История Тома Реддла (джен)

В канун Рождества Хогвартс расцветился полыхающими гирляндами, разноцветными огоньками, снующими то тут, то там, заколдованным снежинками, что трескуче ломались в пальцах учеников и оседали на пол невесомой, мерцающей, льдисто-белой пыльцой. Коридоры облепили ледяные, с прожилками глыбы, и повсюду свисали сосульки, которые на поверку оказались фруктовым льдом, и кто угодно мог отломить себе кусочек, чтобы полакомиться.

По указу директора даже доспехи было утихомирены, а Пивз невероятным образом обряжен в черно-белый, нарядный фрак, в коем он набрался важности и теперь вел себя чрезвычайно смирно. Единственной его шалостью было расхаживание за профессором Бинсом со значительным видом, когда тот его не видел. Вдвоем они выглядели, как пара привидений из музыкального дуэта, и вся школа тихонько, беззлобно потешалась над Бинсом в такие моменты.

Гостиные, спальни, залы и кабинеты — все утопало в остролисте, темно-зеленом, буйно растущем плюще, который Бири вырастил всего за одну ночь и мохнатых еловых лапах. В Хогвартсе было свежо, зелено и празднично-ярко из-за всех этих факелов, благостно-белых восковых свечей, ламп, люстр и перемигивающихся волшебных огней.

Директор в этом году во славу расстарался, чтобы утешить и уважить тоскующих по дому иностранных гостей, особенно тех, что прибыли из теплых стран и без устали жаловались на бесконечный, съедающий до костей холод.

К вечеру двадцать пятого декабря был объявлен рождественский пир, и было разрешено приходить в нарядных платьях и костюмах, что студенты восприняли с пугающим энтузиазмом. Зоуи, например, вполне серьезно рассуждала о том, чтобы прийти в костюме павлина и ото всех удивленных комментариев просто отмахивалась.

В холодной мраморно-малахитовой утробе Слизерина сумрак расцветился блеском и сиянием драгоценных камней, вынимаемых из потайных сундучков, комодов и шкафчиков. Первые леди Слизерина стремились перехвастать одна другую, а их кавалеры, ограниченные в видах украшений, но не в финансовых возможностях, ни капли им не уступали.

Рождественская, приятная суета охватила школу от самых недр и до утопающей в облаках верхушки, и гомон, каким бы он ни был, — сдержанно-чинным слизеринским или же громким и нетерпеливым гриффиндорским, — наполнял школу до самых краешков и заставлял замок тихонько дрожать.

— Mamá подарила мне такое платье, ты только посмотри! А еще ридикюль из драконьей кожи!

— А мне отец прислал настоящее бриллиантовое колье. Видите, видите?..

— Ух ты! А у меня — запасная палочка! А то свою я все время теряю…

Друэлла в аккуратном бледно-розовом с рюшами платье, которое ей совершенно не шло, но тем не менее не умаляло ее собственной красоты, аккуратно, как белка по сугробам, пробралась через стайки девчонок. Приветливо улыбнулась одним, ласково помахала другим, получила в ответ несколько воздушных поцелуев, одно теплое рукопожатие и четыре добродушных кивка, и наконец шагнула в узкий коридор, петляющий между спальнями и уходивший вниз.

Ее ножки в маленьких белых, будто свадебных туфлях, легко пробежали по коридору. Она спешила к брату, чтобы поздравить его лично, как было заведено в их семье, и уже, кажется, опаздывала.

До поступления они всегда жили вместе, в одной комнате. Одно время отец пытался разлучить брата и сестру, но Друэлла закатила ужасную истерику, а Натан просто заперся с нею изнутри и сообщил через толстую деревянную дверь, что они ни за что отсюда не выйдут, пока родители не изменят решения, даже если придется умереть от голода. Через час Друэлла захотела пирожок с вишней, и Натану пришлось лезть за ним на кухню, потому что домовиков к ним пускать перестали. Там-то его и застукал отец, начался новый виток битвы, но мать под конец вступилась за детей, и все оставили по-старому.

