Надежда не умирает (джен)

С работой не получается. Все совы, которых я отправляю по объявлениям из рубрики «Вакансии», возвращаются с отказами. Какие-то из них вежливые, какие-то — нейтральные, а несколько — откровенно хамские. Два из ответных письма оказываются снабжены крайне неприятными, хоть и неопасными, проклятиями, и мне приходится прибегнуть к помощи Поттера, чтобы их снять. Сама я колдовать не могу.

А в маггловском мире мне не то, чтобы работать — мне выходить туда запрещено.

И совершенно неожиданно мне на помощь приходит мадам Помфри.

— Анна имеет степень Мастера Зелий, вдобавок она — Сестра-Целительница, — замечает колдомедичка в один из визитов. — Профессор Слизнорт очень стар... Он работал в Хогвартсе, еще когда я там училась. Ему трудно готовить необходимые зелья для Больничного Крыла, а я едва справляюсь. Ассистент бы мне не помешал. Да что там не помешал — он мне очень нужен. Сейчас мне помогают старшекурсники, но, Гарри, ты ведь понимаешь, их зелья не настолько хороши, как должны быть. Поэтому сообщи Кингсли, что Анна будет работать у меня. Анна, вы ведь не возражаете? — запоздало интересуется у меня мадам Помфри.

— Разумеется, нет, — улыбаюсь. — А что на это скажет директор МакГонагалл?

— Минерва тоже не возражает, — фыркает колдомедичка, и я понимаю, что попробовала бы директор возразить...

— Вот и отлично, — обрадовано восклицает Поттер. — Я сообщу Министру...

Министра, однако, эта новость не радует. Не радует до такой степени, что он лично является к нам... к Поттеру домой.

— Мистер Поттер, мадам Помфри, — Кингсли Шеклболт выступает из зеленого пламени камина, поправляет головной убор, похожий на тюбетейку. — Извольте объясниться.

— Добрый день, Кингсли, — абсолютно спокойно кивает ему мадам Помфри. — Тут нечего объяснять. Анна — Мастер Зелий и квалифицированный Целитель, а мне необходим ассистент...

— Я не считаю, что мисс Риддл может работать в школе, где дети, — отрезает Министр.

— Но она уже работала, — это уже Поттер, — и никто не пострадал...

— Это было до того, как она переметнулась к своему папочке! — мгновенно взвивается визитер. — А сколько людей пострадало от рук таких, как она — вам ли не знать, мистер Поттер!!!

Смотрю на разъяренного темнокожего мужчину и понимаю, что что-то упускаю.

— Почти в каждой семье есть потери, мистер Поттер! У вашей жены погиб брат, а у меня — жена! И едва не погибла моя дочь!

И я вспоминаю.

— Мэри. Ее звали Мэри, верно? — спрашиваю в тот момент, когда Министр уже набирает воздух для следующей тирады.

— Что?!

— Тогда ей было шесть. Вашу жену убили, а дочь забрали...

— Заткнись! Не смей говорить об этом! Я отзываю Постановление о твоем помиловании! Возвращайся в Азкабан! Сдохни там! — темная, грубо сделанная палочка упирается мне в шею так, что делается больно. Но я продолжаю говорить, не обращая внимания на злость Шеклболта, на боль...

— Мэри. У нее была астма. Астма, которую не могли вылечить ни маггловские врачи, ни колдомедики. Министр Шеклболт... у нее ее больше нет, верно? Уже десять лет.

— Ты...

— Три корня златоцветника, собранных на рассвете. Четыре капли обычного козьего молока. Основа — дождевая вода... варить три минуты. Остудить. Давать по чайной ложке три раза в день.

Министр очень напоминает памятник самому себе. Такой же неподвижный. Даже, похоже, не дышит.

— Я помню вашу дочь. Но тогда я даже имени ее не знала. Просто маленькая девочка, которую зачем-то приволокли люди моего отца и бросили в подвал. Меня оттуда тоже не выпускали, но это не мешало отцу доверять мне лечение пленников. Я просто делала, что могла, господин министр. Она боялась темноты... и едва могла дышать...

— Мэри... говорила о женщине, которую... тоже звали, как и ее, — произносит Шеклболт едва слышно, но в наступившей тишине его слова звучат отчетливо.

— Мое второе имя... Мария. Когда она смогла говорить... Мне тогда показалось уместным... чтобы она не боялась так сильно...

— Почему вы... не сказали об этом на суде? — выдыхает Министр. Его лицо — серого оттенка. — Я бы...

