Ничего не меняется (джен)

Мы всё еще живы

И это большая честь!

Поттер натравил змею на бедного Джастина Финч-Флетчли! Поттер змееуст, а значит, Темный Лорд! Это он и есть наследник, вот уже два месяца держащий в страхе всех маглорожденных в Хогвартсе! Удивительно, насколько охотнее люди верили слухам, чем собственным глазам. Казалось бы, все видели, что после шипения Поттера змея улеглась спокойно. Следовательно, он приказал ей именно это. Логично? Вроде бы, да. Так почему же тогда основная версия выглядела совсем иначе? Очевидцев было множество, но почти все они, даже те, которые стояли в первых рядах и видели все очень хорошо, уже на следующий же день были убеждены, что видели, как «Поттер приказал змее напасть». Да что же это за психоз такой?

В школе находился человек, который мог кого-нибудь убить и который, если и владел парселтангом, не спешил демонстрировать это умение. А они нашли, кого обвинить, и на этом успокоились! Как будто травля Поттера поможет им уцелеть, когда наследник в очередной раз решит на кого-нибудь напасть!

Гермиона была очень, очень зла утром после первого и последнего собрания Дуэльного Клуба. И сильнее всего она злилась из-за того, что, послушав этих очень уверенных сплетников, и сама несколько не очень приятных минут сомневалась, что именно она видела накануне. Но к счастью, ее фантазии не хватило, чтобы выдумать достаточно убедительные детали, меняющие смысл той сцены. Только это ее и спасло. Среди слизеринцев, впрочем, было довольно много сомневающихся, но они помалкивали и не выступали с опровержениями, что логично. Зачем бы им защищать Поттера?

После уроков, однако, ей стало не до Поттера и не до нелепых слухов.

Оцепенел еще один маглорожденный. Тот самый, на которого Поттер якобы натравил змею. И если бы он один! Оказалось, что чудовище Слизерина, чем бы оно ни было, способно заставить оцепенеть даже призрака. На этот раз досталось привидению Гриффиндора, Почти Безголовому Нику. А рядом с ними — и почему это даже не удивляет? — застали «зловещего змееуста» Гарри Поттера.

— Кажется, этот наследник, кто бы он ни был, последовательно подставляет Поттера, — рассуждал за ужином староста пятого курса. Найджел, что ли? — Либо это странное совпадение, либо он специально выбирает таких жертв и такие места, чтобы все думали на него.

— Наш человек, — радостно подхватил кто-то с того же края стола.

— Он наш человек исключительно до тех пор, пока он не трогает Грейнджер, — поправил их Флинт.

— Грейнджер, насколько нам было бы проще, если бы не ты! Нам-то от наследника Слизерина никакой угрозы.

— Мне пойти убиться самой, чтоб вам полегчало? — огрызнулась она. Ей было настолько паршиво, что даже вопросы вроде «кому выгодно подставить Поттера» и «какие чудовища поймут змееуста» не вызывали больше интереса. Не хотелось ни в чем разбираться. Хотелось только уехать как можно скорее, и больше совершенно ничего.

— Грейнджер, грубить не надо. Мы ничего такого в виду не имели вообще-то.

— Да ладно, вы сами только обрадуетесь, если со мной что-то случится, меньше забот, разве нет? А мне, может, не нужны ваши одолжения! — краем сознания Гермиона понимала, что ее несет куда-то не туда, но остановиться уже не могла. Тем более что очень хотелось плакать, а прилюдно, в Большом Зале, за ужином — ну уж нет, обойдутся! Как же ей все это надоело! Надоело бояться, надоело постоянно держать в уме мнимую ущербность своего происхождения, надоело передвигаться по школе под конвоем и делать вид, что она за это благодарна! Как можно быть благодарной тем, кто годами поддерживал те самые предрассудки против маглорожденных, из-за которых она теперь оказалась под ударом?

Она вскочила и выбежала из Зала прежде, чем кто-либо увязался за ней. К черту сопровождение! К черту их всех! Впрочем, стыдно ей стало еще до того, как она вернулась в подземелье.

«О Мерлин, Грейнджер, какое бездарное подростковое нытье! Люди тут, несмотря на свои взгляды и нелюбовь к маглорожденным, пытаются тебе помогать и тебя оберегать — как могут, так и пытаются. А ты еще выделываешься, ах, сопровождение тебе надоело, ах, они нелюбезно высказались. Да, понятно, что страшно до жути. Ты от этого психуешь и срываешься, как показала практика. Это вполне понятная реакция, конечно. Но они-то в чем виноваты?»

Вслед за стыдом пришло еще и осознание, что она только что чуть не срубила сук, на котором сидела. Чего ей не хватало, чтобы этот учебный год из ужасного превратился в катастрофический, так это рассориться со всем Слизерином! Надо было срочно исправлять ситуацию, которую она сама себе устроила. Так что едва все вернулись с ужина, она подошла к старостам. Извиняться было ужасно противно, но это как Костерост: отвратительно, но в некоторых случаях необходимо.

