Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) (гет)

"А, чтоб тебя", — подумал Северус; Блэк как раз уводил из класса зажмурившегося Люпина, а Поттер и крыса следовали за ними по пятам. Без сомнения, они направились к Помфри... вот только ей вряд ли удастся вылечить отдачу от темной магии. Она не разбиралась в Темных искусствах, а это требовалось независимо от того, лечить ты собрался или калечить.

Скорее всего, неудавшееся проклятие — дело рук Мальсибера. Северус не знал, кто именно был мишенью... но если бы он опоздал или выставил слишком слабый щит, то пострадал бы вместе с Люпином — так и улеглись бы рядышком на полу классной комнаты.

Темная магия под носом у преподавателя... да, это вполне в духе Мальсибера. По меркам слизеринцев он всегда себя вел довольно безрассудно и не чурался риска, если подозревал, что может избежать ответственности. А этот конкретный профессор, как помнилось Северусу, ничего из себя не представлял; как преподаватель — полная пустышка. Вроде бы к этому назначению приложил руку Люциус — одно из его первых решений как члена Попечительского совета... своеобразная шуточка, чтобы позабавить тех отцов-традиционалистов, кто сквозь пальцы смотрел на опасные увлечения отпрысков. Тех родителей, кто когда-то поддержал Темного Лорда, порядком злили дисциплинарные пометки в личных делах наследников...

Свою волшебную палочку Северус вытащил и держал в руке, а руку спрятал в складках мантии. Как лучше поступить: пойти искать Мальсибера или все же не стоит? Наверное, нет: гриффиндорство хорошо только тогда, когда оно выгодно, а сломя голову кидаться за обидчиком — слишком опрометчиво. Мальсибер будет этого ждать, и не один, а вместе с Эйвери и Розье... и Уилкисом, скорее всего... а может, даже и с Хэддоком — тот всегда старался к ним примазаться...

Так что Северус пошел в противоположную сторону — подальше и от Большого зала, и от слизеринских подземелий, и нырнул в потайной проход, который обнаружил уже в бытность свою профессором. Больничное крыло — вот куда ему надо. Возможно, супрессант уже подействовал, и Помфри решила, что Лили каким-то чудом поправилась...

Сначала послышались быстрые шаги — они доносились откуда-то спереди, из широкого коридора, а через мгновение там сердито и обреченно зазвенел голос Лили:

— Нет, Поттер! Сколько раз тебе повторять — оставь меня в покое!

— Эванс, остановись! — Поттер, похоже, тоже отчаялся. — Не беги так быстро — тут лестница, ты можешь расшибиться!

— Я перестану от тебя убегать, когда ты перестанешь меня догонять!

Перед тем, как выбраться в коридор, Северус притормозил — не хотел, чтобы Поттер и его прихвостни увидели, как он мчится им навстречу; поспешил к ближайшей движущейся лестнице и вздохнул с облегчением, когда заметил Лили на соседней, пусть и на пролет выше.

— Сев! — закричала она, перегнувшись через перила; ее лицо в паре метров у него над головой явственно просияло...

А потом... сердце не просто ушло в пятки — оно словно провалилось сквозь них, потому что Лили перелезла через балюстраду и за каким-то хуем сиганула...

Он рванулся вперед, чтобы успеть ее поймать, и увидел краем глаза, как Поттер наверху попытался сделать то же самое, но опоздал — она уже прыгнула; врезалась прямо в Северуса, угодила к нему в объятия — сдавленно охнула, и он, пошатнувшись, отступил назад, к противоположным перилам... Оступился, чуть не упал; они бы вдвоем скатились по ступенькам или даже полетели в пустоту — но Северус прижался к балюстраде, напряг колени и все-таки устоял.

— Ты что, совсем ебанулась? — выдохнул он — хотел оттолкнуть ее и как следует встряхнуть, но не смог разжать пальцы.

Она улыбалась. Такое бледное лицо — кожа как бумага, почти прозрачная, запавшие глаза казались слишком большими... А потом сердце вернулось на место, чтобы с новой силой заколотиться о ребра — от ее красоты захватывало дух...

— А ты, как всегда, необычайно романтичен, — сказала Лили, комкая мантию у него на груди, а потом Северус почувствовал ее пальцы, они легли на затылок, зарылись в волосы... его накрыло ощущение нереальности происходящего — он знал, что именно сейчас случится, но не мог даже шевельнуться...

На лестницу обрушилось что-то тяжелое — они оба повернулись на звук, хотя голова у Северуса совершенно не работала; он не сразу даже понял, что это Поттер — прыгнул вслед за Лили, приземлился на несколько ступенек выше и теперь, морщась, поднимался на ноги, мертвенно-бледный от ярости и, кажется, даже страха.

— Снейп, ты сейчас же расскажешь мне, что ты с ней сделал — немедленно!..

