Манифест о дружбе полов (гет)

Завтрак в Большом зале собирает студентов: медленно шагающих, зевающих, редко и тихо смеющихся над воспоминаниями прошлого дня или шутками о сегодняшних парах, в мантиях, сползших с одного плеча.

Малфой, освещаемый теплыми желтыми лучами из окон, неторопливо наносит джем на тосты. Две светленькие пятикурсницы за столом Пуффендуя специально садятся на том краю, который ближе к преподавателям, но безбожно краснеют, как только профессор Малфой замечает, что на него обращают внимание, и смотрит в ответ.

Как ему удается все-таки? Почему он, несмотря на все свои «заслуги» перед волшебным миром, все еще нравится девочкам-подросткам — целевой аудитории украшенных его фотографией журналов?

Под моим внимательным взглядом Малфой замирает и, не поворачивая головы, говорит:

— Грейнджер, не надо на мне тестировать невербальные. Я ещё пригожусь.

— Почему незавидная репутация не мешает тебе оставаться завидным женихом?

Он ухмыляется.

— Репутация нужна министерским занудам и много возомнившим о себе работодателям. А «Ведьмополитену» нужно другое, — он делает легкий жест, привлекая мое внимание к своему лицу. — Харизму-то, ее никуда не деть, понимаешь?

Я тихо цокаю и вздыхаю. В общем, беспринципный нынче женский глянец. Он все-таки больше про инстинкты. Про продолжение рода красивыми детишками и еще более прозаичные вещи.

— Так и скажи, что ты им платишь.

— Да нет, просто сплю с редактором.

Приходится покоситься на рядом сидящих коллег и ближайших учеников, чтобы удостовериться, что никто не услышит и не распространит по всей школе что-то вроде: «Малфой и Грейнджер обсуждают, кто с кем… того. Обмениваются опытом?»

— Я не удивлюсь. Выгодные браки и романы — это ведь обычные вещи для тебя и твоего окружения.

— Да шучу я, шучу, дорогая. Не ревнуй.

— У тебя и чувство юмора хуже некуда… С каждой минутой я все меньше доверяю прессе.

Он возводит глаза к потолку, и на этом заканчивается наш утренний обмен любезностями. Малфой больше не пытается заигрывать с ученицами и провоцировать этим меня, но, как потом окажется, это всего лишь временная передышка, пыль в глаза, успокоительные таблетки.

Выходя из Большого зала, я слышу в коридоре бодрый голос Натаниэля, который зовет:

— Малфой!

Быстро заглядываю за плечо плетущемуся впереди меня студенту, чтобы рассмотреть, что происходит. И вижу, что Малфой тут же отзывается, обходит профессора Дикози и приближается к Натану, чтобы пожать руку.

— Есть дело, трудовик!

— Пошли в кабинет, — говорит Драко, нисколько не высказав своим видом презрения, или недружелюбия, или раздражения.

«О-о, нет! — думаю я. — О нет… Отклонение прогрессирует. Общение становится для Эдвардса и Малфоя обычным повседневным делом».

Ощущения, прямо скажем, неприятные. Как раз сегодня мне придется провести с Малфоем особенно много времени: после занятий начинается отбор на шоу талантов. Компания Натаниэля с его замечаниями про то, как полезно было бы преподавателю труда надеть что-нибудь из антикварных семейных амулетов для защиты от щепок и стружек, неплохо помогли бы и облегчили трудовой день. Но Эдвардс решил бросить меня вот так, более того — променять!

Их спины теряются в толпе оживающих учеников, которые перекрикиваются через коридор; кто-то обсуждает, как бы заставить Хагрида поучаствовать в нашем шоу и сделать его напарником пятикурсницы с Гриффиндора. Она придумала, чем отличиться, и собирается танцевать тектоник.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Добрый день всем, с кем еще не здоровалась.

Стол, предназначенный для нас с Малфоем, стоит в этой длинной аудитории пустой, и я занимаю свое место. Пуффендуйцев, которые приглашены в первый день смотра, оказывается гораздо больше, чем я ожидала. Вероятно, предложенная деканом Слизерина тактика — добавлять баллы по нашим с Малфоем предметам каждому пришедшему — возымела свой эффект.

Подростки сидят на лавках вдоль стен и стоят рядом с окнами. Кто-то абсолютно равнодушен к происходящему, кто-то нервно перебирает пальцами галстук, некоторые поглядывают на часы, пытаясь определить: это я пришла раньше или опаздывает профессор-суперзвезда.

Буквально через несколько мгновений входит и он. Малфой, когда такой — сосредоточенный и немного уставший, сильно напоминает мне манерами и выражением лица Снейпа. Снейпа в хорошем настроении.

