Змея Давида (гет)

(Примечание: глава содержит цитаты из книги «Гарри Поттер и Дары Смерти», местами точные, местами переработанные).

Дамблдор начал сдавать сразу после Нового Года – это было заметно по увеличившемуся количеству потребляемых им зелий, которыми Снейпу приходилось ему обеспечивать, по все более чернеющей руке, по сероватой пергаментной коже, обтянувшей резко проступившие скулы. Похоже, у директора не было даже того самого года, который Снейп ему предсказывал в тот злополучный вечер, когда «откачивал» Дамблдора после эксперимента с кольцом Гонтов, и развязка наступит даже раньше.

Снейп готов был молиться всем богам, чтобы это именно так и произошло, чтобы ему не пришлось выполнять своего обещания. Все последние месяцы он только и делал, что пытался не думать о том, что ему предстоит сделать, тем более что прекрасно понимал, что сам отрезал для себя все пути к отступлению, когда давал Нарциссе Непреложный обет. Этот обет нужен был не столько для того, чтобы заткнуть рот Белле, которая рассчитывала на то, что Снейп испугается и начнет юлить, сколько для него самого – он всерьез боялся, что в нужный момент просто не сможет навести палочку на директора и произнести нужные слова.

Ему приходилось убивать. Не так много, как, наверное, думали о нем те, кто не доверял ему и ненавидел его, но он не мог похвастаться тем, что в первой войне ухитрился не запачкаться в крови. Это были авроры, безымянные противники в рейдах, на которые посылал новичков Темный Лорд для того, чтобы выяснить их «профпригодность». Перед первой такой вылазкой Снейп, совсем еще мальчишка, ощущал некий подъем, желая доказать не столько Лорду, сколько самому себе, что он – не просто талантливый зельевар с интеллектом выше среднего, но и какой-никакой воин. Волдеморт в те времена самолично тренировал неофитов в боевой магии и, надо признать, учителем был весьма талантливым, хоть и жестким до жестокости – те, что проходил «обучение» у Лорда, были самой настоящей грозой для авроров и практически никогда не попадались.

Лишь через какое-то время Снейпа начали посещать мысли о том, что подобными рейдами Лорд не только делал из них бойцов, но и практически пожизненно повязывал с «братством» Упивающихся смертью. Своего рода клятва на крови на верность повелителю. Можно было на словах разделять их идеологию, но при этом в душе оставлять место для идеалистических порывов в виде мыслей о том, что ты – не такой, как эти тупые громилы, которые только и умеют, что убивать. А единожды произнеся «Авада кедавра», ты становился в один ряд с такими, как они. Одного убитого тобой порой достаточно, чтобы распроститься с иллюзиями относительно самого себя. Снейп и простился с ними довольно быстро.

После возвращения Темного Лорда больше убивать ему не приходилось – во всяком случае, в ночь нападения на Министерство он ухитрился избежать этого. Годы, само собой, не сделали его характер мягче – он так и остался замкнутым, резким в высказываниях и не склонным скрывать своего неприязненного отношения к миру и большинству населяющих его людей, злопамятным до мелочности. Он варил для Лорда зелья, которые тот использовал для пыток неугодных, он вынужден был поставлять Волдеморту информацию о людях, которых потом находили мёртвыми. Он так или иначе был причастен к чьим-то смертям, пусть и не собственными руками отправил тех людей на небеса. Он не врал самому себе – ему претила не сама мысль о предстоящем убийстве, а о том, что это будет именно Дамблдор – человек, на долгие годы ставший для него (пусть и с фатальным запозданием) чем-то вроде старшего брата, наставника и, чего уж скромничать, друга. Друга, порой раздражавшего вечными попытками вытащить на свет Божий то «самое лучшее, что в нем есть» и сделать из нелюдимого буки человека, приятного для общества; бесившего вечными недомолвками и поручениями в стиле «ты сделай, а я потом объясню зачем, если сочту нужным». Друга, который порой проявлял непростительное, с точки зрения Снейпа, легкомыслие по отношению к тому же Поттеру, на защиту которого Северус положил свою жизнь – одна идея пригласить в качестве учителя ЗОТИ Люпина чего стоила. И теперь вот этого самого друга ему предстояло убить.