— По-моему, я не дал ей сломать шею, — сказал Северус, но голос его дрогнул, а разомкнуть объятия, выпрямиться и презрительно фыркнуть и вовсе не получилось. Хотя и хотелось. Но мысли продолжали разбегаться... из-за этого проклятия Лили едва его не поцеловала, и каким же убожеством он себя чувствовал — как последняя сраная размазня...

— Я хотела, чтобы ты от меня отвязался, Поттер! — сказала Лили гневно. — Если кто со мной что и сделал, так это ты! Все нервы мне истрепал! Да сгинь ты уже наконец!

— Но ты же его ненавидишь! — вскричал Поттер — словно и сам был уже на пределе. — Помнишь, как он тебя назвал? Да как ты вообще можешь с ним разговаривать — и вести себя, как... как...

— Ты ничего о нас не знаешь! — в сердцах возразила Лили. — И никогда не знал! Отстань от нас, Поттер!

С этими словами она схватила Северуса за руку и потащила за собой — он все еще не пришел в себя, но успел заметить, как сверху с лестничной площадки на них таращился Петтигрю... Поттер замер столбом — все на той же ступеньке, а потом протянул к Лили руку и даже шагнул вперед, но так за ними и не последовал, и на лице его застыло выражение растерянности и... боли.

Северусу казалось, что у него вырывают сердце... ебаный пиздец, если бы не это проклятие, на месте Поттера был бы он сам...

Пальцы Лили словно прожигали предплечье — даже сквозь одежду.

Он позволил ей протащить себя по череде коридоров до крытого перехода, затем поднялся вслед за ней по черной лестнице в ту башню, где проводились занятия по прорицаниям, и зашел в пустую классную комнату. Там кто-то вволю порезвился — нагромождения парт напоминали постмодернистские сооружения; в воздухе пахло плесенью и запустением. Сквозь маленькие окошки высоко наверху сочился тусклый и анемичный свет.

— Мы на месте, — она пинком закрыла дверь и заперла ее заклинанием, так и не отпустив при этом Северуса; наоборот, по дороге она взяла его за руку, переплетая свои пальцы с его.

— Не могу, правда, ручаться, что они нас не найдут, — сказала она. — У них есть эта карта, которая показывает, кто где находится...

Он сильнее стиснул ее ладонь — уж слишком мерзкое оказалось открытие. Прорычал:

— Так вот что это было такое...

Внезапно ему вспомнился ее сынок и его "просто кусок пергамента". Так вот почему эти обмудки всегда так легко его находили...

— Они ничего тебе не сделают — я им не позволю, — пообещала она. Ее решимость казалась такой чистосердечной, а в глазах светилась столь же искренняя вера, и Лили по-прежнему держала его за руку. И это все — из-за проклятия, только из-за проклятия.

— Слова истинной гриффиндорки, — ни на что другое его уже не хватило. Просто поразительно — у него душа разрывалась на части, а голос звучал почти как обычно.

Она улыбнулась — так тепло, и нежно, и радостно.

— Ты ведь тоже никому не дашь меня в обиду, — произнесла Лили как нечто само собой разумеющееся. — Кто же в таком случае ты?

Влюбленный с разбитым сердцем.

— Такой же идиот.

Она рассмеялась. Северус попытался высвободиться, но Лили и с места не двинулась, только улыбнулась — словно загнала ему под кожу нож и заживо начала свежевать...

— Эта рука мне нужна, — севшим голосом выдавил он.

— Я так не думаю, — она прижала его руку к своему животу. — По-моему, мне она куда как нужнее.

— Даже не пытайся думать — гриффиндорцы в этом не сильны.

Ебаный стос, у него что — начал дрожать голос?

— Ладно, будем считать, что твоя взяла, — Лили его отпустила, но прежде, чем Северус успел отпрянуть, обняла его за руку — на этот раз за левую, а когда он дернулся, расплылась в улыбке: — Ты от меня не сбежишь, — и с этими словами уткнулась носом ему в щеку. Распроеб твою бога душу мать!.. Если не снять с нее это проклятие — то он точно сиганет с Астрономической башни и покончит с собой нафиг.

— Твоей хватке и цапень позавидует, — сделав вид, что ищет что-то в сумке, Северус все-таки сумел отцепить от себя Лили — и тут же метнулся за парту, выставил перед собой свою сумку как щит и зарылся в ее содержимое, чтобы скрыть, как задрожали руки.

Передышка продлилась недолго: Лили придвинула для себя второй стул, села, задевая коленом Северуса, пристроилась поближе и положила голову ему на плечо. Опять левое.

— Ты что делаешь? — едва сумел вымолвить он. Она чуть приподняла голову, заглядывая ему в лицо.

— Разве тебе не нравится?

Да лучше б я сдох к ебеням...

— Не вижу в этом необходимости.

— Мне просто нравится тебя трогать, — с легким вздохом она снова примостилась к нему поближе. — От этого так спокойно становится... И тепло.

