Чужая (гет)

— Беллз!

Она вздрагивает, совершенно не ожидая, что он позовёт её, да и вообще заговорит в ближайшие шесть лет, и, чуя подвох, медленно оборачивается.

— Родители ещё не писали тебе? — с улыбкой до ушей спрашивает Сириус. — Они тебя из дома ещё, случайно, не выгнали?

Со сторон раздаются смешки его верных дружков, и сам он тоже хохочет, радуясь собственной шутке — совсем как в первый день. А ведь время медленно близится к середине октября, оставляя неприятные сентябрьские воспоминания в прошлом, которые, однако, никак не могут забыться. Белле неприятно, и это только раздражает — ей не нравится, что он вновь стал подкалывать её. Странно, но гриффиндорцы и слизеринцы даже смеются по-разному, потому что в интонациях первого она некогда не замечала чего-то враждебного. Однако быть посмешищем из-за кузена не хотелось, да и позволять этого Белла не собиралась, ведь ей надо было, наоборот, неспешно становиться авторитетом. Беллатрикс закусила губу от досады: ей одиннадцать, у неё нет друзей и даже союзников, над ней смеются, семья может отвернуться, она на неправильном факультете. Сириус знает её больные места, все до одного — она не говорила, но в них течёт одна кровь, может, ему не так уж и трудно угадывать её секреты. Родители действительно волнуют её больше всего на данный момент, а письмо домой лежит в ящике, и на нём чернеют лишь слова «Дорогие maman и papa». За все полтора месяца не было ни дня, когда она не думает о том, чтобы написать родителям. Но боится. Она, Беллатрикс Блэк, боится. Что, если всё и вправду будет так как говорит Сириус? Хотя это всё глупости, разве может он сказать что-то дельное, что-то, чему стоит верить? Белле не нравится думать, что сёстры и родители могут к ней охладеть лишь из-за того, что Шляпа ошиблась. Всё чаще она задумывается, стоит ли ехать в Блэк-мэнор на рождественские каникулы без приглашения, ведь и Андромеда, и Нарцисса будут там, а её, вполне вероятно, никто не ждёт.

— Чего молчишь, сестрёнка? — наигранно ласково интересуется Сириус, а уголок его губ против воли тянется наверх.

— Я тебе не сестрёнка, — шипит Белла, в тайне злорадствуя, потому что она отлично помнит, как он отреагировал на эти слова в прошлый раз.

Лицо кузена мигом преображается: огонёк в глазах потухает, изгиб губ кривится, дыхание сбивается. Она, ликуя, разворачивается и уходит, оставляя за спиной притихшую гостиную Гриффиндора. Однако чья-то рука крепко сжимает её плечо, и её впечатывают в стенку.

— Это уже стало твоей привычкой — обращаться так с девушками, да, Блэк? — шипит она сквозь зубы.

Называть кузена своей фамилией ей не нравится — она будто бы тем самым подтверждает их родство. Хотя Сириус уже опорочил фамилию, практически предал род… Беллатрикс зажмуривается, понимая, что она сама идёт той же дорогой и тоже, получается, не заслуживает носить звание чистокровной наследницы древнейшего рода. Если ей удастся доказать родителям, что Гриффиндор не диагноз, не наложит на неё никакого проклятия, и чистота крови останется прежней, то и Сириус будет в некоем роде оправдан. В любом случае, во время порывов называть кузена по имени никак нельзя, фамилия — идеальный вариант, вот только не в их случае. «Блэк» — как будто обвинение самой себе частично.

— Не смеши, Беллз, какая же ты девушка? — заливисто смеётся Сириус, чуть заметно нервничая — взгляд синих глаз мечется из стороны в сторону.

Беллатрикс ждёт, что он будет злиться — как тогда. Но кузен, наоборот, ведёт себя совершенно как прежде — до её поступления, в первый месяц: смеётся, шутит, подкалывает. Она до сих пор не оставляет мысли о том, что он может вдруг вспылить и ударить её, но успокаивается, вспоминая, что каким бы отвратительным ни был Сириус, руку на девушку он не поднимет никогда. Разве что… нет, они оба ещё слишком малы.

— Тебя дома не учили, что нехорошо поворачиваться спиной к собеседнику, а? Я могу научить, — он поднимает брови.

Белла замечает, что Сириус её уже давно не держит, даже пальцем не трогает. Но там, где держали сильные руки, наверняка проступят синяки — кузен всегда был силён не по годам.

— Что же ты молчишь, Белочка? Язычок проглотила? — участливо спрашивает он, вновь осведомляясь о её неразговорчивости.

— Пошёл прочь! — взвывает она, упирается ладонями ему в грудь. Сириус отступает лишь на шаг и вновь прижимает её к стене. — Что тебе нужно?!

— От тебя — ничего, — пожимает он плечами. — Я ведь просто спросил, не прогнали ли тебя ещё из дома.

Беллатрикс невольно признаётся себе, что ей нравится звучание его смеха. Она мотает головой, хмурится и с силой наступает каблучком ему на ногу. Сириус сгибается пополам, тем самым давая ей проход, воет раненным щенком, кажется, говорит пару отнюдь не аристократичных слов. Белла для себя решает, что на следующий день кузен будет сидеть с перевязанной ногой и смотреть с той же злобой. Она уходит на верхний этаж, в библиотеку, потому что Сириус никогда не додумается пойти туда, а слизеринцы, мнение которых не перестаёт волновать её, не вопреки стереотипам, не посещают крыло, по их мнению кишащее презренными грязнокровками.

Впрочем, они не так уж и сильно ошибаются.

Какой бы гордой не была Беллатрикс, ей неуютно сидеть без дела в месте, где каждый чем-то занят, поэтому ей приходится поднять глаза на книжную полку, без единого пробела заставленную фолиантами, книгами, учебниками, рукописями, энциклопедиями.

— Зря ты так с ним.

Она вздрагивает и поворачивается. Не отрываясь от толстой книги, за столиком сидит Люпин, один из лучших друзей кузена. Он улыбается совсем незаметно, самым уголком губ, но она видит.

— Мне не нужно чужое мнение по поводу собственных поступков и решений, — отчеканивает Белла, хватает первую попавшуюся книжку и скрывается за ближайшим поворотом.

— Как знаешь.

Она слышит, как тихо Люпин вздыхает и переворачивает страницу, смотрит на тонкую книгу, оказавшуюся в её руках. «Любовные зелья». Беллатрикс чертыхается, бросает книжку на стол, однако пальцы будто бы против желания открывают оглавление через пару минут. Любовное зелье, амортенция, приворот, ещё что-то не настолько известное. Наверняка, ни слова об оборотном зелье. Её отец любит частенько поговаривать о том, как пару раз готовил это едва ли не запретное, очень трудное по приготовлению зелье.

Дверь в библиотеку открывается и закрывается с характерным ударом.

— Ты здесь, Римус?

Голос негромкий, но перепутать его было невозможно ни с каким другим, даже с голосом младшего брата, похожего на него практически как две капли воды.

Сириус.