История Тома Реддла (джен)

…4 декабря 1938…

Тик-так.

Шурх-шурх.

Мгновение тишины, и снова:

Тик-так. Шурх-шурх.

Чарлус вздохнул. Кажется, он начинал сходить с ума.

— Итак, мистер Поттер, вы снова здесь, — Диппет закончил рисовать очередной фрактал скрипящим пером, отложил его в сторону на деревянную полированную подставку и взглянул на Чарлуса сквозь очки.

Директор сидел в своем кресле, замотавшись в длинный бархатный халат с золотистым поясом, похожим на львиный хвост. За полчаса до всего этого он только-только начал погружаться в сон, приняв зелье сна без сновидений и закусив его миндальными абрикосовыми пирожными. Сигнализация спутала все его планы и грозилась обречь на бессонные метания на кровати до самого утра. А ведь в его возрасте пренебрегать сном — практически смертельно.

Поттер, в свою очередь, выглядел превосходно, будто только и делал до этого, что не делал ничего. Он восседал в кабинете директора уже двадцать четыре минуты и сорок три секунды, судя по степенным настенным часам, и все это время Диппет, не отрываясь, водил чернилами по бумаге.

На сорок четвертой секунде Диппет закончил свой сомнительный шедевр, равнодушно скомкал пергамент, шурша им на всю комнату и изящно бросил в урну у стола, махнув сухой кистью, будто крылом.

Чарлус усмехнулся. Диппет приподнял брови.

Они завершили прелюдию и приступили к основному акту.

— Мистер Поттер, — вкрадчиво начал директор, которого последнее время слегка подташнивало от лиц некоторых учеников вообще и от Чарлуса в частности. — Давайте-ка кое-что обсудим.

Диппет сцепил руки в замок, улыбнулся белесыми, старыми губами и пронзительно уставился на Чарлуса сквозь очки. Морщины складками стянули его лицо.

— На первом курсе, — сообщил Диппет, — вы зарекомендовали свои блестящие колдовские способности, безупречные манеры и удивительный талант к наукам. На третьем, — Диппет щелкнул пальцами по песочным часам, и те согласно зазвенели, — вы принесли Хогвартсу столь желанную победу на турнире по заклинаниям, подняв школу в рейтинге на несколько драгоценных позиций. На пятом, наконец, вы были назначены старостой факультета, благодаря тому, что Гриффиндор вас практически… — Диппет сморщился, подыскивая слово взамен единственно очевидного.

— Боготворит, — тихо, с улыбкой подсказал Чарлус.

— На шестом, — Диппет повысил голос, — вы снова принесли нам победу и снова на турнире по заклинаниям. Это, безусловно, заслуживает внимания. Но вот что интересно…

Диппет резко потянулся вперед, сцапал пальцами с пожелтевшими ногтями статуэтку орла у себя на столе и развернул ее клювом к Чарлусу. Орел надменно уставился на Поттера, зеркально отражая его лицо.

— Интересно, что мы можем взглянуть на ситуацию и с другой стороны! — продолжил Диппет, чьи глаза с каждым словом полнились ясным, живым блеском. — Итак, на первом курсе вы подвесили слизеринца-третьекурсника на дереве вниз ногами. Бедняга провисел там целых полчаса, прежде чем потешавшиеся сокурсники его сняли. И вы аргументировали это тем, что… — Диппет приподнял брови.

— Он сказал, что я грязнокровный выродок, — медово улыбнулся Чарлус. — А так как это неправда... — Он развел руками.

— Не совсем так, мистер Поттер. Вы сказали мне, подождите-ка, да-да!.. Вы сказали мне: «Потому что мне так захотелось». Ничего про грязнокровных выродков. Припоминаете? Отлично. На третьем курсе вы участвовали в турнире по заклинаниям и наслали проклятие на Николаса Гринграсса. Напомните-ка, почему вы это сделали?..

Когда Диппет злился, он повсюду совал свои "ка".

Чарлус пожал плечами.

— Я не помню. Возможно, меня тошнило от его духов.

— Нет-нет-нет, мистер Поттер! — язвительно воскликнул Диппет, приобретая нелепую безуминку в выцветших глазах. — Вы сказали, что он загораживал вам вид на задницу Чарис Блэк.

— Как можно, сэр! — притворно возмутился Поттер. — Говорить такое о даме!

Диппет коротко и хлестко ударил рукой по столу, и Поттер замолк с довольной улыбкой.

— Это сказал не я, — ледяным тоном отрезал Диппет. — Это были вы, и вы прекрасно это помните, я вижу по глазам. И, ах да. На пятом курсе, после того, как вас назначили старостой, вы недолго хранили невинность. Уже на рождественских каникулах, после сочельника, вы давали показания по делу Юфимии Поттер. Помните?..

На этот раз улыбка Чарлуса была злой.

— Вы ошиблись, — скрежетнул он. — Тогда она еще не была Поттер.

— Вот видите! — казалось, еще мгновение, и Диппет захлопает в ладоши. — Вы все-все помните, мистер Поттер. — Его лицо сделалось серьезным и сердитым, будто кто-то перевернул его вниз головой, и то, что было улыбкой, теперь стало оскалом. — А теперь скажите мне, с чего вы решили, что ваш отец, Блэки, Кэрроу и прочие семьи, с женщинами которых вы спали, будут выгораживать вас вечно?

Поттер чуть наклонился к Диппету, не меняя своей смирной, с руками на коленях, позы.

— Все дело в том, сэр, — по секрету прошептал он, — что ни одну из этих женщин я не приводил сюда насильно. Они все вступились за меня по своему желанию.

— И что именно вы хотите этим сказать, мистер Поттер? — с притворным интересом уточнил Диппет, наклоняясь к Чарлусу в ответ.

— Наверное, я чертовски хорош в постели! — сверкнув глазами, сообщил Чарлус громким шепотом и резко отодвинулся.

Диппет так и замер над своим столом, всверливаясь в Чарлуса орлиными глазами.

— Веди себя, как подобает, мальчишка! — рыкнул Гэри Грей, не выдержав, и подскочил к Поттеру со спины.