Друэлла беспечно пробежала мимо приоткрытой двери, остановилась, как это водится, на секунду позже, чем увидела что-то интересное, и сделала крохотный шажок назад. С любопытством заглянула внутрь, так, что едва было видно ее высунувшийся нос.

Ничего страшного не произошло, и она сдвинулась еще чуть-чуть, самую капельку, и осторожно оглядела комнату, где в сумраке толстых свечей происходило таинство колдовского обряда.

— Проходи, — донесся изнутри добрый, чуть посмеивающийся голос, и Друэлла, не утерпев, выбралась из-за укрытия.

Она шагнула в комнату, потянула за собой дверь за ручку, и та бесшумно захлопнулась.

— Ух ты! — прошептала Друэлла, глядя, как Ингрид со вплетенной в волосы зеленолиственной, расцвеченной маленькими белыми цветками, лозой аккуратно раскладывает на столе большие матовые прямоугольники гадательных карт. — Ты гадаешь? Гадание на рождество должно быть самое настоящее…

Ингрид только улыбнулась, так, что на щеках образовались приятные ямочки, и вновь обратилась к картам.

Друэлла не заставила себя ждать, забралась на кресло, что стояло перед столом напротив Ингрид. Перевернутые изображения жутко ее манили, и ближайшие несколько минут она молча, сияющими глазами рассматривала их, изо всех сил удерживая себя в руках, чтобы ненароком не притронуться к ним.

Ингрид, удивительно спокойная и тихая, в темно-синем шелковом платье, будто настоящая нимфа, продолжала гадание, цепко обегая карты глазами и встраивая в стройную схему очередную. На миг, когда она задавала внутренний, неслышный Друэлле вопрос, она замирала, касаясь колоды в руке самыми краешками пальцев, а потом уверенно вытягивала новую карту.

— Что ты видишь? — тихо спросила Друэлла, когда молчание затянулось, а Ингрид отложила стопку карт и несколько минут просто сидела, уставившись на те, что были разложены перед нею на столе, уперев подбородок в сложенные руки.

— Немногое, — грустно ответила Ингрид, не поднимая глаз от стола.

Свечи вокруг уже начали обтекать воском и тот уродливыми, толстыми слоями застывал на застеленном зеленым сукном столе.

— А кто это? — Друэлла указала пальчиком в юношу, что держал в обоих руках тяжелый меч.

— Паж мечей, — рассеянно отозвалась Ингрид. — Это тот, кто поможет.

— Поможет кому?

— Ему, — Ингрид указала на картинку с нетерпеливо скачущим вперед на рыжем коне рыцаре. — А это я. Королева Жезлов, — она постучала алым ногтем по карте леди, что держала в руке посох. — Только я ничегошеньки не понимаю, — вздохнула Ингрид. — В который раз совершаю один и тот же расклад, перепробовала все колоды, да только все время вижу одно и то же, чего не могу понять.

— Кто такой Паж Мечей?

— Да. И как он может помочь, если рядом с ним всегда выпадает Дьявол, — Ингрид озадаченно откинулась в кресле.

— Ты уверена, что это работает? Мне кажется, карты — это маггловская практика… — Друэлле было очень интересно, и потому она пересказывала слова Вальбурги с осторожностью, опасаясь оскорбить собеседницу.

— Я уверена, — благосклонно улыбнулась Ингрид, поправляя лозу на голове тонкими белыми пальцами. Ее глаза по-колдовски пронзительно и таинственно мерцали, и Друэлла с удовольствием любовалась новенькой слизеринской гостьей, как подаренной на день рождения красивой куклой.

— А кому ты пытаешься помочь?

— Моему брату, — вздохнула Ингрид. — Он болен.

— О… — понимающе протянула Друэлла, чье лицо мигом расстроилось, и уголки губ грустно опустились.

