Танатос (гет)

Пять

Вынырнув из Омута памяти, Гермиона притихла. Ну что ж, это что-то новенькое для последних двух дней.

Она долго сидела неподвижно и, казалось, ничего вокруг себя не замечала. Снейп знал, именно сейчас Гермиона пытается понять и принять то, что все его слова — правда. Почти все...

Ее руки начали медленно опускаться. И Снейп, испугавшись, что она выронит Омут памяти, подскочил к ней и подхватил чашу.

Гермиона удивленно моргнула, словно увидела его впервые. То, что она полностью все осознала, могло помочь ему. Но для нее это стало потрясением. Может, не следовало показывать ей воспоминания? И стоило оставить в счастливом неведении? Тогда она продолжала бы ненавидеть его, считая, что это именно он изрезал ее руки. Да и какая разница, что подумает о нем Гермиона! На мнение других людей Снейпу уже давно было наплевать. Он не нравился людям, поэтому уже давно перестал пытаться расположить их к себе. Когда его хвалили за его работу, это было приятно, но он понимал, что рассчитывать на что-то большее глупо. Ему просто не суждено было иметь друзей.

Он взялся за ручку двери.

— Я закрою, на улице довольно холодно. Вы остаетесь? — спокойно произнес он.

Она медленно кивнула и, казалось, хотела спросить о чем-то еще, но он пресек попытку безжалостным:

— Идите спать, мы поговорим об этом завтра.

Девушка казалась на удивление мирной, хотя до этого пыталась разнести его лабораторию. Она отправилась в комнату, в которую ее поселил Снейп, и даже не взглянула на своего бывшего преподавателя, оставив его наедине с тем хаосом, что учинила.

Вздохнув, он направил волшебную палочку на комнату и прошептал пару заклинаний, которые вернули гостиной первоначальный вид.

Только ингредиенты, которые она так безжалостно уничтожила, восстановить было нельзя. Целый день работы насмарку. Проклятье! Он так злился, что сам готов был со всей силы швырнуть и разбить что-нибудь. Но Гермиона и без него хорошо постаралась, придется повозиться.

Он не хотел всего этого, определенно нет... Но, с другой стороны, выбора просто не было.

Он увидел ее на Косой аллее, где появлялся очень редко. Гермиона вышла из почтового отделения, и он, непонятно почему, просто последовал за ней. Скорее всего, в душе возникло предчувствие, что должно случиться что-то нехорошее, хотя он мог и ошибаться. Неизвестно, решился бы он постучать в ее дверь, если бы в следующую секунду не услышал по ту сторону глухой звук падения.

Проклятая связь привела его туда — та, что возникала, когда один волшебник спасал жизнь другому. Эта связь не оставляла его в покое, а осознание того, что девчонка спасла ему жизнь, приводило в ярость. Спокойствие — вот о чем он мечтал. Ему нужен был покой, чтобы закончить проект на звание Магистра зельеварения.

А теперь придется все отложить до тех пор, пока он не спасет жизнь Гермионе Грейнджер. И почему-то он начал подозревать, что все пойдет не так гладко, как предполагалось.

Если бы он хотя бы примерно предвидел, насколько утомительным для него станет ее присутствие здесь, то, скорее всего, просто исчез бы тогда, забыв о своем долге.

Теперь же приходилось заботиться и о ней, и о разработке зелья против яда, состав которого ему неизвестен. Конечно, не стоило забывать еще и про чары, но эта головоломка казалась пока неразрешимой.

Он пережил нападение Нагайны и с тех пор не раз задавал себе один и тот же вопрос: «Почему?». Почему нельзя было просто умереть, после того как выполнил задание? Он никому не был бы должен, да и многих других неприятностей избежал бы.

От целителей он узнал, что своей жизнью обязан небезызвестной мисс Грейнджер, которая аппарировала с ним из Визжащей Хижины и доставила прямо в госпиталь. А целителям удалось спасти его с помощью противоядия, которое в свое время помогло Артуру Уизли.

Так что благодаря этой Грейнджер он вернулся в свое ослабленное тело, для восстановления которого потребовались долгие месяцы.

За это он ненавидел девушку. И ненависть кипела в нем, пока не сменилась странным безразличием. А в это время весь магический мир радовался окончательному свержению Волдеморта.

Снейп не разделял всеобщей радости. Он молча и терпеливо сносил все: посещения Минервы МакГонагалл, которая была уверена, что ей необходимо принести ему свои извинения; визиты Кингсли Шеклболта, который на правах министра заверил, что с профессора сняты все обвинения.

Альбус оставил документы, где написал черным по белому, что свою смерть спланировал сам. Эти бумаги в Министерстве получили сразу после гибели Волдеморта.

И только когда целители решились, наконец, лечить его предполагаемую немоту, Снейп заговорил:

— Я ухожу, — сказал он тогда и исчез.

Прочь из Святого Мунго. Прочь из Лондона.

Маленький коттедж на побережье стал надежным убежищем. Никто не знал, где его можно найти, и Снейпа это устраивало.

То, что произошло с мисс Грейнджер, ничего не изменило бы в его планах. Это всего лишь отсрочка, не более. Он освободится от мучительного чувства долга перед ней, и она уйдет. Их жизненные пути никогда больше не пересекутся.

С тихим сожалением он собирал осколки разбитой колбы. Завтра утром придется все начинать заново...

* * *

Она не знала, что должна чувствовать. Сначала была только пустота. Спотыкаясь, она вернулась в свою комнату и легла на кровать, с которой как ужаленная вскочила всего лишь полчаса назад. Полчаса! За эти полчаса мир перевернулся с ног на голову. Все изменилось.