Ему показалось, что в живот провалился мерзлый ком. Судорожно перерыв всю сумку, Северус вытащил из нее ту книгу в деревянном переплете — долистал до раздела о заклятьях, действующих на душу; Лили так и не отодвинулась — черт, даже не выпрямилась на сидении! — хоть он и нещадно задевал ее локтем.

Буквы по-прежнему светились черным и золотым — Иллюминати он так и не отменил; пробежался глазами по странице, по темным и светлым строчкам, выискивая нужное место... Ага, вот оно.

Цепь-заклятье.

— Сев? — это прозвучало так ласково и доверительно, как будто в целом замке не существовало никого, кроме них двоих. У него дрогнуло сердце.

— На, прочти, — хрипло сказал Северус, сунул ей в руки книгу и ткнул дрожащим пальцем в нужный абзац. Наконец-то он сумел отстраниться и удрать на другой конец комнаты — в надежде, что Лили оставит его в покое, хотя бы пока занята чтением... Осиротевшему боку тут же стало холодно — там, где она прижималась еще мгновения назад; ощущение пробирало до костей, но Северус никак не мог позволить ей... поступать так, как хочется, так, как ее заставляет поступать проклятие. Лили бы возненавидела его, как только пришла в себя — это же все равно что насилие...

Это проклятие насилует душу.

— Цепь-заклятье приковывает одного человека к другому, — тон был такой, словно ее попросили зачитать этот раздел вслух на каком-то занятии. — Это противоестественное заклинание порождает паразитическую одностороннюю зависимость, которую невозможно насытить. Именуемое также "Проклятием отвергнутых", оно привязывает душу пострадавшего к физической оболочке другого лица; если не снять заклятье, то со временем оно измучает жертву неутолимой жаждой. С каждым днем эта тяга будет становиться все сильнее, и жертва начнет желать прикосновений своего возлюбленного более всего на свете; в конечном счете ее жизненные силы иссякнут, и она умрет от неразделенной страсти.

Лили замолчала. Северус был рад, что стоит к ней спиной и не видит ее лицо — а она, в свою очередь, не может увидеть его.

— Ну и что? — в ее голосе звучало любопытство.

Он моргнул. На мгновение замер, потом обернулся к ней и переспросил, не веря собственным ушам:

— "Ну и что?" Как по-твоему, на что это похоже?

— На исключительно скверное проклятие. Хочешь его на ком-то опробовать? — приподняв брови, спросила она. Нет, это неправильно — она бы даже шутить на эту тему не стала... Магия извращает все ее реакции, все мысли — вот почему она сбежала от Поттера и разговаривала с ним так жестоко... и поэтому же не ужаснулась самой мысли о том, что он, Северус, может наложить на кого-нибудь смертельно опасное проклятие.

Он шагнул вперед и вырвал книгу у нее из рук. Прорычал:

— "Симптомы: ощущение неизбывного холода, кроме как в присутствии объекта влечения. Постоянная потребность в его прикосновениях, прикосновения же всех прочих становятся отвратительны — особенно лиц того же пола, что и объект влечения"... Что, все еще никого не напоминает? Это же ты! Тебя кто-то проклял, дуреха!

Лили и ухом не повела.

— Могу понять, отчего тебе так кажется — но вообще-то я себя чувствую совсем не так. Мне приятно быть с тобой рядом, потому что ты — это ты. К тому же ты меня вылечил.

Он стиснул книгу с такой силой, что едва не сломал переплет.

— Хуя лысого — это всего лишь супрессант. Проклятие никуда не делось... и кстати, тебе нужно принять вторую дозу в течение часа, — перетряхнув содержимое сумки, он нашел флакончик с опалесцирующей голубой жидкостью и подсунул его Лили под нос. Процедил сквозь зубы: — На, держи.

Она взглянула на зелье с легким интересом. Спокойно промолвила:

— Никакое проклятие привязанности на меня не действует. В смысле, какое-то, может, и действует, но это явно не оно.

Его хватило только на одно: проигнорировать эти слова.

— Вечером я с тебя его сниму.

Она покачала головой:

— Не сможешь — ты ведь его так и не опознал.

— Опознал, — выдавил он, — но это несущественно, поскольку такие лечебные заговоры в большинстве своем взаимозаменяемы.

— Северус, — она притронулась к его руке — той, в которой он держал флакончик с зельем; сначала прикосновение было легким и нежным, но потом она сжала пальцы — гораздо сильнее, чем от нее было можно ожидать. Северус заглянул ей в лицо и увидел... там, под налетом вызванного зельем спокойствия, поджидала тьма — точно алчная, голодная тень... Все, как и было описано в книге: настоящие желания человека подменялись фальшивыми. И ненасытными.

— Это вовсе не проклятие, — произнесла Лили тихо. — Точно не оно. Просто я лю...

Нет!

Слово вспыхнуло внутри, как ожог; впивалось в разум каленым железом...