— У тебя ведь тоже есть брат, так?

— Да, — с готовностью кивнула Друэлла, и кудряшки на ее голове запрыгали.

— Вы близнецы?.. — осторожно, без уверенности уточнила Ингрид.

— Нет, — Друэлла рассыпчато рассмеялась. — Нас всегда спрашивают, потому что мы родились друг за другом с о-очень маленьким перерывом, — Друэлла показала меж пальцев коротенький отрезок в подтверждение. — Но я его люблю! — воскликнула она. — Очень. Только вот последнее время он все больше общается с Томом…

— Со змееустом?

— Да, — глаза Друэллы блеснули.

— Мальчишки, — пожала плечами Ингрид. — Он все равно любит тебя.

— Точно?

— Точно-преточно, — по-доброму усмехнулась Ингрид, отчего ее лицо приняло мудрое, не шедшее ее молодости, выражение.

— А чем болеет твой брат? — спросила Друэлла через некоторое время, пока они обе молчали и вспоминали братьев.

— Никто не знает, — еще грустнее вздохнула Ингрид. — Ему было два года, когда это случилось, и с тех пор мы с родителями ищем лекарство.

— Вы ведь… — Друэлла запнулась. Вальбурга бы сказала, что такое спрашивать невежливо, но ведь Вальбурги здесь не было… — Вы ведь не из Америки? У тебя такое имя…

— Нет, — Ингрид покачала головой, поднялась со стола и принялась убирать карты, нежно укладывая их в шелковый, расписной мешочек. — Мы родились в Норвегии. Но когда… — Она запнулась, будто чуть не назвала брата по имени. — Когда мой брат заболел, мы переехали в Америку, искали индейцев и шаманов. Надеялись, что они помогут нам, когда другие не помогли. Но ничего не вышло.

— Ты скучаешь по нему, — понятливо вздохнула Дрэлла, поводя обнаженными, по-детски милыми плечами. — Это ясно. Когда ты увидишься с ним? — спросила она без сомнения, что это произойдет.

— Я не знаю, — коротко ответила Ингрид, стянула сукно со стола и уложила его в сундук.

В ее комнате все было сделано то из дерева, то выложено какими-то забавными разноцветными камушками и ракушками, повсюду висели связки трав, глиняные фигурки животных на ниточках и даже звериные шкуры.

Она заварила в глиняном сосуде отвар, палочкой разлила его по простым деревянным пиалам, и одну из них подала Друэлле. Та удивленным зверьком принюхалась к питью, осторожно переняла теплую гладкую пиалу из рук Ингрид и обглядела ее со всех сторон.

— Никогда не пила из таких?

— Нет, ни разу, — потрясла головой Друэлла и отхлебнула. — Вкусно!

— Конечно, вкусно, — усмехнулась Ингрид.

Пока она ходила по комнате, длинное синее платье стелилось за ней по полу, где была расстелена еще одна шкура, и Ингрид аккуратно переступала по ней босыми ногами. Ярко-алый, блестящий лак смотрелся на них так же чуждо, как и Друэлла Розье с деревянной пиалой посреди этой комнаты.

— Я думаю, мы скоро воссоединимся, — пространно сказала она, глядя в стену уставшими зелеными, как лесная трава, глазами. — Произошло кое-что очень… то, чему происходить не стоило, и родители посчитали, что мне лучше быть подальше, чтобы я не пострадала. — Она обернулась к Друэлле, поправила сложную прическу, похожую на фигурно растрепленную косу, и спросила с заговорщической улыбкой: — Ты же никому не скажешь обо всем этом?

Друэлла потрясла головой и приложила к губам палец.

— Это не тайна, но я не хочу, чтобы об этом говорили, как это происходит здесь со всеми, — вздохнула Ингрид, несколько скептически поглядывая на Друэллу. — Вы, англичане, удивительный народ. Так чопорны и сдержанны, а когда доходит до дела, нет ни одной подробности, которую вы бы упустили и не пересказали друг другу в самых сочных деталях.