Он занес руку с ротанговой тростью над его затылком, выщерился, но тут Чарлус поднял голову и обернулся, так, что длинная челка небрежно соскользнула вбок.

Лицо Грея дернулось, скисло, и становилось все угрюмей и испуганней, пока Поттер снизу-вверх неотрывно смотрел в глаза завхозу.

Армандо вздохнул.

Сочетание классического гриффиндорского упрямства и традиционного слизеринского высокомерия. А Дамблдор сегодня снова «чувствовал себя плохо», так что Диппету приходилось держать осаду в одиночку.

— Гэри, все в порядке, — устало и уже серьезно произнес Диппет, слабым кивком указывая Грею на кресло у стены. — Мы с мистером Поттером разговариваем.

Чарлус развязно повел плечами, показательно рассматривая носки блестящих черных туфлей. Коротко поднял взгляд, коротко поджал губы и коротко надменно улыбнулся. Он был без мантии, и впервые Диппет не сказал ему ни слова. Наверное, он достал директора окончательно.

— Поговорим серьезно, мистер Поттер. Не секрет, что феникса, несущего философские камни, терпят, даже если иногда он превращается в дракона и сжигает деревни. Но есть границы разумного. Есть рамки. Уважение. Вам все это, как я имел несчастье понять, совершенно чуждо. Теперь же еще и это. Метка Гриндевальда.

Чарлус поджал губы, обвел глазами многочисленные портреты бывших директоров Хогвартса, многие из которых даже не делали вида, что спят. Они смотрели на него с осуждением, и только Финеас Блэк, довольно улыбаясь, приглаживал острую бородку и приторно глядел на Чарлуса.

От этого становилось дурно.

— Не далее, как несколько недель назад, я был вынужден объяснять огромному количеству людей, почему в Хогвартсе погиб студент… — Диппет вздохнул, откинулся на кресле и посмотрел на Поттера внимательно, поверх узких очков. — Ситуация была патовая. Мы придумали нелепое объяснение, кое-как замяли дело. Не будь обстановка в мире такой острой, школу могли бы закрыть.

Чарлус хмыкнул и резко качнул головой.

— Не верите?

— Я шесть лет в этой школе, сэр, — хрипло сообщил он без тени насмешки. — Я видел, что порой здесь случается. Смерть студента никогда не была достаточной причиной для беспокойства.

— Я не желаю поднимать эту тему сейчас, — отрезал Диппет. — У нас с вами были и есть разногласия. Я не одобряю ни вашего отношения к школе, ни ко мне, но я никогда не попрекал вас за это и никогда не стану.

— Я знаю, сэр, — сказал, как отрубил Чарлус.

— Вернемся к теме. Гектор Фоули недолго продержится на посту, и уже известно, кто станет его преемником. Леонард Спенсер-Мун. Я помню этого мальчика. Хладнокровен, храбр и честолюбив. Он был полукровкой, подвергался определенной травле и надолго запомнил своих обидчиков. Многие из них — сейчас негласные сторонники Гриндевальда. Понимаете, что это значит?

— Вполне. Но причем здесь я?

— Леонард — человек категоричный. Он не станет выслушивать жалобливые показания сторон. Он объявит табу на все, что касается Гриндевальда, и даже такая провинность, как рисование метки… Что же, и за меньшее отправляли в Азкабан.

— Он еще не вступил в должность, сэр. Вы опережаете события.

— Я всего лишь упреждаю их. Это совет, Чарлус. На будущее. Мне стоило усилий устроить нам с вами личную беседу, без авроров и прочих прекрасных людей. Вам стоит ценить это и помнить — если продолжите плевать на мнение людей, они плюнут в вас, и вы утонете.

— Где-то я это слышал… — фыркнул Поттер.

— Значит, вы еще способны слушать, — не разделил его иронии Диппет. — А теперь я хочу знать, кто нарисовал метку.

Чарлус моргнул.

— Что?

— О, мистер Поттер, — протянул Диппет, улыбаясь откровенно по-слизерински, — вы же не думали, что я подозреваю вас? Кого угодно, но только не золотого гриффиндорского мальчика! Вы бы вывесили метку на всеобщее обозрение в Большом зале. Или нарисовали ее у меня на лбу. Но не так, не тихонько и трусливо, как крыса.

Когда Диппет становился откровенным, то есть, самим собой, Чарлуса это пробирало до дрожи. Когтевранцы вообще вызывали в нем трепет. Сутками они могли вести себя, как живые, нормальные люди, а потом у одного из них находили эмбриона взрывопотама, на котором ставили опыты, и его вели под конвоем через всю школу вместе со злосчастной мутно-зеленой банкой. Ну, как в прошлом году.

Поттер коротко передернул плечами.

— Я ничего не видел.

— Вот как? Вы случайно оказались рядом, но вы ничего не видели?

Поттер поковырялся носком туфли в ковре, вытянул губы трубочкой и произнес куда-то в воздух:

— Я был занят.

— Чем же?

Чарлус оглянулся на Грея, подмигнул ему, отчего завхоз пошел пятнами, и снова обернулся к Диппету. Глаза у Поттера были цвета густого шоколада, непроглядные и нахальные.

— Я шел в туалет покурить, — безжалостно отрапортовал он. — Получил кое от кого интересный табак и решил попробовать. Заметил что-то на стене, пригляделся. Оказалось, метка.

Диппет вздохнул, постучал по столу пальцами.

— И, видимо, поэтому при появлении авроров вы бросились бежать, наткнулись на защитную сеть, о которой вы конечно же ничего не знали, наделали ужасного шума и так бездарно попались?

— У всех бывают плохие дни, сэр.

— Оставьте ерничанье, Чарлус. Я хочу услышать что-то более правдоподобное.

— Как скажете, сэр, — Чарлус моргнул. — А… Дайте-ка подумать. Ах да, я вспомнил! Я бросился бежать, потому что мои карманы были забиты сушеными силками. Я собирался завернуть их в папиросную бумагу и раскурить, сидя на подоконнике в романтичных сумерках зимней ночи…

Гэри Грей за его спиной не то хрюкнул, не то поперхнулся.

Диппет сложил руки перед собой, вздохнул и молвил с бесконечной усталостью:

— При вас не было наркотиков, Чарлус.