Не убить, убеждал он самого себя, а избавить от лишних мучений. Или не дать ему погибнуть от руки кого-нибудь из Упивающихся – те не упустят возможности продлить его агонию, или от руки Драко – старик слишком озабочен целостностью его души (хотя о чем там заботиться, уж кому-кому, а Снейпу прекрасно был известен «потенциал» мальчишки, как и то, что при всех своих недостатках Малфой-младший – не убийца). Директор все равно умрет, и произойдет это меньше, чем через полгода. Директор и сейчас держится только с помощью каких-то собственных наработок, зелий, да за счет силы воли. Но зелья в таком количестве имеют свойства вызывать привыкание и рано или поздно они просто перестанут действовать. Конец будет мучительным, и эвтаназия окажется единственным действенным способом избежать этого. И, наконец, директор прав – этот шаг поднимет доверие к нему Волдеморта на небывалую высоту и сделает его настоящей «правой рукой» Темного Лорда, и никакая Беллатрикс со своей паранойей не сможет больше посеять в душе повелителя сомнения в его преданности.

Все это Снейп в сотый раз повторял сам себе, каждый раз, когда вспоминал о поручении Дамблдора. И каждый раз это превращалось в мучительный диалог между голосом разума, нашептывающего, что это – наилучший для всех выход, и сердца, в панике повторявшего «За что мне это?» и «Я не смогу». Он надеялся, что обстоятельства сложатся так, что ему не придется выполнять это поручение, но чувствовал, что по закону подлости все пойдет по самому худшему сценарию. Он заставлял себя как можно реже думать о том, что ему предстоит совершить, но окончательно оградить себя от этих мыслей не мог.

В тот вечер, в очередном приступе раздражения, вызванного навязчивыми мыслями о предстоящем шаге, Снейп в очередной раз высказал Дамблдору все, что думает о нем, о его доверии к нему, Снейпу, и о том, что, оказывается, Поттеру информации предоставляется гораздо больше, чем ему. Снейпа несло, но остановиться он не мог, хотя и ожидал, что директор не выдержит и поставит на место зарвавшегося подчиненного. Но Дамблдор был терпелив и не собирался поддаваться на провокацию. Наконец, он не выдержал упреков Снейпа и произнес:

— Северус, приходите сегодня вечером, к одиннадцати, в мой кабинет — и вы больше не будете жаловаться на то, что я вам не доверяю…

…Когда Снейп явился, директор ждал его, сидя в своем кресле, а на столе уже дожидался чайный прибор на две персоны и вазочка с конфетами. На предложение попробовать сладкого Снейп дежурно поморщился и Дамблдор, тоже, по-видимому, не горевший желанием и далее оттягивать неприятный разговор, начал:

— То, что я вам сейчас расскажу, Гарри не должен знать до самого последнего момента, до тех пор, пока не будет необходимо, а то разве хватит у него сил сделать то, что он должен сделать?

— А что он должен сделать?

— Это наш с Гарри секрет. А теперь слушайте внимательно, Северус. Настанет время — после моей смерти — не спорьте, не перебивайте меня! Настанет время, когда лорд Волдеморт начнет опасаться за жизнь своей змеи.

— Нагайны? — удивленно переспросил Снейп.

— Именно. Настанет время, когда лорд Волдеморт перестанет посылать змею выполнять свои приказы, а станет держать в безопасности рядом с собой, окружив магической защитой. Вот тогда, я думаю, можно будет сказать Гарри.

— Сказать Гарри что?

Дамблдор набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.

— Сказать ему, что в ту ночь, когда Лили поставила между ними свою жизнь, словно щит, Убивающее заклятие отлетело назад, ударив в Волдеморта, и осколок его души, оторвавшись от целого, проскользнул в единственное живое существо, уцелевшее в рушащемся здании. Часть Волдеморта живет в Гарри, и именно она дает мальчику способности змееуста и ту связь с мыслями Темного Лорда, которую он сам не понимает. И пока этот осколок души, о котором и сам Волдеморт не догадывается, живет в Гарри, под его защитой, Волдеморт не может умереть.

— Значит, мальчик… мальчик должен умереть? — спросил Снейп, ощущая какое-то иррациональное спокойствие.

— И убить его должен сам Волдеморт, Северус. Это самое важное.

Повисло тягостное молчание, в течение которого Снейп тщетно пытался понять, какие чувства сейчас поднимаются в нем – ужас? недоумение? злость?

— Все эти годы… я думал… что мы оберегаем его ради нее. Ради Лили, — тихо произнес он.

