдыхая запах выделанной кожи. Ей нравилось прижиматься к обнаженной груди Сириуса, чувствовать под пальцами жесткую полоску волос, начинающуюся под самым пупком. Ей нравилось чувствовать рядом с собой мужчину, которого она могла уважать, пусть в чем-то он еще и был мальчишкой, как и она — девчонкой. Нравилось то, что он никогда не сдает своих позиций, что, даже когда он стонет, он делает это так… напоказ, с чувством всепоглощающей любви к самому себе, с уверенностью в собственной неотразимости, будто одним своим стоном оказывает честь всему миру.

Наверное, во всех Блэков это вбивали с самого рождения. Им говорили, что все они — короли и королевы, и они, начиная это верить, привыкали к своей роли и срастались с ней воедино.

Сириус не умел быть действительно нежным. Он был порывистым и резким, жадным, горячим, грубым, но никогда — нежным. Потому что нежность он расценил бы как слабость, и Беата понимала это. По той же причине она любовалась им издалека, когда он не мог видеть этого. Например, как сейчас, когда он двигался, прикрыв глаза, изогнув губы в дьявольской улыбке, даже не замечая, какой он до дрожи в пальцах ахренительно красивый.

Но она бы скорее отсосала ему, чем призналась в своих мыслях.

Потому что это было чертово соревнование. Они оба хотели заполучить друг друга в полноправное пользование и также четко понимали — когда один из них проиграет другому, это станет концом их отношений.

На войне проигравших нет, есть только победители. И они оба были намерены стоять до конца.

Черт побери, наверное, для таких, как они, это и называется любовью?

* * *

Косой Переулок

Косой Переулок был похож на поместье с горсткой осмелевших крепостных, решивших выпить вина, пока хозяин отъехал по делам. Десятки укутанных в невзрачные мантии и плащи волшебников сновали туда-сюда, не осмеливаясь высунуть нос из-под капюшона. Большинство магазинчиков и лавчонок пугливо зашторили окна плотными занавесками. Время от времени между ними появлялся просвет, занятый чьим-то чрезмерно любопытным носом, и тут же исчезал.

Ветер гонял мусор по мостовым, клочки газет с рваными, о чем-то кричащими колдографиями. Тоскливо и протяжно каркали вороны, и тяжелый лондонский дождь безжалостно долбил ледяными каплями редких прохожих.

— Все так боятся Пожирателей? — Эмили огляделась, задержала взгляд на молодой женщине в ярко-голубом крепдешиновом платке и сумрачно вздохнула, когда та, испугавшись ее взгляда, торопливо юркнула под защиту ветхого домика.

— Панически, — отозвался Ремус. — После того, что они устроили на карьерном смотре, последовала еще серия нападений. Они назвали это «превентивными мерами». Было много погибших. Министерство Магии дало несколько объяснений, переполненных обещаниями о скором исправлении ситуации, и укрылось в своих недрах. С тех по ведутся вялые стычки между «нашими» и «ихними», а между стычками особо жадные или особо голодные торговцы пытаются торговать из-под полы тем, что у них еще не забрали с обеими сторонами.

— И ты это знаешь, потому что…

— Орден Феникса, — понизив голос, ответил Ремус.

— В который я все еще не вхожу, — еще сумрачнее сказала Эмили.

— В который, я надеюсь, ты никогда не войдешь.

Глаза Эмили полыхнули, но она сдержалась. Вчерашней ночью Ремус весьма, гм, элегантно увел разговор в сторону, но в этот раз Эмили не собиралась давать ему такого шанса.

Они прошли по узким, непривычно пустым улочкам, миновав книжный магазин, лавку Олливандера с занавешенными окнами и кафе-мороженое с одним-единственным посетителем, сидящим за столиком на улице, невзирая на непогоду. Ветер трепал длинные грязные волосы незнакомца, и Эмили мельком разглядела страшный шрам, протянувшийся через лицо мужчины.

Фенрир Сивый.

Может быть, это был и не он, но девушка от греха подальше втолкнула Ремуса в ближайший проулок, в котором омерзительно воняло мочой, и так же стремительно вытянула его на другую улицу.

