Две галки на клеверном поле (гет)

Он глотнул воздух и замер в той же наклоненной позе как был, чувствуя, как потеют кончики пальцев. Две мысли одновременно встретились в его голове и столкнулись, вошли в клинч, одна перебивая другую. Первая горела ярким осознанием того, что вот это собственно и есть тот момент, которого он так боялся, но к которому неуклонно шел последние два дня. Именно подсознательное понимание того, что она пришла сегодня за ним, чтобы пригласить заняться этим, и привела его в такое оцепенение в начале. Вторая же мысль была ужасной в своей сути, и не давала с ней примириться. Неужели с ним что-то не так, если он настолько этого боялся? Как можно бояться того, чего все жаждут? Отвергать нежеланную женщину — это понятно, но бояться того, чего сам же до умопомрачения хочешь? Как можно признать такое? И он бросился доказывать, что дело вовсе не в страхе.

Губы пересохли, и он облизал их, но всё равно не смог выговорить внятно:

— Если ты таким образом хочешь меня отблагодарить...

— Я просто хочу, чтобы ты меня трахнул, и всё.

— Мы не можем... Это неправильно...

— В жопу твою правильность! — она схватила его шею. — Если ты не сделаешь это, я разорву тебя на клочки!

Он вырвался и сел, глотая воздух.

— Белла... я... ты...

— Поттер, в чем дело? Ты же хочешь меня. Так возьми!

— Это какое-то безумие! Белла, мы не должны! Мне лучше уйти...

— Почему ты ведешь себя как маленький мальчик?! — воскликнула она, поднимаясь и садясь на колени рядом с ним.

Он не ответил, поняв вдруг, что она случайно попала в самую точку. Он сейчас чувствовал себя именно маленьким мальчиком.

— Ну же, Поттер, долго я буду тебя уговаривать? — она положила руки ему на плечи, — О, да ты весь дрожишь! Чего ты боишься, Поттер?

— Мы же ненавидим друг друга. Как же можно...

— Да можно, — прервала она его, спуская свои ладони ниже, на его грудь. Левая стала гулять там, задевая его сосок, что посылало горячие импульсы в низ его живота, а правая принялась расстегивать пуговицы на рубашке.

Он схватил ее за руки.

— Остановись!

— Расслабься, Поттер, — услышал он ее шепот у самого уха и понял, что уже просто сходит с ума от желания. Он вспомнил Гермиону, свою любовь, свои чувства, которые терзали его так долго, но это не работало. Его любовь потеряна, ею не оправдаться. В панике он бросил последний аргумент, который никогда в жизни не стал бы озвучивать при других обстоятельствах, тем более, перед этой женщиной.

— Белла, я не знаю как. Я не умею.

Звучало глупо и жалко, и он ждал с ее стороны взрыва смеха или издевательств в его адрес, это помогло бы ему сбежать. Но она тихонько высвободила свои руки из его ладоней, взяла за плечи и развернула к себе. Он сразу опустил голову, как нашкодивший ученик.

— Это довольно трогательно, что ты такой идиот, раз не успел в целом Хогвартсе никого оприходовать за столько времени, — сказала она с улыбкой, — но, по-моему, уже пора начинать учиться. Не бойся, я тебе помогу.

Он покраснел и отчего-то тоже улыбнулся. Во всем этом, несомненно, была какая-то своя ирония.

— Тебе же нравятся мои волосы, Поттер?

«Откуда, черт побери...» Он действительно, восхищался роскошным черным водопадом ее кудрей, но никогда и виду не показывал.

— Как ты узнала?

— Когда лежишь без движения, ничего больше не остается, как наблюдать. Вот...

Она взяла его руку и поднесла к своим волосам. Он осторожно погрузил в них пальцы и задохнулся от того, насколько шелковистые и мягкие были ее локоны.

— Сядь ближе.

«Она права, — подумал он, как будто готовясь прыгнуть с высокого обрыва, — видимо, и вправду пора начинать».

