I’ll never tell (гет)

Дни до слушания пролетели в непрестанных хлопотах по дому. Молли, словно спеша наверстать упущенное время, нагружала всех по максимуму: так, чтобы вечером, добравшись до своих кроватей, ни у кого не оставалось сил не то что на подслушивание, а даже на обычные разговоры.

Блэк с каждым прошедшим днем мрачнел все сильнее и, казалось, был настолько сильно погружен в свои мысли, что не представлялось возможным достучаться до него. Он подолгу мог стоять у окна в гостиной с фамильным гобеленом и угрюмо рассматривать переплетения ветвей, вытканных тусклым золотом. Иногда по его губам пробегала невеселая усмешка, зажигавшая в глазах темный огонь тихой ярости, и тогда он стряхивал свое оцепенение и вновь присоединялся к работе по дому. Но бывало, что он допоздна засиживался на подоконнике в пустой комнате на третьем этаже и просто молчал, замыкаясь в себе. В такие моменты даже Молли не решалась трогать его, предпочитая самостоятельно принимать все решения.

В день перед слушанием Сириус, казалось, пришел к какому-то ответу на мучающий его вопрос и решительно стряхнул странную апатию, в которую был погружен все эти дни. Он с небывалым энтузиазмом поддержал идею Молли разобраться со старыми колдографиями, стоявшими в пыльном резном буфете... А заодно привести в жилой вид еще одну гостиную, которых в особняке оказалось до неприличия много. Усилиями миссис Уизли работа довольно быстро приняла широкие масштабы и все присутствовавшие в этот день в штабе были привлечены к «уборке века», как нарекли данное мероприятие близнецы.

Рыжики все этапы уборки восприняли на ура, ведь столько интересных и никому ненужных, а главное — далеко небезобидных вещей попало в их руки, что они были просто на седьмом небе от счастья. Почти каждый вечер после того, как большинство расползалось по комнатам спать, Фред с Джорджем пробирались в пустующее помещение в самой дальней части особняка, где и запирались, готовя свои розыгрыши. У них периодически что-то взрывалось, но большинству взрослых было не до маленьких шалостей ребят, только Тонкс как-то заглянула к ним, чтобы уже спустя пять минут вывалиться в коридор, сгибаясь от хохота и пытаясь ликвидировать ослиные уши, которыми наградила ее безобидная конфетка, доверчиво принятая из рук ехидно ухмыляющегося Джорджа... или Фреда? Кто его знает, но с тех пор Тонкс стала ярой сторонницей их идеи о создании собственного магазинчика волшебных приколов.

Вот и сегодня они с невиданным энтузиазмом начали оглядывать выделенный им фронт работы, чтобы уже через полчаса разочаровано вздохнуть и признать, что в этой комнате им ничего найти не удастся... кроме старых колдографий.

Оторвавшись от вытирания очередного столика, Гермиона устало вздохнула и оглядела утопающую в солнце гостиную. Рядом пыхтел от усердия Рон, надраивая вычурную вазу, которую Молли по непонятным причинам решила все же оставить. Сириус же ограничился лишь саркастическим хмыканьем и замечанием, что уж лучше бы сразу все выкинуть, чем вот так вот выборочно проводить уборку. Молли сердито посмотрела на Блэка, но промолчала, лишь ожесточенной принялась перетряхивать полки старинного шкафа, где выстроились запыленные от времени колдографии.

На взгляд Гермионы снимки были бы прекрасными, если бы люди, изображенные на них, не кривили свои аристократические носики и показательно не отворачивались, стоило только сосредоточить на ком-то внимания. Подняв выкинутую безжалостной рукой Сириуса колдографию Гермиона с интересом уставилась на замерших детей. Самой старшей из всех на вид было лет двадцать, и она стояла полная собственного достоинства, чуть прищурив темные глаза, горевшие дьявольским огнем. Девушка была красива, черные волосы вились и обрамляли лицо красивыми кудрями, вот только ее красота была чем-то сравнима с адским пламенем, способным за секунды сжечь дотла. Рядом с ней стояла холеная блондинка, опершись на подлокотник кресла и сжимая в руках нетолстую книгу. Холодные голубые глаза без всякого интереса смотрели прямо перед собой. Она тоже покоряла сердце с самого первого взгляда, но в отличие от сестры ее можно было сравнить с кристально-чистым льдом, сверкающим в лучах яркого солнца и приобретающего видимость тепла. В кресле расположился, несомненно, Сириус, даже в детстве он приковывал к себе внимание с первого взгляда: озорные глаза, яркая улыбка... единственный по-настоящему счастливый человек, изображенный на этой колдографии. Третья девушка казалась точной копией жгучей брюнетки, но в уголках ее глаз крылась улыбка, старательно замаскированная под показное равнодушие. Каштановые волосы густой волной спадали на плечи, а тонкая рука покоилась на плече Сириуса. И совсем незаметным на первый взгляд казался еще один участник этого странного колдо. Он был задумчив, в его глазах таилась непонятная грусть, а движение, которым он откидывал челку, падающую на глаза, было немного нервным. Спокойные серые глаза, казалось, могли заглянуть в самую душу и найти там ответ на все вопросы. Несмотря на то, что каждый из этих пяти был настолько разным, не возникало даже тени сомнения, что они приходятся друг другу близкой родней.