— Так всегда бывает, — Друэлла пожала плечами. — Когда долго-долго о чем-то молчишь, потом хочешь рассказать об этом всем.

Ингрид отвечать не стала. Подошла к зеркалу, оправила волосы и одеяние, после чего поманила Друэллу за собой и взяла ее ладошку в свою.

— Пойдем в Большой зал?

— Вообще-то я искала Натана, но… — Друэлла замялась, очень уж интересно и приятно протекал их диалог. — Он, наверное, уже там…

— Вот и решено.

Как только они вдвоем переступили порог комнаты Ингрид, все ее пленительное диковинное очарование осталось там, за дверью, среди шкур, обитых металлом сундуков и глиняных фигурок.

Друэлла удивленно взглянула снизу-вверх на свою новую подругу, пытаясь отыскать в ней ту улыбку, что теперь пряталась за надменным, уверенным в себе лоском и развязными манерами, но не смогла.

Это, как с Вальбургой, решила она и послушно пошла следом за Ингрид.

Чарлус сидел под лестницей у входа в Астрономическую башню, закинув ноги на подоконник и запрокинув голову.

Девчонки щеголяли туда-сюда в праздничных платьях, едва прикрытых страшными черными мантиями и были похожи на совращенных дьяволом монашек.

Юбки некоторых были короче короткого, то есть, едва прикрывали колени, и если бы не дурацкие плотные чулки, Поттеру было бы на что посмотреть. Три года назад он серьезно подумывал о переезде в Америку, где нравы были приятнее, а люди проще, но потом случилась вся эта вакханалия с его кузеном, и его желаниям был объявлен полный и неотвратимый мораторий.

А потом случилось еще кое-что, и заветная Астрономическая башня стала для него местом, коим для многих здесь был Запретный Лес или кабинет Грея.

Вот так-то.

Ну ничего, быть может, его дети, если таковые случатся, смогут насладиться жизнью вдали от этих глупых правил и дурацких колготок, через которые ни черта не разглядишь.

Миранда спустилась вниз по ступенькам в окружении Моники и Мелины и еще каких-то девчонок, вроде той, что Чарлус поимел в Комнате. Всемером они облили Поттера горячим, жадным презрением и с достоинством процокали мимо на высоких, нешкольных каблуках. Как будто Миранда всегда была главной, а Мелиссы не существовало и вовсе.

Поттер видел, как под прозрачной тканью вместе с лопатками движется резинка кружевного лифчика Мелины, и точно — через пару минут раздались крики, визги и непререкаемый тон профессора Мэррифоут, которая с позором отправила Селвин переодеваться.

Чарлус вздохнул, сбросил с подоконника длинные ноги в черных брюках и грустно взглянул на лестницу.

Пора было подниматься.

Дорея сидела на Астрономической башне, по нос закутавшись в темно-пурпурный полушубок. Длинный подол мешался, но она кое-как устроила ноги, согнув их в коленях и обняв руками, словно маленькая брошенная девочка.

Кто-то взял, да измазал небо пастелью. Тепло-розовой, свежо бирюзовой, мандариновой. Растушевал смелыми, отрывистыми мазками по всему небосводу. Подвесил за нос белеющий полумесяц и неуклюже уронил поверх лимонно-абрикосовую кляксу заходящего солнца. Словно мир перевернулся, и морозное прозрачное небо охапкой снега рассыпало по черной земле, а сочное цветистое лето щедро пролилось на поднебесье.

Солнце вспыхнуло напоследок и целиком окунулось за горизонт. Лишь только золотистые отсветы прожекторами вспыхнули на небе. Дорея видела, как тепло заката уходит, смирнеет, испаряется в мерзлый холод, что скоро начнет кусать за нос и щеки, царапаться о стекло и пушистые шарфы.

