I’ll never tell (гет)

Негромкий стук в дверь заставил спящего мгновенно проснуться, схватиться за палочку и замереть. Не дожидаясь ответа, домовик скользнул в хозяйскую спальню, презрительно бормоча под нос извечные ругательства.

— Какого дьявола ты тут забыл, Кикимер? — прошипел недовольный Блэк, расслабляясь. — Я тебя не вызывал.

— Да-да, Кикимер стерпит от недостойного представителя славного рода Блэков любые издевательства, стерпит... — проскрипел домовик, наблюдая за ним водянистыми глазами. — К вам пришли.

Сириус удивленно взглянул на него, натягивая рубашку и быстро застегивая пуговицы. От вчерашней теплой погоды не осталось ни следа: за окном моросил нудный дождь, превращая и без того тусклое утро в непроглядную серую муть.

— Предатель рода не желает прислушаться к добрым советом своей матери и оборвать все связи с мерзкими грязнокровками, не желает слушать то, что ему говорят... Ай! — Кикимер пискнул и, едва увернувшись от очередного пинка, с хлопком аппарировал.

— Сколько еще мне терпеть это, — губы Сириуса побелели от ярости. Смешно сказать, но домовик был способен вывести из себя гораздо быстрее Снейпа, а ведь он считал, что Нюниус прочно удерживает пальму первенства за собой.

Пригладив взлохмаченные после сна волосы, Сириус покинул комнату. Его шаги гулко застучали по вытертому ковру к лестнице, затем — по ступенькам вниз. Сириус спускался и гадал, кого же из ордена он увидит на кухне. Почему-то многочисленным комнатам особняка члены Ордена Феникса предпочитали темное полуподвальное помещение. Блэк пытался переубедить их, но потом сдался и просто махнул рукой — пусть поступают так, как им нравится.

Потемневшие двери легко распахнулись, впуская его внутрь. Ноздри защекотал аромат свежесваренного кофе.

— Здравствуй, Ремус, — поприветствовал он гостя, расположившегося за столом.

Люпин взглянул на друга уставшими глазами. Казалось, он не спал всю ту неделю, что прошла с момента отъезда орденцев с площади Гриммо. Голубые глаза поблекли, а в волосах прибавилось еще больше седины. Блэк встревоженно вглядывался в лучшего друга, пытаясь разобраться, что же именно его смущало в облике Лунатика.

— Ты же не против моего раннего визита? — уточнил, как всегда вежливый до зубовного скрежета, Люпин.

— Что за вздор? — синие глаза недоуменно распахнулись. — Для тебя мой дом открыт всегда. И тебе об этом известно не хуже, чем мне.

Улыбка тронула тонкие губы Ремуса и зажгла искорки в глазах. На секунду Сириусу показалось, что тот, прежний Лунатик взглянул на него с лица сидящего перед ним. Вот только откуда было взяться открытому, беззаботному взгляду у человека, повидавшего на своем веку слишком много? Нет больше былого задора в карих глазах, как нет и крышесносной уверенности в правильности поступков и у самого Сириуса. Куда делись они, смело шагающее по жизни? Остались в той жизни, где их было четверо, где солнечно улыбалась Лили, где пальцы Сохатого сжимались на золотом мячике и победно вскидывалась рука с трепещущими крылышками. В мире, где не было места войне.

Сириус налил себе в чашку кофе и присел напротив друга. Он знал, что не стоило задавать вопросов, надо только подождать — и Ремус сам все расскажет, поделится наболевшим.

— Ты знаешь, что за задание дал мне Дамблдор? — тихо спросил тот, не отрывая глаз от исходящего паром кофе.

— Задание? — в голосе не отразилось и сотой доли того болезненного удивления, что закручивалось в груди петлей, грозящей перекрыть кислород. Значит, Дамблдор все же не настолько сильно ему доверяет, чтобы поручить что-то без сомнения более важное, чем просто сидеть и сторожить штаб-квартиру Ордена.

«И правда, пес», — скользнула мысль.

Ремус, словно не уловив едва слышного напряжения в голосе друга, продолжал говорить, обращаясь к кружке:

— Директор хочет проверить, в каком состоянии находятся стаи оборотней в Англии. Он опасается, что они могут вновь принять его сторону, как и в прошлой войне. Помнишь?