— А, нашла наше старое колдо? — произнес у нее над ухом хрипловатый голос, и Гермиона дернулась, чуть не выронив колдографию из рук. — Смотри, а я даже забыл о нем.

В голосе Блэка Гермионе послышались нотки странной грусти, совсем не вязавшиеся с тем остервенением, с которым он пытался порвать со своим прошлым. Внимательно взглянув на него, она удивилась тому, насколько жадно его глаза всматриваются в лицо каждого, кто был запечатлен на снимке.

— Кто они? — тихо спросила Гермиона, переводя на него пытливый взгляд.

Сириус вздрогнул, возвращаясь из глубин воспоминаний.

— Это, — его палец указал на шатенку, поднявшую руку в приветствии, — Андромеда, моя любимая сестричка. Рядом с ней стоит вторая моя сестра — Нарцисса, — еле заметный кивок от холодной блондинки. — А вот эта, — его голос дрогнул, не скрывая прозвучавшего в голосе презрения, — еще одна моя сестрица — Беллатрикс Лестрейндж, тогда, правда, еще Блэк, но от этого не менее ярая сторонница Темного Лорда.

Гермиона вздрогнула и внимательно всмотрелась в Беллатрикс, которая лишь заносчиво приподняла подбородок и неприятно усмехнулась, прокручивая в пальцах непонятно откуда показавшуюся палочку.

— А он кем вам приходится? — спросила Гермиона, так и не дождавшись продолжения.

— А это мой младший брат, — Сириус усмехнулся и в его чертах на мгновение проскользнуло презрение, — тот еще тупица и слабак. Он присоединился к Волдеморту, чтобы спустя год умереть от рук его же прихлебателей. Наверное, оказался недостаточно расторопным, чтобы услужить великому Лорду Волдеморту! — последние слова он прошипел почти с ненавистью.

— Он был Пожирателем? — неверующе переспросила Гермиона.

— Видела бы ты, как была горда этим фактом моя мать, — угрюмо усмехнулся Блэк. — Вот он и должен был бы родиться наследником Блэков, а не такая паршивая овца как я.

В голосе Блэка отчетливо было слышно презрение и к себе, и к брату, предательство которого повлияло на него гораздо сильнее, чем он хотел бы это признать. Мысли в голове Гермионы смешались, и она не нашла ничего лучше, чем просто положить руку на побелевшие пальцы Блэка, судорожно сжимавшего серебряную рамку. Тот удивленно взглянул сначала на тонкую девичью руку, потом перевел взгляд на внезапно смутившуюся Гермиону, поспешно отдернувшую ладонь, и вдруг криво улыбнулся.

— Все равно нас тех уже нет, а мы сегодняшние — это совсем другие люди.

Он небрежно отбросил снимок в кучу ненужного мусора и стремительно покинул гостиную, оставляя после себя чуть напряженное молчание. Миссис Уизли пробормотала себе под нос, что от такого характера можно просто с ума сойти, и тут же принялась всеми командовать, чтобы успеть закончить уборку до обеда.

Взмахами палочки она собрала весь ненужный хлам в кучу и отправилась на поиски мешка, наказав ничего не трогать руками. Близнецы, улучив момент, тут же скрылись в одном им ведомом направлении; Гарри с Роном растянулись на очищенном от пыли и скопившегося мусора диване, приютившегося у холодного камина, а Джинни, сославшись на не выполненное домашнее задание, отправилась к себе в комнату.

