Змея Давида (гет)

Открыв глаза, она не увидела ничего. В глазах было бело, словно ее засунули в плотное ватное неосязаемое облако. Она несколько раз с усилием моргнула, но странная белизна перед глазами не исчезла, даже не думала рассеиваться.

Диана полежала еще несколько секунд, старательно прислушиваясь к своим ощущениям. А вот ощущений не было вовсе. Ни тепла, ни холода, ни осязания. Тишина стояла такая, что она отчетливо слышала биение своего сердца и шум крови в ушах. С возрастающим недоумением она поняла, что не чувствует и собственного тела. Хотя точно помнила, что перед тем, как попасть сюда, навернулась с высоты четырехэтажного здания, когда под ней обрушилась лестница. По идее, должно было болеть все тело, но если не считать того, что этого самого тела она не чувствовала вовсе, самочувствие было прекрасным. И это настораживало.

Ей стало страшно при мысли, что ее парализовало, да еще вдобавок ко всему она ослепла. Она повертела головой и телесные ощущение вернулись, правда, не в полном объеме. По крайней мере, боль не появилась, но и плотная белая муть никуда не делась. Она пошевелила рукой и, не без труда подняв ее, поднесла ее к лицу. Рука была, вроде бы, ее собственная, но ощущалась, как чужая. Диана с силой провела ладонью по лицу. Это было приятно, и она с наслаждением потерла глаза, отчего белое нечто вокруг нее чуть потемнело и стало серым.

Странный наркоз, подумала она. Должно быть, она под воздействием напитка Живой смерти, который колдомедики в микродозах используют в качестве наркоза. Во всяком случае, ощущения после того, что ей вкололи перед кесаревым сечением, были совершенно другие.

Диана принялась ощупывать себя. Насколько ей позволяло ее искаженное осязание, надето на ней было нечто вроде короткой ночнушки из очень странной ткани — мягкой, очень шелковистой — гораздо шелковистее атласа, прохладной и какой-то невесомой. Тело было на ощупь цело, она чуть приподнялась на одном локте и стала ощупывать свои ноги. Ноги тоже были на месте и она даже начала ощущать их, как только дотронулась до них рукой.

Немного успокоившись при мысли, что не парализована и не ослепла, Диана попыталась понять, на чем она лежит, но это оказалось невозможным. Серое нечто, окружавшее ее, словно заместило собой все предметы. Казалось, что она находится внутри плотного облака, удерживаемая чем-то вроде силового поля, позволяющего словно висеть в пустоте.

Продолжая недоумевать, Диана попробовала встать. Это удалось ей с третьей попытки, и сначала она едва не упала, когда ощутила себя как бы парящей в окружавшей ее серой пелене. Но еще через пару мгновений ощутила под ногами твердую опору.

Глубоко вздохнула, отметив про себя, что может дышать, а значит, здесь есть воздух. И не особо надеясь на ответ, негромко спросила:

— Где я? Есть тут кто-нибудь?

Ответом ей была ожидаемая тишина, но серая мгла начала рассеиваться, и теперь перед ее взором было что-то вроде тропинки из гладкого серого камня. Правда, видимость была не больше одного шага, поэтому что же находится по бокам от тропинки и куда она вообще ведет, было совершенно непонятно. Она сделала пару неуверенных шагов в неизвестность и тут в ее мозгу оформилась совершенно ясная мысль:

«Я умерла».

Странно, но это открытие совершенно не вызывало паники, зато прекрасно объясняло все странности. Она упала с высоты и разбилась насмерть, а теперь, кажется, находится где-то между двумя мирами. И ей куда-то нужно идти, видимо, туда, где ее ждут. В том, что ее ждут, Диана даже не сомневалась. И она пошла.

Шла она очень долго. Настолько долго, что в мире живых она уже давно должна была свалиться от усталости, не чувствуя ног. Минуты сливались в часы, часы — в дни. Вначале она просто шла, бездумно, автоматически, веря лишь в то, что скоро ее путь будет окончен. Возможно, тут не существовало времени, но Диане казалось, что идет она уже почти неделю. И ни на мгновение окружающий ее «пейзаж» не изменился — все та же серая непроницаемая мгла и пара ярдов дорожки под ногами. И постоянное ощущение того, что кто-то идет за ней следом: шорох чьих-то шагов, чуть слышный звук дыхания, внимательный взгляд в спину. Она останавливалась и резко оборачивалась в надежде увидеть «это» хоть краем зрения, но напрасно — за ее спиной серело все то же осточертевшее ничто.