— Мы оберегали его, потому что было очень важно обучить его, вырастить, дать ему испробовать свою силу, — так же тихо ответил Дамблдор, не открывая глаз. — Тем временем связь между ними все крепнет, болезненно разрастается. Порой мне кажется, что Гарри сам это подозревает. Если я не ошибся в нем, он устроит все так, что, когда он выйдет навстречу своей смерти, это будет означать настоящий конец Реддла.

— Так вы сохраняли ему жизнь, чтобы он мог погибнуть в нужный момент?

— Вас это шокирует, Северус? Сколько людей, мужчин и женщин, погибло на ваших глазах?

— В последнее время — только те, кого я не мог спасти. — Снейп вскочил с места и зашагал по кабинету.— Вы меня использовали.

— То есть?

— Я шпионил ради вас, лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас. И думал, что делаю все это для того, чтобы сохранить жизнь сыну Лили. А теперь вы говорите мне, что растили его как свинью для убоя…

— Это прямо-таки трогательно, Северус, — серьезно сказал Дамблдор. — Уж не привязались ли вы, в конце концов, к мальчику?

— К мальчику? — выкрикнул Снейп. – Вы притворяетесь и вправду ничего так и не поняли за все эти годы?! Экспекто Патронум!

Из кончика его палочки вырвалась серебряная лань, спрыгнула на пол, одним прыжком пересекла кабинет и вылетела в окно. Снейп проводил взглядом своего Патронуса, чувствуя, как горло сжимает спазм. Уже много лет он не видел его — не вызывал, чтобы не бередить лишний раз память…

— Через столько лет? – прошептал Дамблдор, глазами, влажными от слез, глядя в окно, в которое только что выскочила лань.

— Всегда, — ответил Снейп и вылетел из кабинета, не прощаясь.

* * *

Снейп шел, сам не до конца понимая, куда именно. Ноги сами несли его, а в голове вертелась одна единственная мысль: «Все было напрасно. Все от начала до конца».

Поттер умрет, а значит, все было зря. Получается, все эти годы он старался оберегать практически мертвеца, жертвенного агнца, обреченного на заклание. Было до боли обидно даже не за себя, за то, что все эти годы Дамблдор использовал его вслепую, а за Лили – получается, и ее жертва была напрасной, ее сын все равно должен погибнуть, а Дамблдор врал все эти годы и ему, и мальчишке. Тогда почему он не убил ребенка в тот же день, когда все это произошло? Не сразу оценил масштабы катастрофы? А если так, то когда он понял, что Поттер – носитель части души Волдеморта? И неужели у него нет ни одной идеи насчет того, как обойти необходимость подставлять Поттера под палочку Темного Лорда?

— Прости, Лили, — прошептал он, чувствуя, как на глазах закипают злые слезы. – Все было бессмысленно…

Он понял, что находится на улице, когда за ворот мантии залетела горсть мокрых снежинок, а порыв ветра бросил в глаза волосы. Сердито отбросив мешавшие пряди, Снейп той же торопливой походкой зашагал в сторону Запретного леса. Сейчас он ощущал острую потребность двигаться физически, ему казалось, что иначе его мозг просто взорвется от горечи и разочарования.

Значит, теперь ему всего-то и остается, что наблюдать за тем, как Поттер день за днем приближается к собственной гибели, и не иметь возможности его спасти. Он горько усмехнулся: пожалуй, теперь ему придется следить за тем, чтобы мальчишку не грохнул кто-нибудь другой, раз уж ему положено погибнуть от руки именно Волдеморта. Да еще подумать над тем, как донести до нахального, беспечного и самоуверенного мальчишки, вынашивающего планы об уничтожении Темного Лорда, что ради этой высокой цели он обязан будет совершить самое настоящее самоубийство, безропотно приняв от Волдеморта «аваду». В древности гонца, принесшего плохие вести, убивали. Снейп снова горько усмехнулся, когда подумал, что после того, как он расскажет Поттеру правду, тот может его прикончить. Что, пожалуй, и к лучшему.

Снейп остановился, шумно и глубоко дыша. Он стоял посреди небольшой поляны, заваленной старым буреломом и поросшей низкими кустиками, засыпанными снегом. Если ему не изменяла память, дальше идти было опасно – там начинались владения акромантулов. А они, хоть и дневные существа, явно обрадуются визиту свежей еды даже ночью.