Гермиона рассматривала пустые полки шкафа, рассеянно слушая болтовню друзей. Ей все не давала покоя увиденная колдография. «Вот бы еще раз взглянуть на них всех», — билась в голове навязчивая мысль. Гермиона и сама не знала, зачем ей так нужно было увидеть эту странную вещь еще раз, ведь это всего лишь старые воспоминания, к тому же не ее... Но... она помнила взгляд Сириуса, когда он рассказывал о своих кузинах и брате, она видела, как немного ожили его глаза, пока он говорил, чувствовала страшное напряжение, исходящее от него все эти дни.

Торопливо оглянувшись, Гермиона потянулась к блестевшей в солнечных лучах серебряной рамке. Схватив ее, она поспешно отскочила к окну, чтобы еще раз взглянуть в синие глаза юного Сириуса Блэка, увидеть его улыбку, мелькавшую на губах, и...

— Еле нашла мешки, — раздосадовано сказала миссис Уизли, входя в гостиную. — А где все? — удивилась она, оглядывая неразлучную троицу.

Гермиона похолодела, стоило взгляду миссис Уизли остановиться на ней. Тяжелая серебряная рамка жгла руку, спрятанную за спиной, и едва мать Рона отвернулась, как Гермиона тут же сунула ее под полу рубашки, старательно оправляя края.

— Дорогая, — обратилась к ней миссис Уизли, — ты иди, дай отдохнуть руке, а мы тут с мальчиками быстро управимся и сами.

Губы Молли Уизли улыбались, но почему-то карие глаза улыбка так и не затронула. Гермиона кивнула, мечтая лишь о том, чтобы как можно быстрее скрыться из-под испытующего взора Молли. Быстро улыбнувшись мальчишкам, она покинула комнату и принялась стремительно взбираться по лестнице на третий этаж. Лишь когда дверь с негромким щелчком закрылась за спиной, Гермиона смогла перевести дыхание и сделать нормальный вдох.

— Клептомания, да? — ехидно спросила она сама у себя, направившись к письменному столу, расположенному у окна.

Вытянув колдографию и аккуратно поставив ее на столешницу, Гермиона задумчиво опустилась на стул, положив подбородок на сцепленные в замок пальцы. С той стороны стекла на нее все так же продолжали взирать Блэки. Они недоуменно осматривали комнату, видневшуюся за спиной Гермионы, переглядывались и вновь принимались каждый за свое дело. Белла, согнав с кресла Сириуса, устроилась с величавостью настоящей королевы, сидящей на троне. Ее презрительная гримаса так и не сходила с лица, пока ведьма рассматривала Гермиону.

— Ну что тебе? — раздраженно спросила Гермиона, обращаясь к надоедливой кузине Блэка. Но та лишь удовлетворенно улыбнулась и что-то шепнула склонившейся к ней Нарциссе... так кажется, Сириус назвал блондинку. Переглянувшись, сестры с нескрываемым презрением осмотрели растрепанные и небрежно убранные в хвост волосы Гермионы, задержались на перебинтованной руке и, поморщившись, отвернулись, успев что-то шепнуть напоследок.

— Обсуждать других нехорошо, — сердито произнесла Гермиона, наблюдая за сестрами.

Третья же кузина вела себя гораздо дружелюбнее, но и в ее глазах тоже нет-нет, да и мелькал холодный огонек какого-то чувства. Один Сириус открыто улыбался и, кивнув на шепчущихся сестер, сделал вид, что его тошнит. Гермиона невольно хихикнула, заметив его действия.

Молодой Сириус приковывал к себе внимание с самого первого взгляда. Наверное, она заметила его сразу же, как взяла в руки старую колдографию. Да на него и сложно было не обратить внимания: он, казалось, излучал уверенность и странную харизму, заставляющую из всех изображенных на колдо останавливать свой взгляд именно на нем. Смеющиеся синие глаза приковывали к себе внимание, заставляя забыть, что этого цвета больше не существовало в природе. Да, глаза Блэка стали постепенно приобретать свой родной оттенок, но отпечаток Азкабана все равно невидимой тенью жил в них, заставляя полуночную синь быть менее яркой, а взгляд — с легким налетом затравленности. И это выражение никуда не хотело исчезать даже спустя почти два года, проведенных на свободе.

Как же, наверное, тяжело жить вот так — не имея ни малейшего права выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух, не пропитанный пылью и запустением старых помещений. Ведь, в таком случае, одна камера просто сменилась другой, пусть более уютной и широкой, но точно так же ограничивающей свободу, не дающей расправить крылья... мешающей дышать...

