Предел свободы. Часть первая (джен)

Англия, 1958 год.

Вернон и Марджери Дурсли стояли в прихожей небольшого домика, расположенного на северо-западе Лондона, где они проживали всей семьей. Их отец находился возле входной двери, рядом с ним стоял невысокий рыжеволосый мальчик, которого Дурсль-старший поддерживал за плечо.

— Вернон, Мардж, знакомьтесь, это Барри. Сын моего старого друга. Он теперь будет жить с нами.

— Почему этот мальчишка должен жить с нами? Я не хочу! Где его родители? — требовательно захныкала шестилетняя Мардж.

— Это не обсуждается! — лицо Дурсля-старшего стремительно налилось краской.

* * *

Как ни странно, Вернон и Барри сдружились, что очень не нравилось Мардж, которая считала, что этот несносный мальчишка украл у нее брата, который должен был играть только с ней.

Барри привнес в дом Дурслей свежую струю, поскольку мальчишка был буквально заряжен энергией. Их с Верноном игры всегда были подвижными, что помогло последнему растопить начавший образовываться жирок. И насколько Дурсль-старший одобрял перемены в собственном сыне, настолько он не одобрял последствия детских игр, самым тяжким из которых стало разбитое стекло полицейской машины. И хотя мальчишки не были пойманы, Дурсль-старший благодаря Мардж знал, чьих рук это дело. Тогда он не стал наказывать ребят, считая, что Барри просто вымещает горечь от смерти своего последнего живого родственника — отца, который погиб при неизвестных обстоятельствах на территории Польши, вероятно, работая на секретную службу её величества. Что касается Вернона, то последний оказался чересчур подвержен чужому влиянию. Дурсля-старшего корёжило от мысли, что его сын может стать помешанным на правилах снобом. В общем, перемены в доме, несмотря на всю их неоднозначность, радовали стареющего ветерана отгремевшей второй мировой. Однако он и не подозревал, насколько глубоки эти перемены.

* * *

Лондон, 1964.

— Понимаешь, Вернон, мы должны это сделать! Мы пойдем на это марш! Мы покажем этим ублюдкам в правительстве, что у нас есть голос! И на этот раз долбаные копы нам не помешают!

— Разве ты не с коммунистами, Барри? Весь прошлый месяц ты твердил о том, что наш вклад в борьбу за права рабочего класса просто неоценим!

— Ай, да перестань, Вернон! Рано или поздно эти подонки ответят за все! За лишения простых работяг! За долбаных индусов в колониях! За моего отца...

Шестнадцатилетний Вернон молча положил руку на плечо своему лучшему другу.

В 1968 подтянутый молодой человек с только начавшими пробиваться усами сидел в небольшой съемной комнатушке и читал газету. Настроение его было мрачным, поскольку в статье он увидел то, чего втайне боялся уже некоторое время. В небольшой заметке на четвертой полосе мельком упоминался некий Барри Диггет, который выпал из окна во время полицейской облавы на штаб-квартиру предполагаемой подпольной организации. Других подробностей не сообщалось. Вернон был уверен, что его друг Барри не из тех, кто может просто выпасть из окна... был не из тех...

Дурсль вздохнул, накинул валявшийся недалеко плащ и отправился к выходу. Его ждал очень длинный день.

Уже выбравшись на улицу, Вернон оглянулся по сторонам и выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Долбаные копы!

Позднее жизнь как-то сгладилась, увлечение Битлз, попытки «жить по полной», благодаря которым он даже как-то оказался в коме, хотя обычно все заканчивалось, как максимум, полицией и судами. Успешная карьера в рекламном бизнесе, собственная, хоть и небольшая, рекламная фирма, и вот уже тридцатилетний Вернон Дурсль решил остепениться и жениться на двадцатиоднолетней Петунье Эванс.

Свадьба прошла гладко, хотя Вернон так до конца и не мог понять, почему Петунья отказалась приглашать свою сестру и её парня, который, по мнению Вернона, был забавным, хотя и довольно странным малым. Петунья мечтала об идеальной семье, и по её настоянию они купили дом в тихом местечке под названием Литтл-Уиннинг, Суррей. Въехать в новый дом решили сразу же, не дожидаясь окончания внешней отделки.

Хоть Вернон Дурсль был отныне женатым человеком, новая реальность буквально оглушила его. В очередной раз осматривая идеально ровную линию однотипных домов Тисовой улицы, Вернон задумчиво покрутил ус и вернулся в дом. Остановившись возле столика с стоящим на нем телефоном, он задумчиво посмотрел в сторону спальни, а затем, решительно мотнув головой, будто отгоняя видение, набрал номер бригадира, выполнявшего работы.

— Да, это Вернон Дурсль. Вы уже закупили краску? Ах, стандартную, — какое-то время он слушал объяснения с другой стороны провода. — Я передумал. Херачьте фиолетовой. Нет, не ослышались. И крыша... хочу оранжевую... да, ярко-оранжевую...

Первого ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года чета Дурслей обнаружила на пороге своего дома племянника Петуньи с приложенным к корзинке письмом, описывавшим судьбу Поттеров. Это было первое известие о Лили Эванс за последние полтора года. Петунья, не смотря на явную нелюбовь к сестре, была подавлена. Вернон привел жену в чувство и, оставив её присмотреть за малышами, отправился за врачом, намереваясь заодно уладить вопросы с властями.

Некоторое время спустя Петунья рассказала ему о существовании магии. Нельзя сказать, что ярый оппозиционер, нарушитель спокойствия и обладатель самого эпатажного дома на Тисовой улице был смущен. Он молча подошел к кровати, на которой дремал новоявленный племянник.

— Добро пожаловать в семью, мой необычный племянник.

Гарри Поттер продолжил беспокойно ворочаться во сне.