Яркий (джен)

В один из ноябрьских воскресных дней он сидел без завтрака, забросив полог наверх и свесив одну ногу с кровати, потому что чувствовал боль в горле с самого утра и предпочел бегу по коридорам неподвижность. Он был обут и полностью одет, но не решился идти: тело было бессильно; Гарри остановил взгляд на середине циферблата и наблюдал за тем, как часы мелкими шажками ходят по кругу; ему не хотелось даже повернуться к окну хотя бы головой. «Тик-тик-тик-тик-тик…»

Произошедшее на уроке Полётов насторожило его не на шутку; всеобщим героем Гарри, впрочем, не стал. Школьная молва будто проигнорировала этот поступок, и шутка с окном перевесила в ценности спасение жизни. Но не это занимало его.

Гарри размышлял о событиях прошедших двух месяцев, и все они казались ему чересчур суетливыми и яркими, словно ворвавшимися в его вневременную книжную бесконечность. Они были как увлекательный фильм, заставлявший принимать в себе участие. Гарри это было не по душе; он привык просто жить и делать то, что ему хотелось. Раньше он не мог пользоваться волшебной палочкой, но его это не беспокоило, теперь же казалось, что за право колдовать с помощью этого инструмента он заплатил своей свободной жизнью, и что цена была слишком дорога.

Как только эта мысль проскользнула, Гарри поймал ее и начал исследовать, откуда берется это недовольство, лишающее привычного состояния эмоциональной невесомости и покоя. И нашёл ответ: ему было жаль самого себя. Ему было одиноко и плохо, потому что именно в это суетливое время он понял, что хорошие люди на самом деле бывают. Но даже найдя с ними общий язык, он, казалось, был никому не нужен и чувствовалось, будто он зря тратит время. Поняв это, Гарри сначала задохнулся от несправедливости и даже ощутил, как глаза начинает щипать от подступающих слёз. Однако проснувшийся голос совести напомнил ему о том, что про свою ненужность он всё-таки выдумал, и что это была неправда. «Кто спас Малфою жизнь?» — напомнил он сам себе. В памяти всплыли слова мамы: «тебя оставили в живых не зря; значит, ты правда нужен». Гарри глубоко вдохнул: чувство равновесия возвращалось.

Его одиночество было нарушено появлением в комнате спешащего Малфоя.

— Профессор Снейп попросил сообщить, что он ждет тебя у себя, — сообщил Драко, оценив взглядом ленивую позу Гарри; затем, расстегнув манжеты и завернув рукава белой рубашки, он принялся искать что-то в чемодане.

Малфой перестал сторониться: вероятно, происшествие в воздухе позволило ему воспринять однокурсника под каким-то новым углом, что было неудивительно… Благодаря пируэтам сумасшедшей метлы он мог взглянуть на всё предшествующее под любым из трёхсот шестидесяти градусов во всех возможных плоскостях.

Гарри спустил с дивана левую ногу и глубоко вздохнул, наблюдая за тем, как Малфой перекапывает весь чемодан.

— Что ты ищешь? — спросил он, когда зрелище стало надоедать.

— Запасную чернильницу, потому что моя куда-то пропала, — ответил Драко.

— Ты отдал её Блейзу на трансфигурации, — напомнил Гарри, отвлекаясь от мысленного штурма своих чувств на диалог и помогая себе подняться.

Выйдя из общей гостиной в коридор, он добрел до кабинета декана и постучал в дверь; не дожидаясь ответа, вошел. Снейпа не было; на профессорском столе стояла тарелка с сэндвичами — точно какие были в первый завтрак, только с говядиной — и кубок с тыквенным соком. Гарри сел за первую парту, чувствуя, как желудок обрадовался виду еды, и догадываясь, что тарелка предназначалась именно ему. Снейп появился из кладовки с ингредиентами.

Гарри уставился на профессора.

— Ешьте, — сказал тот. — Вы не были на завтраке.

Гарри почти мгновенно пододвинул тарелку к себе и принялся за еду; Снейп снова исчез в кладовке, вернувшись через пару минут и сев напротив. Он рассматривал жующего с прикрытыми глазами Гарри.

