А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

Хогвартс

Они прощались.

Сгущались сливовые сумерки, на небе один за одним погасали цвета: карминные, малиновые, масляно-желтые, смородиновые… Было так свежо и сладко, что от этого нестерпимо хотелось жить.

Десятки крохотных фигур в черных мантиях усеяли берег, и каждый держал в руках зажженный бумажный фонарик. Каждый прощался со всеми и ни с кем.

Сириус смотрел вдаль, видя перед собой лишь уже размытый черный силуэт, слышал грубый смех и вдыхал крепкий запах табака и кожи. Его запах. Ее запах. Он держал в руках фонарик и чувствовал странную свободу от того, что все игры, войны, соревнования и соперничества для него закончены.

Ремус смотрел на трепещущее пламя свечи в своем фонарике и думал об Эмили, которая стояла рядом, и тени пугающе плясали в ее остекленевших глазах. Она выглядела как изломанная кукла, и в душе Ремуса не осталось ничего, что не болело бы за нее.

Джеймс стоял, запрокинув голову, приобняв за талию Лили одной рукой, пока та что-то шептала своему огоньку. Кажется, только он один в итоге и был здесь счастлив.

Каждый из тех, кто сейчас был здесь, хотел что-то сказать кому-то, кого уже потерял или только боялся или готовился сделать это. Каждый что-то говорил этому небу, о чем-то просил и за что-то извинялся.

Огоньки вспыхивали повсюду. Мерцающие бело-золотые искорки в стремительно темнеющем небе. Искорки надежды и любви, прощения и милосердия. Того, что есть в каждом и что так сложно в себе отыскать.

Лили прошептала последнее напутствие и первой вытянула вперед руки, словно отпускала птицу. Фонарик, покачиваясь в сиреневой мгле, поплыл вверх, словно уносимый невидимой рукой. Вслед за ним в воздух начало подниматься все больше и больше светящихся огоньков. У девчонок наворачивались слезы на глаза, и от этого все они становились чище и прекрасней. Парни крепились, сжимали губы и очень хотели казаться сильными, и было и в этом что-то упоительно доброе и хорошее. Преподаватели стояли за ними, каждый отпуская свой собственный фонарик и точно так же, как все эти девчонки и мальчишки, что-то шептали небу.

А за ними всеми, над самой школой горела метка «A&B», излучая во все стороны изумрудный и синий цвета.

Сириус ушел с озера первым.

Никто, кроме Джеймса не заметил, как его ссутуленная спина скрылась в темноте, но у Джеймса не было слов утешения, а Сириус не хотел их слушать. Они все равно были бы лживы.

Они разбредались медленно. Сначала ушли учителя, потом те, кому нечего было больше сказать, и остались лишь самые стойкие. Многие продолжались держаться за руки, чтобы не было так одиноко и страшно. Кто-то кутался в мантии в безуспешной попытке согреться. На краткое мгновение все четверо факультетов объединились и вновь распались на отдельные части. Скоро-скоро все они отправятся в свои гостиные, укутаются в уютные одеяла, сладко заснут, а назавтра в голове останутся лишь мысли об экзаменах и повседневной суете.

— Постойте! — окликнула Эммелина Вэнс уходящих Лили и Джеймса. — А вы не хотите рассказать, ответить на наши вопросы? У нас их много.

Она задорно улыбнулась и ее кудри запрыгали.

Лили неуверенно взглянула на Джеймса, тот ободряюще подмигнул.

— Хорошо. Э… — прежнее ощущение величия и власти над толпой бесследно покинуло Лили, и она смутилась.

— Всем добро пожаловать на Черное Озеро! — воскликнул Джеймс. — Берите с собой пледы, подушки, сласти и все, что отыщите у домовиков на кухне. Устроим проводы с кострами, сливочным пивом, сигаретами и веселыми разговорами!