Он без сил опустился на поваленный ствол, даже не смахнув с него снег. На него вдруг накатило ощущение собственной ненужности. Все эти годы он жил мыслью о том, что нужен сыну Лили, чтобы оберегать его от опасности, а теперь даже этой сомнительной привилегии его лишили.

«Правильно, кому ты нужен, старый дурак! – подумал он. – Возомнил себе, что можешь как-то влиять на ход войны, вот тебя на землю и опустили, чтобы не зазнавался!»

Постепенно эмоции улеглись, оставив после себя лишь ощущение опустошенности. Пора было возвращаться, но Снейп почему-то не находил в себе сил встать с заснеженного ствола, даже несмотря на начинавший пробирать до костей морозец. Из ступора его вывело появление Патронуса Дамблдора.

— Северус, завтра зайди к мисс Беркович и попроси у нее результаты экспертизы медовухи, которой отравился мистер Уизли, — голосом директора произнес призрачный феникс и растаял в воздухе, словно сигаретный дым.

Чертыхнувшись, Снейп устало поднялся и зашагал обратно.

Диана. Снейп совсем забыл о ней, хотя мысли о том, что произошло между ними на кухне дома номер 12, преследовали его последние два дня. Он не был силен в тонкостях взаимоотношений между полами, а уж о психологии женщин вообще имел весьма смутные представления. Поэтому и не понимал до конца ни собственных чувств по отношению к ней, ни тем более мотивов ее поступка. Она практически соблазняла его там, в доме Блэков, по крайней мере, это именно так и выглядело. И это было настолько не похоже на ее обычное поведение, на ту Диану Беркович, чей характер он, казалось, изучил достаточно хорошо, что он не знал, что и думать по этому поводу. Неужели она к нему что-то чувствует?

Снейп снова ощутил, как в нем снова поднимается нелепое, пугающее желание быть кому-то нужным как человек, а не как винтик разболтанного, громоздкого и неэффективного механизма по борьбе с Волдемортом. Чтобы кто-то (неважно кто) ждал твоего возвращения и беспокоился о тебе. Чтобы был кто-то, кому можно просто рассказать, пусть не все, но многое. И почему-то этим «кем-то» в его мыслях в последнее время были именно Диана.

Где она сейчас, подумал он, что делает? Уже за полночь, значит, если не на дежурстве, то наверное спит. Или читает. Он вдруг представил, как она сидит в кресле, поджав ноги и уткнувшись в книгу, небрежным жестом накручивая на палец непослушные прядки на висках. От этой картины повеяло чем-то щемяще домашним и уютным, а при воспоминании о ее мягких податливых губах и горячей, восхитительно нежной коже, внизу живота начала разливаться приятная тяжесть.

Он резко остановился и закрыл глаза, переводя дыхание. Не вовремя эти мысли, до крайности не вовремя. Возможно, старый манипулятор все-таки прав, намекая на то, что именно теперь не стоит пускать кого-то в свою жизнь. Да и он настолько привык быть один, что даже не представлял, что сможет выдержать чье-то присутствие рядом с собой больше, чем один час.

* * *

Диана нервно прохаживалась у дверей архива Следственного отдела Аврората. Смотритель архива сильно задерживался, что было очень странно. Когда она еще работала в Следственном, доступ к архивным материалам был почти круглосуточный, достаточно было только оформить разрешение у Маккинона, и копайся себе на здоровье, а уж о том, чтобы смотритель опаздывал с обеденного перерыва почти на час, и речи не было – Маккинон сожрал бы с потрохами любителя нарушать распорядок и дисциплину.

Мимо нее проходили какие-то люди, большей частью смутно знакомые, видимо, она встречала их раньше. Наконец, она заметила приближавшегося к ней оперативника по фамилии Лотнер – его она помнила куда лучше, чем других, главным образом потому, что сцепилась с ним практически в свой первый рабочий день в Аврорате. Лотнер при задержании какого-то торговца запрещенными ингредиентами «перестарался», а попросту отметелил задержанного так, что переколошматил пузырьки с зельями, которые тот прятал в полах пиджака. Диана, в обязанности которой входила в том числе и экспертиза изъятого у подобных типов (как зелий, так и подозрительных артефактов на предмет их «темности» и вредоносности), оказалась в весьма затруднительном положении – теперь анализировать это месиво из порошков, жидкостей и прочей дряни, которое к тому же было живописно размазано по одежде нарушителя, было, мягко говоря, затруднительно. Они тогда долго и со вкусом ругались, после чего даже здоровались сквозь зубы, да и то через раз.

