Свет в окне напротив (гет)

— Шах и мат! — Фрэнк склонил голову и слегка приподнял шляпу.

— Поздравляю, — отозвался я.

Сегодняшняя партия оказалась интересной. Тем досаднее было поражение. Особенно если учесть, что последние три хода я потратил на борьбу со слишком «громкими» ментальными проекциями соперника и на вынужденный поиск альтернативных решений. Впрочем, это всё отговорки. Проиграл, так проиграл.

— Стало быть, двадцать шесть на тридцать девять? — Фрэнк, посмеиваясь, раскрыл записную книжку и вписал результат.

— На текущий момент, — уточнил я. — Завтра возьму реванш.

— Непременно, — согласился Фрэнк. — А может, ещё одну партейку сегодня?

— Вы собирались быть дома к пяти. Стоит ли игра огорчения вашей супруги?

— Разве я говорил про пять часов? — Фрэнк погрозил мне узловатым пальцем. — Опять ваши фокусы?

Слово «фокусы» прозвучало с плохо скрытым восторгом. В голове у Фрэнка моя персона принимала разнообразные дичайшие формы, порождаемые, вероятно, магловским кинематографом. Чаще всего я представлялся ему неким инопланетным персонажем на службе жителей Земли. Довольно лестный образ, если бы не одно «но»: красно-синее трико с бельём наружу. Именно эта фантазия портновского искусства убедила меня как можно реже использовать легилименцию в отношении Фрэнка. Удавалось это не всегда. Мой собеседник был человеком эмоциональным и не имел привычки контролировать свой разум. Ещё реже он молчал.

— Вот вы говорите — Энни, — неспешно начал Фрэнк. — Молодым, наверное, смешно. Два старика друг над другом трясутся. А я её другой вижу. Как встретил в пятидесятом, так и пропал. Тоненькая, весёлая. Голос звонкий, как колокольчик… Всё пережили. Двух детей вырастили. В прошлом году правнучка родилась! Но у тех своя жизнь. Когда приедут, когда открытку пришлют… Живы, здоровы — и хорошо. Да… Я это к чему. Думаешь иной раз, что помереть легче, чем жить. Но как мою Энни одну оставить?

Он не ждал ответа. Бодрые заверения о том, что вся жизнь впереди, были бы здесь неуместны. Я только кивнул и незаметно обновил согревающие чары на скамейке.

— С дурёхой этой мы, считай, ровесники, — Фрэнк махнул рукой в направлении труб электростанции, темневшей за кронами деревьев. — Однажды решил пробраться на крышу и написать сверху что-нибудь вроде «Фрэнк любит Энни». Молодой был, ветер в голове. Поймали. Всыпали по первое число… А когда трубы дымить перестали, Энни мне сказала: «И ты заканчивай». С тех пор не курю. Опять выходит совпадение в биографии.

Мне снова полагалось кивнуть. Сколько лет назад была построена электростанция Баттерси, и когда она перестала работать, я, разумеется, не знал. Но какое это имело значение?

Фрэнк хлопнул себя по коленям, хитро прищурился и заявил:

— Жена говорит, вы волшебник!

Тема была очередной частью устоявшегося ритуала наших бесед. Примечательно, что Фрэнк ни разу не повторился в своих предположениях. Случайное попадание ничем мне не грозило.

— Вот незадача. На чём же я прокололся?

— А таблетки ваши? Те, синенькие, вроде как от подагры. Энни сперва испугалась, не давала мне их пить, а потом сама тайком съела одну. Проверяла, значит, понимаете?

Я с трудом удержался от ухмылки.

— Понимаю. Надеюсь, обошлось без зелёных волос и лишних конечностей?

Фрэнк с улыбкой протянул вперёд правую руку и несколько раз сжал её в кулак.

— Не болит! — радостно объявил он. — Давно не чувствовал себя таким здоровым! Настоящие таблетки молодости!

— Молодость, увы, не обещаю, — возразил я. — Но о суставной боли забудете надолго. Китайская разработка.

Из всех составляющих «китайской разработки» Малпеппер закупал в Китае только чешую дракона. Впрочем, аналогичный рецепт наверняка существовал и на Востоке, так что формально я не солгал. Само зелье было довольно простым, но мне пришлось потратить немало времени, чтобы придать ему форму магловских таблеток.