Сириус прикрыл глаза, делая глоток, а перед глазами уже мелькали картинки из такого яркого прошлого. Удивительно: даже стены Азкабана оказались бессильны выжечь из памяти ужасы войны. Губы скривила усмешка. «О чем он вообще думает? Разве способно хоть что-нибудь притупить воспоминания?»

«Помнишь?..» — повторил голос Ремуса, а в памяти уже мелькали развороченные тела, разодранные глотки и кровь настолько алая, что белоснежный снег, казалось, впитал в себя полыхавший в небе закат. И красные мантии авроров, толпящихся около очередного опустевшего дома — вот что вспоминалось Сириусу. А еще бессильный гнев, ослепительная ярость, клокочущая в груди и не находящая выхода, сжигающая заживо.

— Помню, — хриплый голос Блэка прорезал повисшую тишину. — Не смог забыть, представляешь, Рем? Даже спустя годы я все помню, словно это случилось только вчера.

Ремус только кивнул — нет необходимости говорить пустые слова.

— Больших стай в Англии только три, — голос ровный, будто он уже давно все для себя решил. — Я должен справиться с этим.

— Когда уходишь?

И Ремус впервые за утро прямо посмотрел ему в глаза.

— Не знаю, все должно решиться в ближайшее время. Пока ничего не известно.

Сириус кивнул, покачивая в руках опустевшую чашку из-под кофе. Невеселые мысли кружились в голове.

— Дамблдор отправляет только тебя?

— Да.

И снова кивок, адресованный больше себе, чем собеседнику. «Списали со счетов. Выкинули», — лейтмотивом вьется в голове.

— Почему он не поручает мне ничего важного? Неужели я хуже того же Снейпа? — сорвалось против воли с губ.

— Бродяга, — тихо позвал Люпин, наблюдая за тем, как медленно сжимаются на чашке пальцы. — Уверен, у Дамблдора на тебя совсем другие планы. Не мотаться же нам обоим по лесам, разыскивая места стоянок оборотней. Тем более они быстрее поверят своему, чем чужаку.

— А ведь было бы хорошо, — задумчиво протянул Блэк, переводя взгляд на полуподвальное окно, выходившее во внутренний двор. — Как в старые времена: лес, луна и мы, свободные, вольные сами выбирать, куда нам бежать.

Ремус улыбнулся, тень набежала на его лицо, когда он вспомнил давно ушедшие дни.

— Так и будет, — уверенности в его голосе можно было позавидовать. — Так обязательно будет, Бродяга. Когда мы победим.

Его фраза повисла в вязкой тишине. Где-то шаркал ногами Кикимер, звеня хрусталем подвесок, где-то поскрипывали балки под весом времени. Тихий дождь уже вовсю лил за окном, не оставляя даже малейшего просвета. А на кухне вился аромат кофе, даруя минуту тишины и покоя.

— Мне пора идти, — произносит Люпин, подхватывая со стоящего рядом стула вытертую мантию.

— Дежурство? — спокойно уточнил Сириус, загоняя в глубь бессильный гнев на Дамблдора.

«Так будет лучше...»

— Да, должен сменить Дору, — прозвучал отрешенный голос, пока пальцы возились с застежками.

— Передавай ей привет.

— Обязательно, — кивнул тот. — Береги себя.

— Ты тоже.

Блэк не встал, чтобы проводить его, остался сидеть и просто наблюдал, как сжимаются пальцы в кулаки, от чего явнее проступают вены на руках, а по ним течет такая чистая, мать вашу, кровь... на самом деле, не стоящая и кната. Неужели за это кто-то согласен сознательно отдать жизнь? Ни тогда, ни сейчас он не мог понять, что же толкало сильных магов становиться зависимыми от Того-Кого-Нельзя-Называть.

* * *

Небо над Лондоном вконец прохудилось и теперь спешило вылить на редких прохожих месячный запас дождя. Такое ощущение было у Сириуса, молча шагавшего вдоль хмурых рядов домов, одинаково серых и мрачных, лишь кое-где поблескивавших теплыми огоньками окон. Ровные шаги помогали забыться и сбежать от навязчивых мыслей, кружащихся в голове. Как сказал Снейп: «Никудышный маг? Ошибка природы?.. Да, наверное, именно так. Никто!» А внутри уже поднимался бессильный гнев, заставлявший ускорять шаг, срываться почти на бег, и губы сводило от желания заорать, чтобы унять то, что разрывало душу, переворачивало внутренности, рвалось наружу. Как же он ненавидел этого... даже слов нельзя было сходу подобрать. Нюниус? Сальноволосый ублюдок? Нет, все не то, слишком слабо, слишком незначительно...