По мере того, как длился ее пеший поход, начинали просыпаться эмоции. Страх никогда не дойти до места назначения, паника, усталость и смутная надежда на то, что все это — лишь тяжелый сон, постепенно завладевали ею и только чистое упрямство, помноженное на понимание того, что иного выхода, кроме как идти, у нее все равно нет, толкали ее вперед.

Она почувствовала, что уже плачет от бессилия. Должно быть, это и есть ее ад — до скончания мира идти в никуда, без надежды обрести покой и увидеть тех, кто наверняка должен был ждать ее за гранью. Наказание за грехи. Убийство всегда останется убийством, пусть даже убивала она конченых подонков — палачей, садистов, убийц, в конце концов. Может, ей и не гореть вечно в пламени, как любят об этом живописать в религиозных талмудах, но и этот ад не намного лучше — вечная дорога без отдыха и покоя и вечное одиночество.

Она чуть замедлила шаги, стирая слезы с лица. А может быть, это всего лишь чистилище, и рано или поздно, когда ее муки станут совсем нестерпимыми, она все же придет к чему-нибудь? Но что ждет ее уже в конце пути? Мама с тетей Сарой? Или те, с кем она сражалась бок о бок в своей последней битве?

При мысли о битве воспоминания обрушились на нее оглушающей и удушающей волной. В безумном хороводе образов и лиц мелькали школа ученики, сотрудники по работе, просто знакомые, учителя… Живые, земные чувства — радость, злость, ненависть, симпатии, надежда, любовь, страх потери сменялись в душе со скоростью узоров в калейдоскопе. Снейп… Брайан…

Она резко остановилась и в ужасе прикрыла рот ладонью. Ее сын остался там, на той стороне… она оставила его там, одного и даже не вспомнила о нем за столько времени, опьяненная сначала небывалым покоем этого места, а затем безысходностью этого пути в никуда!

Она до боли стиснула кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, и замотала головой. Идти дальше, куда бы она там ни шла, она не имеет никакого права. Куда бы ни вела эта дорога, туда ей точно не надо, пока жив ее мальчик, пока он нуждается в ней, в ее любви и ее защите. Никто и никогда не заменит ребенку родную мать! Так какое право она имеет сбегать на тот свет, в поисках неведомого покоя?!

Она в панике завертелась на месте, озираясь, и закричала изо всех сил:

— Выпустите меня! Я не хочу идти дальше! Не пойду! Мне нельзя, как вы не понимаете!

Голос сорвался и превратился в хрип. Она судорожно глотнула воздух и зашлась в кашле, смешанном со слезами. Закрыв глаза, упала на колени, вздрагивая всем телом и шепча:

— Пустите меня… У меня там сын остался…

Сквозь сомкнутые веки внезапно пробился яркий свет, и она распахнула глаза. Картина вокруг нее изменилась до неузнаваемости. Теперь она находилась на какой-то поляне, поросшей одуванчиками и окруженной невысокими деревцами. По небу плыли легкие облака и тени от них лежали на изумрудно-зеленой траве. Солнце светило нестерпимо, вышибая слезы из отвыкших от яркого света глаз. Шагах в тридцати от нее пробегала небольшая речушка, через которую был переброшен ветхий деревянный мостик. А на середине того мостика стояли и внимательно смотрели на нее мама и тетя Сара.

Первым порывом Дианы было броситься к ним со всех ног, но она каким-то чудом сдержалась и просто пошла в их сторону, не пряча счастливой улыбки. Они были такими, какими она их видела в последний раз — мама в светлом домашнем платье и фартуке с пчелками, волосы собраны в хвост, тетя Сара одета, словно вдовствующая герцогиня — в строгое коричневое платье с глухим воротом, застёгнутым брошью-камеей, седая корона волос над морщинистым лбом, в руках — янтарный мундштук с сигареткой. Они смотрели на нее с легкой насмешкой, словно на неразумное дитя, которое, наконец, поняло, что ему нужно делать.

— Мама, я пришла, — только и смогла произнести Диана, подойдя к мостику, но не решаясь вступить на него. Мира лучезарно улыбнулась и сделала движение, словно хотела броситься в ее сторону, но осталась на месте. А тетя Сара чинно сложила на груди руки и преувеличенно строго спросила:

— Ну, и куда ты, девка, навострилась?

— Я не знаю… — неуверенно пробормотала Диана. — Просто шла…

— Ты выросла, — почему-то сказала Мира, с прежней улыбкой глядя на нее.