Реакция Фрэнка... радовала? Да, пожалуй, так.

Я откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза, подставив лицо внезапному солнцу. В воздухе уже ощущался горьковатый запах весны. Трава сменила бурый оттенок на зеленый, на деревьях набухли почки… После снежных зим в Хогвартсе, тёплый и мокрый лондонский февраль казался насмешкой природы…

— Какую боль терпеть труднее всего? Как думаете? — внезапно спросил Фрэнк.

Наступала третья часть беседы. Я мысленно называл её «парадоксы». Похоже, супруга Фрэнка была женщиной практичной и не поддерживала склонности мужа к философским рассуждениям.

— Фантомную, — наконец выбрал я. — До источника боли нельзя добраться. Даже ампутировать больную конечность уже не получится.

— И как быть?

Я покачал головой.

— Разве не вы сказали, что к любой ноше можно привыкнуть? Кто-то будет доказывать себе, что боли не существует, потому что нет конечности. Другой, наоборот, попытается вспомнить её во всех подробностях — живой, действующей, здоровой…

Фрэнк собрал шахматные фигурки, защёлкнул замки на коробке.

— И верно, — задумчиво пробормотал он. — Одни пытаются воскресить былое, другие ждут исцеления от будущего. Только старики знают, что жизнь-то — она ровно посерёдке. И радуются тому, что есть.

Он поднялся со скамьи, по привычке сморщившись в ожидании боли, которую называл прострелом. И не дождавшись, счастливо рассмеялся:

— Ну, пора мне, сынок. Генерал Энни опозданий не любит.

— Доброго дня, Фрэнк.

Старик отдал мне честь и зашагал по дорожке, почти не опираясь на трость.

Мне спешить было некуда. Статья для «Вестника зельеварения» уже лежала в редакции журнала. Лига зельеваров приняла моё заявление на прошлой неделе… Слизнорт прислал в ответ три восторженных письма и приглашение на международный конгресс в Кёльне. Скоро за мной опять начнут охотиться журналисты и фотографы. Четверть века назад я чувствовал бы себя победителем.

Мимо скамейки прошла пара туристов. Девушке вряд ли исполнилось больше двадцати, а её кавалер выглядел ещё моложе и был рыжим, как шестой Уизли. Он остановился, нахально взглянув на меня:

— Извините, вы нас не сфотографируете?

Кто тут рассуждал о грядущей славе?

Я постарался ухмыльнуться самой неприятной ухмылкой из набора Ужаса Подземелий, но в ответ получил в руки фотоаппарат. В последующие несколько минут меня заставили сделать десяток снимков, причём в кадре должны были оказаться и эти двое, и трубы электростанции, и пруд, и китайская пагода… Наконец, фантазия туристов иссякла, и меня оставили в покое.

Уходя, рыжий оглянулся и смерил меня взглядом:

«Странный тип».

Исчерпывающий вердикт.

«На себя посмотри, чучело», — мысленно ответил я. Надеюсь, он расслышал.

Тем временем, оригинал мистера Уизли проводил время где-то в Австралии, сопровождая мисс Гермиону Грейнджер, до которой мне не было никакого дела. Абсолютно никакого дела. Несколько фактов, не сочетающихся с этим утверждением, ничего не меняли. Мисс Грейнджер, судя по всему, совершенно исцелилась от своей кратковременной симпатии к моей персоне, так что меня совершенно не волновало, как и с кем упомянутая мисс проводит время. Тем более, что двадцать третьего января я получил от неё письмо.

Здравствуйте, профессор Снейп! События складываются таким образом, что я некоторое время проведу в Австралии. Мне показалось неправильным не сообщить Вам, что всё прошло без осложнений. Разумеется, я вела подробные записи. Если они нужны, то я перешлю их в Англию любым удобным Вам способом.

С уважением и благодарностью, Гермиона Грейнджер.

Поттер, принесший конверт, а также очередной пирог с патокой, известие о собственном отпуске и красочный рассказ о собеседовании у Минервы, спрашивал моего совета: стоит ли ему присоединиться к друзьям. Пришлось напомнить, что он теперь человек женатый, Грейнджер и Уизли — взрослые люди, а Австралия — цивилизованная страна с благоприятным политическим режимом. В итоге мисс Грейнджер по-прежнему пребывала на другой стороне Земли, Поттеры наслаждались отпуском в компании друг друга, а я научился играть в шахматы. Для преподавателя в отставке занятие как нельзя более подходящее. К счастью, болей в спине у меня пока не наблюдалось, но засиживаться на парковых скамейках все же не стоило. К тому же, с потеплением здесь становилось слишком людно.