— Точно. Видите ли… — Он выдержал показательную паузу. — Я их уничтожил, пока бежал, сэр. Иначе бы сдался сразу. Конечно же.

— Конечно же.

Они помолчали. Чарлус катал на языке мятный шарик, Диппет смотрел впереди себя невидящим взглядом, а Грей нетерпеливо постукивал тростью по паркету и даже не замечал этого.

— Вы мне надоели, мистер Поттер, — с достоинством сообщил Диппет, возвращая глазам подвижность. — Я пытался поступать иначе, но вы иному языку не внемлите.

Он взглянул на Грея, кивнул ему:

— Наказание мистеру Поттеру я назначаю вплоть до рождественских каникул. Ежедневно. Если он, конечно, не образумится раньше и не решит поделиться со мной реальными подробностями. И сообщите его декану завтра же с самого утра. До завтрака.

— Конечно, сэр, — Грей учтиво склонился в полупоклоне. Затем подошел и грубыми пальцами схватил Поттера за плечо. Он был вдохновлен.

— Чарлус, — окликнул его Диппет, когда Поттер с Греем уже стояли у самой двери. — Пожалуйста, обдумай то, что я сказал.

— Я всего лишь слабый телом наркоман, сэр, а не тайный заговорщик, — искренне улыбнулся Чарлус, похожий на добродушного удава, только что проглотившего кролика.

Диппет покивал головой, потом скупо улыбнулся в ответ и прищелкнул пальцами завхозу.

— Мистер Грей, позаботьтесь о мистере Поттере. И да. Проследите, чтобы его спина не переставала кровоточить, пока он не научится говорить правду.

* * *

Моника МакМиллан было из той породы людей, чья храбрость всецело определяется их глупостью, или, вернее сказать, их абсолютной нечувствительностью к опасности.

В детстве Моника хваталась за раскаленный чайник, просовывала руку через каминную решетку, вожделея потрогать огоньки, прыгала со второго этажа маленького родительского поместья с маминым зонтом и всячески пыталась погладить зубастых собачек, кошечек и даже новорожденных драконов в заповеднике.

Обожженные руки, порезы и поломанные ребра мгновенно превращались в жалобный растерянный детский плач, но стоило лишь ожогам сойти, ранам затянуться, а костям срастись, как произошедшее выветривалось из головы Моники, будто Веселящий газ, и она заново принималась испытывать на прочность поистрепавшиеся уже родительские сердца.

Моника выглянула из своей комнаты вслед за всеми, зашарила осторожными любопытными глазами по коридору. Ей было неведомо, что здесь творится, но всеобщая суматоха была ей, что разбросанные конфеты в красочных обертках для ребенка.

Моника глянула в одну сторону, глянула в другую, ухватила звенящие голоски каких-то мальчишек, судорожный шепот девчонок, чьи имена она в очередной раз запамятовала, а потом ее глаза дернулись и, как рыбки, зачарованные светом глубоководного удильщика, рванулись к портретному проему.

Дорея Блэк, набросив на плечи мантию, босая и в одной лишь сорочке, тонкими пальчиками отодвинула портрет, пугливо, как лань, оглянулась и просочилась сквозь худой проем.

Пальцы Моники на косяке двери опасливо сжались, она вздрогнула боязливой мыслью о черных, продрогших коридорах школы и бродящих там, как дементоры, аврорах, закусила губы, а потом суетливо побежала по коридору меж спальнями, все больше прижимаясь к стенке. Дверь ее так и осталась загадочно полуоткрытой.

После приобретения свежей сети рубцов, смутно напоминавших карту автомобильных дорог Англии, Чарлус, насвистывая, вышел из кабинета завхоза. Грей велел ему дождаться у дверей, ибо не дело ученикам шляться по школе ночью без сопровождающего, а сам пошел закрывать свою пыточную на ключ. Чарлус на это благополучно наплевал.

Он быстрым широким шагом последовал по коридору, кривясь от боли и отсчитывая портьеры. Рубашка уже набухла от крови и начала пропитывать мантию. Мокрое, почти ностальгическое ощущение.

За одиннадцатой по счету он обнаружил то, что искал, — нычку с сигаретами и маггловские спички. Прикуривать от палочки он считал жестом глубоко ущербным и вульгарно напыщенным.

Чарлус вставил сигарету в рот, пару раз чиркнул спичкой по истерзанном боку коробка, и исподволь поднял голову.

Он стоял посреди короткого затемненного отрезка, справа и слева от него проходили два параллельных друг другу коридора. Свет луны молоком разливался по полу, стекаясь в ровно очерченные овальные лужицы под каждым окном.

На мгновение в левом коридоре мелькнула фигура. Нечто нечеловеческое, в бело-черных, расплескавшихся одеждах, наполненное мельтешением рук, ног и растрепанных волос. А затем на конце спички вспух ослепительно желтый огонек, и Чарлус ослеп.

Сигарета послушно затлела и за мгновение до того, как спичка потухла, на Чарлуса из темноты, прямо сквозь белесый дым выплыло бумажно-белое лицо, безобразно искаженное злыми, черными чертами.

— Твою мать!.. — выругался Поттер, отскочил, уронив спичку вместе с сигаретой и все-таки завалился на пол.

— Люмос! — На Чарлуса уставился слепящий прожектор волшебной палочки.

Он сощурился, вглядываясь в обезумевшую, угольно-черную фигуру, выругался еще раз, но на этот раз облегченно и, наконец, поднялся с пола.

— Нокс, — прищелкнул он языком и задрал выступающий подбородок, со смехом поглядывая с высоты своего роста. — Представь, если бы тебя назвали Нокс? — он вытянул губы трубочкой. — Каждый раз, когда бы тебя звали по имени, свет бы погасал. Ведь настоящие Блэки живут только во тьме. У-у-у…

— Не смешно, Чарлус, — Дорея перепугалась поболе его самого. Уголки ее губ подрагивали, будто не могли определиться, скорбно или разгневанно им поджиматься.