Диана счастливо рассмеялась:

— Говорят, люди растут до двадцати пяти лет, так что может быть!

— Двадцать пять лет — а ума нет, — вздохнула Сара и чиркнула спичкой, зажигая сигарету. Мира привычно скуксилась и замахала рукой, а Сара, выдохнув первую порцию голубоватого дымка, спросила Диану:

— Ты хоть понимаешь, что тебе не к спеху присоединяться к нам? Или на ребенка тебе наплевать?

Диана затрясла головой:

— Понимаю! Но что же мне делать?

— Снять штаны и бегать, — просто ответила Сара, усмехаясь. Даже здесь, в посмертии, ее дражайшая родственница осталась самой собой. Диана хотела было по-детски обидеться, но не смогла, кажется, такое чувство, как обида, в этой вселенной не существовало.

— Возвращайся назад, Дина, — тихо сказала Мира, погасив улыбку. — Просто возвращайся. Тебя там ждут.

— Я знаю, — всхлипнула Диана, понимая, что, возможно, видит их в последний раз. — Сын ждет…

— Не только, — сказала Мира. — Он тоже ждет. Ты понимаешь, о ком я?

— Да. Только он разве ждет меня? Мы ведь ничего друг другу не обещали…

— Не обещали. Просто поверь. Ты нужна ему. Пусть даже он сам этого не понимает. Если рядом не будет тебя, ему незачем будет жить. Ты нужна им обоим, поэтому просто вернись обратно.

— Вернуться? Значит, снова нужно идти? — при мысли о повторении ее бесконечного похода Диане стало не по себе.

— Да. Просто идти. Столько, сколько потребуется.

Диана медленно кивнула, не сводя с них взгляда. Странно, происходящее не вызывало у нее удивления, хотя прежде она никогда особо не задумывалась о том, что или кто может ждать ее «за гранью», придерживаясь версии, что «того света» может и вовсе не существовать, не зря же призраки предпочли остаться на земле в страхе перед предстоящим небытием. Но все же была счастлива от того, что все происходило именно так — стоило умереть, пусть даже и не окончательно, ради того, чтобы снова увидеть свою семью не на фотографиях, а «вживую», и узнать от них, что в мире живых она будет нужна не только своему сыну, но и любимому человеку.

Она не торопилась поворачиваться к ним спиной, стараясь наглядеться и запомнить мать и тетю такими, какими они были сейчас. Душу раздирало от желания остаться навсегда здесь, со своей семьей, и вернуться назад, к своему мальчику и к Северусу, который, теперь она знала это совершенно точно, без нее пропадет.

Она подавила порыв расплакаться и сделала неуверенный шаг в сторону матери, желая на прощание хотя бы обнять ее, но Мира сделала предостерегающий жест рукой:

— Нельзя! Иначе назад пути уже не будет! Ну, иди же, доча, иди…

Прежде чем отвернуться и сделать первый шаг в обратном направлении, Диана еще долго смотрела на них, не в силах отвести взгляда от родных ей людей, затем отступила назад, медленно повернулась и через мгновение поняла, что летит куда-то вниз с головокружительной высоты.

* * *

Больше всего на свете ему сейчас хотелось покоя. Забраться куда-нибудь в нору, где его не найдет никто, закрыть глаза и забыться. Не думать ни о чем. Ни о разрушенной школе, ставшей для него и многих других детей родным домом, ни о аккуратно сложенных в Большом зале и накрытых простынями убитых. Их оказалось так много… Больше пятидесяти человек — авроры, жители Хогсмида, вчерашние студенты, члены Ордена. И Фред, и Тонкс, и те, чьих имен он даже не знал.

Раненых сначала укладывали в Больничном крыле, а когда там уже попросту перестало хватать места, тех, кого можно было транспортировать, начали переправлять в Мунго, а некоторых и домой. В Больничном крыле остались самые «тяжелые», специально для них из госпиталя прибыла команда лучших целителей, которые теперь вынуждены были буквально разрываться между больницей и школой.

Когда первая эйфория от победы улеглась, Гарри почувствовал, насколько он устал. Радость уступила место горечи и пустоте, приветствия, поздравления, всеобщее воодушевление доставляли едва ли не физический дискомфорт. От этого ему почти хотелось плакать, как в детстве, но он понимал, что не имеет права на скорбь, во всяком случае, не сейчас. Он решил присоединиться к тем, кто прочесывал территорию школы в поисках убитых и раненых.