Она зябко подула в сложенные лодочкой руки, и на мгновение стало теплее, но горячий воздух испарился в стремительно темнеющие облака.

Семь лет назад девочка в черной мантии с меховой оторочкой и черных же перчатках гордо спустилась по ступенькам Хогвартс-Экспресса и поднялась по мраморным ступеням гигантского замка. Имя ей было Слизерин.

Семь лет назад патлатый мальчишка спрыгнул из школьного вагона, щелкнул пальцами, подманивая многочисленных домовиков, что смиренно последовали за ним, груженые громадными чемоданами. Имя ему было Гриффиндор.

Семь лет назад девочка переступила впервые свои новые угодья, завещанные ей поколениями предков, и зажмурилась, съежилась ото многовекового холода, от которого не защищала ни мантия, ни первородная кровь.

Семь лет назад мальчик вошел в открытые домовиками двери своей новой спальни, и был поражен, увидев троих ничем ему неизвестных мальчишек. Так же, как и они были поражены, воочию увидев настоящих волшебных слуг.

На следующий день девочка и мальчик вдвоем взобрались на Астрономическую башню, уселись друг перед другом, подобрав ноги, и по привычке взялись за руки.

Мальчик возбужденно рассказывал про жизнь простых людей. Он смешно пучил глаза в изумлении и смеялся, рассказывая о том, что на Гриффиндоре ни у кого нет ни слуг, ни золота.

Девочка кивала головой, изредка перебивала его и шепотом делилась по страшному, большому секрету, что на Слизерине ей благоволят, будто королеве, но вот только в чужих взглядах живет настоящая злоба.

Тогда подол платья не мешал подгибать ей ноги.

Семь лет назад.

Пять лет назад.

Три.

Два.

Цифра, на которой все остановилось.

Цифра, которая глубоким рвом разделила смородиновые вечера на холодной, шпилем уходящей ввысь Астрономической башне, и тягучие мглистые ночи, в которой были лишь тени от одиноко зажженной свечи.

Дорея шумно, через силу вдохнула леденящий воздух и оглушительно чихнула, когда вишневый дым исподволь залез в ее легкие.

Обернулась.

Подняла свои ошеломительно черные, взволнованные глаза вверх и уткнулась во взгляд Чарлуса, как в бетонную стену.

— Здравствуй, — милостиво сказал он.

Что бы ни случилось, Чарлус ходил по школе с неизменной самодовольной улыбкой, как мумия языческого бога в глиняной маске. Сообщал учителям о том, что не сможет сегодня присутствовать на уроке. Разбивал сердца волнующимся, нежно-невинным младшекурсницам. Накалывал на вилку кусочек бекона. Критиковал квиддич, с брезгливым восхищением скользя взглядом пальцами по лакированному древку новой метлы Зоуи.

Дорея смотрела на него, снизу-вверх, будто на воплощение своего бога, сошедшего к ней во время молитвы. Смотрела и не могла вымолвить ни слова.

Чарлус не стал мучать ее слишком долго. Засунул руки в карманы, пыхнул сигаретой, — обычной, маггловской, — и сел рядом. Дорея следила за ним, как пойманная лань исподволь наблюдает за охотником, что спутал ей ноги, но не спешит убивать. Она не знала, что сказать, а Чарлус нисколько не упрощал ей задачу. Он просто сидел рядом, неспешно курил, лениво стряхивая пепел вниз, и смотрел в почерневшие от ночной тени лохмотья облаков.

Сигарета тлела и укорачивалась, и с каждой десятой долей дюйма Дорее становилось страшнее.

Когда она закончится, Чарлус начнет говорить.

Последний пепел дрогнул и белесой круговертью устремился вниз. Туда, где черные прогалины почти не были видны под тускло-розовым снегом.

Дорея сморгнула.

Начался снегопад.

Будто бы множество Чарлусов Поттеров сидело где-то на небесах, и с их сигарет падали крупные жемчужные хлопья.