Он сел ближе и уже обеими ладонями принялся гладить ее волосы, перебирать их, почувствовав запах лавандового мыла, который от них исходил, и вдруг наклонился вперед и погрузился в них лицом, как в настоящий водопад, еле живой от нахлынувших чувств.

— Ну?.. — он ощутил ее руки на своем затылке, она нежно, но настойчиво толкнула его еще глубже на себя, он уткнулся в ее шею, в ямочку за ухом. И его тело стало реагировать само, мысли поплыли куда-то далеко, он обнял ее и впился губами в ее шею, начав медленно, но со страстью двигаться вверх, выцеловывая цепочку следов на ее ухе, щеке, скуле, потом глазах, с нежной страстностью, как будто благодаря за предоставленную возможность.

Она сняла с него очки и бросила на тумбочку рядом с кроватью, когда он едва не поранил ее оправой, продолжая покрывать поцелуями ее лицо, уже совершенно бездумно, обняв сзади за шею и голые плечи. Он уже коснулся ее губ своими губами, когда она схватила его за волосы...

— Нет!

... и ткнула его лицо ниже, куда-то между ключицами. Сколько раз в своем воображении он оказывался там, где сейчас были его губы, опускаясь ниже к ее груди. Он не мог поверить, что это не сон, не мечта, что она и правда позволяет ему касаться себя так. Он начал бережно, осторожно, как к какой-то огромной ценности прикасаться губами к тонкой коже ее грудей, пока не дотрагиваясь до ее затвердевших, напряженных сосков, лишь слегка задевая их лицом, когда двигался вверх и вниз около них. Потом он обвел кончиком языка влажную дорожку вокруг каждого из них и наконец решился прихватить губами, втянув в рот и прижав языком к верхним зубам. Ммм, ощущение было непередаваемым, он смаковал его, чувствуя одновременно, как она подалась вперед, издав слабый возглас. Он с удовольствием продолжил с другим соском, хотелось делать это вечно, несмотря на возбуждение, которое становилось уже абсолютно одуревающим, он уже почти ничего не соображал.

— Рубашку!

Она пыталась судорожными движениями расстегнуть пуговицы, но ничего не выходило. Тогда он, сделав огромное усилие, оторвался от ее груди и принялся ей помогать, но пальцы не слушались, и он просто стащил рубашку через голову, бросив куда-то во мрак комнаты. Затем расстегнул ножны на левой руке и отправил на тумбочку к очкам.

— Иди сюда.

Она прижала его к себе, и он сделал то же самое, с удовольствием ощущая, как ее твердые соски едва не царапают голую кожу на его груди. И снова он утонул в ее волосах, снова покрывал поцелуями шею, потом лицо, но сейчас это была уже не просто нежность, эта была страсть, и на этот раз она позволила ему коснуться своих губ.

Он моментально утонул в них, в одно мгновение вдруг поняв, что такое настоящий поцелуй. В свое время, он совершенно ничего не почувствовал, когда целовался с Чоу, это было обычное прикосновение губами, и недоумевал, что такого в поцелуях находят девчонки. Джинни была страстной, но эта страсть больше касалась ее самой и совершенно не передавалась ему. Было приятно целоваться с нею, но она буквально высасывала его, вместо того, чтобы дать время прочувствовать и понять собственные ощущения. Сейчас же...

Его руки непроизвольно напряглись, буквально вжимая его в ее рот. Это был какой-то неописуемый обмен энергией, словно она лилась из них обоих и соединялась в этом контакте, зажигая пожар во всем теле. Ее язык, он не думал, что язык может быть таким сладким и подвижным, ее губы, то, как они двигались в такт и не в такт движению его губ, ее дыхание, горячее, как ветер пустыни — не было сил оторваться от этого, теперь он знал, что настоящий поцелуй — это всегда нечто большее, чем просто обычная ласка, это горлышко чудесного сосуда, из которого пьешь и никак не можешь напиться.

— Штаны, Поттер, на хрен их!

Их нельзя было снять через голову, и он не хотел тратить и лишней секунды отдельно от ее тела. Он схватил палочку и сорвал с себя оставшуюся одежду заклинанием. Оказавшись впервые голым перед ней, он вдруг почувствовал смущение, несмотря на полумрак, и его возбуждение разом спало, осталось только тяжелое дыхание. Член опустился, и он засмущался еще больше, оказавшись на грани паники. Она, тем временем, легла на постель и взяла его за руку.