Сонные было ученики встрепенулись, переглянулись друг с другом и часто закивали. Через какой-то час на Черном Озере был сформирован целый лагерь. В центре внимания были Лили и Джеймс, остальные расселись вокруг них и большого костра.

Ни Регулуса, ни Снейпа здесь не было. Они побоялись приходить, учитывая, что за метки темнели на их руках. Ровно как не было и Эмили с Ремусом. Зато на роскошном пледе ручной работы неподалеку восседала Нарцисса. Она единственная здесь не выглядела растрепанной или сонной, сияя во всем своем великолепии, не погнушавшись надеть изысканное платье с воротником под горло и меховой оторочкой.

Отсветы огня отражались в глазах Лили, выплясывая задорные ведьминские танцы, и она сама невероятно преобразилась, похожая сейчас на мудрую рассказчицу из далекой страны.

— Я начну? — неловко спросила она.

Одобрительный хор стал ей ответом.

— Наверное, все же лучше начать с Регулуса. С него все началось. Как он однажды рассказывал мне, он просто заинтересовался этой идеей, ничего более. Письмо им… Беате и Эмили, как вы уже знаете, он отправил скорее в шутку. Не знал, что они ему ответят, и был очень удивлен, когда ответ все-таки получил.

Кто-то подал Лили сливочного пива, и та отпила его для храбрости, утирая с губ пену.

— Регулус участвовал не так уж и часто. Когда мы подложили Джеймса и Сириуса в кровати к Северусу и Люциусу, в этом принимали участие все. Кроме МакГонагалл, разумеется. Но это… — Лили кратко взглянула на темную фигуру, притаившуюся у дальнего дерева. — Все это было заслугой Северуса Снейпа.

Фигура дернулась, словно отчаянно хотела выступить в свет огня, но прошло мгновение, и человек — Северус Снейп — окончательно затерялся во тьме.

Джеймс вскинулся на хруст веток и шорох гальки, но Лили крепко сжала его за руку, покачав головой.

— Он не был таким, когда мы начинали все это, — сказала она, обращаясь ко всем. — Он хотел для всех добра.

— Но странным способом, — отозвался Джеймс.

— Давайте не будет об этом, пожалуйста? Я не хочу снова говорить о распрях.

— Мне просто неприятно, что A&B по сути оказались слизеринской командой. А вот ты…

Лили фыркнула.

— Не можешь простить мне свое поражение, мистер Крутой Поттер?

Ребята вокруг нее всколыхнулись дружным смехом.

Джеймс нарочно надулся, так что Лили пришлось, смутившись, чмокнуть его в щеку, и он сразу же оттаял.

— Напротив, — фыркнул Джеймс. — Если бы ты не могла сделать того, что сделала, ты не была бы достойна меня.

— Ах та-а-ак!..

— Лили! Лили, не отвлекайся, — прервала их Нарцисса.

— Точно. Так вот, — продолжила Лили. — Я предлагаю дать слово Нарциссе, ведь она, по сути, собрала нас всех вместе.

Лицо Сириуса, глядевшего на Нарциссу сквозь пламя не выражало ничего, кроме вежливого пренебрежения. Всем своим глубоко уязвленным видом он спрашивал, что здесь делает младшая Блэк и почему сейчас она — в центре внимания, а не он.

— Итак, — Нарцисса разгладила складки на платье и ненароком передвинула руку с кольцом поближе к огню, то тут, то там раздались восхищенные вздохи. — По чистой случайности я узнала о задумке Регулуса, и поняла, что не могу упустить такой шанс. У Гриффиндора всегда была своя команда, но у Слизерина ее никогда не было. Нас всегда сковывали правила. Играть тайно было, быть может, не самой честной затеей, но достаточно таинственной и увлекательной, этим стоило заняться. Сначала я пробовала действовать в одиночку, но очень скоро поняла, что действия такого масштаба мне не по плечу. Необходимо было быть везде и сразу, контролировать каждую интригу и сплетню, и я быстро поняла, что без «своего человека» на Гриффиндоре мне не обыграть мародеров. Тем более, начни я действовать более открыто, все бы подозрения указали на меня, так как мой стиль игры несомненно от и до — слизеринский.

