Империя бессмертия (джен)

Комната была очень маленькой. Посреди нее стоял стол, за которым сидела темноволосая волшебница в светло-зеленой мантии. Гарри не садился, ждал, когда ему позволят это сделать.

— И долго вы будете стоять, Поттер?

— Простите, — Гарри сел на стул.

— Я доктор Мейджком, колдомедик клиники святого Мунго.

Гарри огляделся. Стены давили. В помещении три на три метра они, казалось, не заканчивались. Факелы были лишь в самом низу, невозможно было определить, как далеко уходили ввысь эти белые стены. Гарри сжался, чувствуя себя насекомым, залетевшим между оконными створками, и теперь не знающим, как ему выбраться или раненым зверем, упавшим в пропасть.

Мейджком посветила ему в глаза каким-то фонариком, после чего у Гарри разболелась голова. Потом она резко хлопнула в ладоши, и мальчик еле удержался, чтобы не подпрыгнуть на стуле. Через секунду он понял, что сидит в комнате совершенно голый, а женщина внимательно за ним наблюдает. Первой реакцией было прикрыть руками все, что принято прикрывать даже на пляже. Но он пересилил себя, прямо посмотрел в глаза Мейджком, и даже позволил себе улыбнуться. В помещении школы жизнь его казалась такой несущественной, бессмысленной, что до его стеснения никому не будет дела. Ну, сидит он тут голый перед незнакомой женщиной, и что?

Мейджком внимательно наблюдала за каждым движением Гарри, а когда она в следующий раз посмотрела ему в глаза, в голове замелькали картинки из далекого детства. Вот он убегает от собак тетушки Мардж, плачет в чулане, после того как Дадли сказал, будто это он уронил подставку для зонтов. Много маленьких эпизодов из той, уже такой далекой и... обычной жизни. Сейчас они не имели никакого значения, поэтому Гарри постарался сосредоточиться на цвете глаз доктора Мейджком. Они зеленые, но не такие, как у него. Более темные и мутные, а еще в них есть карие точки...

— Отлично! — неожиданно произнесла колдомедик, вырвав Гарри из его не совсем уместных в данной ситуации мыслей. Ведь это ненормально, когда ты сидишь голый на стуле и размышляешь о цвете глаз собеседника? Или теперь в жизни уже другие критерии нормальности?

Женщина взяла в руки листы бумаги, лежащие на столе, и перевернула первый из них. На нем красовалась бордовая клякса.

— Посмотри на картинку внимательно. Скажи, что ты здесь видишь?

В голове возникло воспоминание, как в начальной школе брали кровь из пальца на анализы. Гарри пошел самым первым, а Дадли крутился где-то в стороне, надеясь избежать сомнительной процедуры. С каким-то странным чувством злорадства, глядя на своего кузена, Гарри убрал с пальца ватку, выдавил из еще свежей ранки кровь, и пока никто не видит, размазал ее по оконному стеклу, нарисовав солнце. Оставил о себе странный след в школе...

— Кровь, — отвечает Гарри.

— А здесь? — Мейджком показывает картинку с серыми разводами.

— Грязь. Или облака.

— От чего это зависит?

— От моего настроения, наверное.

— Хорошо, свободен.

Гарри посмотрел на себя. Он снова сидел в одежде. И что это было? Мальчик поднялся, чтобы уйти. Но перед тем как выйти все же оглянулся.

— И зачем было меня раздевать?

— Проверка реакции.

— И я прошел эту проверку?

— Да, вполне неплохо.

* * *

— Зрение придется исправлять, — сказала низкорослая женщина — доктор Келли. Она была местным работником, поэтому мантия на ней — темно серая.

Эти различия в одежде что-то напоминали Гарри, но он не мог вспомнить, что именно. Пока он не заметил разницы в отношении. Олливандер, одетый в старомодный бордовый костюм, вон как относился к профессору Роджес в серой мантии! Кажется, он ее даже боялся.

— Зайдешь ко мне через полторы недели, когда пройдут все медкомиссии. Нужно назначить тебе курс лечения, ты слишком мало весишь для своего роста. Твой номер, — Келли протянула ему бумажку с четырехзначным числом, записывая в его анкете данные о весе, росте, давлении, группе крови и какие-то еще пометки, значения которых Поттер не знал.

Гарри не заметил этого, но после того, как он посмотрел на число "1247", оно тут же появилось на его серой мантии. Зато боль на левом предплечье он почувствовал остро, а потому сразу закатал рукав.

На руке черной татуировкой значились эти четыре цифры. И Гарри вспомнил, что ему напоминали эти серые мантии. Заключенные концлагерей во Второй мировой тоже носили другую одежку, и на ней значился номер!

— Это... навсегда?

— Пока ты существуешь. Но число можно удалить.

— Как?

Келли улыбнулась. Печально и тепло. Никто и никогда так не улыбался Гарри.

— Лучше пусть число будет у тебя на руке вечно.

* * *

Гарри вышел в коридор. Эти проклятые стены! Этот проклятый номер! Такой ставят в магазинах на товаре, чтобы проще было искать на складе... Дядя Вернон часто рассказывал за ужином об особенностях работы своей фирмы, и Гарри знал, что все дрели дяди пронумерованы.