— Ложись.

Он прилег, боясь прижаться к ней и обнаружить свою внезапную несостоятельность.

— Ближе.

— Я... — начал он.

Тогда она сама подвинулась и прижалась к нему всем телом, и это сразу же вновь привело его орган в боевое положение. Он поймал и запечатлел в себе этот новый опыт — обнаженное тело женщины, ощущаемое всей кожей. Всё было так, как будто его собственное тело всю жизнь ждало этого впечатления — настолько оно было родным. Почему-то это вновь наполнило его волной благодарности, и он обнял ее — сильно и нежно — прижимая к себе еще сильнее, целуя ее волосы и погружаясь, погружаясь в сладостное возбуждение, желая ее уже по-настоящему, а не сквозь подростково-истомленные фантазии, желая познать полностью, слиться, сделать на время частью себя. Несколько секунд они ласкались, терлись телами друг о друга, потом он не выдержал, навалился, подмял под себя...

— Давай... — шепнула она, двигая бедрами, подстраиваясь под него, потом развела ноги, закидывая их сверху, полностью готовая принять его.

Он двинулся вперед, но понял, что сделал что-то неправильно.

— Нет, — рыкнула она сердито, потом просунула руку куда-то вниз, между ними, схватила его член и одним движением ввела куда надо, прикусив его за ухо в наказание.

Вот оно! Вся его жизнь, весь его опыт, все чувства, все переживания, всё перемешалось, слилось в одном, таком простом движении. Такое острое, такое непереносимо острое наслаждение, как будто его член, как игла, как наконечник копья собрал в себя все те приятные ощущения, что посылала его кожа, чувствуя под собой тело женщины. Движение вперед — и волны от этого наконечника стали расходиться вокруг как волшебные колебания, распространяющие вокруг себя наслаждение по всему телу. Вперед-назад, вперед-назад, и каждый раз как будто тысячи мелких игл по нервам от одной большой иглы, как будто пробегает внутри разряд, заставляющий дрожать от страсти каждую клеточку. И чем дальше, тем острее, острее, уже непереносимо остро, так, что невозможно выдержать, переходящее уже не в осмысленные, в спазматические движения, и затем... Как будто падение с высокой горы, расслабление, катарсис, мозг как будто вымыт чистой тряпкой, глаза снова видят, тело тяжелое как гиря... Так быстро, так быстро!

Гарри перенес вес тела на левую руку и осторожно свалился с Беллатрисы, дыша как паровоз, облизывая пересохшие губы.

— Ну вот, — сказала она невозмутимо, — ничего мудреного.

— Да.

На время блокированные мысли теперь ринулись в атаку, набросились как свора собак, растаскивая его в разные стороны. Если бы не предельное расслабление, он бы сейчас занервничал от того, сколько упреков к самому себе обрушилось на него в один момент. И все они имели свой резон и свои неопровержимые аргументы. И ладно! Он, наконец, сделал то, что хотел, и пусть всё летит к черту.

Через секунду он едва не пожалел о своей беспечности. Потому что Белла перегнулась через него и взяла с тумбочки его палочку. Он похолодел. Вот он — ее план, застать его врасплох, расслабить, поймать в момент наибольшей беспомощности.

— Совсем забыла, — она сделала над своим животом крестообразное движение, прошептала что-то, а потом швырнула палочку обратно на тумбочку.

— Что это было?

— Мы же не хотим наплодить полукровок, верно, Поттер? — хихикнула она.

И как он не подумал! Даже в голову не пришло. Наверное потому, что вообразить себе, что у Беллатрисы может быть ребенок от него... Такое не лезло ни в какие ворота!

Он почувствовал, что слабость слегка отпустила и сел.

— Ты куда-то собрался?

— Ну да. Я, наверное, пойду... в ванную, потом спать.

— А ты не охуел ли, Поттер?! — воскликнула она, пиная его.