«А может, ты бесишься оттого, что Снейп прав? — внутренний голос сочился сарказмом, заставляя замереть прямо посреди дороги, не обращая внимания на отчаянно сигналящие машины. — Неужели правда?»

Закаленный в стычках разум заставил сделать шаг, и еще один, уводя от опасного места. Но Сириус словно не видел ничего вокруг, весь в мыслях, в тех словах, что врезались в сознание острыми иглами, пронизывая, оглушая.

«Вы удивительный человек... Не знаю, смогла бы я... — пронеслось в голове Сириуса, когда он, сбиваясь с шага, добрался до каменных глыб, поддерживающих основание моста. — Я рада, что тогда у нас с Гарри все получилось, и мы смогли вас спасти... Рада-рада-рада...» — набатом бился в мыслях голос Гермионы.

Сириус выдохнул, заставляя легкие исторгнуть воздух, пропитанный ядом слов Снейпа. «Все хорошо, все еще наладится, непременно», — пообещал он себе, вглядываясь в исчерченную дождем гладь реки. Только теперь, выпустив накопившееся напряжение, он осознавал, что давно уже вымок насквозь, что волосы мокрыми прядями липли к щекам, а нескончаемые потоки дождя заливали лицо. И, подняв лицо к темнеющему небу, Сириус пообещал, что в этот раз он сделает все необходимое, чтобы больше никто из близких ему людей не пострадал от рук Того-Кого-Нельзя-Называть.

* * *

Утро воскресенья разбудило его громким стуком в окно. Протирая заспанные глаза, Блэк поднялся и уставился на сидящую с той стороны окна сипуху. Сова была вымокшей и продрогшей. Коричневые перья липли к туловищу, от чего создавалось впечатление, что бедную птицу жизнь сильно потрепала. Он моргнул, сомневаясь в правильности увиденного. Действительно, кто бы мог ему написать, кроме Гарри? Или... На этой мысли Сириус принялся отворять створки окна. Те скрипели, не желали столь просто поддаваться, но миг — и створки распахнулись, впуская в комнату нахохлившуюся сову и тугие струи дождя, принесенные порывом пронизывающего до костей ветра.

Сириус поежился и решительно отобрал у совы письмо, стараясь не обращать внимания на трясущееся создание.

— Может, переждешь? — осторожно спросил у нее, когда письмо уже лежало на столе. — У меня где-то должно найтись совиное печенье, Гарри забыл, — непонятно для чего добавил Блэк.

Сова устало взглянула на него, но потом переместилась на протянутую руку и позволила унести себя в глубь дома.

Блэку даже не пришло в голову, что можно было просто приказать Кикимеру принести совиное печенье, почему-то лишний раз обращаться к этому существу совершенно не хотелось. Проще было самому все сделать, чем в сотый раз выслушать излюбленную песню Кикимера о «славном роде».

— Вот, уже почти пришли, — пробормотал он, отворяя дверь в комнату мальчишек. На секунду сердце кольнуло, настолько помещение пропиталось духом живших в нем людей. На столе остались забытые в спешке пергаменты, на которых почерком Гарри были записаны какие-то тезисы к выполнению домашней работы по ЗОТИ, висело забытое полотенце на кровати Рона. Создавалось впечатление, что мальчишки вышли несколько минут назад и обязательно вернутся. Но это только на первый взгляд. Стоило более внимательно присмотреться — и становилось окончательно ясно, что никто сюда уже больше не вернется, а все оставленное — не более, чем горстка ненужных вещей: тех, что жаль выбросить, но и оставлять тоже нет необходимости.

Сириус зашуршал упаковками, оставленными на шкафе. Насколько он помнил, Гарри что-то говорил о запасе любимых вафель Букли специально для тех моментов, когда сова будет приносить на площадь Гриммо письма.

— Угощайся, — Блэк высыпал горсть вафель перед примостившейся на столе совой. — Отдыхай, потом полетишь.

Пернатая благодарно ухнула и принялась за угощение. Сириус некоторое время просто сидел и наблюдал за ней. Мысли странно замедлились, и потекли совсем в другом направлении. В себя Сириус пришел только после громкого уханья наевшейся совы, перебирающей лапами по спинке кровати.

— Собралась улетать? — короткое уханье было ответом, и он, взмахнув палочкой, распахнул окно. — Удачного полета, летунья.