Она обессилено опустила дрожащую руку с палочкой, и Чарлус не без удовольствия обглодал, наконец, Дорею нахальными глазами. Ее темные, роскошные меха и платья, за коими Дорея так любила прятаться от чужих глаз и чувств, остались чинно висеть в шкафу в спальне, и сейчас она стояла здесь практически обнаженная.

— Прекрасный выбор наряда для ночной прогулки, — бархатно произнес он.

Дорея округлила глаза, уронила взгляд вниз, на тонкую сорочку под распахнувшейся мантией и стыдливо запахнулась. В воздухе мелькнули выступающие косточки на тонких запястьях и одинокая серебряная цепочка на одном из них.

— Что ты делаешь в такой темноте в коридоре, милая? — поинтересовался Поттер.

— Патрулирую, — отчеканила Дорея.

— В одиночку? — Чарлус приподнял бровь. — В одном пеньюаре, посреди школы, утыканной проклятыми метками?

— Мы разделились с Гербертом, — отрезала Дорея, и на ее щеках выступил румянец.

Она была удивительно полной для своего семейства, в котором все сплошь и рядом походили на обглоданных рыбин, и ее тело дышало здоровой цветущей красотой, которая была столь же естественна, сколь взошедшая над Хогвартсом луна. Поттер протянул руку, легонько провел большим пальцем по губам Дореи, и румянец стал ярче. Дорея ошеломленно открыла рот, но тут же захлопнула его, когда палец Поттера самым краешком коснулся ее передних зубов.

— О да, — перебил ее гневный приступ он. — Ведь от тебя одной, конечно, будет много толку, наткнись ты на кого-нибудь… вроде меня.

— Это не твое дело, Поттер, на кого я наткнусь, — она отступила, скрещивая на груди руки.

— Встретишь какого-нибудь последователя Гриндевальда или… Хотя подожди! Ты же как раз из их числа. Так что действительно. Бояться нечего, — он развел руками, как заправский шут во время представления, и Дорее почудился звон бубенцов на невидимой шапке.

— Я. Не. Последователь. Гриндевальда, — раздельно произнесла она. — Я же не рисую метки, как… как ты!

Чарлус усмехнулся, качнул головой.

— Я тебя провожу до гостиных. А то вдруг ты сгинешь в лесу, как Хельмут Фальк.

Моника на цыпочках остановилась у поворота. За углом было тихо, Дорея и Он о чем-то негромко разговаривали, а потом шорох одежд стал удаляться, и Моника воровато заглянула в черный ход. Она, как могла, береглась от обличительного мерцающего света и сторонилась окон.

Моника тихонько пробежала короткий переход между двумя коридорами и едва не оскользнулась на какой-то бурой растянутой на полу кляксе. МакМиллан опустилась на коленки, мазнула нежным пальчиком по полу и завороженно положила его в рот, на самый краешек языка.

— Кровь! — возбужденно прошептала она.

Она глянула блестящими глазами в темноту. Пальчик все еще оставался на ее губах, раскрашивая их в спелый алый цвет.

Но чья?..

Дореи? Нет, Дорея был совершенно точно целой. Значит…

Кровь самого Поттера! Вот это да!

Моника отбросила толстую смоляную косу за плечо, суматошно поднялась и, наступив в кровь ножкой в аккуратной черной туфле, побежала дальше.

Чиркнув спичкой, Поттер снова затянулся и лениво замахал ею в воздухе.

Он замурлыкал глупую, похабную ирландскую песенку себе под нос, и чем ближе раздавался звук шагов Дореи и ее гневное дыхание, тем четче и звонче получались слова. Чарлус шел вальяжно, с ленцой, будто раскормленный бродячий кот, каких обыкновенно привечают всей улицей, но Дорея все равно едва поспевала за его размашистой поступью.

Чарлус с удовольствием отметил, что шлепанье босых ступней по полу участилось, слегка замедлился и сделал вид, что ничего не замечает.

Дорея вцепилась рукой в его плечо и развернула к себе.

Чарлус мило улыбнулся и выдохнул ей дым прямо в лицо.

— Прекрати так себя вести! — она даже не отвернулась.

— Прекрати мне приказывать, — пожал плечами он.

— Я — староста школы!

— А мне наплевать.

— Я… я… Я сниму с тебя баллы!

Чарлус показательно задумался, потом лучисто улыбнулся, будто озаренный догадкой.

— Снимай. Я скажу Зоуи, чтобы она тренировалась лучше и выиграла нам кубок школы. Хотя она и так это сделает, вы же не...

— Я сниму с тебя все ваши баллы!

— Никаких проблем. Не я же буду объясняться с директором за предвзятое отношение и мошенничество в личных целях.

Они оба замолчали.

Дорея нервно, лихорадочно думала, сверкая глазами. Ее волосы пушились во все стороны, и на полной, античной шее вздувалась тонкая живая жилка.

— Но мы, конечно, — Поттер аккуратно поджал губы и небрежно оправил рукой блестящие, не по-мужски гладкие волосы. — Можем поговорить, если ты попросишь об этом.

— Попрошу?..

Моника завороженно наблюдала каждый жест Чарлуса Поттера.

Вот он лениво закладывает сигарету в рот и за приподнятой в оскале губой видны белые зубы.

Вот он расслабленно движется, распахнутая мантия волочится за ним по полу, и на спине едва виднеется бурое пятно. Ему, наверное, очень больно, но он все равно улыбается!

Вот он отбрасывает назад волосы, на пальце кровожадно переливается алый перстень, а в вырезе белоснежной рубашки мерцает тонкая золотая цепочка.

Вот он…

Моника задохнулась от обиды.

И почему такие парни, как Чарлус Поттер, всегда смотрят так только на таких ужасно-развращенных и жестоких девчонок, как Дорея или Мелисса? Почему они никогда не обращают внимания на верных, преданных, честных, как…

Моника упрямо сжала губы. Ну уж нет! Она об этом думать не станет!

Где-то вдалеке раздался разозленный стук, Моника испуганно подпрыгнула и притаилась за углом, как раз в тот момент, как Поттер и Дорея обратили взгляд в черноту коридора.

— Что это было? — удивленно спросила Дорея.

— Это Грей, — пожал плечами Чарлус. — Он, видно, думает, что я кабан и приду на стук.

