Свет в окне напротив (гет)

— Прости, папа, — прошептала я. — Мне пришлось задержаться…

Папа болезненно поморщился. Мама закрыла лицо руками.

Часы тикали всё громче. Казалось, их сейчас разорвёт от внутреннего напряжения.

— Мне, наверное, лучше выйти? — нарушил молчание Рон. — Думаю, вам есть о чём поговорить.

Ему никто не ответил. Сделав несколько шагов, Рон остановился у выхода в сад и неуверенно оглянулся на меня.

В ту же секунду на улице что-то хлопнуло, щёлкнул замок входной двери, и знакомый голос из холла энергично позвал:

— Венделл, Моника, ау! У вас всё в порядке?

Я даже не удивилась. Да и чему тут удивляться? Разве что скорости реакции? Либо в Австралии каждый второй волшебник — аврор, либо у одной австралийской волшебницы такое хобби: охотиться на глупых помов.

Рон шёпотом оскорбил родню Мерлина и вернулся на свою исходную позицию.

Папа с мамой переглянулись.

— Джейн? Почему ты здесь? Что-то случилось? — мама поднялась с кресла, но не сделала ни шага к двери.

— Со мной — ничего! — откликнулся голос из холла. — Но вы хотя бы в курсе, что у вас двери открыты?

— Да что ты говоришь? — пробормотал Рон сквозь зубы.

Джейн заглянула в гостиную:

— О, у вас гости? Кажется, я не вовремя. Неловко вышло.

Игнорируя собственные слова, она прошла в комнату, села на диван и с удовольствием вытянула ноги.

— Весь день просидела за рулём, — объяснила она. — Эта жара меня доконает. Моника, у тебя не найдётся что-нибудь выпить?

Мама никак не отреагировала на её слова. Джейн пожала плечами.

— Нет — так нет… Венделл, слушай… Эй, Венделл, ты меня слышишь? Ух ты… Чудненько. Что ж, всё понятно.

В руке у неё внезапно оказался небольшой прибор. Рон потянулся было к палочке, но Джейн отмахнулась, не меняя позы.

— Ой, Ронни. Не смеши. Что ты как дикарь? Это всего лишь диктофон.

Она нажала запись и заговорила:

— Девятое января двухтысячного года. Девятнадцать часов, сорок две минуты. Нахожусь в доме семьи Уилкинс, Мельбурн, Виктория. Зафиксировано несанкционированное применение волшебства в магловском районе с использованием поднадзорной палочки, код семнадцать. Обнаруживаются свежие следы ментальной магии. Хозяева дома дезориентированы, заторможены. Палочка, из которой произведены заклинания, находится в руках…

— Выключи это, Джейн, — прервал её папа. — И объясни, зачем ты пришла. Насколько я понял, Гермиона тебя не приглашала?

— Гермиона? А кто у нас Гермиона? — поинтересовалась Джейн, закинув ноги на журнальный столик.

Диктофон продолжал работать.

— Гермиона — наша дочь, — уверенно отозвалась мама и подошла ко мне.

Она взяла меня за руку, и все мои страхи испарились.

— Да ну? — притворно удивилась Джейн — А Ронни — сын?

— Переигрываешь, — вздохнул Рон.

— Это не я переигрываю, а вы заигрались, — огрызнулась Джейн. Она встала с дивана и заговорила быстро и зло:

— Гермиона Грейнджер, только что из вашей палочки было произведено несанкционированное волшебное воздействие в районе с преобладанием немагического населения. Вы пойдёте со мной. К пострадавшим сейчас прибудет группа колдомедиков для уточнения степени повреждений и составления протокола.

Мама резко оттеснила меня назад и загородила собой. В этот момент она была очень похожа на миссис Уизли:

— Моя дочь никуда не пойдёт. И ты больше не отнимешь её у меня.

Папа и Рон сразу оказались рядом. Но Джейн, казалось, не заметила ни палочки Рона, ни папиного гнева. Она посмотрела на маму долгим цепким взглядом и удовлетворённо кивнула. Затем повернулась к Рону и улыбнулась ему, едва ли не радостно:

— Ронни-Ронни… Ты как ребёнок, честное слово! Перестань размахивать палочкой, сядь на стульчик, положи ручки на коленки и успокойся.

Рон покраснел и собрался что-то ответить, но Джейн обратилась к папе:

— Какие-то проблемы, Венделл?

— Тот факт, что ты умеешь колдовать, не даёт тебе ни малейшего права врываться в наш дом и устраивать здесь спектакль, — спокойно и веско ответил папа. — Ваше законодательство трактует подобную ситуацию вполне определённо. В семье есть волшебница. И все её действия были совершены с нашего согласия. Статут не нарушен.