Сова улетела, скрывшись за завесой дождя, а Сириус, захлопнув окно, направился обратно в спальню. Сегодняшний день, на удивление, не сопровождался скороговоркой Кикимера, не было его видно и на этажах. Наверное, сидел, забившись в свою жалкую коморку, и рыдал над старой мантией Вальбурги... или что он там еще успел стащить? Тишина в доме не напрягала, даже наоборот — давала ощущение покоя и легкой отрешенности, словно и не было ничего важного за пределами стен, не было необходимости выходить туда, принимать решения и бороться с подступающей тоской.

Иногда Сириусу казалось, что дом был живым и прекрасно понимал его. Если раньше стоило ему появиться на пороге комнаты, как сразу же возникало чувство инородности, несоответствия, то теперь все было иначе, словно прошла стадия притирки характеров, и дом его все же принял. Половицы больше не скрипели, стоило на них наступить, расшатанные ступеньки лестницы будто бы стали крепче, и даже перила, и те заискрились лакировкой в неровном свете газового освещения. И если ночью он это списывал на обман зрения, то теперь же даже останавливался, недоверчиво проводя ладонью по перилам.

— Как в детстве, — пробормотал он, скользя ладонью по гладкому дереву.

Монотонный стук капель по подоконнику навевал уныние, дождевые капли чертили оконное стекло, размывая видимый мир до невзрачных темно-серых оттенков. Казалось, теперь всегда в природе будет всего два цвета: серый и грязно-серый, заполнившие все многообразие осени.

Пальцы потянулись к лежавшему на столе письму, вскрыли конверт и развернули сложенный в четверо лист. Ровные строчки запрыгали перед глазами, смазываясь. Сириус моргнул, возвращаясь к началу.

«Дорогой Сириус...»

По мере прочтения письма на губах появилась улыбка, зажигая в глазах искорки веселья. Будь письмо от Гарри, тот бы первым делом спросил, как дела у него и Клювокрыла, обрисовал бы ситуацию в Хогвартсе, и подписался бы просто «Гарри». Письмо же от Гермионы было совершенно иным. Оно было суше, больше фактов и совсем чуть-чуть самой Гермионы, ее мыслей. Осторожное такое, как проба хрупкого льда, полное невысказанного, спрятанного за аккуратными фразами ожидания. Двадцать строчек, написанных уверенной рукой и самая последняя, на которой перо дрогнуло, — «Гермиона Грейнджер».

* * *

— Взмах палочки определяет степень превращения одного предмета в другой. Наклон, скорость, уверенность — именно это вам необходимо отработать до автоматизма. Только в этом случае вам будут удаваться заклинания Specialis Revelio*, — профессор МакГонагалл вдохновенно вещала с кафедры, пока студенты лихорадочно записывали заклинание и схему.

Гермиона, подперев щеку, внимательно слушала, водя пером по пергаменту. Все, что было несомненно важным, уже записано, все остальное можно просто запомнить. Сидевшие рядом Рон и Гарри о чем-то оживленно перешептывались, и она изредка на них шикала, когда шепот плавно становился на пару октав выше, и профессор МакГонагалл бросала в их сторону предупреждающие взгляды. Сидевшие на другом ряду рейвенкловцы с остервенением строчили в пергаментах, пытаясь как можно более точно воспроизвести слова профессора Трансфигурации.

Наступившая пара практики почти ничем не отличалась от теории. Раздаточный материал плавно спланировал на парты, вынуждая всех разбиться на пары.

— Гермиона, — неуверенно произнес Невилл, пододвигаясь ближе, — ты не против, если я буду с тобой в паре? — и ожидание во взгляде.

— Конечно, Невилл, — улыбнулась она в ответ, и на лице неуклюжего Лонгботтома появилось облегчение, надежда, что в этот раз его поражение будет не столь унизительным.

— Перерыв в пять минут, — разнесся по кабинету строгий голос МакГонагалл.

Разом задвигались стулья, вспыхнули на полную громкость разговоры, и пятикурсники потянулись к выходу. Гермиона откинулась на спинку стула, устало потерев виски. Середина недели, а такое ощущение, что выходные были целую вечность назад. Каждодневные футы эссе, первые патрулирования и первые снятые баллы, составление плана подготовки к СОВам, и пусть Гарри с Роном смеются за ее спиной, она так просто не сдастся. А еще было ожидание, и оно выматывало...