К ее немалому удивлению Лотнер подошел к ней и, оглядев с головы до ног не самым дружелюбным взглядом, спросил:

— Шеппард? А тебя сюда кто вообще пустил?

— А ничего, что я все еще являюсь сотрудником Аврората? – ответила Диана. – Или Следственный объединили с Отделом тайн?

— Надо же, а мне сказали, что ты теперь в школе работаешь, уход за зверушками преподаешь, — хмыкнул Лотнер.

— Я в охранном отряде Хогвартса, идиот!

— И каково это – скатиться с эксперта-криминалиста до простого охранника? Не обидно?

— Ни капельки! И вообще – это не твоего ума дело. Лучше ответь, что за бардак у вас тут происходит, и где шляется смотритель архива?

— А, так ты пришла покопаться в старых делах? – Лотнер пренебрежительно усмехнулся. — Узнаю нашу доблестную бумажную крысу. Соскучилась по старой работе? Да только зря ты тут караулишь – доступ в архив теперь только через Шеклболта, а его сейчас поймать практически невозможно.

Диана мысленно выругалась. Посвящать кого-либо, даже Кингсли, в подробности того, что и с какой целью она собиралась искать в архиве, в ее планы не входило, это было слишком личное…

– Что, Шеппард, у тебя «горит»? – внезапно совершенно нормальным тоном, без тени пренебрежения, спросил Лотнер.

— Горит не горит, а посмотреть кое-что из прошлогодних дел нужно, — проворчала Диана.

— Послушай моего совета – зайди через недельку. К Шеклболту ты не пробьёшься, даже не рыпайся. Ты его не поймаешь, а если поймаешь, так он с тебя не слезет, пока не узнает, за каким чертом ты сюда пожаловала, прежде чем разрешение выдаст.

— А что это изменит, если я зайду через неделю?

— Через неделю начальник уходит в отпуск – у него дочка в Штатах замуж выходит. А замещать его в деле выдачи бумажек будет Маккинон. Смекаешь?

Диана понятливо кивнула головой. Маккинон, конечно, тот еще зануда, но своим людям, даже бывшим, всегда старался помогать. Если повезет, он даже не станет ее расспрашивать о том, что могло ей понадобиться в архиве.

* * *

Диана вернулась в Хогвартс уже затемно. Усталости она не чувствовала, только легкое недовольство от бесполезно потраченного выходного. Хотя все было не так уж и плохо. Хорошо, что ей попался этот Лотнер и посоветовал прийти через неделю, а то она так бы и проторчала у дверей архива в полном неведении о том, что происходит.

Очутившись у себя, приняла душ, вызвала школьного домовика и попросила принести ей горячего чаю и что-нибудь поесть, а сама тем временем переоделась в простую темно-серую юбку и блузку кремового цвета. Домовик вскоре появился с подносом, на котором красовался дымящийся чайник с чашкой и тарелки с мясным пирогом и жареной картошкой.

Диана налила себе чаю и руками принялась неторопливо отправлять в рот ломтики картофеля. Взгляд ее упал на стоявшую на бюро бутыль с медовухой, рядом лежал ее письменный отчет о результатах анализа содержимого бутыли. Кажется, уже никому нет дела до того, чем же пытались отравить директора, подумала она. Может статься, Дамблдор и сам догадался, поэтому и не интересуется больше.

В камине раздалось характерное шипение – кто-то пытался выйти с ней на связь. Перед уходом она его заблокировала, а сейчас забыла снять блокировку. Она дернулась, собираясь встать и открыть доступ в свою комнату, но шипение быстро прекратилось. Значит, сейчас либо пришлют Патронуса, либо заявятся самолично…

Она торопливо допила чай и убрала со стола тарелки. Патронус не появился, зато через несколько минут в дверь раздался стук. Диана отперла ее заклинанием и застыла от изумления – на пороге стоял Снейп.

Несколько секунд они просто глядели друг на друга, затем Снейп произнес:

— Позволите войти?

Диана растеряно кивнула, Снейп перешагнул порог, затворяя за собой дверь, и как-то неуверенно взглянул на нее.