— И тогда ты подумала о Лили? — спросила Марлин.

— Именно так. Я подумала, что мне нужен некто с незаурядными магическими способностям и немалым интеллектом. Кроме того, у этого человека должна была быть высокая мотивация. Единственная, кто подходил на эту роль, единственная, на кого бы ни за что не подумали и единственная, у кого хватило бы достаточно духу, чтобы соревноваться с мародерами, была бесспорно Лили Эванс. — Нарцисса вежливо улыбнулась Лили, и та немедленно вернула ее хитрую улыбку.

Джеймс завертел головой, пытаясь понять, что за девчачьи секреты только что промелькнули мимо него.

— Северус же… — Нарцисса изящно отпила из кружки что-то, похожее на красное вино. — Присоединился чуть позже. Однажды мы с Лили обсуждали один занимательный план, и Северус оказался рядом, заинтересовался происходящим, и я решила, что зельевар нам придется очень кстати.

— Случай с зельем-аналогом амортенции! — воскликнула Айна, девушка с Когтеврана с толстыми каштановыми косами.

— Именно, — довольно кивнула Нарцисса. — Северусу удалось изобрести невероятный рецепт. Понятия не имею, почему никто так и не догадался, что он один из нас, ведь зацепок было множество! Вероятно, сыграл тот факт, что на Северуса, как и на меня с Лили, никто не мог подумать. И тогда… мы начали действовать!

— Значит, — спросил один из гриффиндорцев, — шалость с подменой кроватей во сне придумал Северус. И сам же и сыграл роль одной из жертв… Что дальше?

— Я была ответственна за шалость с Люциусом, — кивнула Нарцисса. — Безусловно, мы поступили с ним нехорошо, но никто кроме меня не имел бы права так к нему отнестись. Вы, конечно, понимаете почему, — она обольстительно улыбнулась, и кольцо на ее пальце засверкало еще ярче. — Также я придумала ритуал для Хэллоуина и осуществила его вместе с Северусом, — Нарцисса сделала паузу, дожидаясь пока восхищенные вздохи и посвистывания утихнут.

— Шутка с квиддичем и заколдованной метлой — моя, — перехватила эстафету Лили, с наслаждением косясь на стремительно краснеющего Джеймса, который весь вздулся словно разваренный помидор. — Шутка с кроватью МакГонагалл была нашей совместной, ее предложил Северус, а я выбрала подходящего преподавателя. Ну и тот фильм… — Лили зарделась.

— Моя идея, — небрежно взмахнула рукой Нарцисса.

— Верно, пусть и осуществляли мы ее вместе.

— И вы уговорили на это некоторых преподавателей?

— Не совсем… мы уговорили их на определенные вещи, но по большей части это все же был монтаж. К тому же пришлось пить оборотное зелье и прикидываться журналистами из другого города. Было крайне много хлопот с этой шуткой, да и она была, на мой вкус, несколько… — Лили поморщилась.

— Мы перегнули палку, — согласилась Нарцисса, — и весьма сильно. Но массовому зрителю нравится что-то такое: не слишком интеллектуальное, но достаточно пошлое.

— Постой… — Джеймс что-то вспомнил и уставился на Лили. — Тогда во Франции тебе кто-то помогал... Это была?..

— Да, Джеймс, — резко прервала его Лили. — Мы обсудим это потом, хорошо?

— Конечно, — Джеймс смерил Нарциссу удивленным взглядом, та в ответ приподняла брови, продолжая смотреть с холодком.

— Вас сделал Северус Снейп, — вякнул какой-то пуффендуец и мгновенно замолк, подавившись собственным хиленьким смехом.

Джеймс очень нехорошо смотрел на пацана, но раскаленное пламя по имени Сириус Блэк, прожигающее его со спины, пугало мальчишку куда больше.