Гермиона вздрогнула от внезапно накатившего озноба и, засунув рамку в самый дальний угол чемодана, отправилась на поиски Блэка — пора бы уже узнать, где тут находится библиотека, иначе в этой атмосфере постоянной нервозности можно и с ума сойти.

* * *

Покинув гостиную, Сириус растерянно замер, не зная куда идти. Хотелось сбежать, как в детстве, спрятаться где-то далеко-далеко, чтобы никто не нашел... Но его место здесь, ведь «так он принесет Ордену больше пользы». Дамблдор говорил ему это каждый раз, когда он пытался выбить себе право тоже принимать участие в операциях Ордена Феникса. И каждый раз он слышал в ответ этот рассудительный голос, доброжелательные интонации, от которых хотелось выть от тоски, и легкое похлопывание по плечу, словно он все еще был школьником, и сидел в кабинете директора, куда его вызвали за очередную шалость.

Тихо зарычав сквозь стиснутые зубы, Сириус направился к тому, кто единственный мог понять каково это — находиться в клетке. Спешные шаги раздавались в темных коридорах, пока не замолкли возле двери, ведущей во внутренний дворик. Некогда здесь был разбит роскошный цветник, уход за которым лежал на совести приближенных эльфов Вальбурги.

Сириус помнил, как орала мать, стоило ему раз свалиться с метлы на любимые розы Вальбурги. Наверное, тогда большим шоком для пятилетнего Сириуса стал не грозный окрик отца, обещающий ему все кары мира за то, что он стащил его метлу, а вид Вальбурги, оплакивающей свои покореженные розовые кусты, а не единственного сына, исполосованного острыми шипами. В тот день он впервые понял, что для Вальбурги нет ничего дороже ее цветов. Потом, правда, на смену любви к цветам пришла ее непонятная любовь к малышу-Регулусу, окончательно вытеснившая Сириуса из ее сердца.

Легкий толчок рукой и дверь открылась, пропуская его в неухоженный сад. Запустение здесь было даже еще более заметно, чем в доме. Некогда ровные дорожки и фигурные кусты были в полнейшем беспорядке. Каменные скамьи покрылись зелеными покрывалами мха, а фонтан зиял пустым постаментом, на котором когда-то гордо высился василиск.

— Привет, Клювокрыл, — тихо прошептал Сириус, кланяясь гиппогрифу. Тот несколько секунд изучал стоящего перед ним волшебника, а потом тоже склонил свою голову, приветствуя старого друга.

Блэк не спеша почесывал его, отчего Клювокрыл млел и подставлял другой бок, чтобы не попустить ни одного прикосновения странного человека. Если бы Клювокрыл мог говорить, он бы, наверное, спросил: «Что же тебя держит в этих стенах? Давай улетим вместе туда, где нам не надо будет прятаться?». Но гиппогриф молчал, лишь его умные глаза пристально всматривался в волшебника, от которого так и веяло горечью потерь.

— Знаешь, — вдруг проговорил Блэк, прислоняясь к теплому боку животного, — мы с тобой в одном котле варимся: ни тебе, ни мне отсюда не выбраться.

Блэк отошел на пару шагов от молчаливого гиппогрифа и уселся на каменные ступеньки, ведущие от дома к дворику. Запрокинув голову, он рассматривал уже темнеющее лондонское небо, расчерченное тонкими кляксами белоснежных облаков. Если всматриваться долго, то можно было заметить, как они видоизменялись, перетекая из одной фигуру в другую, образовывали воздушные замки и тут же расползались по небосклону, чтобы уже в следующий момент принять новый образ. И так раз за разом: они менялись и плыли дальше, ничем не сдерживаемые, свободные...

Разговор с отцом оставил в душе неприятный осадок, словно было что-то еще недосказанное, тревожащее тонкую струнку интуиции, заставляющую возвращаться к тем словам снова и снова. Он ходил, дышал, разговаривал, но все это было словно не с ним. А накатывающая иногда апатия заставляла его замирать, полностью погрузившись в свои мысли.

Наверное, только проснувшись сегодня утром, Сириус четко понял, что дальше разбирать по полочкам свое прошлое просто не имеет смысла, ведь что бы там ни было — это все давно уже ушло в вечность. Прав он был, поправ заветы предков и поступив по своему, или нет, это уже никому не интересно. Да и ему, спустя столько времени, уже стало все равно.