Сигарета закончилась.

Чарлус с легким щелчком отправил ее в полет с Астрономической башни. Лениво сощурив глаза, пару футов проследил ее путь, потом искоса взглянул на Дорею, будто от прямого взгляда она бы испарилась.

Его усмешка стала острее, и ресницы опустились чуть ниже, а потом раздался шорох прямо над ее головой, и Чарлус Поттер одним непринужденным, обыденным движением опустил свою руку ей на плечо.

Одни жестом стер непреодолимую границу. Превратил тягуче-длинные холодные ночи в воспоминания, и всю ее жизнь залил смородиновыми снежными сумерками, словно из опрокинутого кубка.

Она держалась всего одно мгновение, или и того меньше, а потом расплакалась, как глупая, безвольная девчонка. Чарлус простым движением качнул ее на себя, и Дорея вжалась в его плечо, рыдая, как и полагается, — шумно, безутешно и горько.

— Я перехватил твою сову, — просто сказал он в тишину, словно они беседовали за чашкой чая. — Которую ты отправила Кэрроу.

Дорея хотела бы перестать плакать и начать его избивать, но не смогла, и только лишь испуганно всхлипнула, машинально вцепившись рукой в его рубашку. Ткань потекла вниз, обнажила кусочек груди, и Дорея завороженно уставилась на редкие темные волосы и зябкие мурашки на коже Чарлуса.

— Увидел это твое выражение обостренной справедливости на лице сегодня утром, и все понял. Признаться, я думал, что ты изменилась.

Дорея почувствовала, как он повернул голову, и как ее мягкие волосы мигом зацепились за его щетину.

— Но я знатно ошибся. Ты все такая же глупая, наивная девчонка. Никаких улучшений.

Дорея оторвалась от него, посмотрела изумленно, но увидела лишь его подбородок. Гордый, красивый подбородок, с пару дней небритый. А потом не выдержала, отпрянула, и со всей силой, что в ней еще была, ударила. Один раз, другой, а потом иступлено начала бить Чарлуса руками.

По плечу, по груди, по боку.

Он покачивался от каждого удара, но не делал ровным счетом ничего, и от того раздражал еще больше. Под конец, когда она выдохлась, Поттер просто повернул голову, насмешливо посмотрел на нее, и Дорея совершенно растерялась. Так и замерла с занесенной рукой.

— Ты во всем виноват, — горячо прошептала она. Что-то мешало ей снова прикоснуться к нему, и дымка страха превратилась в слова, ища выход из ее разгоряченного сердца. — Ты меня бросил. Бросил! Я так запуталась, а ты меня бросил! Прекрати же, наконец, ухмыляться, черт тебя побери!

Чарлус вдруг убрал с лица усмешку и улыбнулся. Широко, искренне, будто облил Дорею солнцем, тем самым, что давно уже сокрылось в студеной ночи.

— Какая же ты все-таки глупая, — низко сказал он.

Его ладонь все еще лежала у нее на плече. Это было так правильно, что она совсем про нее позабыла.

Взбрыкнула, рассерженно стряхнула ее, и Поттер, пожав плечами, убрал руку.

— Зачем ты перехватил мою сову? — требовательно спросила она, вцепившись руками в отвороты полушубка крест-накрест, словно пыталась за ними спрятаться.

— А зачем ты всем врешь, что это была ты? — немедленно парировал Чарлус. — Две недели ходишь по школе, задрав нос, говоришь, что распустила все эти слухи?

— Я… — Она поджала губы. — Я думала сначала, что это была Вальбурга. Кэрроу растерзали бы ее. Но когда оказалось, что это не она, стало поздно что-то отрицать.

— Вальбургу то? — он хохотнул. — Растерзали?

— Ты ее совсем не знаешь! Она ребенок! Что бы она ни делала, как бы ни пыталась казаться взрослее, она ребенок. Мой долг защищать ее.