— Что случилось?

— «Что случилось»?! — передразнила она издевательски. — Я сказала: «Трахни меня, Поттер», а не «Возьми у меня урок как надо трахаться».

— Э-э...

— А ну-ка!

Она схватила его за плечи и опрокинула обратно на постель.

— Боюсь, что я не могу больше, Белла, — проговорил он смущенно.

— Всё ты можешь! Ты просто сбросил напряжение, придурок! Выпустил пар. Мы еще даже не начинали.

«Даже не начинали?!» О чем это она?

— Лежи, ты мне показывал свои руки, сейчас почувствуешь, что такое мои.

Она уселась ему на ноги, его взгляд поймал ее движение в свете луны, и он снова восхитился очертаниями ее фигуры.

Несмотря на всю изящность кистей, ее ладони оказались жесткими и сильными, когда она впилась ими в его плечи. Ее пальцы как будто перебирали каждую его мышцу, плотно прихватывая, сжимая их, тиская, она передвигалась по его рукам, потом перебралась на грудь, продолжая эту агрессивную ласку, от которой ему было, скорее, больно, чем приятно. Но он терпел, потому что удовольствие тут заключалось в другом. До этого момента из них двоих именно он был возбужденным, жаждущим ее тела, а она не показывала своего желания. Теперь же он мог воочию видеть ее собственное вожделение, ее бешено сверкающие глаза, ее почти безумный оскал, подрагивающие от ее движений груди... Он не выдержал, взял палочку и запустил «люмос» над нею, он не мог пропустить ничего из этого зрелища, ему надо было видеть ее всю, видеть отчетливо.

Она бросилась на него, как волчица на добычу, волосы рассыпались по его груди, он почувствовал ее губы, она всасывала его, прикусывала как сумасшедшая, дыхание жгло, рвалось из нее, не успевая за ее хищными движениями, а пальцы, тем временем, продолжали впиваться в его мышцы, описывая циркульные следы от ногтей на его коже. Он хотел обнять ее, но это было невозможно, она двигалась, извивалась по нему, перемещалась ниже, на живот, потом еще ниже, уже, практически на бедра, ее волосы задевали его член, ласкали его, но сама она старательно обходила это место, несколько раз только запустив пальцы в растительность на его лобке. Его слабость прошла, то бешеное вожделение, которое она на него обрушила, возбудили его снова, да еще как, но на этот раз это возбуждение было гораздо более осмысленным, он мог чувствовать ее, а не просто слепо желать, тот темп и та агрессия, которую она проявляла, и были ее любимым стилем, и именно этому стилю и надо было попадать в тон, чтобы ей угодить.

Тем временем, она заметила его вновь появившуюся эрекцию, медленным движением ладоней как будто охватила его мошонку, тыльной стороной указательного пальца провела по его члену вверх-вниз, потом откинула волосы с лица и склонилась над ним, приоткрыв влажные губы, между которых виднелся подрагивающий кончик языка. Он задохнулся, не в силах оторвать глаз от этого зрелища, впившись пальцами в простыню, но она остановилась буквально в миллиметре от цели, вдруг подняла на него глаза с насмешливой улыбкой и произнесла низким голосом.

— Гмм, не всё сразу, Поттер.

И тут же вновь полезла на него, не отрывая глаз, продолжая хищно улыбаться.

Он не выдержал, вскочил ей навстречу, схватил, смял, опрокинул, и так же как она стал впиваться в ее тело жесткими, агрессивными поцелуями, не сдерживая уже свои руки, мышцы которых буквально дрожали от страсти, от того, чтобы тискать, хватать ее изо всех сил, гладить с давлением, сминая мышцы под кожей. Она ответила тем же, и они стали кататься по постели безумным клубком страсти, впиваясь друг в друга буквально с каннибалистским желанием, давая волю рукам, зубам, ногтям, нападая друг на друга, и борясь друг с другом тем чудесным видом борьбы, который доставляет победившему и побежденному одинаковое наслаждение.