— Хотите чаю? – спросила она, только для того, чтобы спросить хоть что-нибудь.

— Нет, благодарю. Дамблдор интересуется результатами экспертизы медовухи. Полагаю, она готова?

Она поймала на себе заинтересованный взгляд. Должно быть, причиной этому была ее одежда – юбки и платья она носила редко, и Снейпу наверняка было непривычно видеть ее не в брюках, а в юбке. Сам же он был без мантии, только в неизменном сюртуке, наглухо застегнутом.

— Конечно, готова, — ответила она, беря бутыль с бюро. – Я уж думала, Дамблдор и не вспомнит о своем поручении.

— Дамблдор никогда ничего не забывает, — усмехнулся он желчно.

Почему-то Диана подумала, что в ее отсутствие они с директором если не поругались, то крупно поспорили, но вслух сказала:

— Знаете, Поттер упрямо твердил, что к этому приложил руку Малфой-младший.

При упоминании о Поттере Снейп скривился как от зубной боли.

— Я не удивлен, — проворчал он. – Во всем, чего Поттер не понимает, а не понимает он практически ни черта, он видит либо руку Малфоя, либо мою. Очень не советую доверять суждениям этого нахального и обделенного здравым смыслом мальчишки – рискуете попасть пальцем в небо.

— Может быть, с логикой у Поттера проблемы, — улыбнулась Диана, протягивая бутыль Снейпу, — однако с интуицией не все так плохо. Знаете, что это за яд? Его иногда называют «удар молнии», за быстроту действия. Слышали про такой?

— Как вы думаете, много ли существует ядов, о которых я не слышал? – Снейп, казалось, обиделся.

— Значит, вы знаете, что в него входит желчь нунду?

— Издеваетесь?

— И знаете, сколько она стоит на черном рынке?

— Сто галеонов за унцию.

— Дороговатое удовольствие – травить директора ядом, стоимостью в три сотни галеонов за фиал. Даже если младший Малфой здесь ни при чем, возможно, его отец решил потратиться, кто знает?

— Я надеюсь, вы не собираетесь проводить собственное расследование? – в голосе Снейпа слышалось беспокойство. – Дамблдор сам разберется.

— Не буду, не волнуйтесь, — она улыбнулась в ответ и взглянула ему в глаза, отчего на несколько секунд потеряла нить разговора. Мысль о том, что сейчас он заберет чертову бутылку и уйдет, неприятно ворочалась в груди, и она мучительно соображала, чем бы еще его можно было задержать.

— Вы точно не хотите чаю? Я купила черный шоколад сегодня, мне сказали – вкусный…

Он медленно мотнул головой и ответил:

— Я не люблю шоколад.

Сейчас уйдет, подумала она, но Снейп продолжал стоять посреди комнаты, держа в руках бутыль с медовухой и бумажку с отчетом и не спуская с нее странного, немного растерянного взгляда.

— А что вы любите?

— Вы сегодня ездили в Лондон? – вместо ответа спросил он.

— Да, мне кое-что нужно было в Министерстве.

Повисла пауза. Взгляд Снейпа с какой-то нарочитой небрежностью скользил по комнате, время от времени задерживаясь на ней, словно он хотел что-то сказать и не решался. А Диана разрывалась между тем, чтобы в очередной раз попытаться его задержать, пусть даже под надуманным предлогом, и боязнью давить на него.

«Я хочу, чтобы ты остался», — она произнесла эту фразу про себя несколько раз, отчаянно надеясь, что он каким-то шестым чувством поймет, о чем она сейчас думает. Должен же он хоть что-то почувствовать, он же такой сильный легиллимент… Зачем ей так нужно было, чтобы он остался, она сама не могла себе ответить, во всяком случае никаких конкретных планов у нее не было. Просто хотела, чтобы он был рядом, просто видеть его, просто говорить с ним, неважно о чем.

— Мне нужно идти, — сказал, наконец, Снейп и сделал пару неуверенных шагов к двери. – Меня ждет директор.

«Врешь, не ждет он тебя! Просто боишься сделать шаг, хочешь, но боишься, я же чувствую! Ох, и дурак же ты, профессор!»

— Да, конечно, если нужно…

Она отвернулась к бюро и принялась делать вид, будто что-то ищет в его ящиках, стараясь, чтобы ее движения не были слишком суетливыми, и скрыть дрожь в руках. И не видеть, как он уходит.

