Мамочка (джен)

Оставив заворожено застывшего Гарри в комнате, я умчалась по своим делам. Выпить хотелось. Не наклюкаться до умопомрачения, а чинно принять бокал вина. И кто ж мне, сове, нальет? К носатому, что ли, на огонек завернуть? Вдруг в честь праздника не пожлобится...

А праздником здесь и не пахло. Никаких подарков, никакой елки, никакого приподнятого настроения... Это я неудачно залетела, сваливать надо. Хотя заявиться в гости с утра пораньше и без подарка... Лилька, совесть у тебя осталась? Эх, была не была! Цените мою доброту.

Чего выпучился? Я, между прочим, от сердца оторвала. Или из собственного крыла, что не намного легче. Будешь пером детишкам свое любимое «Отвратительно» выводить. О, оценил! Прям так по комнате заметался, эльфа за едой послал, на меня смотрит. Улыбается. Вот жуть! Ты в зеркало на свою улыбку глянь — маньяка напоминаешь! Так что ну его нафиг, это мясо, хотя после вчерашних трудов праведных оно мне совсем не помешает, и мелкими перебежками к двери.

— Лили, останься.

Не успела. Теперь делаем морду кирпичом и ждем удобного случая, чтобы смотаться. А то еще яду подольет, чтобы моего совенка дополнительно не учить.

Хотя уроки у них выходили забавные — только и наблюдай, кто кого сильнее до бешенства доведет. Гарри долго подозрительно косился, слушая доводы в пользу этих занятий. А что носатый думал: на подмоченном учительском авторитете въехать? Доверие еще заслужить надо! Перевес чаши весов дал мой утвердительный кивок головой, малыш еще поворчал немного по поводу дополнительного общения со Снейпом, но, прикинув бонусы от новых знаний — согласился. Выторговав попутно возможность занятий и для своих друзей.

Слизеринского декана не на шутку поплющило от такого заявления. Он мне потом плешь на голове проел рассуждениями о том, что дети начнут болтать. Аж стукнуть его захотелось. Да что ж здесь за отношение такое к школьникам? Неужели никому не приходит в голову, что если объяснить малышу, почему что-то не надо делать, то он этого не поймет? Только именно объяснить, рассказать все последствия нарушения. А то озвучат бессмысленный запрет, а потом эти несуразные баллы снимают. Похоже, до таких вершин педагогики здешние преподаватели еще не доросли. Или уже давным-давно забыли, каково это — быть ребенком.

Вот эту супергениальную мысль я и попыталась донести до Снейпа. Вот прям всеми своими перьями, лапами и выразительным взглядом. Не знаю, поверил ли, но задумался. И дал малышам несколько книг для изучения. В результате за эти пару месяцев никто и ни о чем не догадался.

— Лили, у меня тоже есть для тебя подарок.

Это еще с какого перепугу? Ты мне кто — кум, сват, брат? Или друг такой уж близкий?

Хотя подарок понравился, не буду зря крыльями хлопать. На вид обыкновенный пергамент. Когда я на нем свои каракули вымалевываю, на втором куске возникает нормальный текст. И штука такая на лапу, вроде кобуры, где удобно располагается и какое-то подобие карандаша, и этот самый листок пергамента. Ну-ка, на пробу... на каком расстоянии это действует?

На любом! Королева в восхищении! Теперь осталось вторую бумажку для Гарри выцыганить. Ну не жлобься, жук черный, Рождество все-таки! Зубами скрипит, но выделяет. А еще один такой для себя заныкал. Это намек на то, что я ему бессонными ночами должна любовные стихи писать? Ошибся, мил человек, нету у Лильки поэтического дара. Да и поспать по ночам я люблю.

— Если Поттер потеряет пергамент, то второй для этого героя я делать не буду...

А если я потеряю или Гермионе отдам? Ты не зарекайся, а нервы побереги, они, говорят, восстановлению не подлежат. Но вино пить я передумала. Что-то компания больно сомнительная, да и полет уклюканой совы будет зрелищем попросту незабываемым! И Гарри расстраивать неохота. Так что спасибо этому дому, но у нас дела.

Малыш все так же лежал на кровати, с жадностью вчитываясь в письма. И лицо у него было такое... светлое, что ли. Фотографии уже заняли свое место в альбоме, потеснив немного снимки со дня рождения Гермионы, а свитки Гарри аккуратно разглаживал, как какую-то редкую драгоценность.

Я нахально принялась читать из-за плеча. А что, малыш не возражает, а до остальных мне дела нет. Тем более, и не осталось сейчас никого в спальне. Простенькие рассказики из школьной жизни, ничего особенного, но ведь именно такие незначительные детали и доказывают, что Джеймс и Лили были людьми, а не просто гриффиндорцами без страха и упрека, ангелами во плоти.