Помогая укладывать на носилки очередное тело, он не чувствовал ничего, настолько он был опустошен. Только шевелилось что-то вроде страха снова увидеть знакомое лицо. Слишком уж много знакомых мертвых лиц промелькнуло перед ним сегодня утром.

Мертвых «упиванцев» складывали аккуратной кучей на заднем дворе, приставив к ним охрану на случай если кто-то из них окажется без сознания и, очухавшись, попытается бежать, или если кто-то из родственников захочет утащить тело, не дожидаясь процедуры опознания. Когда все будет закончено, тела убитых сторонников Волдеморта решено было сжечь, а пепел сбросить в Черное озеро, чтобы никому и никогда не пришло в голову устраивать у их могил митинги. Там же, в общую кучу было брошено и тело Тома Реддла, точнее, то, что от него осталось. Скользнув рассеянным взглядом по останкам того, чье имя еще сутки назад приводило людей в трепет, Гарри тяжело вздохнул и пошел прочь.

Он присел на огромный камень, бывший когда-то куском стены Северной башни. Глаза резало от бессонной ночи, тело болело, но неприятные физические ощущения отвлекали от душевной боли. Рядом возникла чья-то высокая тень и человек осторожно присел рядом с ним на камень.

Гарри медленно повернулся в его сторону. Чарльз Уизли. Огненно-рыжие его волосы были припорошены пылью, лицо было тоже серым от пыли. Глаза были сухи, но взгляд их казался потухшим, мертвым. Он бессильно положил испачканные в саже и чьей-то крови руки на колени и молча уставился куда-то вдаль.

Так они просто сидели некоторое время, не испытывая потребности в пустых словах утешения, и молчали. Наконец, Чарльз достал из кармана своей драконьей куртки пачку сигарет и так же молча закурил. Гарри заметил, что руки его дрожат и стыдливо отвел взгляд, словно опасаясь его смутить тем, что заметил его слабость. Только пробормотал:

— А мне можно?

Ничем не выражая удивления, Чарльз протянул ему пачку. Гарри достал сигарету, сунул ее в рот, заклинанием зажег и резко затянулся. Горький дым обжег горло, в глазах потемнело и замутило, но на душе, как ни странно, полегчало. Прокашлявшись, он снова затянулся. Вторая затяжка пошла не в пример легче и Гарри принялся втягивать в себя дым маленькими порциями.

Наконец, когда с первой в его жизни сигаретой было покончено, Гарри произнес:

— Чарльз, у меня к тебе будет одна просьба. Ты не мог бы пойти со мной в Визжащую хижину? Я знаю, как отключить дерево, так что не бойся, оно нас пропустит.

— Зачем? — безо всякого выражения спросил Чарльз. Даже голос его казался каким-то пепельным.

— Профессор Снейп… Он так и остался там. Нужно его забрать оттуда…

Некоторое время Чарльз молчал, словно переваривая услышанное, а потом так же вяло спросил:

— Скажи… То, что ты говорил тогда про Снейпа, ну, что он — не предатель, это правда? Или ты просто Волдеморта хотел выбесить?

— Правда. К сожалению, я узнал об этом слишком поздно. Поэтому сейчас прошу тебя пойти со мной и забрать оттуда его тело. Я понимаю, на посмертную реабилитацию ему теперь начхать, но быть похороненным по-человечески он наверняка заслужил, верно?

Чарльз посмотрел на него долгим и каким-то чужим взглядом и тяжело поднялся.

— Хорошо. Только возьмем еще кого-нибудь.

* * *

В Визжащей хижине все было по-прежнему — пыль, грязь, паутина, цепочки шагов на пыльных досках пола. И лежащее в луже подсохшей крови тело.

При виде его Гарри содрогнулся. В памяти сразу всплыли еще совсем свежие воспоминания об убийстве Снейпа — молниеносный бросок огромной змеи, крик боли, жуткий хрип «Собери!», серебряные нити воспоминаний, плавно перетекающие в стеклянную колбочку. И кровь. Много крови, заливающей грязный пол, просачивающейся сквозь пальцы профессора, пытавшегося зажать рукой рану на шее. Гарри тогда и не заметил, как сам перемазался в этой крови. И постепенно угасающий взгляд умирающего, теперь, казалось, будет еще долго сниться ему ночами.

