Кто будет таким, как я? (джен)

Как оказалось в итоге, с «большей частью воспоминаний» директор явно преувеличивал. Собственно, самое интересное так и осталось в голове какими-то урывками, по которым никак не получалось восстановить цельную картинку. Зато воспоминания об учёбе, и без того мало пострадавшие, вскоре вернулись почти в полной мере, что не могло не радовать. Изучать всё это по второму разу, догоняя своих однокурсников, мне совсем не улыбалось.

В общем и целом, физически и умственно дееспособным я стал практически сразу — разве что по ночам снилось нечто сверхъестественное, но те сны я так и не запомнил толком, хоть и подозревал, что были там некие вариации или искажения реально происходивших со мной событий. А так… когда начались тренировки по квиддичу, я сразу же к ним присоединился, и пусть и оказалось, что я не на пике формы, но я потерял немногое.

Следующим нашим соперником по квиддичному турниру оказалась команда Слизерина, которая в этом году целиком пересела на новую модель «Нимбуса», что оказалось крайне некстати. Матч тот мы — увы — проиграли из-за того, что метле Седрика не хватило скорости и разгона в финальном рывке за снитчем, и снитч схапал Малфой. Хотя не только из-за этого, конечно — лично на мне сказались и недавние события с дневником. Возможно, именно появившиеся после них и не прошедшие полностью к тому моменту дискомфорт и отрешённость стали той маленькой каплей, не позволившей мне реализовать несколько моментов, а нашей команде — добрать очков и увеличить разрыв со слизеринцами. Ощущений, сколько-то похожих на те, что были у меня во время первого матча, не было совсем. То есть их и не могло быть в полной мере — такое случается, наверное, только раз в жизни — но я не испытал даже их подобия. В основном приходилось прикладывать усилия, чтобы ускоряться или выполнять финты правильно — то, что ранее давалось почти автоматически, на интуиции, приходилось вырабатывать едва ли не заново. Результат был почти таким же, но всё же похуже, и поделать я с этим ничего не мог.

Лэшли подошёл к проблеме кардинально, напрямик: после матча он прописал мне дополнительную тренировку в неделю, дабы я быстрее восстановил форму. Впрочем, самое забавное, что её потерю заметил едва ли не он один — или более никто просто не подал виду.

— Не думал, что временное прекращение тренировок так скажется на твоих качествах как игрока, — сказал он мне тогда, не особенно пытаясь смягчить слова, — но с этим надо что-то делать. Я предлагаю, — он сделал акцент именно на этих словах, — дополнительные занятия каждый субботний вечер. Отрабатывать там будешь даже не командное взаимодействие, — он пустился в пояснения, — а просто различного рода финты. В идеале они должны выходить автоматически, а всё внимание должно быть уделено игре. Ты всё понял?

— Да, хорошо, — а что мне было ещё отвечать? Тем более что я и сам чувствовал потерю формы, и сам же хотел её вернуть как можно скорее. Так что на дополнительные занятия согласился без раздумий. Не знаю, был я прав или нет, но к концу года мои навыки полёта на метле (да и командной работы — чего уж греха таить) действительно улучшились в значительной степени, и самое главное, что результат был заметен не только окружающим, следящим за процессом внимательно (то есть Лэшли и ещё паре человек), но и мне. С уверенностью можно говорить, что ничто так не мотивирует занятия тем или иным делом, как наглядность улучшения результата и показателей данной работы в целом. Если ничего подобного не заметно, человек со временем начинает думать про бесполезность своих занятий, думать о том, как бы пропустить их, уменьшить их количество или вообще забросить — действительно, кому нужно нечто, не приносящее какой-либо видимой пользы? Вероятно, именно поэтому, как я понял впоследствии, одной из важных черт капитана квиддичной команды (да и не только, конечно) является способность показать своим игрокам результаты тренировок даже в том случае, если матчи сыграны неудачно. Особенно в том случае, если матчи сыграны неудачно.