Неподвижный взгляд профессора, одетого в застегнутую под горло черную мантию, был совсем холоден; жадно поедающий сэндвичи нелюдимый мальчишка, взъерошенный, мертвенно бледный от какой-то сезонной болезни и сидения за книгами, казался каким-то маленьким ощетинившимся зверьком, случайно оказавшимся среди парт, свечей и котлов. Так они сидели, не говоря ни слова.

Однако Снейп знал, что перед ним за этой оболочкой сидит тончайшего ума человек, обладающий величайшим в мире сокровищем, и дух от этого у профессора захватывало сильнее, чем от чего бы то ни было доселе. Для Гарри же, в свою очередь, наивысшим наслаждением было нахождение в компании Снейпа: насыщаясь его личностью и манерами допьяна, до внутренней эйфории, — даже просто от пребывания рядом, — Гарри вдохновлялся на жизнь, на учёбу, на открытия. В этом холодном кабинете можно было не создавать никаких сфер тепла: заходя, Гарри забывал обо всём, оставляя за дверью остальное и остальных.

Когда Гарри наелся и напился, Снейп щелкнул пальцами, и приборы растворились в воздухе. Профессор протянул Гарри флакончик с зельем.

— Выпейте. Сейчас же.

Гарри снял глухо и негромко хлопнувшую пробку с прозрачной склянки. После первого глотка он почувствовал, как мир обрел прежние краски; ощущение давления в висках куда-то тоже пропало. А из ушей вдруг повалил дым.

— Что это?

— Экспериментальный яд, — слегка прищурился Снейп. — Называется «Бодроперцовое».

Гарри усмехнулся и прошел к раковине, чтобы помыть флакончик; затем он поставил его на сушилку и снова сел за парту. Конечности наполнялись теплом: то ли от зелья, то ли от еды.

— Задавайте мне любые вопросы, — неожиданно сказал Снейп, сложив пальцы рук в замок и положив их перед собой. Гарри не удержался и фыркнул, разглядывая свои ладони, сложенные на парте точно таким же, как у Снейпа, образом. Это был не первый раз, когда профессор звал его в свой кабинет после занятий или в выходные, но обычно они просто читали вместе книги, тренировались в окклюменции или обсуждали что-то связанное с зельями.

Любые вопросы…

Приглашение было нестандартным.

Гарри тихо рассмеялся, как будто укалывая и подзадоривая самого себя каждым смешком, а затем вдруг резко прервался и посмотрел ему в глаза прищуренными от холодного смеха весёлыми глазами. От того, чтобы спросить всё, что он хотел, его отделяла тонкая хрупкая прозрачная стена. Отведя взгляд, Гарри промолчал.

Снейп не пошевелился, он просто ждал. Гарри безмолвно сидел перед ним, собираясь с мыслями.

— Как мадам Трюк нашла вас?

— Когда я был в учительской на совещании деканов, профессор Макгонагалл, имеющая обыкновение наблюдать происходящее за окном, любезно обратила моё внимание на то, что что-то неладное творится с учениками моего факультета на площадке для квиддича. Я незамедлительно последовал вниз, так как помочь из замка тому, что происходит вне его, нельзя. Там меня встретила мадам Трюк.

— Она не могла сама остановить метлу?

Пауза.

— При всём моём наиглубочайшем уважении к преподавателям этого заведения, Гарри… Если каждый сможет заколдовать метлу игрока и направить её туда, куда ему угодно, чемпионаты по квиддичу перестанут существовать по причине того, что любой маг с трибуны…

Гарри закивал и поднял руки вверх, как бы сдаваясь. Снейп замолчал.

— Ещё вопросы...? — вкрадчиво пригласил он.

— Сэр, я… — Гарри посмотрел ему в глаза. — Можно… позже спрошу?

Снейп несколько секунд сверлил его взглядом. Гарри спокойно выдерживал это: от давления на камень обычно ничего не происходит.

— Хорошо, — проговаривая каждый слог, Снейп глядел в упор на его худую фигурку и дымящиеся уши сверху вниз. — Тогда... Что у вас есть для меня?

— Как всегда, сэр. Только я сегодня буду смотреть своё…

Они перенеслись в Библиотеку.

Спустя полчаса дверь в кабинет Зельеварения мягко закрылась за Гарри. Профессор, не отводя взгляд от парты перед собой, остался, медленно сжимая и разжимая пальцы рук, как будто что-то захватывая и тут же отпуская. Тень несвойственной его безразличному лицу улыбки засела в уголках губ. Но заметить этого было некому.