— Померещилось, — отозвалась она, намертво вцепившись в руку Ремуса, и уверенно потащила его дальше.

Война сотворила с Косым Переулком жестокую шутку — здесь больше никто не смеялся, уличные торговцы не предлагали волшебного мороженного, шоколадных лягушек, сахарных свистулек и прочих волшебных сладких глупостей. Иногда вдалеке появлялись похожие на Пожирателей люди, но сытые от учиненного разбоя они не обращали никакого внимания на простых прохожих. Ведь они считали их уже практически мертвым мясом.

— Это была крайне идиотская затея, — Ремус тем временем продолжал ворчать. — Сейчас самое худшее время, чтобы находиться здесь. Все равно, что сунуть голову в пасть какому-нибудь дементору.

— Зелье ждать не будет.

— Зелье, о котором ты ничего не рассказываешь.

— В отношении экспериментальных исследований я бываю суеверна, — Эмили пожала плечами. — Не хочу говорить раньше времени. Если дело выгорит — поверь, ты узнаешь первым.

— Ага, — тоном «так я и поверил» отозвался Ремус.

Ранним утром Эмили сообщила, именно сообщила Ремусу, что ей необходимо попасть в Косой Переулок и весьма доходчиво убедила его, что с ним или без него, она все равно туда пойдет. Она все еще была поразительно бесстрашной, не понимая, какой страшной может быть война и как близко она подобралась. Эмили все еще казалось, что все самое ужасное может случиться с кем угодно другим, но уж точно не с ней.

Все были категорически против, Беата назвала ее идиоткой и бесполезной дурой, но Эмили была неумолима, и всего через два часа криков и уговоров было решено, что Люпин и Паркер отправятся в переулок вдвоем. Слишком большая компания привлекла бы ненужное внимание. Джеймс сказал, чтобы Люпин держал его в курсе через сквозное зеркало, а сами они с Блэком и Беатой засели неподалеку от Косого Переулка, откуда в случае чего можно было скоро добраться на метлах — трансгрессия здесь сейчас не работала.

— Ты же не думаешь, что я рискнула направиться сюда ради праздного интереса? — Эмили оглянулась на Люпина.

— Конечно, нет. Праздный интерес — это Беата, а не ты.

— Здорово, что ты наконец-то понял это.

Эмили остановилась перед очередным зданием, и Ремус внутренне застонал.

Если бы он искал ингредиенты для зелья, это место было бы последним, куда бы он пошел. Вернее, Ремус скорее бы предпочел сдохнуть от какой бы то ни было болезни, чем идти сюда. Судя по всему, в столь сомнительном заведении продавалось что-то редкое, то есть, нелегальное, раз Эмили решилась переступить порог этого, э… сарая. А еще Ремус понял, почему она пришла сюда именно сейчас — в самый разгар стычек между Пожирателями и Министерством. В мирное время никто не продал бы обыкновенной школьнице запрещенные травы, но сейчас, когда разбой на улицах стал нормой...

В лавке было темно, пыльно и мерзко. Все время хотелось чихать, а еще лучше уткнуться носом в воротник, сбежать отсюда и тщательно вымыть руки до самых локтей. Возможно, у хозяина не было ванной, возможно, он просто не любил мыться или не знал, зачем люди это делают.

В конце концов, судя по Снейпу, у зельеваров случается такая беда.

Огромные жабы в склянках, чьи-то сердца в сосудах с фиолетовой слизью, пучки сушенных трав под потолком… и похожий на пучеглазого кальмара продавец. Со Слагхорном он не имел ничего общего и выглядел, как неудачное последствие скрещивания между морским чудищем и человеком. От обоих рас он взял самые худшие и отталкивающие черты.

— Чем могу помочь? — забормотал бедняга, поминутно шмыгая заложенным носом.

Постояв с секунду за прилавком и оценивая посетителей, он все-таки не выдержал и засеменил к Эмили. Все то время, что Ремус не видел его ног, ему казалось, что это существо передвигается на склизких щупальцах. Но нет — у парня оказались две пухленьких коротких ножки в рваных штанах, не закрывающих щиколоток и обвисших на коленях. А еще он был босой.