— Извините меня, пожалуйста, я совершенно напрасно сорвалась на вас, и мне очень стыдно. На самом деле я ценю то, что вы делаете. Честное слово. Просто мне все равно очень страшно. И это оцепеневшее привидение... — Гермиона побоялась, что если продолжит, то позорно разревется, поэтому замолчала, уставившись в пол.

— А мы уж было решили, что тебя подменили, — усмехнулся Генри. — На первый раз прощаем. Народ, Грейнджер в себе, тревога отменяется!

— С возвращением, магла! — раздалось откуда-то из угла. Кажется, конфликт был исчерпан. Для всех, кроме старосты пятого курса.

— Тебе стоит пойти с кем-нибудь в Больничное Крыло и попросить успокоительное, — выговаривал он Гермионе, оттащив ее в сторону. — Срываться на людей недостойно в любом случае, а в твоей ситуации это просто опасно. Тебе сейчас очень нужны те, кто готов тебе помогать, ты это понимаешь?

Гермиона понимала. И ее это ужасно бесило. Зависеть от расположения посторонних ей людей — что может быть хуже? Известно что: оцепенение или смерть. Это гораздо хуже, о да. Поэтому она кивала и обещала Найджелу, что завтра она непременно, обязательно сходит за успокоительным, прямо с утра, да-да, спасибо за заботу и наставления. Пропади оно все пропадом.

Утром, однако, выполнить это обещание не получилось, поскольку до завтрака ее некому было проводить до Больничного Крыла, а после завтрака декан пригласил ее побеседовать.

— Надеюсь, мисс Грейнджер, вы уже разобрались с последствиями своей вчерашней истерики?

— Да, сэр. Я уже попросила у всех прощения, и мне кажется, конфликт исчерпан.

— Хотелось бы верить. Хотелось бы также верить, что впредь вы будете сдержаннее и осмотрительнее. Не ожидал от вас такого легкомыслия.

Легкомыслия? Легкомыслия?! Интересно, а как бы реагировал сам профессор Снейп, если бы в тринадцать лет над ним нависла подобная угроза? Нигде ничего не тряслось бы, нет? Самообладание было бы на высоте?

— Я постараюсь больше так не разочаровывать вас сэр, — Гермиона старалась говорить холодно и иронично, но сама подозревала, что получилось смешно и по-детски обиженно. И усмешка декана это подтверждала.

— Вы не представляете, насколько мне радостно это слышать. Надеюсь, вы больше не ввязываетесь ни в какие авантюры? — спросил он и посмотрел ей в глаза. Опять Легилименция. Но ей за эти полгода, пожалуй, и вспомнить-то нечего, кроме разговора с Поттером насчет Малфоя, да и тот ничем криминальным не закончился. Она по привычке постаралась закрыть воспоминания щитом, и у нее даже получилось.

— Нет, сэр, ничего такого, мне сейчас совершенно не до того.

— Вот как? И что же вас волнует, мисс Грейнджер? — обманчиво мягкий голос профессора Снейпа так и сочился иронией. Она хотела бы ответить, что ее очень, очень сильно волнует наследник Слизерина (что было, между прочим, чистой правдой!), но из-под щита вылезло совершенно другое. Локхарт. Гилдерой Локхарт в книжном магазине и за преподавательским столом. В голубой мантии, в синей, в золотистой, в лиловой. В шляпке и без. Обворожительно улыбающийся. Жалкий и потрепанный пикси. Неуклюже взмахивающий палочкой. Изящно кланяющийся публике. Летящий прямо в стенку. Совершенно ужасный и неизменно красивый. Гермиона отчаянно пыталась думать хоть о чем-нибудь другом, но у нее ничего не выходило.

— О Мерлин, Грейнджер, — скривился декан. — Я надеялся, хотя бы вы выше этого массового психоза.

Если бы Гермиона была в тот момент хотя бы немного поспокойнее, она бы порадовалась, что нашла такой отличный щит— отпугиватель. Декан ведь и трех секунд не продержался, а у нее в памяти было еще много, очень много Локхарта. Но сейчас ее это не радовало. Ей просто было ужасно обидно. Какое он имеет право лезть в ее чувства, да еще и комментировать их подобным образом? Это ее! Ее личное! Даже если ей самой не нравится то, что она чувствует, это не его дело! Как он может об этом судить? Что он понимает, вообще?

— Это не психоз, — начала она, но тут же замолчала, заметив, что голос предательски дрогнул. Не хватало еще разреветься прямо здесь.

— А что же это, мисс Грейнджер? Просветите меня. Может, настоящая любовь? Искреннее чувство на всю жизнь? Помилуйте, это даже не смешно. Грейнджер? Грейнджер, прекратите этот театр немедленно! Грейнджер! Вы разочаровываете меня все больше. Что за неадекватные подростковые реакции?

Гермиона и рада была бы поддержать беседу с деканом, но не могла. Скрючившись на стуле и старательно закрыв лицо руками, она неудержимо рыдала и никак не могла остановиться.