Матч с Гриффиндором, прошедший в конце учебного года, показал мне результаты как тренировок, так и продумывания тактики. Ну и то, что с ловцом у них не сложилось, он тоже показал. Вообще из всех игроков для квиддича найти по-настоящему хорошего ловца будет посложнее, нежели игрока на любую другую позицию. И именно ловец является самым важным членом команды, именно его навыки в первую очередь решают, какая команда победит, если, конечно, разрыв в умениях остальных игроков не очень значительный. Некоторые волшебники вообще считают, что квиддичу надо было бы избавиться от этой позиции, заменив её на что-то менее значимое, но пока все свято чтут эту традицию.

Касательно же того, откуда такая позиция вообще появилась, рассказывают разные истории. То есть история чаще всего одна, но разные авторы, описывающие развитие квиддича, рассказывают её по-разному, и установить точно, какой же вариант является истинно верным, не представляется никакой возможности. По крайней мере, лично мне не представилось. Сходятся все в одном: всегда это изначально было причудой какого-то лорда, очень влиятельного среди других волшебников, и происходило во времена задолго до принятия статута, когда привилегии их были не в пример выше. Здесь надо заметить, что статут волшебников, конечно, не уравнял, но по крайней мере значительно уменьшил расслоение магического общества. В те времена же волшебники благородных кровей могли себе позволить различные причуды, имея перед остальными очень и очень весомые преимущества. Но возвращаясь к легендам: разные источники описывают введение в квиддич позиции ловца по-разному. Некоторые, например, считают, что снитч в игру ввели из-за того, что тому самому влиятельному лорду понравилось смотреть на погоню за какой-то шустрой птичкой, хотя большинство думает всё же иначе. Наверное, большее число историков придерживаются той точки зрения, что позиция была придумана изначально для сына некоего лорда, который в квиддич играть не очень умел, зато очень хотел. Настолько, что в команде, скорее мешался — но об отказе никто и слышать не хотел. Так что и позицию в итоге придумали такую, чтобы он поменьше контактировал с остальными членами команды. Правда, в итоге именно ловцы и оказались едва ли не самыми важными её членами… Наверное, кого-то мог бы смутить внезапно проснувшийся во мне интерес к истории — по крайней мере, к истории квиддича — ведь я достаточно долго не увлекался ничем подобным, да и на уроках профессора Биннса занимался примерно тем же, чем и все остальные (исключая Гермиону, но она — совершенно особенный случай). Ну так и не ему надо говорить за это спасибо — вот кто поспособствовал появлению у меня хоть какого-то интереса к истории в последнюю очередь.

Но если вернуться к матчу с Гриффиндором в конце года, то стоит заметить, что именно тогда был тот самый случай, когда игроки команд на позициях охотников, загонщиков и вратарей были примерно равны друг другу, и даже игра была слаженной примерно на одном уровне. Но у них вместо хорошего ловца был тот, кого вообще смогли найти, а у нас — Седрик Диггори, и именно это и решило исход игры, которую мы закончили, лидируя ровно на сто пятьдесят очков — ровно столько даётся за поимку снитча. Впрочем, не сказать, чтобы Лэшли в тот день выглядел по-настоящему довольным. Как он долго распинался потом после матча в подсобке, весь наш результат получился таковым в первую очередь из-за отсутствия нормального ловца у соперника. И он был безусловно прав, считая, что мы могли бы выложиться получше. Хотя забавно, что именно я в той игре показал себя лучше своих партнёров по команде, хотя в предыдущем матче всё было с точностью наоборот.

А кубок в том году, кстати, снова достался Райвенкло — просто из-за того, что они, тоже при двух победах, победили по очкам, а мы остались не солоно хлебавши. Хотя не то чтобы лично меня это очень сильно печалило — то есть некоторая грусть от такого исхода была, но он не смотрелся совсем уж несправедливым. А это значило, что надо было лучше тренироваться, надо было искать лучшие тактики — в общем, сосредоточиться на улучшении своей игры, вместо того, чтобы переживать о так и не доставшемся кубке.

Если же говорить о том, как мои зимние приключения сказались на результатах в учёбе, то… что удивительно, практически не сказались. То есть ту парочку заклинаний и ещё немногое, что получил благодаря дневнику, я не забыл, и оно так со мной и осталось. Впрочем, возможно, что на самом-то деле, я тогда узнал гораздо больше интересных вещей, но запомнил только какие-то мелочи — здесь ничего нельзя утверждать наверняка. Но… какая, в конце концов, разница, если вспомнить те знания мне так и не было суждено?