— Не надо, — он отмахнулся от нее вслепую, совершенно беспомощный, — не надо... хватит... больше никогда — не говори...

— Но я...

— Не смей, — он отшатнулся, но Лили сама к нему потянулась, погладила шов на мантии... У Северуса перехватило дыхание.

— Когда все закончится, — выдавил он — внутри всколыхнулась паника, — повтори мне это, когда все закончится — я тебя вылечу, сниму заклятье, и тогда говори, что хочешь... я выслушаю... но не сейчас, сейчас тебе нельзя...

— Хорошо, — пробормотала она, — хорошо, как скажешь, — и потянулась к его лицу, накрыла ладонью щеку, провела по ней пальцами — ногти легонько царапнули кожу... не до крови, пока что еще не до крови...

— Выпей, — все тело сковало оцепенение, пальцы Лили скользнули к подбородку — он перехватил ее руку, силком отдал ей зелье и произнес: — Ты же замерзла, верно? Это тебя согреет.

— Ты и сам бы мог... меня согреть, — негромко заметила она.

Впору было пожелать, чтобы его сейчас стошнило.

— Не заставляй меня применять Империус.

Но Лили только рассмеялась, наконец-то взяла флакон и выпила все до дна.

— Только ради тебя, — сказала она, наклоняясь вперед — но Северус отвернулся, и ее губы лишь слегка мазнули по щеке.

* * *

Время тянулось невыносимо медленно.

Лили совсем окоченела; пыталась как-то унять дрожь, чтобы не расстраивать Сева, но ничего не получалось — уж слишком она замерзла.

— Мы уже почти пришли, — сообщил он напряженно, стискивая ее ладонь так, словно хотел раздавить. Лили улыбнулась в темноту.

— Со мной все хорошо — ты же рядом, — от этих слов Северус почему-то содрогнулся всем телом, будто его кто-то дернул за ниточку, и отвернулся — так, что рассмотреть не получалось ничего, кроме бледного подбородка и закрывающих всю щеку волос. Лили нахмурилась... всякий раз, как она говорила что-то в этом духе, он вел себя так, словно его ударили... Да и вообще как-то слишком уж нервничал — весь день норовил от нее отпрянуть, причем ни с того ни с сего. Неужели ему не нравились ее прикосновения?

— Мы на месте, — он неожиданно замер, и Лили тоже остановилась, стиснув у горла зимний плащ, и огляделась по сторонам — но увидела только то, что выхватывал из темноты слабый огонек Люмоса; хоть час был еще и не поздний, но солнце садилось рано, а вокруг сплошной стеной возвышался лес.

— Нам нужен лунный свет, — он снова потянул ее за собой; ночная сень деревьев осталась позади, и Лили обнаружила, что ступает по открытой поляне, купающейся в лунном серебре — а в небе над головой висел ущербный диск, опутанный паутиной бриллиантово-ярких звезд.

— Какое чудо, — выдохнула она — изо рта поднялось облачко пара и растворилось в ночи. Ей хотелось сполна насладиться всей этой красотой — к тому же Северус был рядом, — но получалось только трястись от озноба, а Сев казался то отчужденным, то взбудораженным, и будто мучился от боли, но почему-то не желал ничего объяснять.

— Вот здесь, — все так же негромко сказал он, останавливаясь посреди заснеженной поляны. — Стой на этом месте.

— А ты?

— Я буду читать исцеляющий заговор, — на мгновение он сильнее сжал ее пальцы, а затем слегка отстранился. Лили поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Поторопись, пожалуйста.

Он вырвал руку и отступил на шаг. Снова от нее отвернулся. Лили мгновенно замерзла — по телу разбегались волны дрожи; завернулась поплотнее в свой плащ.

— Вернусь через минуту, — бросил Северус через плечо и исчез в подлеске. Оттуда донесся шорох... хруст... треск — то издалека, то ближе... С каждой секундой ей становилось все холоднее, словно душу постепенно сковывал лед, но потом Сев все-таки вернулся, волоча за собой тяжеленный чугунный котел.

— Сев? — голос дрогнул — так нужно ей было туда, к нему...

— Тише — я должен сосредоточиться, — сказал он, не поднимая головы. — Стой там.

Приказ прозвучал, как щелчок хлыста; ослушаться было немыслимо. Она стояла, зябко обхватив себя руками, и ждала — ничего другого ей не оставалось.

Северус скинул с плеча котомку и распустил завязки, становясь на колени рядом с котлом. Один за другим он доставал разные пакетики и мешочки, раскладывая их вокруг себя на затянутой изморозью траве. В неверном лунном свете не удавалось разглядеть, были ли они как-то помечены, но Северус все равно на них не смотрел, потому что не спускал глаз с котла. Развязав первый мешочек, он добавил в будущее зелье несколько щепоток содержимого; затем последовал второй мешочек — и третий, и четвертый... Из волшебной палочки в котел уверенно полилась струя воды; левой рукой он достал все из той же котомки черпак и, ни на секунду не отрывая взгляда от зелья, принялся его помешивать, беззвучно что-то шепча и добавляя туда все новые и новые ингредиенты. Жидкость закипала, затуманивая воздух над землей — какой-то едкий запах шибанул в нос, защекотал горло, и Лили поперхнулась, но Северус даже не шелохнулся.