— Объявите о нашей готовности, профессор? — громко спрашивает Малфой, заняв свой стул. Выражение лица меняется с сосредоточенного на какое-то… намекающее. Мелькает легкая ухмылка, а взгляд такой цепкий, словно от него не ускользнет ни единая чужая слабость.

— Мы готовы. Рады видеть вас здесь и благодарны за активность, — отчеканиваю я. — Я хотела бы попросить вас относиться друг к другу с уважением: не сбивать выступающих, не высказывать насмешек, не осуждать. Любой из вас имеет талант, иногда лишь требуется немного объективной критики и труда. Пока это все. Кто хочет быть первым?

Какое-то время все переминаются с ноги на ногу и едва заметно, может, даже невольно прячутся за плечами наиболее высоких однокурсников, пока с одной из скамеек не раздается звонкий женский голосок:

— Давайте мы, а то никогда не начнем. Лианна Роуз-Найт и Дональд Синистер.

Пуффендуйка за рукав вытаскивает однокурсника, что-то активно говорящего ей взглядом. Через несколько секунд препирательств, на которые я намеренно не реагирую, Лианна, стоя в самом центре аудитории, запевает. Абсолютно без стеснения, артистично, искренне — простую популярную песню, которую постоянно крутят по радио, и Натан каждый раз делает громче, как только слышит: «Вечер нас разлучи-и-ил с тобо-о-ой одна-а-ажды…» Дональд подхватывает на припеве, их голоса разливаются по комнате от одного конца до другого, а когда мальчик остается один на один со вторым куплетом, становится очевидно: в Хогвартсе есть истинные таланты, скрывающиеся за взлохмаченными шевелюрами и криво завязанными галстуками нерешительных подростков. Закончив, Лианна и Дональд кланяются, и со стороны пуффендуйцев доносятся подбадривающие аплодисменты.

Не в силах скрыть восхищения, я невольно оборачиваюсь к Малфою, и тот, довольно поджав губы, выражением лица говорит: «Да, недурно».

Певцы получают благодарность и тут же заносятся в список, который коллега, стоило мне отвлечься, умудрился подписать: «Обреченные на Шоковую Отработку Умений (ШОУ)».

— Ох, пока не забыла, — спохватываюсь я. — Мы решили, что кастинг-отбор для спектакля устроим в отдельный день, в субботу. Приходите тоже. Ловите сценарии.

Пуффендуйцы заглядывают в листы пергамента, которые я распределяю среди них взмахом палочки, и пара-тройка человек при этом выглядят явно заинтересованными: почему бы не оказаться среди них и блестящим актерам.

— Какая ты воодушевленная, Грейнджер… — почти шепотом сообщает Малфой. — Выглядит устрашающе.

Но испортить мне настроение у него не выходит.

Следующими в центр аудитории выбирается парочка старшекурсников-танцоров. Их друг соглашается сыграть на рояле, пылящемся в углу. Инструмент очищается и оживает, когда студенты демонстрируют свои впечатляющие балетные способности; одновременно с ними в список заносится и музыкант, которому остается подобрать музыкантшу и придумать номер.

— Да, всего-то! — едко комментирует Малфой так, чтобы и в этот раз никто, кроме меня, не услышал. — Завтра установим конвейер, придумывающий номера, и дело в шляпе.

— Прекрати ныть, — шиплю я в ответ. — Он и сам подумает о своем номере, пока идет отбор на остальных факультетах. Талантливый человек, как правило, мыслит креативно, и….

— Заканчивай болтать, студенты хотят показаться.

Еще одну пару я встречаю уже с подпорченным настроем.

После симпатичного, но не блестящего вальса четверокурсники заносятся в список под названием «Вездесущее Олдскульное Профессора Рейнджер Око Сомневается (под ВОПРОСом)». Хм, кто же это сочинил, понятия не имею!

— До чего слабая фантазия, что аж пришлось букву из фамилии убрать, — с нарочитым сожалением бросаю я.

— Если ты не соображаешь, что это тоже своего рода издевка, то даже не знаю, зачем я стараюсь…

Малфой выглядит нервирующе самодовольным, когда встречает мой обозленный взгляд. Приходится смириться с тем, что воодушевление растрачивается со страшной скоростью, — тем более что добровольцев больше не находится.

Пуффендуйцы жмутся к стенам и отводят глаза. Ничего не остается, кроме как соображать на ходу и не надеяться на помощь рядом сидящего.

— Не сочтите за принудительное мероприятие, но… Раз сложилась такая ситуация, мне нужно, чтобы вы начали выходить по одному и рассказывали, что умеете.

На фоне тихого недовольного гула Малфой не упускает возможности съязвить:

— Выдаешь сегодня одну блестящую идею за другой.