Профессор Крауч, знавший о воздействии дневника на меня, предлагал пару дополнительных занятий, дабы вспомнить и закрепить уже пройденный на уроках ЗОТИ материал, но оказалось, что из школьного курса я вспомнил всё очень быстро. Видимо, перед Томом-из-дневника не стояло задачи заставить меня забыть как можно больше, и преследовал он при корректировке памяти совершенно иные цели: заставить меня забыть только то, что для моих глаз и ушей не предназначалось. И уж этой цели он достиг.

Что же касается окаменения остальных жертв, вызванных, как мы в итоге выяснили, василиском, то уже весной мандрагоры созрели, и всех расколдовали. С учёбой, если я что-то в этом понимал, профессора помогали им на индивидуальных занятиях — уж если такую опцию предложили мне, то вряд ли проигнорировали их состояние. Но до экзаменов в тот период время ещё оставалось, так что все из них, кто хотел, их вроде бы сдали. Да и значительных перемен в их поведении я не заметил — хотя наверняка их тоже поили какими-нибудь зельями, кроме того, что использовало корень мандрагоры и служило для раскаменения. Уж Гермиона точно вернулась к типичной для неё поведенческой схеме, в чём мы имели счастье — или несчастье (тут сложно чётко определить радоваться подобным событиям или всё же не стоило бы) — убедиться достаточно быстро.

Конечно же, только очнувшись и придя в себя, она все свои силы бросила на учёбу — настолько, насколько ей позволял больничный режим, а потом… впрочем, обо всём по порядку. Наверное только, заранее стоило бы упомянуть, что нельзя сказать, что я или мои товарищи как-то особенно за ней следили — просто не заметить той истории, что последовала, было невозможно. Следили мы скорее за нашим магглорождённым однокурсником Джастином Финч-Флэтчли, но с ним вроде бы всё было в относительном порядке. Ну или это нам так казалось. Но учитывая то, что занимались и объясняли ему ту часть школьной программы, что он пропустил, именно мы, его однокурсники (ну… помимо нескольких дополнительных занятий с учителями), то думаю, наше мнение в данном вопросе можно было счесть весомым аргументом.

Однако если вернуться к Гермионе, то у неё после лежания в больничной палате появилась одна очень смешная инициатива. Узнали мы об этом в первый раз, правда, не от неё самой, а на истории магии. Как уже было заведено, мы играли на уроке в вист: я и Сид против Нотта и Забини. И последний и рассказал нам историю.

— А! Дракклы! Ну и держите свои десять кнатов! — он как раз досадовал на проигрыш, когда вспомнил. — Кстати, вы уже про новую инициативу Грейнджер слышали?

— Это такая г-магглокровка с Гриффиндора, — пояснил Нотт и без того известный нам факт. Что забавно, у себя на факультете они, по всей видимости, привыкли называть её между собой грубее и даже оскорбительно — грязнокровкой — и виноват в этом был наверняка Малфой. По крайней мере, именно он реже остальных следил за своим языком, в отличие от того же Нотта, который спохватился почти вовремя — слово «грязнокровка» считалось в магических кругах неприличным и оскорбительным по отношению к магглорождённым, и наши слизеринские однокурсники всё же не считали нас достаточно близкими знакомыми, чтобы позволить себе выражаться в нашем присутствии. Но в общем-то, правильно не посчитали — мы бы не оценили.

— Да мы вроде знаем, — ответил за нас двоих я, — а что с ней не так? То есть, — я сразу же постарался исправиться, — что с ней не так из необычного для неё? — потому что о том, что о её обычных странностях я, в общем-то, имел представление. Ещё с первой нашей поездки в Хогвартс-экспрессе имел.

— Она решила основать новое движение, — сказал Забини, — и вы никогда не догадаетесь, чего именно с его помощью она собирается достичь, — видно было, что он едва сдерживает смех, дабы не испортить хохму для нас.

— И чего же такого необычного она хочет достичь? — спокойно переспросил Сид, тасуя колоду. — Хочет основать поселение волшебников на Луне? Или поставить в кабинете истории магии чары, которые заставляли бы учеников смотреть только на лектора и на пергамент и не находиться с закрытыми глазами дольше секунды?