Он поднялся на ноги, так ни разу на нее и не посмотрев; взял небольшой мешочек, развернулся спиной к исходящему паром котлу и пошел от него прочь — нет, не прочь, а по кругу, по окружности радиусом метра в три, в центре которой стояла Лили. Чтобы следить за ним взглядом, приходилось все время поворачиваться; на землю сыпался зернистый белый порошок — Северус оставлял за собой дорожку... Он был босиком — Лили заметила это только сейчас, и от сочувствия тело прошила леденящая дрожь.

Замыкая кольцо, он вернулся к котлу; она уже собиралась что-то сказать, но захлебнулась воздухом: в зелье полетели остатки порошка, и у нее перехватило дыхание. Над землей набухало светлое облако гнилостно-вонючего дыма, почти скрывая Сева из виду; она закрыла рот рукой, пытаясь заслониться от этих миазмов, но они заползали в ноздри, в рот, пробирались в горло...

Северус по-прежнему на нее не глядел.

В руках он сжимал котел. Снова пошел по кругу — на этот раз в другую сторону, зелье уверенной тонкой струйкой лилось на тот белый порошок, и от него расползался омерзительный смрад... Лили задыхалась — прикрыла лицо краем плаща, но это зловоние было повсюду; желудок скрутила судорога — кашель — она сплюнула какую-то черную дрянь, которая смердела еще отвратительнее, чем курящийся над травой дым... А потом вены словно вспороло расколовшимся льдом, и Лили рухнула на четвереньки, сотрясаясь в рвотных спазмах, будто что-то поднималось из сердца, ползло по горлу, пыталось выбраться наружу...

— Лили.

Она увидела, что Северус на нее смотрит — сквозь клубы испарений, сквозь заволакивающую воздух магическую дымку, и вся ее душа словно подалась навстречу этому взгляду.

Он вытащил из рукава мантии что-то длинное и темное.

Нож.

Протянул вперед руку — прямо над магическим кругом — и резанул себя по запястью.

Проступившая кровь в лунном свете показалась черной. Перечеркивая руку, она стекала вниз, в поднимающийся дым, и капли шипели, падая на землю... Лили задохнулась, зашлась сухим кашлем — запах из гнилостного стал тошнотворно-сладковатым, и колени стали ватными, а под кожей медленно начало расцветать несмелое тепло. Она не сводила глаз с запястья Северуса, с тоненького ручейка крови...

Он развернул кисть и полоснул себя глубже. Лили сама не заметила, как заплакала; слезы катились по щекам.

Он снова замыкал круг — шел в ту же сторону, что и в первый раз, оставляя за собой кровавую дорожку... что-то при этом говорил, но слов было не разобрать, только голос низким рокотом отдавался в ушах, расползался по телу, забирался в самую душу; темный лес заволакивало серым, точно дымом, который скрывал из виду все, даже Северуса... Студеный воздух на коже — холод снизу, от травы — Лили чувствовала все это, ощущала смесь запахов — от зелья, от белого порошка, от мерзлой земли, орошенной кровью... Внутри нарастало тепло, поднималось, как утреннее солнце над горизонтом, вызолачивало все вокруг — оно растекалось, переполняло, обращая все то, что раньше было черным, а ныне стало серым, в чистое золото, такое яркое и слепящее, что она вскрикнула...

...и со всего маху хлопнулась на землю. Моргнула. Помотала головой. Уставилась вверх, на луну. Небо было усыпано звездами; Лили выдохнула — изо рта поднялось облачко пара... И никакого озноба. Вдохнула — пахло только инеем, травой и подмерзшим дерном, и ничем больше; дрожащей рукой потянулась к губам — они оказались совершенно чистыми, ни следа той гадости, что выползла у нее изнутри.

Попробовала пошевелиться — кажется, руки и ноги стали слушаться. Морщась, она оттолкнулась от земли и наконец села; обежала взглядом поляну, пытаясь найти...

Северус не удержался на ногах, повалился на колени — там, по ту сторону магического круга, над которым все еще курился легкий дымок; он опирался на воткнутый в землю нож, словно это было единственное, что не давало ему упасть, и волосы завесой накрывали щеки, а в каждую черточку юного лица врезалась бесконечная усталость...

Он смотрел прямо на нее.

Лили онемела.

— Ты как? Все хорошо? — его голос подрагивал от напряжения, словно после пятимильной пробежки.

Она кивнула. Хотела спросить: "А ты как?" — но слова не шли на язык.

Северус не сводил с нее взгляда.

— Тебе холодно?