— Нас сделала Лили Эванс, — отчеканил Джеймс Поттер.

Нарцисса наклонила голову вниз, пробормотав что-то очень похожее на: «Ну если тебе хочется так считать…» Но все остальные вежливо сделали вид, что ничего не услышали.

— Теперь я люблю тебя еще больше, Эванс, — протянул Джеймс под всеобщее умилительное «О-о-о-о…»

— Прекрати, — Лили снова зарделась и, выпутавшись из объятий Поттера, обратилась к сидящим вокруг костра. — Но я все-таки хочу напомнить, что без Эмили и Беаты всего этого бы не было.

Сириус дернулся и прикрыл глаза.

— А что с ней стало? Как она…

На бедного парнишку зашикали со всех сторон, и только Блэк остался стоять недвижно, словно унесся в страну забвения.

— Если у вас еще есть какие-то вопросы, вы можете их задать, — быстро протараторила Лили, отвлекая внимание на себя.

Былое оцепенение мгновенно спало, и на Лили обрушился целый шквал самых разных вопросов. Все кричали, перебивали друг друга, между делом с опаской и уважением поглядывая на Нарциссу, но спрашивать продолжали все равно у более родной и дружелюбной Эванс.

Лили вздохнула, откровенно наслаждаясь вниманием, властно подняла руки и сказала:

— По одному, пожалуйста. Ты! Да-да, ты. Ты первый.

Нарцисса скромно улыбалась, не делая попыток влезать в личный триумф Лили. Она на краткое мгновение пересеклась взглядом с Сириусом и как-то по-матерински улыбнулась ему. Тот лишь коротко моргнул, показывая, что понял и принял ее поддержку.

Эмили наблюдала за костром издалека, сидя в кромешной тьме на другой стороне Черного озера. Ремус сидел рядом с ней и безмолвно смотрел на чернеющую водную гладь.

— Тебе не интересно?

— Нет. Я знала, кто это был.

Ремус усмехнулся.

— Конечно. Эмили Паркер всегда знает все.

Эмили лишь пожала плечами. Она совсем перестала быть язвительной, и все подначки Ремуса попадали мимо цели.

— Тогда у меня вопрос. Лили была во Франции, пыталась расследовать дело гибели родителей Джеймса, я рассказывал тебе. Нарцисса помогала ей?

— Да.

— Почему?

— Почему?

— Да, почему? Почему чистокровная слизеринка, невеста Люциуса Малфоя, будущая жена Пожирателя Смерти и одного из ближайших сторонников Волдеморта помогала магглорожденной?

Эмили кинула в воду камешек и тот, вопреки ее надеждам, разом потонул, не отскочив от поверхности озера даже одного раза.

— Потому что Нарцисса не хотела утратить свою человечность. Потому что каким-то невероятным образом, но ей и по сей день удается видеть ситуацию с двух сторон. Потому что она обыкновенная женщина, мечтающая об обычных вещах, пусть и с толикой роскоши. Она может не уважать магглорожденных или презирать их, но правда в том, что ей они до лампочки. Для нее в большинстве своем это просто нищие неинтересные люди. Но это не значит, что она одобряет все поступки Люциуса и не значит, что она хочет их убивать.

— И поэтому она прислала нам письмо с датой и местом проведения Гонок?

— Она это сделала?

— Да. Если бы ты позволяла мне разговаривать с тобой, ты бы уже это знала.

Эмили усмехнулась коротко и зло.

— Нам нужно поговорить об этом, Ремус, — ее голос зазвучал незнакомо и отстраненно, механически.

Эмили повернула голову к нему, и ее глаза замерцали. Ремус не знал этого взгляда и, кажется, уже не знал эту девушку. То темное, что когда-то таилось внутри нее, теперь явственно проступило, медленно вымещая собой все остальное.