— Не дай Мерлин! — Нотт говорил с жаром и даже повысил голос. Видимо, представил себе, что Гермиона и впрямь подхватит последнюю инициативу моего приятеля и реализует её. Ну… на его месте я бы тоже испугался — всё же такое развитие событий было бы слишком жестоким по отношению к ученикам.

— Нет, всё не настолько плохо для нас, — Блейз фыркнул с плохо скрываемым облегчением. — Зато смешно. Вот скажу вам — и вы реально обхохочетесь.

— Ну так не томи, — Сид уже начал раздавать, а посему решил, что стоило бы решил поторопить товарища, — всё равно профессор Биннс ничего не заметит.

— Она… — начал Забини, сделав заговорщицкое лицо и таинственный голос, — решила… — паузы он тоже выдерживал чересчур долгие, как по мне, — что нужно освободить всех домовых эльфов, — и после окончания реплики трое моих товарищей радостно заржали. Я тоже улыбнулся, но скорее за компанию. Что именно в инициативе Гермионы показалось товарищам настолько смешным, я решил пока не уточнять — был шанс выставить на посмешище уже себя.

— Так вот, — продолжал тем временем сдержавший ради своего рассказа смех Забини, — представляете, приходит она сегодня на зелья, а на ней какой-то странный значок болтается. Ну болтается и болтается — ну ладно, хоть и интересно, конечно — ясно же, что ничем толковым это быть не может, — поскольку Блейз спешил поскорее дойти до самого смешного, то речь его нельзя было назвать прямо-таки верхом связности.

— Ну и остальные гриффиндорцы на неё странно смотрели, — добавил Нотт недостающие детали. — Ну или это они потом начали странно смотреть, кто их разберёт, — он пожал плечами.

— Уж потом-то точно начали, — его однокурсник ухмыльнулся и продолжил: — Но вот профессор Селвин, он, конечно же, тоже этот значок заметил, ну и сказал ей: дескать, что это творится на его уроке? И что, может быть, всё же стоит снять значок, если он не изображает из себя нечто смертельно важное… это… — он на секунду сбился, но почти сразу же снова вспомнил, о чём была речь, и вернулся к рассказу. — И представьте себе, Грейнджер — нет, чтобы сразу снять эту гадость и засунуть подальше до конца урока — должна же знать, что декан не любит на своих занятиях всё, не относящееся к делу, но нет. Надо ей было сразу начать объяснять, пускаться в подробности, что значок означает… — он снова задумался, напрягся, пытаясь вспомнить, — а, дракклы! Забыл название, но по сути — какое-то общество по освобождению эльфов, только назвала она его как-то иначе.

— Тоже, кстати, запамятовал полное название, — дополнил его Нотт, когда они побороли новый приступ смеха, вызванный речью об инициативе Гермионы, — но аббревиатура — полный улёт. Знаете, как она сокращённо назвала движение?

— И как же? — спросил Сид. — Всё равно не догадаемся же, так что говори уже, не тяни, — он казался нетерпеливым.

— Г.А.В.Н.Э., — последнюю букву он пропищал, едва сдерживая смех, но потом снова умудрился на мгновение взять себя в руки. — Она назвала свою организацию Г.А.В.Н.Э.! Нет, ну вы только прикиньте! — на этот раз смешно стало даже мне.

— Что прям так и назвала? — удивился Сид, переводя дух. — Однако редкостная гармония формы и содержания, — когда он напоследок озвучил мысли всех остальных, мы снова не смогли сдержать смех, и на нас даже стали оглядываться с соседних рядов. И смотрели на нас, возможно, почти так же, как однокурсники на Гермиону во время урока зельеварения. То есть с подозрением смотрели, так что пришлось постараться успокоиться побыстрее.

— И что дальше? — задал вопрос я, поскольку до развязки действие в той истории дойти не успело.

— Ща, дай отдохнуть-то от смеха чуток, — попросил пощады Забини, но всё же достаточно скоро продолжил. — Дальше профессор Селвин ей ответил, — на этом моменте Блейз снова захихикал.