Она помотала головой. Он закрыл глаза, и все его тело расслабилось.

Лили совсем растерялась. Еще совсем недавно — и до проклятия в том числе — она бы непременно подбежала и его обняла, но сейчас... Она просто не могла себя заставить — от одной только мысли об этом хотелось отшатнуться; создавалось ощущение какой-то... неправильности — такой же, как когда она прикасалась к другим, когда... когда то проклятие все еще действовало...

У Сева заблестели глаза.

— Я же тебе говорил, — сказал он.

Она дернулась — словно это были не слова, а какое-то заклинание, которое просвистело прямо над головой. Ее просто тошнило... не от Сева — от самой себя... от этого заклятия — гнусной, чудовищной магии, которая изуродовала ее дружбу, исковеркала и превратила в оружие...

"Односторонняя зависимость", было написано в той книге. Что за дерьмовая бредятина.

С трудом она поднялась на ноги. Колени подгибались, и по всему телу разливалась слабость, но оставаться на месте Лили не могла. Прошептала:

— Извини... Мне... я не могу... Прости меня, Сев, пожалуйста, прости...

Пошатываясь, она выбралась за границу магического круга — а потом наконец-то совладала с заплетающимися ногами и побежала. Душа словно выворачивалась наизнанку от боли... когда она думала, что вот-вот умрет без прикосновений Сева, то чувствовала себя очень похоже.

Только тогда у нее болело тело.

* * *

Ремус лежал в темноте.

Он даже не знал, который сейчас час. Сириус уже ушел — мадам Помфри выставила его из больничного крыла... казалось, это было недавно, но вместе с тем и целую вечность назад — потому, что все это время Ремус провел в одиночестве.

И ничего не видел.

Мадам Помфри не смогла его вылечить, потому что не знала, от чего именно он пострадал. На прощание Сириус пообещал приволочь ему целую гору слизеринских скальпов, но Ремусу было все равно.

Он услышал тихий скрип — дверь в лазарет сначала отворилась, а затем закрылась — но продолжал лежать на кровати... и молчал, по-прежнему ничего не видя... Господи, только бы это не оказался какой-нибудь слизеринец, который пришел довершить начатое. Ремус сунул руку под подушку, нащупал свою палочку, вытащил ее и спрятал под одеялом. Если это Сириус, он знает, где искать: в дальнем конце лазарета, за наполовину задернутыми занавесками. Если же это не Сириус...

— Люпин.

Снейп. Ремус повернул голову на этот голос, отчаянно желая, чтобы на глазах у него не было никакой повязки — чтобы ему, черт побери, вообще не требовалась повязка! — но выбирать не приходилось. Он рывком сел на кровати.

— Что ты здесь делаешь? — и добавил: — Я, между прочим, не один — мадам Помфри у себя в кабинете.

— И мы оба прекрасно знаем, как легко ее можно нейтрализовать простым заглушающим заклинанием, — бесстрастно напомнил Снейп — почему-то он говорил сипло, как удавленник, и при этом очень устало. — Вижу, мадам Помфри так тебя и не вылечила.

— И ты небось даже догадываешься, почему, — это прозвучало так обиженно, что Ремусу самому от себя стало противно.

— Она не темная волшебница. Результат налицо.

Ночной гость явно приближался — Ремус услышал шорох шагов и, не успев даже вытащить палочку и сказать что-нибудь угрожающее, ощутил, как чужие пальцы сдвигают с глаз повязку...

— Отдай! — испуганно и сердито выкрикнул он; изо всех зажмурился и слепо зашарил по сторонам, пытаясь нащупать полоску ткани, но Снейп только толкнул его в плечо и, воспользовавшись секундным замешательством, отобрал у него палочку.

— Придурок. Ну давай, заставь меня использовать обездвиживающее заклинание — мне так будет даже удобнее.

— Да чтоб ты сдох! — выдохнул Ремус.

— Что я тут, по-твоему, делаю, — в усталом голосе Снейпа явственно слышалось отвращение. — Покушаюсь на твою добродетель? Если Блэк от нее хоть что-то оставил. Успокойся, Люпин, полудохлые вервольфики не в моем вкусе.

— Тогда отвали от меня! — огрызнулся Ремус, гадая, не будет ли это преступлением против гриффиндорских ценностей — то, что он не решился напасть первый... слепой, без палочки, когда у врага все мыслимые преимущества... или, наоборот, если бы он напал, то совершил бы преступление против здравого смысла? Увы — одно другого не исключало.

— С каких это пор ты научился не только кусаться, но и лаять?

Ремус замер — пальцы Снейпа ощупывали лоб. Оттолкнул его руку в сторону:

— Ты что делаешь?

— Перестань жмуриться. Мне надо осмотреть твои глаза. К тому же это совсем уж нелепо — спорить с человеком, который держит их закрытыми.

— Да я ослепнуть не хочу, ты...

Гондон.