Джейн, казалось, вовсе не слушала папу. Она покачивала головой и заинтересованно разглядывала через мамино плечо пустую стену в гостиной.

— Ты специально всех провоцируешь? — осенило меня. — Но зачем?

Джейн фыркнула и, наконец, выключила диктофон.

— Детка, я провожу положенную процедуру диагностики восстановленной памяти. Ты же не могла сделать всё по-человечески. Вот я и приспосабливаюсь. Легилимент из меня плохой, так что приходится использовать подручные средства.

Сегодняшняя Джейн совершенно не вызывала страха. Она выглядела всего лишь раздосадованной хозяйкой, у которой нахальные дети стащили со стола пару яблок, не дожидаясь обеда. Поэтому я не стала ничего доказывать и просто спросила:

— Что выяснила?

— Выяснила, что ты — маленькая наглая самоуверенная ведьма, которую очень хочется оттаскать за патлы, — проворчала Джейн. — А потом напоить веритасерумом, чтобы узнать, как именно ты всё это проделала. Мне, между прочим, ещё отчёт писать, а слово «чудо» к протоколу не пришьёшь.

— Могу помочь, — предложила я. — Но позже. Сейчас я ужасно устала и хочу остаться с родителями. Пожалуйста.

Джейн ещё мгновение сверлила меня взглядом, потом кивнула.

— Послезавтра. Возьми визитку. Завтра позвонишь мне, договоримся о встрече. И если опять собираешься врать… позаботься, чтобы враньё было убедительным.

Она перевела взгляд на родителей, и я заметила, как папа крепко сжал мамину руку.

— Моника, Венделл… Настоящие имена ни к чему, да? — отрывисто проговорила она. — Я сожалею. Действительно сожалею… Впрочем, это неважно. Рон, проводишь меня до машины?

Дважды повторять не пришлось. Рон распахнул перед Джейн дверь и вышел вместе с ней на улицу. Я осталась с мамой и папой.

* * *

— Возьми пирожок, Рон, ты почти ничего не ешь! — Мама пододвинула к Рону блюдо с пирожками.

— Всё очень вкусно, миссис Грейнджер, — Рон положил два пирожка на свою тарелку и вздохнул. — Но такая жизнь меня скоро доконает. Папандопулос с утра вытащил меня в сыроварню, где два часа учил выбирать правильный овечий сыр. Потом Берт завёз в пиццерию. А теперь вот — пирожки.

Рон ещё раз тяжело вздохнул.

— Пиццерия? Вы же собирались осваивать серфинг? — напомнила я.

— Одно другому не мешает. — Рон пригладил всё ещё мокрые волосы. — И это было здорово! Берт сказал, что впервые видит человека, который так чувствует волну! Не веришь — спроси у него.

Я уткнулась в чашку с кофе, чтобы спрятать улыбку.

На светло-бежевой стене кухни висел перекидной календарь, где красным квадратиком всё ещё было выделено девятое января. Три дня и полмира отделяли меня от совершенно другой жизни. Жизни, в которой было место тревогам, сомнениям, панике… А сегодня я проснулась в родительском доме, проводила папу на работу, приготовила с мамой обед, и съездила с ней по магазинам… Сейчас рядом со мной лучший друг, и папа вот-вот вернётся с работы… Всё хорошо. Нелогично, невероятно, но хорошо. И не надо ворошить прошлое…

— Я вчера обещал помочь мистеру Грейнджеру с акацией, — снова подал голос Рон. — Или теперь планы изменились?

— Нет-нет, акацию давно пора подрезать, — улыбнулась мама. — Значит, вы ездили в Торки?

Рон покачал головой, торопливо прожевал кусок пирога и ответил:

— Нет, в Манли-бич. Берт сказал, что от Никаса проще всего добраться именно туда.

— Ты не путаешь? — уточнила мама. — Манли-бич — это в Сиднее. Наверное, Беллс-бич?

— Нет, не путаю, — фыркнул Рон. — Берт предлагал аппарировать в этот Сидней, посмотреть какой-то там театр. Но я сказал, что мне хватило экскурсий от его сестрицы.

Повисла неловкая пауза.

Мама растерянно посмотрела на меня.

— Да-да, конечно. Аппарация, камины, волшебный автобус. Я… забыла.

— Но завтра мы как раз собираемся в Беллс-бич, — поспешил сменить неприятную тему Рон. — Там будет соревнование по этим… с воздушными змеями…

— Кайтинг? — догадалась мама. — Красивый спорт. Возьмите с собой Гермиону, завтра мы весь день будем в клинике.