Ему это показалось чем-то схожим с полетом на метле, когда всё твое тело должно реагировать на малейший нюанс изменения положения в пространстве, но это было лучше полета, это было лучше квиддича, лучше восторга от успешного заклинания, лучше воскресного утра, лучше глаз Гермионы, это было... самой жизнью, самой сутью его воинского призвания — прекрасная, умопомрачительная агрессия.

В конце концов, она устала первой, не успевшая еще полностью отойти от своих травм, она обхватила его ногами и руками, вжалась, прижимая к себе изо всех сил, тяжело дыша куда-то ему в плечо, легла на него, и он понял, что надо заканчивать. На этот раз он сам запустил руку между ее ног, нащупал пальцами влажные лепестки ее губ и направил между ними свой член, слегка застонав от возбуждения, почему-то представив со стороны как выглядит эта картина. «Надо обязательно забраться туда языком!» — сказал в голове его собственный голос, и от этого возбуждение только еще возросло.

Она медленно поднялась с его груди и села, двигая бедрами, устраиваясь на его члене, и теперь он мог хорошо разглядеть ее — раскинутые, согнутые в коленях ноги, крутые бедра, тонкая талия, грудь с торчащими от напряжения сосками, наполовину занавешенное густыми волосами лицо с полузакрытыми глазами и прикушенной нижней губой — всё это запечатлевалось на его сетчатке, как движущийся колдографический снимок, а в голове звучало лишь: «Неужели я сейчас трахаю такую невероятную женщину?!» В этом была какая-то непонятная для него тайна. Такой как он никогда не мог рассчитывать на подобные подарки судьбы, но факт был перед ним — она двигалась на нем, то поднимая руки, чтобы провести ими по своей груди, то опуская их на его грудь, и скребла ее напряженными пальцами, как потягивающаяся кошка. Он хотел помочь ей, попасть в ее ритм, но это было невозможно, она двигалась совершенно хаотически, подчинясь каким-то своим личным ощущениям, и ему оставалось просто наблюдать. За ней и за собой, за своим собственным напряжением, чтобы раньше времени не разрешиться от него, уничтожив, разрушив ее удовольствие. Это было сложно — видеть ее и не кончить при этом от одного ее вида, настолько ее лицо и тело буквально излучало сексуальную энергию. Она стала издавать глубокие сильные звуки, порой переходящие в рычание, ритм ее движений участился, и он понял, что осталось совсем немного, что ему просто надо понять, когда же для нее всё закончится. Он не знал, как это должно выглядеть, но узнал это довольно быстро, когда она впилась в него своими острыми как бритва ногтями.

— Да... да, блядь, да... — она подпрыгивала на нем, и ее ногти вонзались всё глубже и глубже, ее безумный взгляд ничего уже не осознавал, она втыкала свои ногти-когти куда попало, царапала, рисовала узоры и, в тот самый момент, когда ему показалось, что он уже больше не может выдерживать ни ее агрессии, ни своего возбуждения, она вдруг резко выгнулась на нем, отбросив руки назад, уперевшись в его бедра и издала резкий полвскрик-полувыдох, несколько секунд дергаясь от сотрясающего ее тело оргазма, а потом рухнула ему на грудь, впившись зубами в его трапецевидную мышцу. В этот момент он кончил сам.

Поразительно, но когда в первый раз он был сосредоточен исключительно на себе самом, на своих ощущениях, никакого секса как будто и не было, он чувствовал это, теперь же, когда он в полной мере ощутил ее удовольствие, это действительно превратилось в секс, хотя вместо того, чтобы впитывать собственное наслаждение, он внимательно следил, чтобы его получила она. Сейчас, когда она тяжело дышала на нем, вся в поту, еле заметными движениями тела ластилась, как будто в благодарность, он понимал, что в этом и заключается истинное удовлетворение — доставить его женщине. Наконец, он мог себе позволить то, чего много раз хотел, пока она изрезанная и искалеченная лежала перед ним, он стал гладить ее по голове, выплеснув в этом всю свою нежность к этой странной женщине, которая сразу после оргазма охватила его.

Они лежали так несколько минут, тихо, не говоря ни слова, просто получая удовольствие от блаженной расслабленности, разливающейся в их телах.