В окно явно кто-то царапался, да так настойчиво, что даже полностью ушедший в свои мысли Гарри посмотрел в ту сторону. За окном с письмом в лапах нахохлилась чья-то незнакомая сова, беспокойно намекающая, что, может быть, уже хватит на нее таращиться: не май месяц на дворе.

Это оказалось письмо от Андромеды Тонкс. О ней что-то писала бабушка Невилла, но она сообщала, что Тонксов сейчас в стране нет. Значит, приехали. Интересно, что там?

Ух ты! Хороший улов! Несколько дошкольных фотографий Джеймса, рассказ о его родителях, небольшой намек, что Гарри Тонксам хоть и дальний, но родственник. Глаза у малыша загорелись. Если всем остальным он ограничился обычной благодарностью, то за это письмо засел капитально.

Ну и правильно! И с родственниками познакомится, и сова за это время отогреется. Я даже мясом с ней поделилась — если она моего малыша порадовала, то мне для нее ничего не жалко. Только пусть не наглеет — и подружимся.

В общем, из комнаты Гарри выбрался только к Рождественскому ужину. Я полетела с ним. И плевать с высокой колокольни на всякие там недоуменные взгляды: я еще очень хорошо помню Хэллоуин и тролля. А вдруг в школе традиция такая — уменьшать поголовье учеников путем скармливания их всяким опасным тварям. Причем как раз на праздники.

Опять ошиблась. Недооценила творческий подход отдельных шибко сиятельных личностей! Да и не ждала какого-то подвоха от обычного зеркала в пустом пыльном классе. Зря.

Гарри наткнулся на сие произведение искусства случайно, книгу библиотечную хотел без назойливого внимания Рона прочитать. Потому как вид книги в чьих-то руках вызывал у рыжего первокурсника тоску, грусть и желание мчаться грудью на амбразуры. Вот и приходилось время от времени беречь его нежную психику.

Зеркало как зеркало, меня даже эта надпись странная не насторожила — до тех пор, пока я не увидела, что совенок перед ним просто зависает. Вроде малыш не склонен к самолюбованию, так что я на всякий случай тоже заглянула.

Ух! Заманчивая картинка — смотрела бы и смотрела. Я в своем человеческом виде обнимаю улыбающегося Гарри. И домик уютный на заднем плане, и малыш не такой уж и задохлик...

— Хедвиг, а что ты видишь? Рон вон увидел себя со значком старосты и кубком по квиддичу в руках. Я — свою семью. А ты?

И я тоже, похоже, семью свою вижу. Жаль только, малыш, что у нас о ней представления разные. Но я на тебя не обижаюсь.

А вот пришедший директор со своими заумными речами совсем не в тему оказался. До тех пор, пока я не въехала в глубокий смысл, скрытый под велеречивым словоблудием. Это что ж получается — опять опасность? В стенах самой безопасной школы? Только на этот раз не четырехметровая тварюка, а зеркало, способное свести с ума? Да чтоб тебя десять раз подкинуло и ни разу не поймало! У тебя мозги вообще все в бороду ушли, или это здесь такой своеобразный экзамен на выживание?

Слушать противно — убить хочется. И, кроме того, уверена, что врет эта зараза и не краснеет. Причем тонко так врет, лапшу с правдой перемешивая, что и не разберешься! И Гарри это почувствовал, я уверена. Вот именно так он начинает смотреть, когда наивным дурачком показаться хочет. И головой сосредоточенно кивает, и в рот заглядывает, только в глаза не смотрит. Ты смотри, что-то уже и запомнил. Молодец!

Только вот из класса все равно по-тихому выбираться придется. Время-то возле зеркала этого летит незаметно, догадаться, что уже давно за полночь, не получается. И каникулы каникулами, а Филч хлеб свой не зря ест, караулит только так. Вот и пригодится мантия эта, условно подаренная. Нам проблемы не нужны. Я бы и сама малыша отнесла, но заметила, что моя невидимость на портреты не действует. А их на стенах столько, словно сигнальных маячков понавешивали.

Провела малыша до гостиной, а сама в подземелья рванула. Может, носатый знает, что здесь за свистопляска происходит? Потому как собственными силами уже не обходимся.

Ну и где была моя голова? Заявиться посреди ночи к спящему мужику, прорвавшись сквозь охранные заклинания... А люди вообще-то раздетыми спят. Или я была свято уверена, что это чудо худющее все свои одежки и на ночь не снимает? Прям как капуста, только черная?

Э, мужик, ты чего краской заливаешься? Тебе не идет. Меня смущаться нечего — я сова. Сова-а! Да если б и не была совой, то, честное слово, твой суповой набор и серые подштанники меня бы не впечатлили. Но, чтобы не доводить ситуацию до абсурда и дать человеку время прийти в себя, достаю пергамент и с трудом вышкарябываю: «Зеркало Еиналеж».