— Потому что не в моей привычке прятаться за спины детей, господин Министр, — сглатываю и слегка сдвигаюсь, чтобы палочка не так сильно упиралась мне в горло. Хотя синяк уже гарантирован.

Шеклболт, опомнившись, убирает палочку.

— Вы не на Гриффиндоре учились случайно?!

— Я училась в Дурмстранге, — поправляю воротник.

— Я сегодня же издам указ о вашем оправдании...

— И на каком основании? — грустно смотрю на потерянного негра. — Только потому, что выяснилось, что я лечила вашу дочь, когда та была в плену? Я лечила многих пленников. Господин Министр, вас не поймут. Я — Риддл. Мой отец был Темным Лордом. Хотите гражданских волнений сейчас, через десять лет после Победы?

— И что вы предлагаете?

— Пусть все идет так, как идет. Проще замять недовольство, что я работаю в Хогвартсе, особенно учитывая, что я там окажусь не в первый раз, чем доказывать недоверчивым, два раза обжегшимся на моем отце обывателям, что я не являюсь продолжателем его дела, и Империуса на вас не накладывала, чтобы заполучить это самое оправдание.

Шеклболт, словно опомнившись, отстраняется от меня и тяжело опускается на стул.

— Гарри... плесни мне чего-нибудь...

Поттер дергается, делает рывок к шкафчику, словно забыв, что он маг, а не маггл. Распахивает дверцы, достает уже почти пустую бутылку с тем самым виски...

— Откуда вы взяли рецепт того... зелья, мисс Риддл? — интересуется министр, выпив за два глотка остатки спиртного.

— Мама научила, — пожимаю плечами.

— А она... откуда взяла?

— Ее звали Елизавета Романова, — поясняю. — И она была колдомедиком.

— Мордредовы штаны... Какого хрена... Риддл, что вам стоило рот открыть тогда, на суде?! И не было бы этого пожизненного! Вы понимаете, что ваше помилование — это невероятнейшее везение?! Учитывая, что Дамблдор во всеуслышание объявил всему Ордену Феникса, что вы переметнулись к Тому-Кого-Нельзя-Называть! Да такой шанс — призрачен даже после целого котла Феликс Фелицис!

Вместо ответа молча сажусь напротив. Гарри Поттер и мадам Помфри исполняют роль сторонних наблюдателей.

— Работайте, где хотите, Риддл, — устало говорит Шеклболт. — Хоть заместителем Поттера. Я подпишу разрешение.

— Спасибо, господин Министр, — киваю. — Мне нравится Хогвартс.

* * *

Помогать с пациентами мадам Помфри мне не удается. Мне необходимо жить в одном доме со своим поручителем, Поттером, а не в Хогвартсе. Поэтому мы сходимся на том, что я буду четыре дня в неделю варить зелья для Больничного Крыла в лаборатории профессора Слизнорта.

Смотрю на пухлого старичка, которого помню сорокалетним мужчиной. Ему уже за сотню. Он едва ходит, редкие волосы стали еще более редкими, глаза подернуты какой-то пленкой.

Старость не радость.

— Лаборатория? Да, конечно... Пойдемте, я покажу вам...

В Хогвартсе две лаборатории — большая и малая. Малая в свое время была вотчиной Снейпа — там он варил только ему ведомые зелья, экспериментировал. В большой же варились зелья для Больничного крыла. Студенты бывали в ней регулярно — драили котлы, резали ингредиенты.

Мне Слизнорт отдает обе.

— Мисс Риддл, да куда мне варить... Мне уроков хватает... Студенты, понимаете... Силы уже не те. Годы...

Киваю, слушая бормотание старика, параллельно разглядывая бардак, царящий в обеих комнатах. Идеальный порядок Снейпа кажется просто фантазией.

Вот на полках стоят уже протухшие флоббер-черви. А это — Мерлин знает сколько лет назад заспиртованные части акромантулов. Тоже испорченные, разумеется. И превратившиеся в труху листья каких-то растений. Каких — понятия не имею.

И палочки у меня нет. МакГонагалл поставила ультиматум — или я буду в Браслетах, или никак. Мадам Помфри ругалась с ней через камин так, что угли летели. Но старую кошку ничто не проняло.

А в Браслетах колдовать попросту невозможно. Даже с палочкой. Ограничивающие Чары третьего уровня — да даже Филч, бывший завхозом в мою бытность преподавателем ЗоТИ четырнадцать лет назад, колдовал лучше, чем я с этими... которые третьего уровня.