Пройдя парк насквозь, я вышел к южным воротам. Там толпились туристы. Прорваться без потерь не удалось. Японец, едва достававший мне до плеча, вцепился в мой рукав и начал напевно что-то лопотать на языке, который он сам полагал английским. Удивительно, но ему нужна была не электростанция, а отель. Вдвойне удивительно, что мои объяснения увенчались успехом. Группа отправилась в нужном направлении, а я постарался выбрать противоположное. Таким нехитрым способом через несколько минут я оказался около Той-Самой-Электростанции.

Днём она не производила впечатление ни красивой, ни величественной. Всего лишь огромное кирпичное строение в той стадии ветхости, когда проще сломать, чем чинить. Железные листы обшивки топорщились, как чешуя старого дракона. В стенах виднелись какие-то скобы. Очевидно, любители острых ощущений занимались здесь альпинизмом.

Внутри было пыльно. Звуки шагов отражались от стен, создавая гулкое эхо. Перед лестничным проёмом, затянутым мотком колючей проволоки, висела табличка, воспрещающая проход. Разве можно было ослушаться? Я аппарировал.

Солнце, вынырнувшее из-за облаков где-то над Клэпхэмом, заставило на мгновение прикрыть глаза. Плоская крыша с торчавшими там и тут вентиляционными отверстиями напоминала просеку с пеньками от деревьев. От «пеньков» тянулись длинные тени. Очередная табличка у железного ограждения предупреждала об опасности. Отличное место. Бессмысленное, бесполезное, знаменитое.

Что здесь собирался делать Фрэнк? Расписывать стены надписями? Счастливец. Мне бы никогда не пришло в голову такое ребячество.

«С Новым годом, сэр!» — возразила в голове Грейнджер.

Порыв ветра хлестнул по лицу. Тонкий, едва уловимый, но знакомый запах: неизвестно откуда взявшегося снега, свежего пергамента, азарта. И обувного клея. Абсурдный, невозможный, но совершенно реальный.

Крыть было нечем.

Никакие полумеры не остановили бы Грейнджер. «Не предаст, не обманет и не отстанет, пока не спасёт», — как справедливо заметил Поттер. Значит, решение должен был принимать я. Вычислить разницу между двадцатью и сорока годами, сравнить белое и чёрное, признать очевидное? Что могло быть проще? «Долг исполни, прошлое отпусти, будущего не жди и не бойся». Сегодня память щедра на цитаты. А что в настоящем?

Я подошёл к краю крыши. Город внизу жил. Беспокойной и суетливой жизнью огромного муравейника. Тысячи улиц, сотни площадей, миллионы окон. Нюансы не видны, детали сглажены… Отсюда намного легче принимать правильные решения.

«Экспекто патронум!»

Свет пролился сквозь пальцы и выстрелил серебристым фейерверком. Под солнечными лучами крылья казались почти прозрачными, но были совершенно реальными. Лань смотрела на меня доверчиво и спокойно. Не Лили Эванс. Не Гермиона Грейнджер. Не химера… Свет.

Солнце последний раз позолотило пыльную крышу и скрылось за плотными тучами.

Всё. На сегодня безумств достаточно.

По дороге домой я зашёл в супермаркет, набрал продуктов на неделю. Постарался не улыбнуться девочке-кассирше. Не сумел. Она в ответ рассмеялась. Перекинулся парой слов с хозяином паба. Отличная погода? Да, отличная… И Фрэнк несомненно прав с его здравым суждением о текущем мгновении. Меня ждёт ещё один вечер с книгами и, возможно, бокалом вина. Помнится, Драко обещал бутылку эльфийского по первому требованию? Неплохо. Совсем неплохо.

Сворачивая на свою улицу, я привычно напрягся. Чудесное появление Поттера в мой день рождения не прошло даром. К счастью, у Поттера был разгар отпуска, который он проводил со своей супругой. Улица была тиха, пуста и благопристойна. Как всегда.

А в окнах дома Гермионы Грейнджер горел свет.