То, что Снейп говорил правду, оказалось неожиданным открытием, но легче не стало. Бессонная ночь вытянула из нее последние силы. Гермиона никогда не чувствовала себя такой беспомощной: при всем своем желании она не могла совладать с собственным телом, которое стремилось к смерти, и помочь своей душе, которая отчаянно цеплялась за жизнь.

Утром она встала с ощущением, что все кончено. Осознание того, что она должна отдать свою жизнь в руки человека, которому едва ли можно доверять, мучило ее и заставляло сомневаться в собственном здравомыслии. Снейп не разговаривал с ней — лишь пристально наблюдал и отводил глаза, когда их взгляды встречались.

У нее не было возможности выбросить из головы навязчивые мысли или просто хоть как-то отвлечься. Но она неизбежно возвращалась к этому снова и снова. Ну почему она? За что, за какие грехи ее постигла эта кара? Что за изощренное издевательство?!

И теперь она ненавидела этого незримого Некто. Ненавидела неизвестного человека с такой яростью, что сама себе удивлялась. Долгие часы она проводила в раздумьях, как бы отомстить тому, кто так поиздевался над ней, попадись он в ее руки. Никакое наказание она не могла счесть достаточно жестоким, чтобы заставить его прочувствовать все то, что ей довелось испытать. Но обиднее всего было понимать, что она просто не успеет найти обидчика — проклятье убьет ее раньше.

Кто мог додуматься до такого? В чьем воспаленном мозгу могла родиться эта адская смесь?

Время от времени она даже верила Снейпу. Его версия выглядела логичной, и другого объяснения, почему он держит ее здесь, кроме того, что обязан отплатить долг жизни, она не видела. Она знала, насколько силен мог быть подобный долг — Хвост убедительно это доказал.

Гермионе никогда не пришло бы в голову потребовать что-то за спасение Снейпа, но теперь, как оказалось, оно того стоило.

Временами она опять начинала сомневаться в истинности рассказа Снейпа. Может, проклятие просто ослабеет? И приступы прекратятся сами собой, просто следует немного подождать? И ее неизбежная смерть — выдумки? Но каждый раз, когда она задавала ему эти вопросы, Снейп лишь отрицательно качал головой.

Гермиона тосковала по семье и друзьям. Конечно, лучше, если бы они так ничего и не узнали. Они не находили бы себе места, но ничего не могли бы поделать. И все же ей очень хотелось, чтобы они были здесь. Так она не чувствовала бы себя такой одинокой. Если не сейчас, когда ее жизнь в опасности, быть эгоистичной, то когда же еще?

А в другие дни Гермиона радовалась, что никого из близких нет рядом. Она знала, что возненавидела бы их за то, что они продолжают беззаботно жить, в то время как она должна быть благодарна за каждый день. А так с ней был только Снейп, которого она могла ненавидеть, при этом не чувствуя себя виноватой.

Дни тянулись за днями. Гермиона то страшно боялась, то пребывала в состоянии полной апатии, когда полностью погружалась в себя, пристально и долго смотрела в окно и проклинала мир, который жил дальше, в то время как она заперта в четырех стенах и должна с ужасом ждать следующего приступа.

Ее поймали и заперли и в этом доме, и в ее собственном теле. Иногда ее взгляд беспокойно скользил по сторонам, чувство, что еще несколько секунд — и решение чудесным образом снизойдет на нее, не оставляло. Была только темнота, от которой веяло могильным холодом. Гермионе казалось, что этот мрак стал физически осязаемым и медленно, но верно приближался к ней, камнем ложась на грудь и выдавливая весь воздух. Такие мысли отпускали Гермиону лишь на тот короткий период времени, когда она злилась. Злость помогала, Гермионе становилось легче, когда она кричала, бушевала и швыряла вещи. Словно бессильный протест ребенка, который не хочет мириться с реальностью, но без этой ярости она уже не справлялась. Уж лучше чувствовать гнев, чем ничего. И пока злилась, она ощущала себя по-настоящему живой.

Снейп сначала был совершенно невозмутим, но в последние дни казался уже раздраженным. Гермиона хотела, чтобы он прикрикнул на нее, как-то привел в чувство, как делают все взрослые в таких случаях, чтобы напомнить, что она все еще жива. Но он молчал, лишь изредка сердито поглядывая на нее. Для него она была лишь тенью, слонявшейся по его дому, до тех пор пока совсем не превратится в воспоминание.

Ее ярость сменялась отчаянием. И иногда ей казалось, что смерть была бы наилучшим выходом. Тогда не приходилось бы терпеть боль, которая бушует внутри. В эти мгновения она почти тосковала по вечерним приступам ярости. Теперь она чувствовала, как черное покрывало Танатоса погружает ее во мрак. Гермиона прекращала бороться, приветствуя бога смерти как старого друга, который мог бы забрать ее из мучительной реальности и подарить забвение.

Работа над противоядием продвигалась медленно. Снейп объяснял Гермионе, что он делал, но она не могла спокойно слушать.

Пытаться понять, что он делает, — означало бы признать, что ее жизнь в опасности. И без того было тяжело осознавать, что она может умереть. А к этому она еще готова не была.

Со временем он перестал рассказывать, но все равно упорно работал, едва прерываясь на еду и сон. Почти не отходил от лабораторного стола и проводил опыты. Она слышала, как он работает, даже когда просыпалась ночью и лихорадочно вспоминала, как оказалась в кровати. Но что если этого недостаточно? Если его усилия окажутся напрасными?