Слизнорт бормочет еще минут двадцать, затем уходит с чувством выполненного долга. А я остаюсь в том свинарнике, который он мне оставил.

Убирать без магии — неприятно.

Может, получится кое-что?

— Бини, — зову, вспомнив лопоухую эльфийку, которая прислуживала мне два года. — Бини.

Тишина.

— Бини! — повышаю голос в надежде, что она придет, но ничего не происходит.

Жаль.

— Бини погибла десять лет назад, — раздается рядом скрипучий голос какого-то домовика. Разворачиваюсь, пытаюсь отыскать его глазами, но он невидим. — Не зовите никого из нас. К вам никто не придет.

Кощеевы яйца...

— Да. Я понимаю, — говорю через полминуты в пространство и добавляю, потому что считаю это правильным: — Простите.

В малой лаборатории грязи поменьше. Возможно, потому что тут и пространства меньше. Начну с нее. Быстрее закончу, быстрее начну варить зелья. Мадам Помфри уже выдала мне длинный список всего, начиная от простого Противофурункульного...

...— Рецепт простенький. Справятся даже первокурсники...

...Кажется, я изменила историю...

...и заканчивая Антиликантропным. Его готовить, увы, месяц. И, увы, только после тотальной уборки.

Закатываю рукава, беру в руки котел, которому на ближайшие часы предстоит исполнять роль ведра, и подхожу к крану. Странно, зачем в Хогвартсе канализация? Хотя, возможно, Основатели тогда еще не знали ни Агуаменти, ни Эванеско. Что странно — замок вон какой огромный. На него заклятий хватило, а Агуаменти...

Тряпка находится в одном из углов. Похоже, старая мантия, даже не слизнортовская. Возможно, Снейпа. Пыльная, потертая. Но на тряпки годится.

Раздираю ее на ровные квадраты и приступаю к мытью.

— Мэм? — прихожу в себя от чужого удивленного голоса под ухом. Разгибаюсь, держа в руках грязную тряпку.

Ученики. Четвертый-пятый курс. Двое слизеринцев и один когтевранец. Точнее, когтевранка. Девушка.

— Чем могу быть полезна? — смотрю на растерянных детей. Да, не каждый день можно видеть, как волшебник ползает по полу, аки эльф домовой.

— Эм... мы... мы на отработку, — едва слышно пищит девушка. — Эм... Профессор Слизнорт сказал... что тут... эм... будет мадам Риддл, и... Это вы мадам Риддл?

— «Мисс», — поправляю девушку. — Не «мадам», а «мисс». Увы, за мою жизнь мне так и не довелось побывать замужем.

Ученики косятся на тряпку. Перехватываю их взгляд и швыряю ветошь в котел с грязной водой.

— Курс какой?

— Пятый, — говорит когтевранка.

— Четвертый, — отзываются слизеринцы.

— Вот и отлично, — облегченно киваю. — Значит, годность ингредиентов определять умеете. Видите полки? Все, что испорчено — Эванеско. Все, что годится — сложить отдельно и подписать. Все, что сомневаетесь, несете мне. Ясно?

— Угу.

Ученики разбредаются по тесной лаборатории. Полы мыть мне уже здесь места не хватит, поэтому я опустошаю котел и принимаюсь тоже разбирать ингредиенты на две кучки — на годные и негодные.

Первым на опознание мне приносят нечто зеленое в банке. Долго пытаюсь понять, что же это такое. Или чем было, но память молчит, как партизан. Воняет, разумеется, но компоненты для магических зелий почти все воняют так, что рвотный рефлекс срабатывает нередко. Особенно компоненты животного происхождения.

— Эванеско, — выношу приговор «нечту зеленому».

Затем приносят банку с пудрой из стрекозиных крыльев. Ее я оставляю, потому что стрекозиные крылья не имеют срока годности.

Через три часа лаборатория почти пустеет. На полках сиротливо ютятся горка безоаров, банка со злополучной пудрой и пара сушеных мадагаскарских тараканов. Все остальное оказалось негодным.

Как, скажите на милость, можно было умудриться не запечатать нормально банку с дорогущим молоком единорога, причем поставить ее на полку так, что она протекла, и молоко накапало в коробку с сушеными паучьими ножками, разумеется, испортив их? Когда я нашла и то, и другое, то этот сюрреализм даже не вонял, застыв твердым, словно мраморным, куском.

Одно оправдывает Слизнорта — старый он. Древний, как мамонт.

Учеников долго задерживать нельзя. Они уходят, странно на меня косясь, а я опять возвращаюсь к мытью полов.