— Будешь? — негромкий голос заставил ее вздрогнуть, вырывая из мыслей. Перед ней стоял все тот же Невилл, протягивая румяное яблоко.

— А ты? — вопрос вырвался автоматически.

— У меня еще одно есть. Будешь?

— Спасибо, — обижать добродушного Невилла совершенно не хотелось, и она взяла предложенное яблоко.

— Я хотел у тебя спросить, — начал он, вертя в руках перо.

Гермиона кивнула, рассматривая сокурсника.

— Я... понимаешь, у меня вечно проблемы с Трансфигурацией, — проговорил он, всматриваясь в ее глаза. — И я бы хотел, чтобы ты со мной позанималась.

Последние слова были нечеткими, так как Невилл их буквально проговорил скороговоркой, ужасно волнуясь и глотая окончания.

— Я знаю, что у тебя мало времени, и ты очень загружена, но...

— Постой, — Гермиона решительно его оборвала, — я смогу тебя подтянуть, надо только будет согласовать время.

— Я... Правда? — в голубых глазах мелькнуло удивление вперемешку с благодарностью. — Я так рад! Спасибо, огромное тебе спасибо!

Лицо лучилось радостью, и Гермиона невольно начала улыбаться в ответ.

— Все будет хорошо, Невилл, вот увидишь.

— Да, я знаю, — улыбка не сходила с его губ. — Все, за что ты берешься, всегда завершается успехом.

Щеки Грейнджер порозовели от похвалы, но она ограничилась только еще одной улыбкой.

Практика прошла легко. Не было в кабинете слизеринцев и их грозного декана, при котором Невилл терял не только последнюю уверенность в своих силах, но и просто дар речи. Его движения были далеки от идеала, но и не так плохи, учитывая, как тому удавались некоторые чары. Аккуратное руководство Гермионы, ее тихий голос, поправляющий и наставляющий, все это помогало Лонгботтому сосредоточиться и даже вызвать одобрительную улыбку у профессора МакГонагалл.

* * *

Сидя на диване в уже порядком опустевшей гостиной, Гермиона ждала возвращения Гарри. Еще вчера на Зельях, когда он неловко нарезал цветы златоглазок, она заметила неровные покрасневшие следы на тыльной стороне кисти. В верности увиденного Гермиона сомневалась, ведь помещение было полностью заполнено паром, поднимающимся от кипящих котлов. И, возможно, забыла бы о произошедшем, если бы на сегодняшнем занятии Трансфигурации тонкие красные линии на коже Поттера не приковали к себе внимание.

Дверь приотворилась и на пороге появился Гарри. Он устало взъерошил волосы, и направился к лестнице, ведущей в спальни мальчиков.

— Гарри, ты ничего не хочешь мне рассказать? — негромкий голос настиг его на второй ступеньке, от чего Поттер вздрогнул, оборачиваясь к сидевшей в кресле Гермионе.

— Я устал, давай поговорим завтра, — предложил он, неловко опираясь рукой на перила.

Край рукава мантии сдвинулся, обнажая окровавленное запястье. Глаза Гермионы в ужасе расширились, а сама она сорвалась с кресла и в считанные минуты оказалась рядом с ним, решительно хватая за руку. Поттер сдавленно зашипел, пытаясь вырвать поврежденную конечность из захвата подруги.

— Что это? — карие глаза недоверчиво изучали порезы.

— Эй, аккуратнее, — прошипел тот, выдыхая сквозь зубы, — мне, между прочим, больно.

— П-прости, — Гермиона тут же попятилась назад, переводя испуганный взгляд на него. — Это дело рук Амбридж, да? Этой мерзкой жабы? Ты же говорил, что только пишешь строчки?..

— Слушай, Гермиона, давай потом.

— Но... — она даже запнулась, — тебе следует немедленно обратиться за помощью к мадам Помфри. Она...

— Я ни к кому не буду обращаться, — устало оборвал ее Гарри. — Ни к Помфри, ни к МакГонагалл.

— Но... — задохнулась от возмущения Гермиона, смотря в неуступчивые глаза Поттера. — Гарри, МакГонагалл должна узнать об этом. Подобное обращение со студентами недопустимо.

— Нет, — угрюмо возразил он.