— Сначала он вытаращил на неё глаза, — заметил Нотт. — Правда, сначала мы все, наверное, не могли поверить своим ушам, так что он не был исключением, так что ответил он не то чтобы прям сразу.

— Но в целом сказал он ей примерно следующее, — Блейз вернулся к своей истории. — Дескать, сам он вступать во всякие там «гавнэ» не собирается, да и остальным своим ученикам крайне не рекомендует, так что видеть подобное на своих уроках не желает, — рассказчик снова прервался на смех. — И что если она будет и дальше упорствовать со своим значком, то он может пойти ей навстречу… — снова радостный ржач на пару секунд, — и специально для неё, типа чтобы она получше стала понимать домовых эльфов, влезла, можно сказать в их шкуру… — и ещё одна небольшая пауза, — он назначит ей отработки. Специально с той частью работы, что традиционно выполняется домовиками, — на этом рассказ был практически закончен, и Блейз со спокойной совестью мог позволить себе отсмеяться.

— Он даже, когда народ начал ухохатываться под столами, — закончил за него Нотт, — не стал ни с кого баллы снимать. Сказал только привести себя в порядок и вернуться к занятию, — говорил он так, будто для их декана это было чем-то сверхъестественным. Впрочем, примерно так дела и обстояли: профессор Селвин крайне не любил, когда ученики на его занятиях не демонстрировали должного уровня дисциплины, и не стеснялся снимать за это баллы.

— Видели бы вы Грейнджер, — говорил тем временем Нотт. — Она так смутилась, покраснела — но значок убрала. Мне даже показалась, что она готова была разреветься, — он фыркнул.

Несмотря на то, что рассказ здорово отвлёк всех от игры, мы ещё успели успокоиться и вернуться к ней, хоть и демонстрировали своё остроумие шуточками разной степени глубины (в основном, конечно, плоскими) до самой перемены. Выиграл больше всех тогда, что характерно, я — и судя по всему, случилось это во многом из-за того факта, что меня, выросшего у магглов, история посмешила в значительно меньшей степени, нежели однокурсников, так что на моей способности применительно к висту это не сказалось.

Возможно, будь Гермиона чуть менее упрямой, на том уроке дело бы и закончилось, но, к сожалению (ну или к счастью — ибо некоторые из-за этого посмеялись больше и дольше), она была чересчур упёртой, чтобы сдаваться всего-то от одной публичной неудачи. Во что это вылилось для остальных, я не особенно наблюдал, но конкретно для нашей компании всё продолжилось уже на следующий день. Мы с Сидом и Рейей тогда возвращались с очередного дополнительного занятия, устроенного для кузины моего друга (да, они всё ещё продолжались — и даже давали свои результаты), и наткнулись на Гермиону. И естественно, просто так закончиться это не могло.

— О, у тебя какой-то новый значок? — спросил Сид. В отличие от меня, он явно подготовился к тому, что можно кого-то смешно простебать, и ни в коем разе не желал упускать свой шанс.

— Да, не хотите присоединиться к ассоциации по борьбе за права эльфов? — спросила она, как ни в чём не бывало.

— Что-что? — Рейе, которая ещё не успела услышать знаменательную историю, вероятно, показалось, что она могла ослышаться, и Гермиона имела в виду нечто другое, чего сама Рейя не поняла.

— Я агитирую за вступление в Гражданскую Ассоциацию Восстановления Независимости Эльфов, — начала она с возможным пафосом, возможно, даже заготовленную заранее речь. — Когда я недавно лежала после прихода в себя в больничной палате, — рассказывала она, во всей видимости, историю появления своего движения, — то эти существа время от времени приносили мне еду, и я заметила, что они одеты в рваньё! А из разговора выяснилось, что у них нет никакой личной свободы и они даже не получают никакой платы за выполнение работы для волшебников! — она распалялась всё больше. — Они не могут постоять за себя, они вынуждены себя наказывать за малейшие проступки… и так не может дальше продолжаться, — перешла она непосредственно к агитации. — Необходимо восстановить их права — мы же не варвары, чтобы в нашей стране процветало рабство! Вы со мной?