— Ты сбежал от него?!

— Конечно же, нет. Я ушел. Вот смотри… — И он развернулся в подтверждение своим словам и пошел вперед.

Дорея ошеломленно ждала, когда он остановится, но спина Поттера скрылась за очередным поворотом, и до нее, наконец, дошло.

— Чарльз! А ну, стой!

Она нагнала его через пару минут, поймала в свете окна осклабившееся, посмеивающееся лицо и обреченно вздохнула, как вздыхают матери, что в пятый раз велели сыну не раскрашивать соседскую кошку в синий цвет, и в пятый же раз раскладывают в корзиночку кексы для очередного визита к соседу с извинениями.

— Зачем ты это сделал? — Дорея поравнялась с Чарлусом. Требовательно глянула на его острый, строгий профиль. — Ты присоединился к Гриндевальду? Кто-то тебя заставил? Ты кому-то проспорил?

Поттер остановился на мгновение, показательно медленно, будто выказывая всю свою смертельную усталость от надоедливых вопросов, затянулся снова. Запрокинул голову, выдыхая дым.

— Это был не я, — вежливо сообщил он потолку, после чего громко и со вкусом харкнул на пол. — Ясно? — и обернулся к Дорее, вытирая губы.

— Эванеско, - ледяным тоном ответила она, не глядя направляя палочку на пол и не отводя глаз от Поттера.

Улыбка потекла с его лица и застыла, будто остывший воск, искривленная и неживая.

— Это был не я, ясно? — мертвым от злости голосом сказал он. Он глубоко засунул руки в карманы брюк и ссутулился. — Один придурочный нарисовал эту херню в школе и принялся хвастаться среди своих, а его сестра, — единственная в их семье, кто обладает мозгами, — прибежала ко мне. Умоляла стереть эту дрянь! Я пошел туда, стер ее, и уже возвращался было обратно, как этот идиот решил нарисовать еще одну! Понабежали авроры, я наложил на мальчишку дезалюминационные чары и отправил вон, а авроров отвлек на себя. Вот и все! Ясно?!

Мерлин, как давно он не злился вот так.

Дорея стояла посреди коридора, обескураженно опустив руки, и ее дурацкая мантия снова распахнулась, являя Поттеру шелковое прозрачное детище талантливых модельеров Лондона.

Пока Чарлус, медленно пожевывая сигарету, пялился на грудь Дореи Блэк, объятую мерцанием волшебной кружевной ткани, та наконец пришла в себя.

— Так ты… А я… О, Мерлин… — невнятно выдала она.

Дорея сделала порывистый шаг вперед. Теперь ее грудь стала ближе и как будто реальнее. А еще в коридоре было холодно, и Чарлус был этому очень благодарен.

— Прекрати… прекрати смотреть на меня! — стыдливо съежилась она в который раз, и Чарлус лениво отметил, что ей это все должно быть нравится. Он протянул руку и, как в детстве, потрепал ее по макушке.

И тут же отдернул.

— Извини.

— Ничего.

Они помолчали, так что от тишины в ушах начало звенеть, неловко потоптались на месте и одновременно открыли рот.

— Слушай, Дора, — хрипло начал Чарлус, опережая Дорею. — Я не… Я никогда не свяжусь со всем этим дерьмом, уж поверь. От тебя такого можно было бы ожидать, и ты, понятное дело, судишь по себе, но... — Он примолк, не зная, что еще сказать, стряхнул пепел и вместо слов снова полез за пачкой. — Будешь?

— Я не курю.

— Давно ли?

Дорея смерила его убийственным взглядом, замялась, но под конец все-таки взяла сигарету и неловко зажала губами.

Моника распахнула рот, да так и замерла, с поджатыми по-кроличьи под грудью ручками.

Дорея Блэк курит? По-настоящему? Ну, то есть, как все?

Моника оглянулась на темноту за спиной, что подбиралась вместе с ней к Дорее и Чарлусу, и следила за ними слепыми пустыми глазницами. Того, что Моника только что увидела, было достаточно для хорошенькой истории, а уж Мелина сочинять умеет, но… уйти сейчас?

Моника осторожно высунула нос из-за рыцарских доспехов, мерцая огромными глазами в обрамлении пушистых ресниц. Учителя часто ругали Монику за подведенные черным глаза, гладкие, блестящие волосы, излишне длинные накрашенные ресницы и алые, как спелая земляника, губы. Вот только Моника никогда не красилась. Ни разу за свою жизнь.

Она не умела пользоваться той красотой, что была дана ей совершенно за даром, и только потому ей прощалась.

Моника почесала нос, позабыв, что он все еще измазан побуревшей кровью, и твердо решила остаться.

Они шли вдвоем в кромешной темноте, разделенной узкими сколами света, падающего из редких окон. Люмос был не нужен. Поттер мог пройти по Хогвартсу с закрытыми глазами, включая движущиеся лестницы, даже если бы он был во сне или без сознания, или с Дореей на руках.

Впервые за долгое время они были совершенно одни. В то время, когда все завертелось, Чарлус чувствовал себя проклятой знаменитостью. За ним охотились журналисты, родители, учителя, женщины, и только Блэки объявили ему анафему, ну а теперь все как будто стало, как прежде.

— Ты злишься? — невпопад спросила Дорея. Ее рука то и дело выныривала из-под мантии, такая ослепительно белая и чужая без черной перчатки по локоть.

— Ты была мне лучшим другом, Дора, — пожал плечами Поттер. Как это бывает между давно знающими друг друга людьми, ее пространный вопрос был воспринят так, как и задумывался. — Иногда лучшие друзья расходятся. Но это не должно было произойти с нами. Не так. Ты действительно об этом сейчас хочешь говорить? — он скосил на нее глаза.

Дорея крохотно улыбнулась.

— Ты слышал про Тома? — вместо ответа спросила она.

— Про вашего пацана? Мальчика-который-круче-всех? Слышал, как пуффендуйки сокрушались в туалете, что ему слишком мало лет.

— О Мерлин, — выдохнула Дорея. — Это… это мерзко.