Снейп продолжал стоять возле двери, не торопясь распахнуть ее, а она упорно не поворачивалась в его сторону. Внезапное его движение привлекло ее внимание, и боковым зрением она увидела, что он отходит от двери и, со стуком поставив бутыль с медовухой на стул, решительно направляется в ее сторону. Она обернулась и уже собралась изобразить на лице что-нибудь вроде «Вы хотели что-то еще, профессор?», но столкнувшись с его взглядом, застыла, будто парализованная.

Ощущение от погружения в его глаза было сродни падению в пустоту, когда внезапно перестаешь чувствовать свои ноги, а желудок будто становится невесомым. В следующее мгновение он схватил ее одной рукой за талию, а другую опустил на ее затылок, притягивая к себе ее лицо. От неожиданности она издала удивленный возглас, тут же заглушенный поцелуем.

То, что он творил с ее губами сейчас, нисколько не походило ни на их «эксперименты» по разрушению Валентиновых ловушек, ни на поцелуй в доме Блэков. Этот поцелуй не был ни нежным, ни неторопливым, а страстным, неистовым, отчаянным, словно он боялся, что сейчас его оторвут от нее навсегда, или же она оттолкнет его. А она, в свою очередь, боялась, что он сейчас опомнится и уйдет, а она останется одна. И она вцепилась руками в его плечи, изогнувшись ему навстречу, чтобы показать ему, насколько ей желанны его прикосновения. И отвечала ему так же горячо, торопливо, дрожа всем телом и чувствуя его ответную дрожь.

Окружающий мир, прошлое и настоящее потонули в водовороте ощущений, которые рождали в ней горячие губы и язык мужчины на ее шее, его руки, нетерпеливо, почти грубо ласкающие сквозь одежду ее бедра, грудь, талию, и его тяжелое, рваное дыхание. Целуя, он слегка прихватывал зубами нежную кожу на ее горле и ключицах, завтра там останутся следы, но ей впервые в жизни было плевать на это. Желание становилось почти нестерпимым, она хотела его до слабости в коленях, до темной пелены в глазах, до готовности умолять его взять ее прямо сейчас. Он стиснул руками ее ягодицы и порывисто прижал ее бедра к себе, снова впиваясь в покорно раскрывшиеся губы.

Северус чуть отстранил ее от себя, одним движением отодвинул на край стола стоявшие на нем бумаги и чернильницу и, легко подхватив ее под ягодицы, почти бросил ее на столешницу, торопливо задирая на ней юбку. Диана тут же вцепилась в воротник его сюртука и непослушными пальцами принялась расстегивать тугие, обтянутые тканью пуговицы.

Он немедленно избавился от него и небрежно сбросил на пол. Выдернул из-за пояса край ее блузы, принялся ее расстегивать, одновременно покрывая поцелуями обнажавшиеся плечи и грудь. Несколько пуговичек, не выдержав, отлетели куда-то в сторону с жалобным стуком, следом за блузой полетел ее лифчик. Она с шипением втянула воздух сквозь зубы, когда ее сосок оказался у него во рту, и запустила пальцы в его волосы.

Пусть для него все то, что происходит между ними сейчас – минутная блажь, способ снять стресс, потеря самоконтроля, да все что угодно. Пусть сразу после этого он уйдет и сделает вид, что ничего не случилось. Неважно. У нее останутся воспоминания и, пусть иллюзорное, но такое желанное ощущение того, что и он чувствует к ней то же, что и она.

Ей не терпелось ощутить под пальцами его кожу, и она принялась вытаскивать из-под ремня брюк его рубашку, запуская под нее руки. От ее прикосновений по телу мужчины прошла легкая дрожь, и он сам, торопливо снял с себя рубашку, подставляя тело ее ласкам. Она погладила угловатые плечи, провела руками по его груди, поросшей редкими волосками, скользнула ладонями по бокам к спине, оглаживая худые лопатки и чувствуя под пальцами бугорки позвонков и неровности шрамов.

Ему мешала ее слишком узкая юбка, он невнятно ругнулся, пытаясь поднять ее повыше, но затем снова подхватил ее на руки и осторожно, будто драгоценную вазу, опустил на ковер перед самым камином. Краем зрения она увидела, как он накладывает на дверь запирающие чары и «заглушку», а затем Северус избавился от остатков ее одежды.