— Ну всё! — она соскользнула с него и упала рядом на подушку. — С тебя на сегодня хватит, Поттер.

— Белла, неужели ты ни разу в жизни не можешь назвать меня по имени? Даже сейчас!

— Только если это будет твое последнее желание, — она ухмыльнулась. — Всё, давай, вали, Поттер, я буду спать.

— Я не хочу уходить.

Она повернула к нему удивленное лицо.

— Чего это?

— Хочу остаться с тобой.

— Зачем? Хочешь еще, что ли?

— Нет, просто.

— Просто, не просто. Проваливай!

— Я не уйду, — сказал он упрямо, глядя в потолок.

— Какого хера?! — она уперлась в него и попыталась вытолкнуть, но он был сильнее, перехватывая ее руки.

Она привстала и склонилась над его лицом.

— В чем дело, Поттер? Чего ты добиваешься? Ты же закончил то, что начал.

Он смотрел ей в глаза, ничего не отвечая. Она тоже всматривалась несколько секунд, а потом рухнула на подушку и рассмеялась.

— Я поняла, Поттер! Ты боишься, что я исчезну. Разве не помнишь, о чем мы говорили вечером? Мне некуда идти. Так что я не исчезну, Поттер, не бойся.

— Я знаю, что ты не исчезнешь. Просто...

— Просто ты думаешь, что мы больше не будем трахаться. Всё еще считаешь, что это была моя благодарность. Ты редкостный придурок, Поттер! Редкостный!

— Я... Я хотел сказать, что... Не в этом дело, но...

— Заткнись! Мы будем трахаться, Поттер, и чем чаще, тем лучше. Так что иди и дай мне отдохнуть.

— Но почему?.. То есть, зачем ты...

— Ох, ты мне весь мозг выешь своими почему да зачем. Неужели так трудно понять?!

— Тебя, Белла, порой вообще невозможно понять.

— А что здесь еще делать, скажи-ка мне? Чем еще заниматься, сидя вдвоем в пустом доме, кроме как трахаться? Сам-то подумай! Сплошной кайф изо дня в день.

— Хм... — пробормотал он.

— Между прочим, Поттер, я ставлю секс на второе место среди самых приятных занятий.

— На второе?! Как такое может быть вторым? А что же тогда первое?

— У, ты будешь нудеть, Поттер! Расплачешься опять, как младенец.

— Когда это ты видела, чтобы я плакал, Белла? Не ври.

— Постоянно. Как только начинаешь говорить о всяких магглах и прочих грязнокровках, у тебя такое лицо, как будто ты готов всех их оплакивать до скончания века... Хорошо, Поттер, запомни, нет ничего более приятного, чем хороший круциатус для хорошенького маггла.

— Почему я не удивлен, — заметил он сокрушенным тоном.

— Вот видишь, ты уже начинаешь ныть. А еще лучше, когда сочетается первое и второе.

— Сочетается?!

— Ага. Насаживаешься на любимый член, и наблюдаешь, как рядом на полу извивается маггловское тельце. Особенно хорошо, если правильно поймать ритм. Медленное движение бедрами, во-от так и одновременно с этим — круцио! А-ха-ха! Ты не представляешь! Это и есть — почувствовать настоящую жизнь.

Он поднялся и сел на постели. Внутри разом стало пусто.

— Если бы ты притащил сюда семейку магглов, Поттер, я бы показала тебе, что такое настоящее удовольствие. Особенно, если бы там были дети. А-ха-ха!.. Ты куда, Поттер?

Он вскочил.

— Ну почему тебе обязательно надо всё испортить, Белла?! Какого... какого черта ты это делаешь?! Разве обязательно быть такой сукой?!

— Ну, извини, Поттер, что обломала тебе кайф, — она глумливо улыбнулась. — Всё еще хочешь остаться?

«А вот хрен тебе!»

— Да, хочу!! — он с размаху рухнул на постель рядом с ней. — И пошла ты в жопу!

— Ты сама любезность, Поттер. Но учти, я брыкаюсь во сне.

— А я ору во сне.

— Значит, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Белла!