— Вляпаться в какое-то гавнэ? — с издёвкой заметил Сид. — Нет уж, нет уж — это ты можешь вечно во что-то вляпываться, если хочешь, а я пас, — закончил он свой ответ. Рейя же просто молчала, возможно, так и не сумев переварить услышанное, не в силах поверить, что на привычные ей принципы кто-то столь нагло и бесцеремонно покушается.

— Гермиона, — осторожно спросил, прощупывая почву, я, — а кто-то, кроме тебя, в этой организации уже состоит?

— Нет, но это дело времени, — чуть смутившись, ответила она. — Любое общественное движение не сразу находит себе приверженцев, но я уверена, что нахожусь на правильном пути, — на этом момента Рейя шумно выдохнула, развернулась и пошла прочь, сохраняя молчание.

— Эм-м-м… — мне было немного неудобно её расстраивать, как, впрочем, и много кого на её месте, но соглашаться не входило в мои планы. Особенно если согласие грозило остракизмом и насмешками однокурсников — что, несомненно, случилось бы, ответь я согласием. Особенно, учитывая то, что важность борьбы домовых эльфов за свободу (тем более об их борьбе я тогда не слышал ровным счётом ничего) была мне непонятна нисколечко. — Извини, но нет… — я отвёл взгляд, а Гермиона, гордо подняв голову, удалилась прочь по коридору.

На обратном пути Сид в основном ржал и снова придумывал скабрезные шуточки, Рейя же больше молчала, иногда нервно посмеиваясь — видимо, происшедшее плохо укладывалось в её голове.

— Я уж боялась, что ей действительно удалось кого-то сагитировать, — признавалась впоследствии, уже в гостиной, она. — Нет, ну правда, вот что было бы по-настоящему страшно, — она издала нервный смешок. — И за это-то магглорождённых у нас никто и не любит, — добавила она после небольшой паузы.

— Если им вовремя показать магический мир, — не согласилась с ней Сьюзен, — то подобных мыслей у них не возникнет. Но многие чистокровные волшебники к этому не стремятся, хотя… — на этой ноте она прервалась, видимо, не желая ругаться и вступать с Рейей в спор, в котором они заведомо не могли бы прийти к консенсусу.

Мне как воспитанному магглами точка зрения Сьюзен была тоже более близкой и понятной — хотя бы потому, что по многим параметрам я себя именно магглорождённым и ощущал, несмотря на то, что оба моих родителей были волшебниками. Впрочем, не погибни они, когда я был ещё младенцем, всё могло бы сложиться и совсем по-другому. В тот же момент я тоже не пожелал встревать в спор, который мог бы разделить нашу компанию, внеся в неё зерно раздора, да и о том, в чём именно неправа Гермиона (помимо выбора названия, конечно же), спрашивать побоялся, — по крайней мере, посыл её казался мне изначально верным, а то, что лучше в это дело не ввязываться, я чувствовал во многом из нежелания подвергнуться насмешкам окружающих. Хотя не только — нечто уже тогда подсказывало мне, что в затее есть нечто в корне неправильное. Правда, всю глубину её заблуждений, всю радикальность предлагаемых ею решений я узнал уже позже, а тогда больше доверял интуиции. И стадному инстинкту, конечно.

История с Г.А.В.Н.Э. же закончилась ещё до конца года — более никого, кто желал бы вступить в созданную ей организацию, Гермиона не нашла. То есть желающие, возможно, и были, но подвергаться всеобщим насмешкам и издёвкам не хотел никто — а в отношении основательницы столь радикального движения на них особенно не скупились. И в конце концов, она сдалась, отступила, так что многие вспоминали эту борьбу за права эльфов, которая так и не перешла к активной фазе, не началась во всей красе, просто как забавную историю, смешную и безобидную. В общем-то, я лично всегда считал, что это даже во многом и хорошо, что год закончился именно этим, и последние яркие воспоминания о нём носили комический характер Г.А.В.Н.Э., а не чудом обошедшуюся без смертей историю с Наследником Слизерина. Оно, пожалуй, и к лучшему.

Отвечая на вопрос, который мог сформироваться у придирчивого читателя: да, автор специально перенёс Г.А.В.Н.Э. с 4-го курса на 2-й. На то есть причины/поводы.