— Это были нелегкие несколько недель, — сказала девушка, похожая на Эмили Паркер. — На самом деле они начались довольно давно. На третьем курсе в Запретном Лесу. Это был первый раз, когда я почувствовала злость. Сначала было дико страшно, потом пришла благодарность к Регулусу, а потом пришла злость. Ее было совсем чуть-чуть, но стоило вспомнить то, что со мной сделали, как она начинала множиться. Что-то помогало мне унять ее: сданный экзамен, чужая улыбка, новое освоенное заклинание, письмо моей матери… Беата.

Ремус порывисто вздохнул.

Сила, с которой Эмили произнесла имя подруги, словно бы разошлась от нее кругами во все стороны, сминая щиты и стены.

— Но злость все равно росла. Из года в год я чувствовала, как ее становится больше, как она жиреет во мне. Я понимала, что подпитываю ее сама постоянными мыслями об уже прошедшем, я понимала, что мне стоит остановиться, но не выходило. Я не хотела останавливаться. У меня была цель, и она стала для меня чем-то большим, нежели простой каприз. Это было то, за что я держалась. И у меня не было ничего, что могло бы отменить эту цель, стать моей новой опорой. У меня тогда не было тебя, Ремус. Поэтому я сделала с Малфоем то, что сделала. И моя злость эхом отразилась обратно, просто чуть позже. Отразилась в лице Мальсибера, а потом и в лицах всех остальных. И знаешь, почему?

Ремус покачал головой, прикрывая глаза.

— Это в самом деле очень просто, Ремус. Я уверена, ты понимаешь, о чем я говорю. Если бы я отступила тогда от своей мести, всего можно было бы избежать. Но я не отступила. И теперь у меня есть лишь один путь — завершить начатое. Сделать так, чтобы они больше не смогли снова отразить мою месть обратно. Но убийство — это не выход.

Ремус вскинулся, в его глазах блеснула надежда. Но голос Эмили, пропитанный ночной темнотой и зябкой свежестью озера, тут же погасил ее.

Убийство — это не выход.

Потому что есть способы и пострашнее, не так ли, Мэл?

Но он не произнес этого вслух. Не смог.

Эмили опустила голову, улыбаясь уголками тонких розовых губ, блуждая глазами по исхудавшим хрупким рукам и ощущая внутри сладость нового чувства. Сладость всесилия.

Она была все той же Эмили Паркер, с теми же способностями, с той же палочкой и в той же мантии. Все было прежним, кроме ее души.

Страшен не тот человек, кому в руки дали нож. Страшен тот, кто может взять его сам.

Эмили переступила эту грань и сама взяла в руки нож, и теперь ни Мальсибер, ни Малфой, ни Нотт, ни кто-либо еще больше не смогут спать спокойно. Потому что в мире появился человек, который уже уничтожил их в своем сознании, и это лишь вопрос времени, когда он сделает это наяву.

Ремус смотрел на Эмили искоса. Смотрел, как сверкают в полутьме озера ее глаза, как в них отражается водная гладь и отблески янтарно-алого костра. Он видел то, что когда заметил в глазах Мальсибера. Безумие. Теперь оно, медленно перебирая лапами и своим длинным скользким языком, добралось и до Эмили, вонзая свои крохотные зубки в новую душу.

Безумие оказалось заразным?

Нет.

Оно было в ней всегда. Таилось в глубине, размышляя и беспечно ожидая того, когда перед ним гостеприимно распахнут дверь. Беата всегда видела это чудовище и смогла с ним подружиться. Она удерживала Эмили в хрупких, распадающихся рамках, так искусно и играючи управляя тем зверем, что жил внутри нее.

Но теперь Беаты не стало.

А Ремус едва справлялся со своим собственным волком.