И затеянная Молли уборка помогала, как никогда, отвлечься от удушающих мыслей, выкинуть их из головы и постараться забыть. Он и забыл, пока случайный солнечный блик, отразившийся от серебряной рамки, не ослепил его. Проследив взглядом, Сириус заметил, как Грейнджер наклонилась, чтобы подобрать отброшенную только что колдографию. Она не видела устремленного на нее взгляда, полностью поглощенная рассматриванием фигурок людей, изображенных на колдо.

«Кто же там был?» — с удивлением Сириус понял, что ему и самому интересно взглянуть на вещь так заинтересовавшую Гермиону. Поравнявшись с ней, он заглянул ей через плечо, чтобы уже в следующий миг с разочарованием отпрянуть.

Старая колдография вызывала не самые приятные воспоминания. Она словно заново открывала зарубцевавшиеся раны, открывала, чтобы он помнил... И Сириус помнил, не мог забыть того, что было частью его самого. Знал ли он, мог ли предположить, что спустя годы их пути настолько сильно разойдутся? Наверное, знал... но до последнего верил, что они поймут.

Не поняли...

Дверь тихонько скрипнула, пропуская гостя. Кто-то зашел и в нерешительности остановился, не зная что сказать.

— Сириус? — неуверенно спросил Гарри, присаживаясь рядом с крестным. — Если меня завтра не оправдают...

— Не говори чепухи, — ободряюще возразил Блэк, сцепив пальцы в замок. — Тебя обязательно оправдают, вот увидишь.

— Но... если нет, — продолжал гнуть свою линию Гарри, — если меня не оправдают, я смогу жить с тобой здесь?

Блэк удивленно посмотрел на крестника: чтобы кто-то в здравом уме хотел жить здесь?

— Знаешь, Гарри, — чуть помолчав, ответил Блэк, — я всю свою жизнь пытался вырваться из этого дома.

Гарри кивнул, опуская голову, отчего отросшие за лето волосы скрыли от внимательных глаз крестного выражение его лица.

— Я все понимаю, Сириус...

— Нет, Гарри, ты ничего еще не понимаешь, — усмехнувшись, произнес он, потрепав того по волосам. — Если ты захочешь, можешь жить здесь со мной, я буду рад.

Лицо Гарри озарила счастливая улыбка: он будет жить вдали от Дурслей! Сириус по-доброму усмехнулся, смотря на совершенно счастливого крестника.

— Я смотрю, жизнь у тебя там была не сахар, если ты согласен жить в таком месте, — тихо произнес он.

— Я согласен жить где угодно, лишь бы быть вдали от Дурслей, — помявшись, ответил тот, изучая побелевшие костяшки пальцев. — Но гораздо больше я счастлив оттого, что я могу жить с тобой.

Гарри вздохнул и, подняв глаза на крестного, замер. В глубине глаз Сириуса он видел маленький росток надежды, надежды на то, что не будет один в этих стенах. Моргнув, Сириус отвел взгляд.

— Я буду рад, если ты сможешь жить со мной, — разнесся по вечернему саду его голос, — но я стану гораздо счастливее, если тебя оправдают. И знаешь что, Гарри, пойди, поздоровайся с Клювокрылом, он очень по тебе скучал все это время, — он поднялся и, легонько коснувшись плеча Гарри, скрылся в глубине дома.

Давящая тишина дома тут же легла ему на плечи неподъемным грузом. Комнаты при свете заходящего солнца казались особенно угрюмыми: в углах притаились темные тени, а тяжелые портьеры, скрывающие последние солнечные лучи, шевелились от еле слышимого ветерка. «Наверное, Молли решила проветрить помещения», — меланхолично подумал Сириус, направляясь на кухню.

Когда хозяйкой в доме была его мать, она всегда заставляла домовиков подавать еду в парадной столовой, а их — спускаться к ужину только одетыми соответственно с правилами этикета. Наверное, это настолько глубоко въелось в подкорку его сознания, что даже сейчас, спустя столько лет после отречения от семьи, он невольно морщился, стоило Молли позвать всех к столу, расположенному в полуподвальном помещении. Кто бы мог подумать, что старые привычки оказалось так сложно изжить...

Он уже почти дошел до двери, когда неуверенный девичий голосок окликнул его, вынуждая остановиться в дверях.

— Сириус, я могу с вами поговорить? — немного взволнованно спросила Гермиона, теребя край клетчатой рубашки.