Гермиона в растерянности прикусила губу. Взгляд метался по привычным стенам гостиной, не задерживаясь ни на чем. Мозг работал в ускоренном режиме, и внутри нее боролись две Гермионы: одна требовала немедленно идти к МакГонагалл, Помфри или вообще к Дамблдору и сообщить о случившемся, другая — против воли, была вынуждена согласиться с доводами Гарри. Хотя это сложно было назвать разумными аргументами, скорее мальчишеская самоуверенность, что все свалившееся на него только ему и следует решать... Но ведь есть еще и они с Роном, готовые подставить свое плечо в самых сложных ситуациях.

— Хорошо, Гарри, — она опустила взгляд на носки лакированных туфель. — Но давай я хотя бы обработаю раны, ладно? — карие глаза пытливо уставились на него.

— Ты ведь так просто от меня не отстанешь, да?

— Верно, — улыбнулась Гермиона, и это была первая улыбка с момента его появления в гостиной. — Иди к камину, я сейчас вернусь.

Немногочисленные гриффиндорцы-семикурсники, корпевшие над своими заданиями, даже не оторвали глаз от учебников, и Гарри спокойно прошел к любимому месту Золотого Трио. Как бы он ни хотел оставить Амбридж и ее проклятое перо за дверью кабинета ЗОТИ, легкое подергивание начавших затягиваться ран сразу же напоминало обо всем. И тогда оставалось только стиснуть зубы и ждать, пока прекратят подрагивать сжатые в кулак пальцы. Он прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Вот бы так еще несколько минут, чтобы ни о чем не думать, чтобы снова стало так же спокойно, как было на Гриммо, рядом с крестным. Губы против воли тронула улыбка. Сириус. Сколько всего заключено в этом сложном человеке.

Подушки рядом с ним прогнулись, и теплая ладонь Гермионы аккуратно разжала сведенные судорогой пальцы.

— Сейчас, потерпи немного, — приговаривала она скорее для себя, чем для него.

— Я не маленький, — попробовал пошутить Гарри, поворачивая голову и следя за движениями тонких пальцев, чьи кончики уже окрасились в красный цвет.

— Конечно, не маленький, — покорно согласилась та, — а ведешь себя как ребенок, упорствуя в своем глупом желании оставить все так, как есть.

Раздражение отчетливо прозвучало в ее голосе.

— Но ты же не нарушишь свое слово? — спросил больше для того, чтобы занять чем-то возникшую неловкую паузу.

Обиженные карие глаза тут же оторвались от его руки и уставились прямо в душу.

— Ты же знаешь меня, — упрек, не высказанный напрямую, но от этого более явный был в ее словах. Словно он и правда посмел усомниться в ней.

— Прости, — пробормотал Гарри, в то время как ловкие пальцы накладывали холодящую мазь.

— Завтра можно будет снять, наверное, — с сомнением проговорила она, рассматривая работу своих рук. — Когда следующая отработка у Амбридж?

— Завтра.

И снова тишина опустилась на них. Они проследили взглядом за последним гриффиндорцем, покинувшим гостиную, и только тогда напряжение окончательно отпустило Гарри.

— Почему «Я не должен лгать»? — спустя продолжительное молчание снова заговорила Гермиона, гипнотизируя взглядом огонь в камине. — Ты же сказал тогда правду.

— Это правда только для тех, кто верит в меня и мои слова, — возразил он, прикрывая зевок ладонью.

— Для Министерства ты всегда будешь угрозой их спокойствию, — она задумчиво посмотрела на сидящего рядом друга. — Но не все верят Министерству, я слышала, как произошедшее на уроке обсуждали в коридорах.

— Гермиона, — поморщился, словно от зубной боли, — этого слишком мало. Мало просто «обсуждать», надо действовать, и незамедлительно, пока он не набрал силу, пока еще хоть что-нибудь можно предпринять. А вместо этого они просто поливают меня грязью... И люди верят в это, они верят прогнившему насквозь Министерству.

Гермиона рассеянно убрала прядь волос, покусала краешек губы, а потом все же произнесла:

— Они не хотят верить, что годы спокойной жизни подошли к концу. А чтобы и дальше жить в своем выдуманном мирке, они поверят кому угодно, кто скажет, что ничего не изменилось, что их мир по-прежнему нерушим и ему ничего не угрожает.

— Но ведь он вернулся, — Гарри грустно взглянул на притихшую Гермиону, теребящую в руках остатки бинтов. — И от умалчивания ничего не изменится.

— Я знаю, Гарри. Я это прекрасно знаю.

________________

* Specialis Revelio — разделение субстанций.