— Я ничего не умею, — ожидаемо заявляет первый студент, вытолкнутый остальными «на ковер».

— Какой у вас любимый предмет? — допрашиваю я, напустив на себя совсем уже серьезный вид.

— Ну… трансфигурация.

— Хорошо справляетесь?

— Профессор Грейнджер, он вроде лучший на курсе, — вдруг выдает Малфой.

Я оборачиваюсь, но профессор смотрит не на меня, а на остальных студентов, — так пристально, словно перебирает в уме базу данных о каждом, собранную заранее через влиятельных знакомых, чтобы… погодите-ка. Или правда перебирает?

Лучший по трансфигурации заносится в список, рядом остается свободное место для партнерши, вместе с которой ему придется демонстрировать свои таланты.

— Ты немало о них знаешь, верно? — шепчу я Малфою.

— Действую доступными мне методами.

— Это нечестно. И непедагогично.

Я вполне осознаю, что звучу не особенно уверенно и грозно, но не сказать этого просто не могу.

— Мерлина ради, какая разница?! Главное — эффективность, — он делает вид, что что-то пишет, но интонация выдает его раздражение. — Я делюсь своими секретами, так нечего жаловаться. — И громче, указывая пером куда-то направо, добавляет: — Джонсон, давай, иди сюда. Судя по тому, какие финты ты проделываешь на квиддичном поле, когда забиваешь гол, ты тот еще акробат.

— Если он не занимался этим по-настоящему, — начинаю я под убийственным взглядом Малфоя, — то это небезопасно…

— Он семь лет жизни посвятил акробатике, профессор Грейнджер.

Теперь летят другие молнии из глаз: Джонсон оглядывается на пуффендуйку-ябеду, которая, похоже, к нему неравнодушна, но теперь основательно задумалась, стоит ли когда-нибудь еще говорить с ним и о нем.

Так находятся еще несколько «артистов»-мальчиков А когда настает пора женской половины факультета, мы оказываемся безоружны: Малфой выяснял личную информацию только о своих учениках, да ещё о старшекурсниках — на всякий случай. Впрочем, ситуация оказывается не безвыходной, но…

— Чем бы вы могли удивить?

— Да ничем, честное слово.

Однокурсники выдают своих товарищей глазами и жестами, даже не замечая этого. С учительского же места отлично видно.

— Мисс Сникерс, — вмешивается Малфой таким вкрадчивым, обольстительным голосом, что я поворачиваю голову, чувствуя, как брови ползут вверх, — можете надеяться на мое наставничество и личное участие, если вы решите выступать.

Пуффендуйка мгновенно вспыхивает, а вдоль окон и скамеек пробегает волна беспокойного шепота.

— Ну… Я играю на скрипке и могла бы попробовать…

Малфой с довольным видом откидывается на спинку стула.

«Мисс Декстер, неужели вы не хотите, чтобы все восхитились красотой ваших самодельных хлопушек! — мысленно передразниваю его я по пути из аудитории в свой кабинет. — Спойте, мисс Торн, я бы очень хотел послушать!»

Меня буквально передергивает от этого. Но пришлось промолчать — иначе, видимо, шоу окажется под угрозой.

На следующий день все повторяется, только теперь пробы проходят студенты Слизерина — как и следовало ожидать, с ними у Малфоя все складывается еще более гладко. Талантливые мальчики вылавливаются из толпы, как маленькие беспомощные рыбки, а девочки тают и смущаются оттого, что неотразимый профессор пулеметной очередью выдает комплименты.

После кастинга я несколько часов пытаюсь читать, пересматриваю работы студенток, оставленные на хранение (маленькие недовязанные игрушки-кролики) и просто смотрю в одну точку, стуча пальцами по столу. Надо признать, что Малфой действительно оказался продуктивным. Гораздо полезнее меня… Что уж там, я помогала только меткими вопросами и суровым выражением лица, если понадобится. Выполняю роль «злого аврора», получается! Ну как всегда…

Нет, профессор не должен вести себя так, как этот самовлюбленный эксцентрик.

Он открывает после второго стука и по привычке закатывает глаза, когда замечает, что я решительно упираю руки в бока.

— Вряд ли тебя можно просто не пустить, да? — страдальчески выдавливает он, лениво взмахивая рукой.

Я прохожу и сразу начинаю с претензий:

— Мне не нравится, как ты ведешь себя со студентками.

— Какое завидное постоянство!

— Я серьезно.

Малфой складывает руки на груди с таким видом, словно к нему пристает гиперактивный первокурсник.

— Грейнджер, переходи к делу.

— Ты постоянно флиртуешь с ними.

Он усмехается.

— Да разве это флирт?