— Тогда дай мне на них взглянуть. Я могу тебя исцелить.

— Что... — Ремус так удивился, что чуть было не распахнул глаза, но в последний момент спохватился и крепко прижал к ним ладони. — Да с чего мне тебе верить, Снейп, — сказал он и мысленно себя обругал за отчаянно задрожавший голос.

Снейп вздохнул — так, словно разговаривал с капризным ребенком.

— Мальсибер — по крайней мере, я полагаю, что это был именно он — попытался наложить на кого-то из нас Гургес Долор. Скорее всего, соблазнился удобной возможностью и метил сразу в обоих, — в его голосе слышалась скрупулезно выверенная доза отвращения. — Когда заклинание разбилось о щит, ты смотрел прямо на вспышку, потому и ослеп.

— Как странно — я тоже это заметил.

— Тогда, возможно, мощи твоего интеллекта хватило и на то, чтобы сообразить, что твоя слепота спровоцирована корпускулами темного заклинания — эрго, обычные методы исцеления эффекта не возымеют?.. — отвращение в его голосе стало куда более явным, очевидно, из-за Ремусовой глупости.

Когда их загоняли в угол, гриффиндорцы начинали дерзить.

— С каких это пор ты начал так высокопарно выражаться?

— Еще раз огрызнешься — и я уйду, — негромко пригрозил Снейп.

— Снейп, — все еще закрывая руками глаза, сказал Ремус, — а что бы ты сделал на моем месте? Позволил бы — сам, добровольно — колдовать над собой тому, кто тебя ненавидит? Когда тебя только что ослепил один из его дружков?

— Желай я причинить тебе вред — уже бы это сделал, — холодно сообщил ему собеседник.

В наступившей тишине Ремус отчетливо слышал собственное дыхание.

А затем — какой-то шорох. "Погоди", — хотел сказать Ремус, вдруг испугавшись, что Снейп сейчас уйдет, но тот успел заговорить первым:

— Хорошенько подумай над этим, Люпин. У тебя есть вся ночь — исцелить тебя прямо сейчас я все равно не могу.

— Что — ах ты гондон! — воскликнул Ремус, начисто позабыв о недавней угрозе.

— Как всегда, красноречиво. Я устал, Люпин, и вернусь сюда утром. Тогда ты сможешь извиниться и дашь мне знать — сам, добровольно, — хочешь ли ты, чтобы я тебя исцелил. Или, если пожелаешь, так и останешься слепым. Выбор за тобой.

Сверху упало что-то легкое — на живот, поверх одеяла... Волшебная палочка.

— Снейп! — прошептал он и услышал, как замедлились чужие шаги. — Извини, что обозвал тебя гондоном. — Ноль реакции. — Но это был удар ниже пояса, — поспешно добавил он. — Как ты и сам прекрасно знаешь.

— Спокойной ночи, Люпин, — со снисходительным пренебрежением ответствовал Снейп. Ремус напряг слух, и через несколько секунд двери лазарета мягко щелкнули и затворились.

— Что ж, — пробормотал он в гнетущую тишину больничного крыла, — поживем — увидим... может быть.

* * *

Лили хотела искупаться. И немедленно.

Сначала она продиралась сквозь лес, потом бежала к замку — и дальше, по выстывшим коридорам и бесчисленным лестницам, и где-то по дороге эта мысль завладела ею без остатка: нужно принять ванну, соскрести с себя всю гадость, и тогда она успокоится и соберется с мыслями. Разумеется, это была совершеннейшая глупость: вода могла смыть только ту грязь, что пристала в лесу, и Лили это прекрасно понимала — но вместе с тем почему-то была уверена, что только ванна способна спасти ее от безумия.

Споткнувшись, она затормозила перед портретом, за которым скрывался вход в ванную старост, и чуть не застонала от облегчения — да так и осталась там стоять, беспомощно таращась на изображение, потому что начисто позабыла этот дурацкий пароль. Вот же дьявол...

— Да чтоб тебя черти взяли! — в сердцах выкрикнула она.

Картина сдвинулась в сторону, выпуская смеющуюся парочку; они немедленно остановились, как только увидели Лили.

— О! — удивилась Алиса и снова хихикнула, прижимаясь к Фрэнку; Лили от этого зрелища замутило — внутренности точно завертелись в стиральной машинке. — Извини, Лили, я тебя не заметила.

— Да нет, это я сама забыла пароль, — кое-как выдавила она. — Там есть кто-нибудь?

— Не-а, — лукаво протянула Алиса и снова прыснула, увидев лицо своего кавалера: тот пытался держаться с непринужденным достоинством, но выглядел только довольным и немного сконфуженным.

— Отлично, — Лили попыталась протиснуться в ванную мимо застывшей на пороге парочки, — большое спасибо...

— Значит, тебе уже лучше? — полюбопытствовала собеседница; Лили невольно поморщилась — и понадеялась, что это спишут на закрывающийся портрет, который как раз ударил ее по ноге.