— Вроде того. Все крепко двинулись на нем. Хотя для многих он просто цирковая обезьянка. Пройдет время, случится что-нибудь еще, и про эту историю забудут. — Чарлус невесомо смахнул с щеки Дореи пепел указательным пальцем. — Он действительно змееуст?

— Да.

— Дерьмово.

— В этом нет ничего плохого! — возмутилась Дорея. — Это такая же способность, как и все остальные!

— Не было бы, если бы вы не носились с парселтангом, как Слизерин со своим василиском. Вы развращаете его властью.

— Он — наследник, — тихо сказала Дорея. — Это имеет значение.

— Чистокровность и прочая лабуда?

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Это наши традиции, а ты и не пытаешься понять их.

— Потому что они убоги.

— Вот как? — ожидаемо вспылила она. — Посмотрела бы я на тебя, не родись ты волшебником, а каким-нибудь сквибом!

Дорея осеклась.

— Ты давно с ним общалась? — легко спросил Чарлус, одним только тоном превращая мучительное воспоминание в обыденный разговор. Он достал из кармана мантии шоколадную лягушку, отломил от нее лапу и вручил Дорее.

— Нет, — она благодарно приняла ее. — Я писала письма. Очень много. Почти каждый день… Но не дошло ни одно, или он просто не желает мне отвечать. Сейчас он должен быть совсем взрослым.

— Я думаю, ему гораздо лучше вдали от вас всех, — безжалостно заметил Поттер.

— Может быть, и так, — Дорея капризно поджала губы. — Ну а мне нужен мой брат. Настоящий! — Казалось, еще мгновение, и она топнет ногой. — А не такой, как… Поллукс.

— Сквиба нельзя сделать волшебником, Дора, — пожал плечами Поттер. — Так же, как и Поллукса — человеком.

Блэк остро взглянула на Чарлуса и тут же опустила глаза, как делают люди, отчаянно желающие выдать глубокую чужую тайну, но боятся быть за это ответственными и провоцируют собеседника на новые вопросы. Поттер среагировал ожидаемо. Замер на мгновение, затем сделал шаг, преграждая Дорее дорогу и остановился напротив нее, зацепившись большими пальцами рук за карманы и широко расставив ноги.

— Что? — с вызовом спросила она, упрятав свой страх под плотной пеленой того самого оскорбительно-надменного выражения, что он так любила бросать в лицо другим людям.

— Это ты мне скажи, — осклабился Чарлус. — Лгать ты не умеешь, но еще хуже ты умеешь скрывать секреты.

— Это не моя тайна, Чарлус, — насупилась Дорея, исподлобья поглядывая на Поттера, как-бы говоря: "Ну же, спроси меня еще раз!"

Поттер хмыкнул и сделал совершенно запретную вещь.

Он коснулся указательным пальцем своих губ, приложил его к губам Дореи.

— «Все мое — твое», — тихо, вкрадчиво молвил он.

— Ты помнишь?!

— Ты сказала родителям, что я — насильник, но по голове вроде не била. Это же была наша традиция, Дора. Ты ведь их любишь. Традиции.

— Это было так давно… — она мечтательно улыбнулась, и Чарлус тут же отдернул палец от ее улыбки, будто ошпарился. — Послушай, я… Я никогда никому этого не говорила, ладно? Это семейная тайна.

— Я знаю, что такое тайны, Блэк. Наши семьи — знатные их коллекционеры.

— Но эта — очень страшная. Ты никому?.. — Мгновение, и из глаз Дореи смотрит маленькая девочка с черными кудряшками, курносым носом и разрумянившимися щеками.

Чарлус сморгнул.

— Я же никому не рассказал, почему мы поссорились на самом деле, — равнодушно бросил он.

— Логично, — Дорея виновато глянула на Поттера и зябко повела плечами.

Она совершенно не годилась на роль учтивой аристократки с навечно сомкнутым ртом и колкими узкими глазами. Как ни старалась Виолетта извести из дочери жажду жизни, улыбка Дореи с годами становилась лишь светлее и чище. Внутри нее жила и звенела совершенно понятная и простая человеческая нужда делиться событиями своей жизни с другими людьми, и коль мать отказывала ей в такой простой вещи, Дорея нашла иного собеседника.

Должно быть, два года, что они не общались, дорого ей дались.

Чарлус скрестил на груди руки и прикрыл глаза всего на мгновение. Дорея начала говорить, мелодично и плавно, и Поттеру показалось, что ему одиннадцать, они на Астрономической башне, и нет ничего в целом мире, что он не мог бы ей рассказать.

— Понимаешь, сквибы — нередкий случай в семьях чистокровных. Это как будто насмешка самой магии над нами, — Дорея криво усмехнулась в такт словам. — Мы рождаемся либо очень сильными, либо почти лишенными дара. Но это не значит, что ничего нельзя исправить. — Она опустила голову, с некоторым удивлением замечая свои босые ступни с длинными аккуратными пальцами. — В семье Блэк есть кое-какое заклинание. Я не знаю, есть ли оно в других. Это целый ритуал, который… — Она зажмурилась и выдохнула: — Который позволяет передавать магию от одного волшебника другому.

Дорея робко подняла голову, но Чарлус все стоял, лениво покачиваясь, будто и не расслышав ее. Через мгновение рябь понимания пробежала по его лицу, и он резко распахнул глаза.

— Что? — коротко спросил он, недоуменно вглядываясь в Дорею, всем своим видом намекая, чтобы она сказала что-нибудь иное, разубедила его.

— Мы можем создавать волшебников, Чарлус, — тихо сказала Дорея.

— Ни хрена себе…

Мир пошатнулся вместе с Поттером. Он отступил назад, тупо пялясь на гобелен с храпящим рыцарем, и чуть не упал с лестницы, что была аккурат за их спиной.

— Но и не только это, — Дорею прорвало. — Когда ты создаешь волшебника, ты отдаешь ему чью-то силу. То есть, забираешь ее у кого-то. Так что и сквибами мы можем делать людей тоже.

Это было откровение уже за гранью.

Все проклятое мироздание держалось на том, что магия — это врожденный дар. Прознай о таком магглы во времена инквизиции, и от волшебников не осталось бы и клочка воспоминаний.