Ремуса передернуло, и он машинально сжал руку Эмили. Та недовольно обернулась и демонстративно выдернула ее, будто пыталась показать, что она-то не какая-то там трусишка.

Аптекарь крутился вокруг, вызывая в Ремусе все большее отвращение, и чуть ли не хватался за полы мантии Эмили. У той либо не было чувства отторжения вообще, либо она разучилась его ощущать где-то между своим знакомством с Малфоем и началом дружбы с Беатой.

Бедняга продолжал что-то несвязно бормотать, явно готовый продать даже собственную руку в обмен на кусок хлеба, и сейчас он почти что ни целовал ноги новоявленной покупательнице.

Эмили извлекла из кармана сложенный вчетверо листок, развернула его и властным движением сунула под нос аптекарю. Тот вперился в бумагу своими маленькими выпученными глазками, осклабил кривые акульи зубки в жуткой улыбке и часто закивал. Его пальцы задергались, предчувствуя холод звонких монет, и Ремус отметил в человечке явное сходство с пираньей.

Еще через мгновение продавец унесся в подсобку, и минут пять оттуда раздавался торопливый шорох.

— Длинный список?

— Очень.

Устав лицезреть заплеванный прилавок с подгнившим по низу деревом, Ремус отвернулся и вяло побрел между полок, разглядывая достижения современной алхимии.

Готовые зелья выглядели нескольким лучше своего создателя, назывались не слишком вычурно и даже вызывали некоторое доверие. Ряд бутылочек, баночек и колб переливался в слабом свете немногочисленных свечей, и Ремус с интересом прошелся по списку зелий, вывешенному тут же, на деревянной подпорке. Цены были занижены почти в два раза, но покупателей это явно не привлекало.

Впрочем, никакого чувства жалости Люпин не испытывал. Аптекарь был похож на человека, согласного продаться за лишний кнат, услужливо подсунутый в его потную маленькую ручку.

Ремус склонился к одной из склянок, попытался оттереть пыль с этикетки, тут же наглотался пыли и под конец оглушительно чихнул. Он не был излишним чистюлей, но свою тумбочку в спальне вытирал влажной тряпкой не реже двух раз в неделю, не доверяя домовикам. В отличие от Джеймса, у которого в нижнем ящике точно завелся грибок, и этот придурок запретил эльфам его трогать, а потом и вовсе дал имя.

Ремус вытер нос рукавом, поискал по карманам свой платок и вспомнил, что оставил его в большой сумке, с которой приехал в Блэкшир. Только этого не хватало.

Где-то в подсобке скрипнула половица, и Ремус будто очнулся. Что-то было не так. Что-то внутри словно вопило в нем уже битые полчаса, но только сейчас он смог услышать этот голос. Еще через мгновение Ремус понял сразу три вещи.

Первое: то, что он поначалу принял за пыль, светилось бледным зеленоватым светом и было смутно похоже на одурманивающий порошок.

Второе: он не чуял совершенно ни одного запаха, и это было настолько дико и непривычно, что выбило его из колеи еще на добрых полминуты.

И третье.

В лавке стояла звенящая тишина, а из подсобки не доносилось ни звука.

Ремус оглянулся, широкими шагами, переходящими в бег, преодолел расстояние до прилавка, не обнаружил там ни списка, ни Эмили и, выругавшись, бросился в подсобку. Внутри высились помятые коробки, раскрытые и местами рваные, с многочисленными пакетиками и склянками внутри. В дальнем конце помещения чернела дверь, едва приоткрытая, так, что слабый свет просачивался внутрь тонкой полоской. Распахнув ее, Ремус выскочил на другую сторону улицы, распугав прожорливых ворон и одного пьяного бомжа.

На улице завывал ветер, воняло гарью и старым мусором, на третьем этаже соседнего дома реяли, как флаг, черные простыни, вывешенные на просушку.

И была еще одна маленькая, пугающая Ремуса до дрожи деталь.

Эмили пропала.

И вряд ли она просто ушла выпить кофе, позабыв его предупредить.