Тряхнув головой, чтобы собраться с мыслями, он подошел к телу. Снейп лежал в несколько иной позе, чем когда они его оставили, и глаза его были закрыты. К удивлению Гарри, под голову его было подложено что-то вроде свернутой мантии. И еще он заметил следы чьих-то ботинок рядом. Сам Гарри наследить не мог, он был обут в кроссовки. Его отупевший от горя и усталости мозг вдруг заработал с необычной четкостью. Следы не могли принадлежать и самому Снейпу — обувь профессора имела квадратные носы, а оставивший эти отпечатки носил щегольские ботинки с заостренными носами, да и размером они были побольше профессорских. Создавалось впечатление, что кто-то после их ухода проник в Хижину и попытался оказать Снейпу первую помощь, а потом ушел.

Боясь разочароваться и подавляя зарождавшиеся в душе слабые искорки надежды, Гарри заклинанием расстегнул пуговицы пропитанного насквозь кровью сюртука Снейпа и его рубашки и осторожно приложил ладонь к его груди. Сначала он не чувствовал ничего и уже подумал, что у Снейпа все равно не было шансов, как вдруг ощутил слабый-слабый толчок. А затем еще один. И еще. Он перевел ошалелый взгляд на почтительно стоявших в дверях Чарльза и незнакомого парня, взятого им в помощники, и заорал:

— Он жив!

* * *

— Парни, проверьте еще вон там, где лестница обрушилась, мне показалось, что…

— Где именно?

— У стены напротив.

— Смотри, чья-то палочка! Вот черт! Сюда, быстро! Тут и правда кто-то есть!

— Помогайте, мать вашу! Вингардиум левиоса! Локомотор!

Огромные обломки лестницы плавно поднялись и уплыли в сторону, где были небрежно сброшены с грохотом и тучами пыли, открыв взору «похоронной команды» лежащее лицом вниз окровавленное женское тело.

— Повезло, — грустно сказал тот, что обнаружил палочку, видимо, принадлежавшую этой женщине. — Не расплющило совсем. Мистер Сметвик, проверьте на всякий случай, вдруг жива еще. Не из «упиванцев» вроде бы, ни плаща, ни маски нет.

Седой мужчина лет пятидесяти на вид склонился над лежащей. Легким движением палочки он аккуратно перевернул ее на спину, убрал волосы с лица. Женщина была молодой, не старше тридцати лет, черноволосая. Лицо было покрыто кровью и грязью, одежда тоже вся в крови. Судя по неестественно вывернутой правой ноге, она была сломана в нескольких местах, руки, кажется, тоже сломаны. Женщина казалась мертвой.

Целитель Сметвик несколько раз провел палочкой над ее телом, отчего его на несколько секунд охватывало то золотое, то красноватое сияние. Наконец, он опустил палочку и скомандовал:

— Носилки сюда, быстро! Она жива! Изломана вся и с кровопотерей, но жива!

Его помощники трансфигурировали из какой-то рухляди носилки и очень осторожно переложили женщину на них. Сметвик еще раз провел над ней своей палочкой и сказал:

— В Больничное крыло ее. Осторожно, не растрясите, у нее, похоже, сломан позвоночник.

Помощники Сметвика аккуратно опустили носилки на пол Больничного крыла, пока целитель пошел искать место, куда можно будет пристроить очередного нетранспортабельного пострадавшего. Сразу же рядом с ними еще двое крепких ребят поставили на пол другие носилки, на которых лежал мужчина с разорванным горлом и в насквозь пропитанной кровью одежде. Рядом с ними нервно переминался с ноги на ногу худощавый парнишка с взъерошенными волосами и в смешных круглых очках — Гарри Поттер.

Появившийся Сметвик махнул рукой тем, кто притащил носилки с женщиной:

— Идите за мной, я нашел, куда ее можно положить. Мистер Поттер? Мерлин, зачем вы притащили сюда этого…

— Мистер Сметвик, помогите ему! — Поттер, чуть не падая, бросился ему вслед. — Он еще жив, его укусила змея, та самая, помните? Вы же знаете, как лечить ее укусы!

Сметвик остановился и с сожалением уставился на Поттера. Кажется, у парня не все ладно с головой, подумал он, раз просит за предателя и убийцу Дамблдора. Даже если этот мерзавец действительно жив, у него и у других целителей и так хватает тех, кто заслужил помощи гораздо больше чем этот Снейп.

— Гарри, — мягко произнес он, — вы понимаете, за кого просите? По-вашему, я должен бросить остальных, чтобы помочь врагу?

Поттер тряхнул головой и посмотрел Сметвику прямо в глаза.

— Поверьте, доктор, — сказал он твердо, — я бы не просил за него, если бы не был уверен в том, что он — не предатель. Знаю, сейчас это звучит дико, но у меня есть доказательства. И я готов предъявить их в любой момент. Просто помогите ему.