Рон кивнул.

— Здорово! В смысле, не то, что вас не будет дома, — он смутился, — а то, что Гермиона это увидит. К тому же она обещала Дж…

Я вовремя пнула Рона по ноге. Он обиженно посмотрел на меня, но вновь быстро сориентировался и стал воспевать красоты кайтинга.

Запрет на упоминание Джейн Холли был одним из пунктов соглашения, заключённого накануне с родителями. Собственно говоря, это было требование мамы. Папа привычно молчал…

А мама говорила... говорила не останавливаясь, словно хотела высказаться за все годы, когда я её не слышала и не слушала, и когда меня не было рядом. Она вспоминала, как впервые увидела меня на третьи сутки после тяжёлых родов, закончившихся экстренной операцией, и расплакалась от счастья. И как купила мне первое платье. И первую книгу. В месяц. И как смеялся над ней папа, а сам подарил мне на первое Рождество хрупкий стеклянный колокольчик с веточкой остролиста.

Я слушала и боялась даже пошевелиться. Воспоминания. День за днём, месяц за месяцем, год за годом. Невозможно, немыслимо было запомнить все эти рост-вес-объём, прикормы и болячки, первый зуб и все остальные, смешные словечки, фунты из папиного кошелька, аккуратно разрезанные ножницами; поцарапанные локти, мыльные пузыри в блюдечке и попытки научить говорить соседского кота… Бантики, прогулки по парку, куклу в зелёном костюмчике с вышитым на кармашке жёлудем, драку с незнакомым мальчиком и сороку, утащившую моё зеркальце…

Потом настал черёд вопросов, и мама, словно спохватившись, начала с той же дотошностью расспрашивать обо всём, что со мной случилось. И я отвечала. О свадьбе Билла и Флёр, о доме на площади Гриммо, о палатке и Хогвартсе… Промолчала о налёте на Министерство и ограблении Гринготтса, уходе Рона, Годриковой Впадине и поместье Малфоев. Рассказ о дарах и хоркруксах тоже как-то не пришёлся к слову.

В итоге получилось, что большую часть времени мы прятались по лесам, пока орден Феникса не накопил силы для решающей схватки. Во время битвы погибло много хороших людей. Потом Волдеморт самоубился о Гарри, я потеряла магию и долго восстанавливалась. Поэтому сразу и не приехала.

Логичная и почти нестрашная история. И всё же оставалось ощущение какой-то неправильности. Как будто самые важные слова так и не были сказаны.

Когда я закончила, папа спросил:

— За что вы сражались, Гермиона?

— Мы… мы сражались с Волдемортом, папа. Это — чудовище…

— Я спросил, за что вы сражались, а не с кем.

— За то, чтобы все люди были равны. Независимо от своего происхождения и магических способностей…

— Вы этого добились? Волшебники и неволшебники Британии теперь имеют равные права и свободы?

— Да, конечно. Новый министр Кингсли…

Я запнулась на полуслове. Папа смотрел на меня внимательно и серьёзно. Как будто от моего ответа зависела жизнь.

— Пап, — каждое слово давалось с трудом, — а ты… на моём месте… предпочёл бы позволить мне умереть? Прикрываясь лозунгами о свободе и равенстве?

— Ты сделала именно это, — тихо ответил он. — Заставила нас с матерью поверить в твою смерть…

— Прекрати, — громко и сердито возразила мама. — Это не её вина. Это сделала та ужасная женщина. Ты же помнишь.

— Как я могу теперь верить в то, что помню?..

— … а потом он вспомнил, что лучше было начинать с маленького кайта, — вклинился в мои мысли Рон. — Хотя Берт говорит, что некоторые волшебники просто заговаривают оснастку и фигуряют, как хотят… Можно попробовать, чтобы получить ощущения. Ты как, рискнёшь?

Я фыркнула.

— Нет, спасибо! В последнее время мне хватает адреналина.

Рон озадаченно посмотрел на меня. Видимо, слово «адреналин» было для него незнакомым. Я отмахнулась:

— Неважно. Забудь.

Щёлкнул замок — вернулся с работы папа. Мама поднялась и поспешила в прихожую. Сквозь полуоткрытую дверь было видно, как родители обнялись, а потом папа осторожно поцеловал маму в макушку.

— Круто, когда через столько лет такие отношения, — шепнул мне Рон. — Мать бы уже начала ворчать, что отец как маленький...