— Я буду рядом, — хрипло сказал он. — Я буду рядом, чтобы ты ни сделала. Если ты отвернешься от меня, я все равно буду за твоим плечом. Защищать тебя и направлять. Я виновен в том, что не уберег тебя от Мальсибера, что не уберег от него же Беату. Я не прошу прощения и не прошу разрешения. Просто положись на меня. В любую секунду, если тебе нужна будет помощь…

Эмили медленно подняла правую руку, прося его умолкнуть. Она сидела, крепко сжав трясущиеся губы и широко распахнув глаза, пытаюсь удержать слезы, а те рвались изнутри, безмолвно текли по щекам, скатывались по подбородку и набухали тяжелыми горькими каплями.

— Я… — голос подвел Эмили, он рванулся вниз и вверх, будто она выталкивала слова из себя, как ядовитое зелье. — Я любила ее, Ремус. Она была мне как сестра. Я поклялась себе, что плачу по ней в последний раз там, на утесе Мэна, но я снова и снова нарушаю свое обещание. Я хочу ее вернуть, безумно, может быть, даже больше, чем Сириус. Скорее всего, больше, чем Сириус. Я не могу представить свою жизнь без нее ровно так же, как много лет назад не могла представить свою жизнь с ней. Я не знаю, что можно было бы сделать, чтобы не допустить произошедшего и вернуть ее — я бы все сделала! Но она лежала там. Мертвая! Я видела ее, я держала ее руку в своих, и она была мертва. Мертвее всех мертвых. Это был мой триггер, Ремус, и они его переключили.

Ремус сидел, замерев и боясь прикоснуться к Эмили. Она была похожа на струну гитары, натянутую до своего предела. Струну, которую все сильнее и сильнее оттягивали пальцем, а она все не лопалась, хотя, казалось бы, уже должна разорваться с разозленным взвизгом.

Эмили говорила отрывисто, вырывая слова из собственного нутра, словно заставляя себя говорить и одновременно забывая о том, как это делается.

Слышать ее было — страшно. Но потом стало еще страшнее.

Сначала ему показалось, что Эмили засмеялась. Отрывистым, исковерканным смехом. Он неуверенно улыбнулся и тут же скис. Изуродованный смех на поверку оказался стонами страдающего человека. Слезы закончились, и потому Ремус не сразу разглядел боль в этих судорожных звуках больше похожих на мужские рыдания, чем на горечь и боль миниатюрной девушки-подростка.

Они становились громче, разносясь над озером словно клич.

Ремус не знал, как это остановить и не сразу понял, что на другом берегу, где Лили и Нарцисса рассказывали историю A&B, воцарилась настороженная тишина. Ребята начали озираться, пытаясь понять, что за звуки они слышат. Кто-то поднял зажженную палочку, и луч света упал на тот берег, где сидели они двое, и на мгновение ослепил Ремуса. Ремус лишь успел закрыться рукой, как свет тут же погас. Ребята на противоположном берегу тактично замерли.

Было что-то жуткое в том, чтобы сидеть вот так вот вместе со всеми, молчать и слушать, как чужая оголенная боль раздирает знакомого тебе человека. У тебя нет слов утешения для него, как нет и слов надежды. Ты не можешь сделать вид, что не слышишь это и не можешь просто уйти. И остается лишь стоять на месте и молить про себе вселенную, чтобы это поскорее прекратилось.

Эмили перестала стонать, а Ремус понял, что так и не смог ее обнять. Побоялся, что сделает ей лишь хуже. Только когда она утихла совсем, он осторожно обнял ее руками и поднял над землей. Она молчала, пока он нес ее до Больничного крыла и так же молчала, когда мадам Помфри с горящими от сострадания глазами, давала ей зелье сна без сновидений. Ночью она спала, не ворочаясь и ничем не подавая вида, и дыхание ее было таким ровным, что Ремус и сам начала потихоньку успокаиваться и провалился в конце концов в мутную дремоту, в которой вспыхивало лицо Беаты, Сириус почему-то женился на Лили Эванс, а Джеймс прыгал вокруг них в виде оленя, и на рогах его звенели новогодние бубенцы…

Когда Ремус проснулся, Эмили в кровати уже не было.