— Но это не всегда работает. Мариус, он… — Дорея коротко выдохнула, смахивая выступившие слезы широким рукавом мантии и не замечая отсутствующего лица Чарлуса. — Он...

…В камине трещал огонь, и его всполохи тихонько прятались на стенах, в узорчатых обоях и складках портьер. За окном волком выла зима, с силой бросая снег в окна, так что тот бился о стекла, будто ледяная картечь.

В комнате было холодно, и даже огнем было не согреть тот ужас, что исходил сейчас от двоих, сидящих на бархатной, шершаво-теплой тафте. Они взялись за руки, словно перед последним прыжком со скалы, и что-то робкое, испуганное и невысказанное витало в воздухе и сдавливало грудь.

— Сигнус, — тихонько говорила роскошная женщина в расшитой серебром домашней мантии. — Сигнус, пожалуйста, мы должны.

Она легонько дрожала и ни изумительная прическа, ни благородное одеяние не спасало ее искаженный страхом и отчаянием облик. Ее муж, худощавый, почти тощий мужчина в черном халате и пурпурной пижаме, неловко сжимал руки женщины в своих. Он будто и сам не верил, что все это происходит на самом деле, и мысли в его голове бросались из крайности в крайность. То он вспоминал очаровательного белокурого мальчика и его звонкий искренний смех, то взгляд почившего отца, насмешливый и пренебрежительный, исполненный презрения, и его голос, которым он клеймил сквибов и ставил их на один уровень с грязной кровью.

— Ты знаешь, что случалось с теми, с кем… — робко произнес Сигнус, сглотнул, прикрыв глаза.

— Да, о, Мерлин! Я знаю, Сигнус! Но Мариус — сквиб. Сквиб! — выкрикнула она особенно громко и заплакала без слез.

— Быть может, подождем еще немного?..

— Ему почти десять, Сигнус! Многие начинают спрашивать. Задавать вопросы. Особенно Урсула, ты же знаешь, какая она? Мы обязаны попробовать. Иначе — позор. Мне придется лишиться моего мальчика, — она зарыдала, теперь по-настоящему. — Придется отказаться от него навсегда. Навсегда, навсегда, навсегда!

Она вырвала руки из рук мужа, обняла себя, вцепившись ногтями в свои локти и закачалась из стороны в сторону, как сумасшедшая.

— Виолетта, успокойся, ну же…

— Мы возьмем совсем немного магии и отдадим ему, — пробормотала женщина. — Все получится! Все получится…

— Виолетта, пожалуйста!..

— Все получится, слышишь?!..

— А если что-то случится с ним? Или с… у кого мы заберем магию? Ведь нужно же выбрать!

Виолетта широко распахнула глаза, уставилась на мужа и фанатично прошептала:

— Ты сам знаешь. Она любит его больше всех. Она обязательно согласится. Она сильная девочка...

— Я подслушала, как они говорили, — с болью молвила Дорея. Она лихорадочно сверкала глазами, не замечая ни того, как Чарлус сторонится ее, ни ужаса в карих глазах. — И когда услышала слова матери, не сомневалась ни минуты! — Она порывисто кивнула. — Ты бы знал, как это ужасно! Это настоящая пытка, когда из тебя забирают магию. Как будто из тебя один за одним вытаскивают органы, а ты все равно не можешь умереть. Но ради брата я была готова на все! Понимаешь?!

Дорея подскочила к Поттеру, схватила его за локти обеими руками и доверчиво заглянула в глаза.

— Но он — сквиб, — тихо сказал Чарлус, с тревогой глядя на нее снизу-вверх, как на помешанную.

— Да… — Дорея горько усмехнулась. Губы и все лицо вместе с ними дрогнули. — Магия не прижилась в нем, Чарлус. Моя магия не прижилась в моем брате, — зло отчеканила она. — Он долго болел, пока она вся не вытекла из него, словно для него волшебство само по себе было какой-то заразой. А потом он вновь стал человеком. Обычным, счастливым мальчишкой. И они выставили его вон. Я видела, как мать рыдала в ту ночь, как умоляла отца попробовать что-то сделать, а когда не вышло, просто выставила его за дверь. Она даже не спустилась обнять его на прощанье. — Ее голос становился все тише, а потом взвился и прокатился криком отчаянной птицы по коридорам: — Никогда, никогда ей этого не прощу!

Чарлус успел перехватить Дорею, прежде чем она упала бы с лестницы. Держал крепко, пока она билась, будто птица с прищемленными крылом, неловко гладил по макушке, как делал много лет тому назад, когда она разбивала коленку и плакала, а он ее успокаивал и прятал от разгневанной матери…

— Подожди-ка… — Он прищурился, пораженный внезапной мыслью, как бывает, когда все откровение чужих слов приходит позже того, как они были произнесены. Да нет, бред! Не может же быть такого на самом деле?.. — Они действительно использовали тебя? — Чарлус встряхнул Дорею за плечи, зажал ей рукой подбородок, отклонил голову назад и заглянул в глаза: — Они использовали тебя?

Дорея удивилась, сглотнула слезы и ме-е-едленно кивнула.

— Свою дочь? — тихо, зловеще прошептал он, не отрывая от нее глаз и не убирая руки. — Сколько тебе было? Пять?

Дорея озадаченно посмотрела на Чарлуса, а потом улыбнулась, как блаженная.

— Ты не понимаешь, — мягонько, будто пригладила кошачьей лапой, сказала она. — Мама и Кассиопея не очень сильные волшебницы. Мы боялись, что если заберем у них магию, то сделаем сквибами. На отце слишком многое держится. А я… Я ведь девочка. Я не наследница, как Мариус или Поллукс. Тем более, они проводили этот ритуал впервые в жизни, они не могли собой рисковать…

Чарлус смотрел на Дорею, и внутри него терзался и мучился бессильный гнев.

Она говорила и говорила, и ее голос полнился слепой наивной любовью.

Как у собаки, что ластится к хозяину, пока он бьет ее палкой. Как у женщины, готовящей ужин пьяному мужу, что только что ударил ее по лицу.

Она даже и подумать не могла, что что-то здесь было не так.

Чарлус сглотнул.