— Станет, как только я залезу в ванну, — честно ответила она.

— Знакомое чувство, — кивнула Алиса и помахала рукой на прощание — Фрэнк как раз потянул ее за собой. — Беги тогда, ныряй, дорогуша!

Они зашагали прочь — переговаривались, склоняясь друг к другу, и Лили захотелось побиться головой о стенку.

Оказалось, что она начисто позабыла, как роскошно выглядела ванная старост, когда утопала в лунном свете, который лился сквозь окна с ромбовидными переплетами. И чем, интересно, думали предшественники нынешнего директора?.. Зачем было устраивать нечто подобное в замке, где за подростками толком никто не присматривает? Боже, да это место прямо-таки создано для парочек, которые ищут, где бы перепихнуться.

"Разве что они так заботились о повышении рождаемости — даешь побольше маленьких волшебников и ведьм", — подумала Лили, наугад поворачивая краны. От воды поднимался пар, в воздухе разливался аромат цветов и каких-то фруктов; она скинула с себя одежду, пинком отправила ее в угол и погрузилась в глубокую воду.

Тепло, наконец-то настоящее тепло...

В памяти вдруг всплыло, как она обнимала Сева и целовала его в шею; картинка так резко встала перед глазами, что Лили едва не наглоталась мыльной пены и, отфыркиваясь, вынырнула на поверхность.

— Это заклинание! Это же пиздец что такое! — взвыла она, насмерть шокировав нарисованную русалку. — Ой, отвали, — рявкнула Лили, отодвигаясь от той подальше. — Много ты в этой жизни понимаешь!

Люциус Малфой — это почти наверняка был он. Наложил на нее это мерзкое заклятье... если б не гениальность Сева, который вовремя сообразил, в чем дело, она бы точно погибла. Ну пусть он ей только попадется, этот Малфой! Да она ему яйца оторвет и вместо глаз присобачит!

"Сев снова спас мне жизнь", — подумала Лили.

Струйка крови у него на запястье...

Содрогнувшись, она окунулась в воду с головой, сама не зная, отмыться пытается или согреться. Все сразу, скорее всего; ей было нужно и то, и другое... Воспоминания не отступали — как она давилась той черной дрянью; как замерзала, думая, что умрет без Северуса... А он глядел ей прямо в глаза, стоя босиком на заиндевевшей траве, весь окутанный дымом и магией, а потом полоснул себя по руке...

"Ничего не помогает", — мысленно застонала Лили. Она прекрасно знала, каково это — когда тебе разом и тепло, и холодно, но тут было другое... будто все тело согрелось, а в животе свернулось клубочком что-то гадостное...

Она резко дернулась — вода расступилась, выпуская ее на поверхность. Сев вылечил ее от проклятия! И теперь из-за этого ранен! А она, черт возьми, его бросила — одного, в лесу, ночью!..

— Вот же ж... — с чувством ругнулась Лили, выбралась из ванны... и закончила уже во весь голос: — Пизде-е-ец!..

Эти эльфы — они уволокли всю грязную одежду! Палочку, правда, оставили — переложили в карман банного халата; вытащив ее, Лили воскликнула:

— Экспекто Патронум!

Вспышка — и под мягко подсвеченными сводами замерцала лань.

— Ступай к Северусу и передай ему мои слова: где ты? Скажи, и я за тобой приду, — выдохнула Лили, и окутанная серебристым ореолом лань умчалась сквозь стену, оставив свою хозяйку одну в залитой лунным светом комнате.

Покачав головой от досады на собственную глупость, Лили вытерлась, завернулась в банный халат и выпустила воду из ванны. И только тогда ей пришла в голову ужасная мысль: а сможет ли Северус вызвать патронус? Далеко не все волшебники это умели; многие члены Ордена, к примеру, освоили его далеко не сразу. А что, если у Сева слишком мало счастливых воспоминаний? Или они вообще не работают, если постоянно уходить в окклюменцию и отгораживаться от своих эмоций?

Она поднялась на ноги — надо было сообразить, как с ним связаться без плутаний по лесу, а во время ходьбы ей лучше думалось, — и тут в кармане что-то зашуршало. Моргнув, она сунула туда руку и нащупала сложенный листок.

Почерк Северуса — все такой же угловатый и неразборчивый, и в то же время чем-то отличающийся от прежнего.

"Со мной все в порядке, — гласила записка. — Перестань себя накручивать и ступай отдыхать".

Лили перевернула пергамент, но на обороте ничего не было.

— Как тебе это удалось? — вопросила она пустую ванную, но, разумеется, ответа так и не дождалась. Северус каким-то образом зачаровал записку, чтобы та перенеслась через всю школу и оказалась у нее в халате. Очередные профессорские штучки, должно быть...

— Вот этому ты меня точно научишь, — пробормотала Лили — и почувствовала, что готова расплыться в улыбке.