Я хочу возмутиться, мол, а что это, по-твоему, — хочешь, что ли, в слова поиграть? Но Малфой вдруг делает несколько по-кошачьи тихих шагов и оказывается преступно близко, чем ловит меня врасплох.

Я чувствую его дыхание. Он едва уловимым движением проводит кончиками пальцев вниз по внутренней стороне моего предплечья и останавливается на запястье. Чуть сжимает, замирает, как будто измеряя пульс.

— Вот флирт, — шепчет он мне на ухо.

«М-м, что это с вами, профессор Грейнджер? — спрашивает голос разума. — Вы в порядке? Голова кружится?»

«Уважаемый голос разума, зайдите позже», — отвечает ему мое тело и пытается перенять одно из свойств металлов, которые недавно изучал профессор Малфой со своими учениками, — и расплавиться.

Но рациональный советчик оказывается настырным малым: пробуждает несколькими мысленными пощечинами и заставляет сделать шаг назад.

Малфой внимательно смотрит на меня.

— Благодарю за демонстрацию, коллега, — четко проговариваю я. — Но это не изменит моего мнения по поводу вашего подхода к работе.

На лице Малфоя выражаются сомнения: он ведь почувствовал ускоренный пульс, слышал дыхание, но сейчас в той же степени убедительна для него и моя хладнокровность.

— Я пойду навстречу и буду более сдержанным, — говорит он с легкой неуверенностью в голосе.

Громко стуча каблуками, добираюсь до своего кабинета и уже там, спустя минуту, окончательно заглушаю все сомнительные чувства и заменяю их на раздражение — только и всего.

* ~ * ~ * ~ * * ~ * ~ * ~ *

— Если ты сейчас же подойдешь, я перестану себя контролировать и научу мимо идущих студентов множеству неприличных оскорбительных слов. Тебя совсем не беспокоят их невинные души, да? Тащись сюда, я сказал!

Я стою в коридоре второго этажа и гляжу снизу вверх на Эдвардса, забравшегося по стремянке к огромной картине.

— Натан? Ты с жирафом, что ли, разговариваешь?

Он чуть наклоняется, чтобы посмотреть на меня.

— Да, с этим… Надо ему пятна подправить.

— Звучит как угроза, — наигранно беспокоюсь я.

— Боюсь, что конкретно сейчас ты абсолютно права. Подошел? Стой теперь!

Сделав ряд аккуратных мазков кистью и помирившись со зверем, Натаниэль начинает спускаться.

— Ждешь меня?

Я киваю. И понимаю, что совершенно не могу злиться на этого человека больше пары минут, даже если дело касается общения со всякими Малфоями. Эдвардс обнимает меня за плечи и уводит, по пути говоря:

— Занесу инструменты и пойдем в Хогсмид. Хочу сливочного пива.

Через полчаса мы сидим за столиком и ждем свой заказ.

— Это уже не флирт, а соблазнение, — с видом знатока объясняет Натан, когда я возмущенно описываю ему, что посмел позволить себе Малфой. — Но я смотрю, тебе таки понравилось?

Черт, почему я забываю, что Эдвардс такой проницательный? Как отмотать назад и ничего ему не докладывать?

— Нет! — старательно вру я. — Меня просто напрягает, когда я не контролирую ситуацию.

— Хочешь контролировать ситуацию? Так флиртуй сама.

Перед нами ставят сливочное пиво, и в это время я даю понять своим выражением лица, что жалею о разговоре.

— Что я такого сказал? — недоволен Натан.

— Я не умею флиртовать. Для этого нужно больше уверенности. А я…

— Ты что, не уверена в себе? — усмехается Эдвардс. Но тут же становится серьезнее, когда понимает, что попал в точку. — Ты шутишь?

Я начинаю испытывать еще большую неловкость.

— Ну, я считаю, что недостаточно привлекательна, чтобы заниматься всем этим… Просто не сработает.

Натан смотрит не меня как на умалишенную.

— Ты очень привлекательная, Гермиона, — вдруг сообщает он весьма убедительным тоном.

Я даже немножко краснею. В последнее время мне твердят это и студентки, и друзья. Надо бы постоять перед зеркалом.

— Я всегда думал, ты в курсе…

— Давай пока закроем эту тему, молю.

Эдвардс тихо смеется.

— М-да, комплименты принимать тебе тоже тяжело. Как многому еще надо научиться! Хорошо, что ты ведешь у девочек не половое воспитание.

Через несколько минут отвлеченная беседа волшебным образом возвращается к вопросу флиртособлазнения. Натан спрашивает:

— Хочешь пару советов? Девяносто процентов, что у тебя с Малфоем это сработает.

Какое-то время я не отвечаю, переживая мучительные сомнения, но потом под веселым взором Эдвардса соглашаюсь.