Я кивнула, почти не слушая, что он говорит. Не объяснять же Рону, что родители испытывают почти непреодолимую физическую и психологическую потребность друг в друге, потому что это было единственной возможностью вытеснить воспоминания обо мне. Зелье вернуло им память, но не сформированные привычки. Теперь эта болезненная тяга постепенно сходит на нет, уступая место естественным чувствам. Так что я больше радовалась их вчерашней «нормальной» ссоре, чем сегодняшним объятиям.

— Добрый день, — папа вошёл в кухню, без тени улыбки посмотрел на нас с Роном и сел за стол.

— Рон пришёл помочь тебе с акацией, — мама поставила перед папой тарелку с едой и села рядом, подперев щёку ладонью.

— Отлично, — кивнул папа. — Дай мне двадцать минут, Рон, и приступим к делу.

— Не торопитесь, мистер Грейнджер, — Рон помотал головой. — Я могу ждать столько, сколько надо.

— Хорошее качество, — папа бросил на меня быстрый взгляд и едва заметно улыбнулся.

Разумеется, я поняла намёк. Он был далеко не первым. Но рассказать родителям о том, что мы с Роном просто друзья, никак не получалось. Я усмехнулась своим невесёлым мыслям. Рон обиженно покосился на меня и поднялся.

— Подожду в гостиной.

— Не уходи, Рон, — остановила его мама. — Сейчас будет чай. Есть печенье и ореховая паста. После спортивных тренировок — то, что нужно.

И Рон остался.

Папа рассказал о пробке на Альберт-роуд, мама — о том, что завтра ожидают сильный ветер, Рон — ещё один анекдот про кайтинг. Любой наблюдатель смело присвоил бы нам звание идеальной семьи. Конечно, при условии, что он не слышал вчерашних разговоров в этом доме.

— Ты убивала? — этим вопросом папа остановил меня вчера в коридоре, когда мама отправилась в ванную комнату, чтобы привести себя в порядок.

— Если да, то что? — в груди стало пусто и холодно, как будто рядом с домом выстроилась целая армия дементоров. — Вдруг мне пришлось? Что тогда, папа? Выставишь из дома? Откажешься от меня? Или будешь судить по всей строгости закона?

Я смотрела на него и первый раз в жизни жалела, что не владею легилименцией. Кажется, молчание продолжалось слишком долго. А потом папа сгрёб меня в охапку и прижал к себе.

— Ты всегда будешь моей дочерью. И я всегда на твоей стороне.

От папы пахло клиникой и его любимым одеколоном. Я потерлась носом о папину рубашку и спросила:

— А ты, правда, думаешь, что у вас и теперь фальшивые воспоминания?

Он помолчал, а потом ответил очень мягко:

— Нет, не думаю. Потому что я сразу вспомнил, как был зол на тебя в день отъезда. И вспомнил, почему.

— Злость — хороший признак, — согласилась я. — Тот человек, что сделал для вас зелье памяти, говорил, что злость — индикатор сохранности личности. Мама злится на Джейн, ты — на меня. Значит, с вами всё будет в порядке.

Папа ничего не ответил, только сильнее прижал меня к себе. И я не выдержала.

— Была битва, папа. Настоящая. Со взрывами, ранами и смертью. Я не палила ни в кого убивающим, но я сражалась. И я чувствовала, что… я хотела уничтожить их всех. Потом это прошло, и стало очень страшно. Я рассорилась со всеми друзьями. От меня даже кот сбежал. Я забросила учебу, и почти не спала, и…

Неслышно подошла мама и обняла нас обоих.

… Рон толкнул меня локтем, и я вынырнула из воспоминаний.

— Ты что, ночью опять не спала?

— Спала, но только немного, — честно ответила я. — Вначале сочиняла правдоподобную объяснительную для… австралийских правоохранительных органов, потом — отчёт по каплям. Снейпу пригодится.

Задача была простой. Приучить себя вспоминать и говорить о профессоре без сильных эмоций. Это было уже четвёртым упоминанием за сутки. И вроде бы я справлялась.

Рон пожал плечами.

— Зачем усердствовать? Он же тебя об этом не просил. Пер-фек-ци-о-низм? И кстати… Зачем теперь пилить акацию? Нет, мне не трудно, я с удовольствием, но новым владельцам дома наверняка захочется сделать всё по своему?

Мама не удержала в мокрых руках стопку тарелок, и они с грохотом обрушились в раковину.

Я хотела опередить родителей, но не успела.

— Никто не собирается продавать этот дом, — спокойно ответил папа.

— То есть как не собирается? — ошалело переспросил Рон.

Не таким мне представлялся этот разговор, но теперь было уже поздно. Зажмурившись, я выпалила на одном дыхании:

— Мы с родителями вчера всё обсудили, Рон. Они не вернутся в Англию.