Сметвик вздохнул. Поттер выглядел смертельно уставшим, но совершенно нормальным. Целитель повидал на своем веку и сбрендивших от потрясений, и тех, кто находился под воздействием «Империуса». Но это не похоже ни на то, ни на другое и Сметвик засомневался. Вдруг мальчишка прав и со Снейпом не все так просто?

— Черт с вами, тащите их обоих за мной! — скомандовал он и чуть слышно пробурчал:

— Даже если парень ошибся, подлатаю этого мерзавца хотя бы для того, чтобы смог дожить до суда!

* * *

Сметвик внимательно осматривал принесенного Поттером бывшего директора Хогвартса Снейпа. Скептик до глубины души, он почему-то почти сразу поверил мальчишке, утверждавшему, что Снейп — никакой не предатель и даже герой. Он вспомнил, как этот самый Снейп два года назад работал над противоядием от укусов той самой змеи, что теперь попыталась его убить. И сам Сметвик, и другие целители Мунго уже не знали, что им делать с пострадавшим Артуром Уизли — яд змеи уничтожал тромбоциты в крови, не давая ей сворачиваться и не позволяя затягиваться ранам. Снейп со своей разработкой подоспел очень вовремя. Через некоторое время к Поттеру присоединились его друзья — Уизли и Грейнджер, которые тоже, кажется, не считали Снейпа предателем. Спросить же у кого-либо еще Сметвику не позволяла банальная нехватка времени — раненные требовали внимания постоянно. Кого было возможно, он отправил в Мунго, на попечение своих ассистентов, сам же предпочел остаться в Хогвартсе.

Осмотрев профессора, Сметвик пришел к выводу, что тому определенно крупно повезло. Во-первых, в его крови он обнаружил остатки антидота, весьма сходного с тем, которым когда-то лечили Уизли, но более сильного. Во-вторых, подобный укус, даже без воздействия яда при других обстоятельствах мог бы убить его — спасло Снейпа то, что массивное кровотечение, вызванное повреждением левой сонной артерии, образовало внутреннюю гематому, которая пережала артерию и тем самым выступила в роли естественного тампона, остановившего кровь. В-третьих, на ране виднелись следы наложенного несколько часов назад заживляющего заклинания, которое сам профессор применить к себе не мог, так как потерял к тому моменту уже столько крови, что вряд ли пришел бы в себя.

И все же Снейп был очень плох. Сметвик определил, что хозяин змейки также не сидел без дела и дополнил ее ядовитый арсенал еще и парализующим действием. При других обстоятельствах жертва, даже если бы не умерла от кровопотери, скончалась бы от прогрессирующего паралича, постепенно распространяющегося и на дыхательные мышцы. Судя по всему, в новом антидоте содержался компонент, снижающий воздействие парализующего токсина, но все же доза антидота была явно недостаточной и Снейпа пришлось держать под заклинанием, стимулирующем дыхательную деятельность.

Сметвик сделал то, что мог сделать в этих условиях — накачал своего пациента тем же антидотом, которым в свое время лечили Уизли (правда, антидот готовил не Снейп, но лучший штатный зельевар Мунго), кроветворным и кровоочистительным зельями, надеясь, что организм сам отыщет резервы для того, чтобы справиться с ядом и потерей крови. Теперь оставалось только ждать.

С девушкой, что доставили одновременно со Снейпом, было несколько проще — ее ранения были не магического, а механического характера — в результате падения с высоты. Переломы обеих рук, пяти ребер, сложный перелом правой ноги, сотрясение мозга, трещина в позвоночнике, ушиб селезенки плюс многочисленные травмы мягких тканей. Все это успешно лечилось ударными дозами костероста и восстанавливающего зелья. Правда, осложняло все то, что она несколько часов пролежала под завалами, истекая кровью, и Сметвик был уверен — еще немного и, скорее всего, спасти ее не удалось бы. Больше всего беспокойства вызывала у него ее правая нога — кость была раздроблена и был риск возникновения гангрены. Сам он не был силен в подобных травмах и поэтому поручил ее одному из молодых целителей Мунго — Гефестиону Уэзерли, специализирующемуся именно на переломах и повреждениях внутренних органов. А у него была задача поважнее — в Мунго, в отдельном боксе у него лежал тяжело раненый оборотень, а до полнолуния оставалась всего неделя. А найти человека, способного сварить приемлемое по качеству Антиликантропическое зелье, не так-то просто.