— Очаровательно, — молвил Поттер. — Особенно учитывая то, что половина школы продолжает считать, что это была она.

— Что?

— Ты удивлена? Ты первая на нее подумала. Что же ждать от остальных?

Дорея неловко пожала плечами.

— Она возненавидит меня еще сильнее, — с грустью сказала она наконец.

— Оттого что ты защитила ее?

— Нет, — она горько улыбнулась. — Оттого, что я выставила себя святой. Взяла вину на себя, но ведь в это все равно никто не верит. Как обычно. Как будто я это планировала! — она стукнула себя по коленке.

Поттер ничего не сказал в ответ, только шире растянул губы в улыбке.

Дорея неловко, воровато оглянулась на него.

— То, что говорят — правда?

Он вздохнул особенно мучительно. Настал момент Разговора.

Две недели они каким-то чудом избегали друг друга, делали вид, что понятия не имеют, о чем это все вокруг судачат, но потом Чарлус заметил, как Блэк поднимается на башню, и в груди немедленно шевельнулось подлое воспоминание.

— К счастью или к сожалению, не полная, — ответил он наконец.

— Расскажи, — она требовательно мотнула головой.

— Мелиссе, конечно, наплевать, что ты о ней думаешь, — Поттер вытянул ноги, откинулся на холодную стену спиной и поежился. — Но я хотел бы, чтобы ты знала, как все было. Черт знает, почему.

Он искоса глянул на Дорею.

— Это случилось перед рождеством. Был какой-то дебильный прием, на который отпросили весь Слизерин. Там был я, родители, Флимонт и еще пара сотен снобов. Флимонт тогда еще только готовился к помолвке, и он был… вроде как в загуле. Менял женщин по щелчку пальцев. Это было несложно, после того как он только запустил в продажу свой «Простоблеск», и все буквально по нему текли. Успешный, талантливый, богатый, чистокровный, — Чарлус сморщился. — И тут он наткнулся на Мелиссу. У нее тоже крыша ехала от внимания мужчин, но она… она совсем не планировала с кем-то спать. Просто флиртовала, танцевала балы и наслаждалась. А он ее трахнул. Просто так. На том самом приеме. И она в него, конечно же, влюбилась.

Дорея коротко выдохнула, отодвигаясь и округляя глаза.

— Да-да, — Чарлус усмехнулся. — Первый секс и все такое. Для вас, девчонок, это все окутано какой-то особой важностью. Понятное дело, что ему не нужна была ни она, ни ребенок, которого он ей заделал, и он сбежал. Про ребенка она узнала уже в школе и пришла ко мне. Я был жутко удивлен, но тут она рассказала про Флимонта, про то, что случилось и еще про то, что отправила анализы в Мунго, чтобы подтвердить результат. Перепугалась и наделала глупостей. Через час ее родители прислали сову. И если бы мы не открыли ей окно, она бы разбилась о стекло в кровь. А потом я дал Мелиссе зелье.

Поттер замолчал, пусто глядя перед собой.

Слова не шли.

Потому что дальше, после того, как Мелисса осторожно взяла из его рук кроваво-красную склянку, началось то, о чем говорить было невозможно.

Они сидели в женском туалете вдвоем посреди ночи и держались за руки.

Что-то пошло не так, или наоборот — так, но все стало красным от крови. Сначала ее рвало какой-то мерзкой багряной слизью, словно изнутри выходили разорванные, пожеванные внутренние органы, а потом кровь потекла снизу, и она начала плакать от боли. Он рассказывал ей какие-то дурацкие истории, которые никогда не происходили, а Мелисса отворачивалась, потому что стеснялась, что было особенно смешно, ведь ее кровь была везде.

И всему этому дерьму не было конца.

Под конец они включили воду, заткнули в раковинах слив и устроили целый потоп, чтобы смыть все это.

Использовать магию было страшно.