— Что-то случилось? Рука болит? — тут же спросил он, делая шаг в ее сторону.

— Я... я хотела... — начала она, но громкий голос Молли Уизли оборвал ее на полуслове.

— Не стойте в дверях, проходите. Ужин уже почти готов.

Гермиона неловко улыбнулась, и проскользнула мимо него на кухню, освещенную магическими светильниками. Он видел, как она что-то спросила у близнецов, подхватила едва не упавшую со стола разделочную доску и, усмехнувшись Рону, уселась на свободное место рядом с Тонкс.

— Сириус, тебе Снейп передавал пламенный привет, — не удержалась от подколки Тонкс, стремительно меняя цвет волос и форму носа, от чего все присутствующие покатились со смеху. Да, лицезреть урезанный вариант нелюбимого профессора оказалось на удивление весело. Даже Сириус и тот не смог сдержать ехидной усмешки, столкнувшись с вмиг потемневшими глазами Тонкс.

— Не сомневаюсь, — отсмеявшись, бросил он, занимая свое место на противоположном конце стола. — Надеюсь, кто-нибудь додумался посоветовать ему, сначала обратить свое драгоценное внимание на себя самого?..

— Сириус! — возмущенно прикрикнула на него Молли. — Не при детях!

— Прости, Молли, — улыбнулся Блэк, откидываясь на спинку стула. В его глазах на мгновение мелькнул такой знакомый озорной блеск, что у Гермионы перехватило дыхание — настолько сильно он был сейчас похож на того мальчишку с колдографии, лежащей на дне ее чемодана.

— Гермиона? Эй, хватит летать в облаках, — чуть обиженно проговорил Рон, теряя надежду привлечь ее внимание.

— А? Что ты спросил? — Гермиона вынырнула из своих мыслей.

— Где Гарри? Ты его случайно не видела?

— Он... — Гермиона пыталась сосредоточиться и удержать разбегающиеся мысли, — он ведь был с тобой, когда я его видела в последний раз.

— Да... — появление Гарри избавило Рона от необходимости что-то отвечать. — Эй, давай сюда, — махнул он рукой, вмиг теряя интерес к Гермионе.

Взволнованный Гарри пробирался к ним, чтобы уже в следующее мгновение выпалить:

— Я только что был у Клювокрыла! Вы не поверите, но, по-моему, он стал еще больше!

— Ну да, — встряла тут же Гермиона, — помните, Хагрид говорил, что гиппогрифы растут медленно, но очень долго?

— Ой, Гермиона, только избавь нас от своих лекций, мы же не в Хогвартсе, — поморщился Рон, потянувшись к тарелке с жареными овощами.

При словах о Хогвартсе настроение Гарри стремительно упало, словно тот воздушный шарик счастья, который появился в нем после разговора с Сириусом и времени, проведенного в обществе Клювокрыла, неожиданно лопнул, вновь наполняя душу щемящим отчаянием.

— Не бери в голову, — наклонилась к нему Гермиона, заметив, как опустились уголки его губ, а глаза утратили свою веселую зелень. — Я уверена, тебя обязательно оправдают, — и ее маленькие пальчики крепко сжали руку Гарри, делясь с ним той верой в лучшее, что была неотъемлемой чертой Гермионы.

Ужин плавно шел к завершению, когда проходящая мимо Молли Уизли, наклонившись и потрепав Гарри по волосам, с сочувствием произнесла:

— Милый, я погладила к завтрашнему слушанию твою одежду. Ты же знаешь, насколько важно произвести хорошее впечатление...

— Спасибо, — промямлил Гарри, понимая, что нервозность, утихшая от слов Гермионы, вновь начинает отвоевывать территории у него в душе.

— Гарри... — донесся до него голос Гермионы, но он не отозвался, лишь скрип ножек стула о неровную поверхность пола заставил присутствующих на мгновение оторваться от ужина.

— Я уже сыт, — проговорил он, смотря в пол. — Всем спокойной ночи.

И, развернувшись, он покинул комнату, провожаемый сочувственными взглядами присутствующих. Уже переступив порог кухни, и начав подниматься по лестнице, он услышал недовольный голос крестного:

— Молли, могла бы и не... — дальше он не разобрал, но даже от этих слов, а вернее от той интонации, с которой они были произнесены, непроглядный мрак отчаяния, застилавший глаза, прорезал первый, несмелый лучик надежды.