— Эй, — коротко сказал он, позабыв как до сих пор, по застарелой, горькой привычке злится на нее, даже и не чувствуя этой злости на самом деле. — Давай отправимся в Выручай-комнату, как в старые добрые времена, наколдуем пунш, еще сигарет и попросим домовиков сделать нам ревеневый пирог. А потом…

Дорея подняла голову, улыбнулась совершенно счастливо, и это был тот самый момент, который магглы любят крутить в своих фильмах, прежде чем главные герои потрахаются за кулисами, и после которого зрители тоже начинают лизаться или трахаться, и девушки потом пересказывают своим подругам, как все это было диковинно романтично.

А потом Чарлус взял и все испортил.

— Забавно, — усмехнулся он, отвлекаясь от мыслей о Мариусе. — Это получается, если магию можно передавать друг другу, значит, она конечна? То есть…

Поволока теплых воспоминаний стекла с лица Дореи, будто Чарлус, как заправский фокусник, достал из рукавов мантии редкую отмычку и вскрыл ею замок, о котором он и знать не должен был. Она судорожно выпуталась из рук Чарлуса, и ее тепло вместе с запахом лаванды ушло в никуда, словно задули свечу.

— Мне надо в спальню, — пришибленно сказала Дорея, глядя в пол, и делая крохотные испуганные шажки назад к коридору. — Завтра с утра трансфигурация, а я и так толком не сплю из-за всех этих… дел.

— Но… Дорея, постой! Спальня же… — он неловко махнул рукой в сторону лестницы, но Блэк уже бежала сломя голову, и ее мантия веяла за ней черным флагом.

Монику едва не хватил удар, когда Блэк, будто обезумевшее привидение, пронеслась мимо, не разбирая дороги, хлестко ударяя босыми ступнями по каменному полу.

Она плохо расслышала, о чем они говорили в последний момент, но то, как обезображенное от слез и боли лицо Дореи блестело в свете луны, как Чарлус прижимал ее к себе в одной только сорочке своими руками, и то как вился в воздухе, сплетаясь в одно, дым от пары сигарет, вызвало в Монике завистливую, жалобную ревность.

Как в тот раз в детстве, когда Моника впервые увидела поместье Кэрроу, целиком выстроенное из беломорита. Или как узнала, что остальные девчонки не расчесывают свои волосы самостоятельно, потому что у них есть личные домовики, а у нее, Моники, — один на двоих с матерью, да такой старый, что почти их не различает.

Моника смахнула злые слезы, обиженно развернулась и побежала обратно, неловко выбрасывая вперед ноги. Через минуту она на полном ходу врезалась в кого-то, отступила назад и чуть не закричала.

— Люмос.

Авроры, одинаково безликие, в длинных вороньих мантиях и перчатках, похожие на чумных докторов, окружили Монику, как опасную преступницу.

Она по инерции всхлипнула, сделала шажок назад, уткнулась в кого-то спиной, но тепло чужого тела немедленно отпрянуло назад. Моника оглядела всех красивыми круглыми черными глазами и беззащитно опустила руки. Мантия разошлась, являя зрителям полную белую грудь под натянутым, присборенным шелком, ключицы под нежной кожей и тонкую нитку крохотных ониксовых бусин на точеной шее.

Аврор с палочкой шагнул к ней, спросил:

— Вы заблудились, мисс… — И нахмурился, отметив на носу и губах маленькие багряные пятнышки.

— МакМиллан, — ответила она, и ее голос тоненько, жалобно звякнул. Ресницы дрогнули, опустились, и из-под них показалась едва заметная влага.

— А не видели ли вы мистера Поттера, мисс МакМиллан? — совершенно равнодушно спросил мужчина.

Моника открыла было рот, но тут же помотала головой. Длинная тугая коса выхватила густой луч света и оживившиеся затем взгляды авроров.

Тот, что стоял напротив, еще раз окинул глазами стройное девичье тело, высокий чистый лоб и по-восточному красивое лицо, преисполненное робкого страха, стыда и того выражения, какое бывает у детей, съевших кусок именинного торта до начала праздника только потому, что родители поставили его прямо по центру стола и ушли, оставив ребенка терзаться в жестокой и мучительной борьбе между совестью и желаниями.

— Мой коллега проводит вас, мисс МакМиллан, — смилостивился аврор.

Его губы дрогнули в той улыбке, с которой прощают нашкодивших щенков, что жалобно глядят на хозяина и виляют хвостом.

Моника благодарно, так, что ее глаза лучистым жарким светом облили стоявших вокруг мужчин, кивнула и с готовностью рванулась за тем аврором, что поманил ее пальцем, на ходу несколько раз споткнувшись. Ее проводили заинтересованными, совершенно мужскими, но благородными взглядами, и тут же позабыли о ней.

А зря.

Быть глупой, порой, очень удобно.

Чарлус смотрел, как Дорея уходит, и не мог двинуться, словно его приколотили к полу. Просто стоял с пачкой сигарет в руке, как последний придурок и смотрел в темноту с разинутым ртом.

Хогвартс проглотил Дорею, смешал ее с чернотой и втянул внутрь, будто она здесь не стояла всего минуту назад, и не было этих шокирующих, не укладывающихся в голове признаний.

— Проклятые Блэки, — рассерженно проворчал Поттер, поворачиваясь к лестнице и спускаясь на первую ступеньку. — Проклятые женщи…

Он резко обернулся.

Ему послышалась деловитая, вкрадчивая поступь, словно целый полк невидимых солдат двигался прямо на него. Через мгновение повсюду, справа, слева, сзади, зажглись обличительные пятна света, и едко улыбающиеся авроры, — все, как один, однообразно, будто и для улыбок у них существовали стандарты, — выступили из темноты. Грей появился мгновением позже, совершенно с другой стороны, но тут же занял лидирующую позицию.

Он подошел к Чарлусу, постукивая тростью, с этой своей грязной садистической улыбочкой на лице. Довольно кивнул аврорам.

— Мерлиновы кальсоны, — обреченно вздохнул Поттер, откидывая назад голову. Потом повернулся к аврорам, закурил и протянул им пачку: — Не хотите?..