Опираясь на руки, он наклонился к ней, словно не решаясь продолжить. Во взгляде его не было нежности, только неприкрытая, с трудом контролируемая страсть, смешанная с восхищением. Казалось, он не до конца верит в то, что происходит. Диана обняла его за шею, притягивая его лицо к себе.

— Иди ко мне… — прошептала она, вовлекая его в новый поцелуй.

…Короткий жесткий ворс ковра неприятно трет голую спину, но ей все равно. Удивительно нежная и теплая кожа под ее пальцами… Его волосы, пахнущие мылом, щекочущие ее грудь, плечи, живот, когда он покрывает их торопливыми, жадными поцелуями… Шорох снимаемой одежды, тяжелое дыхание и тихие стоны, соединение разгоряченных тел в безумном желании отдавать и брать, приближаясь к краю пропасти, за которой нет ничего, кроме блаженства.

По телу все еще волнами прокатывались отголоски минувшего наслаждения. Не открывая глаз, Диана медленно гладила Северуса по спине, чувствуя на своей шее его горячее дыхание. Он коснулся ее губ в легком благодарном поцелуе, она открыла глаза и взглянула на него. Волосы прилипли к влажным от пота вискам и лбу, лицо его было расслабленным и уставшим. Выскользнув из нее, он обессиленно вытянулся рядом с ней на полу, приходя в себя.

Шевелиться не хотелось, но теперь лежать на полу становилось холодно. Диана приподнялась на локте в поисках чего-нибудь, чем можно накрыться, но Снейп, словно уловив, ее желание, протянул руку к своей палочке, все это время валявшейся рядом, и невербальным заклинанием призвал брошенный на кресло плед. Укрыл их обоих, прижал Диану к себе, судорожно вздохнул и замер.

Последней ее мыслью, перед тем, как она отключилась, было «Что же теперь будет дальше».

Диана проснулась оттого, что Северус пошевелился, высвобождая свою руку из-под ее головы. Она испуганно дернулась, не сразу поняв, где она и что произошло, но увидев его голую грудь, вспомнила и тут же почувствовала, что мучительно краснеет и не может смотреть ему в глаза.

В этом она, кажется, была не одинока – Снейп, старательно избегая ее взгляда, принялся торопливо натягивать на себя брюки. Диана искоса наблюдала за ним. Несмотря на излишнюю худобу, сложен он был довольно пропорционально – длинные ноги, узкие бедра, плоский живот, кожа бледная, но ему это, как ни странно, шло. Кутаясь в плед, она встала, чуть пошатываясь, открыла шкаф и вытащила оттуда свой банный халат – метаться по комнате, собирая свои разбросанные вещи (тем более что ее блузка, кажется, лишилась пары-тройки пуговиц), было лень.

Снейп, уже полностью одетый, стоял перед камином, застегивая последние пуговицы сюртука. Диана привалилась спиной к шкафу и смотрела на него. В его преувеличенно прямой осанке сейчас чувствовалось какое-то напряжение. Ему определенно было не по себе, как, впрочем, и ей. Что-то похожее на сожаление о случившемся, шевелилось в душе, но Диана прогнала это ощущение. В конце концов, они оба этого хотели, а лучше жалеть о сделанном, чем кусать локти из-за того, что когда-то не решился взять то, что больше всего хотелось.

Наконец Северус повернулся и посмотрел на нее. С отчуждённым выражением на лице он сунул палочку в левый рукав и, пробормотав «Директор ждет», направился к двери.

— Северус, — окликнула она его. – Медовуха…

Она подошла к нему и протянула ему злополучную бутыль. Он машинально взял ее, затем внезапно прижал Диану к себе, уткнувшись лицом в ее макушку, перебирая ее волосы.

— Мы оба – идиоты, ты знаешь? – прошептал он.

Она улыбнулась:

— Ну и плевать. Идиотам проще жить.

— У меня никогда не бывает «проще». И никогда не будет.

— Знаю. Плевать.

— Сумасшедшая, — вздохнул он. – Мне и вправду нужно идти.

Диана высвободилась из объятий и шагнула назад.

— Иди, — проворчала она, боясь, что голос предательски дрогнет. – Дамблдору привет. От двух идиотов.

Снейп круто развернулся на каблуках и стремительно вышел. А Диана продолжала стоять, бессмысленно глядя на закрывшуюся за ним дверь.