Казалось, что Эванеско переместит все это куда-нибудь в другой мир, а потом оно вернется в виде окровавленного кричащего младенца или еще чего похуже.

Глупости, конечно.

— Ее родители приехали к рассвету, — после долгого молчания вновь заговорил Чарлус. — Забрали ее из Хогвартса прямиком в Мунго и проводили там над ней всякие тесты. Но ничего не нашли. Там ничего уже и не осталось. — Он вздохнул с усилием, словно не мог протолкнуть воздух сквозь шипастый ком в горле. — После этого я хотел набить Флимонту рожу, и рождественские каникулы подвернулись очень кстати. Но я понятия не имел, что произойдет, когда я приду к нему домой.

— Юфимия, — тихонько выдохнула Дорея. — Значит, это правда?..

Чарлус горько взглянул на нее, сжав губы в скорбном выражении.

— Я не могу сказать, — пронзительно сказал он. — Понимаешь? То, что говорят, — не вся правда. И тебе придется поверить, что все было не так. Сможешь?

Дорея долго смотрела на него. Впервые за долгое время в глазах Чарлуса светилась болезненная искренность, которую он на дух не выносил ни в себе, ни в других.

— Смогу, — просто кивнула Дорея.

Поттер усмехнулся.

— Почему ты тогда сказала то, что сказала? На самом деле? — внезапно спросил он. — Почему обвинила меня в попытке изнасилования?

Дорея сморгнула, но взгляд Поттера был все равно, что глухой, опустевший колодец. Сделай один шаг и провалишься прямо в сырую гулкую пустоту.

— Я видела, как мать выгнала Мариуса, — хрипло вымолвила она, не веря, что говорит это на самом деле. Говорит вслух. Говорит Чарлусу Поттеру, по которому проплакала столько ночей. — Я боялась, что со мной она поступит так же.

Губы Поттера дрогнули, и он улыбнулся немного безумно.

— В том-то все и дело, Дорея. Вы все искалеченные. Всю жизнь пытаетесь заслужить то, что другие считают безусловным.

— Ты — один из нас, — вдруг сказала Дорея, и сама себе удивилась. — Ты такой же. На тебе нашивки другого цвета, но отправь тебя в нам, Шляпа бы не ошиблась.

— Ты так думаешь?

— Да. Иначе бы ты давно простил меня. Не стал бы выуживать из меня боль крупицу за крупицей. Не стал бы колоть меня иголками исподтишка. Ты — нашей крови, Поттер.

Она поднялась, не подав ему руки.

— Ты пойдешь на праздник? — холодно, с тщательно упрятанной надеждой спросила она.

— Смотреть, как девчонки отплясывают в коротких юбках и декольте? Шутишь, конечно пойду!

Дорея только скривилась.

— Но сначала вот что, — Чарлус поднялся следом и воздвигся над Дореей, вновь напоминая, что он выше. Сильнее. Опаснее. — Есть кое-что, что ты действительно можешь сделать, чтобы исправить ситуацию.

— Вот как? — храбро ответила Дорея. — И что же?

— Я хотел подождать еще, но зачем тянуть? — Улыбка вернулась на его губы, и он вновь стал богом в глиняной маске.

Чарлус хищно обнажил зубы и чиркнул спичкой, закусывая хрупкий бумажный цилиндр передними зубами. Его лицо подсветилось живым огнем снизу-вверх, и стало казаться, что они, начитавшись детских страшилок, задумывают заговор, забравшись в палатку из одеяла, стукаются лбами и светят палочками себе на лицо от подбородка.

— Она никогда не попросит о помощи, но я, слава Мерлину, гриффиндорец и не стану этого ждать.

Он улыбнулся шире, кривя губы, и Дорея против воли подалась вперед, чтобы услышать, как Чарлус наконец скажет, обнажив в улыбчивом оскале белые зубы.

Он скажет:

— Мы украдем Мелиссу из особняка родителей и поможем ей сбежать.

И Дорея улыбнется в ответ.