Гарри шел, не глядя, пока не увидел Симуса Финнигана, сидящего на подоконнике. Он с презрением и какой-то обидой разглядывал свое предплечье, где красовался четырехзначный номер. Гарри не понравился этот мальчишка, но сейчас он полностью разделял его чувства, и потому уселся рядом с ним на подоконник, задрав рукав своей мантии.

— Как скот, — сказал Гарри, — Чтобы каждый знал, что он — не человек. Просто номер.

— Ты думаешь это только у нас? — усмехнулся Симус. — У чистокровных тоже есть метка. Темная метка, изображающая змею и череп, кажется. Семикурсник Макольм говорил, что здесь вся информация о человеке. У чистокровных так же.

— Зачем?

— Так захотел Темный лорд. Он единственный свободный.

— Кто такой Темный лорд?

— Не знаю. Никто не знает. Когда я был маленький, думал, что это что-то вроде страшилки, которой пугают детей. Вон грязнокровка твоя идет, — Симус опустил рукав мантии и спрыгнул с подоконника.

— Почему ты так к ней относишься?

— К ним, а не к ней. Потому что моя мать — дура, раз связалась с магглом! Я мог бы учиться в Хогвартсе! Она... Ненавижу ее! Так близко, одна ее глупость... Всего лишь одна ее дурацкая любовь отделяет меня от нормальной жизни.

— И причем здесь это?

— Представь, что тебе подарили надежду и сразу же отняли ее. Грязнокровкам не рассказывали в детстве, какой в Хогвартсе красивый потолок в Большом зале. А я представлял себе, как поступаю в Гриффиндор, как гуляю по лестницам, меняющим свое направление, ищу потайные входы в старинный замок. А потом у меня отняли мою детскую мечту. У грязнокровок ее никто не отнимал, но мы в равном положении! — Симус склонил на бок голову, будто оценивая собеседника. — Разве тебе не обидно? Ты знаешь, что твой сейф останется навечно в Гринготтсе, как и мой. Поколения, многие поколения моих предков жили, чтобы оступиться именно к моменту моего рождения!

— Но ведь Гермиона в этом не виновата!

— Тебе не понять, поговорим об этом через несколько месяцев, — Симус удалился к лестницам.

* * *

— Здесь красиво... — сказал Гарри, стоя на краю обрыва, — Неужели это всего лишь иллюзия?

— Да, — тихо ответила Гермиона, стоящая рядом.

Только подойдя к скалистому обрыву и посмотрев вниз, Гарри почувствовал трепет перед волшебством. Это ж надо, создать такое место, которое невозможно отличить от настоящего! И море... Шумное, темные волны бьются о скалы, но те остаются неприступными. Эта дикая красота восхищала и пугала одновременно, словно все в Магварисе было сделано так, чтобы человек чувствовал себя одним из многих суетливых людей, до которого никому нет дела. Есть высокие давящие стены, есть скалы и море, и человек со своими маленькими мечтами и надеждами. Стены, скалы и море будут здесь вечно, а человек уйдет, не оставив о себе следа.

— Зачем всем нам присвоили номер? — спросил Гарри, глядя на горизонт, где ему с трудом удавалось отличить границу между небом и морем.

— Вместо имени. В школе будут называть тебя по фамилии, но не все. Олдридж всех называет по номеру, чтобы почувствовать себя значимым. Делает вид, что не хочет заморачиваться и запоминать нас. Лжет. Ведь имя запомнить проще, чем пятизначное число.

— Может быть, он и не запоминает. На мантии ведь написано.

— Ну, конечно! Именно поэтому он окрикивает со спины студентов, называя их номер. Но Олдридж исключение, даже профессор Снейп всех зовет только по фамилии. А вот для чистокровных, скорее всего, не существует наших имен.

— Олливандер называл профессора Роджес по имени.

— Ты был у Олливандера? — удивилась Гермиона.

— Да, чтобы приобрести палочку.

— Нам всем их принесли, мистер Олливандер приехал в пансион и проверял, кому какая подходит. И как там в Косом переулке?

— Я не разглядел толком, мы почти сразу переместились обратно.

— Жаль. Я бы хотела там побывать... Говорят, что у нашего директора Темная метка, как у чистокровных.

— И их тоже отметили. Правда, что через цифры и Темную метку можно узнать все о человеке?

— Не знаю. Стэлла, она на шестом курсе, рассказывала, что у магглов есть книги о конце света, где говорится, что каждому будет присвоен номер.

— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

— Что это?

— Пророчество о конце света. Тетушка Мардж считала, что мне необходимо посещать воскресную школу, так как я расту слишком непослушным, — сказал Гарри, с теплой грустью вспоминая свое безрадостное детство. — Темнеет, нам пора возвращаться.

* * *

Лежа в своей кровати с белыми накрахмаленными простынями, как в больницах, Гарри смотрел в потолок, который казался неправильной пропастью. Пропасть ведь должна вести вниз, а не вверх. Перевернутый мир...

Желудок противно урчал, напоминая, что не есть целый день непозволительно. Соседи по комнате, рассчитанной на четырех мальчишек, уже давно спали. Ведь в пансионе у них были такие же высокие стены, они уже привыкли. И Гарри привыкнет. Люди ко всему привыкают. Только надежда — она всегда остается.