Трилогия «Соперница» (гет)

Без редакции беты.

С Наступающим!

Эмили устало опустилась на диван, но посидев не больше минуты, вскочила с исступлённой мыслью не спать. Шёл четвёртый час ночи. Она держалась максимум полтора часа, а предстояло ещё хотя бы семь: когда настанет время будить девочек и провожать их до конца города, будет не до сна.

Попивая горячий «Нескафе», Эмили нарезала круги по гостиной, обдумывая дальнейшие действия. Вечно не спать она не могла, поэтому должна была плодотворно использовать выигранные часы, чтобы предотвратить проникновение запертой в Дневнике части себя в будущие сны. Поттер понимала, что теперь даже психологически не было смысла держать её как можно дальше, а успокоить мысли не получалось, потому что так или иначе построение плана вызывало думы о крестраже и том, что он может сделать.

Поколебавшись, Эмили приняла решение связаться с Маркусом. Тревожить Роберта, осведомлённого о крестражах, было бы опрометчиво, поэтому выбор пал именно на Флинта. А Поттер сейчас очень нужно было получить совет.

Она поднялась в свою комнату. Аккуратно, чтобы не проснулись сёстры Гринграсс, вытащила из сумки зеркало и тихо прикрыла за собой дверь. Но до лестницы Эмили не дошла, осекшись на шум стрелялки, доносившейся из-за двери Дадли. Ей вспомнилось, как странно он повёл себя пару часов назад, утверждая, что из-за неё кто-то уже пострадал. Эти слова тревожили Эмили, а дополнительные подозрения складывались из-за непонятных взглядов, которыми кузен награждал её с самого её приезда на летние каникулы.

Эмили негромко постучалась к нему.

— Дад?

— М? — Он на секунду оглянулся на проём, но увидев Эмили, вернулся к игре. — Чего надо?

— Потише сделай, — хмуро ответила она, входя в комнату и плотно прикрывая за собой дверь. — Девочек разбудишь.

Эмили не торопясь прошла вперёд и села на край незаправленной кровати. С минуту она следила за перестрелкой на экране компьютера. Это быстро надоело, и она, опустив голову, принялась теребить крышку сквозного зеркала, подбирая слова.

— Ну, скажи мне... — тихо проговорила она наконец. — Как ты узнал?

— Что в смерти тётушки Мардж ты виновата? — будто это не имело значения, спокойно переспросил Дадли.

— Если я в ней и виновата, то только своим существованием. — Как Эмили ни старалась скрыть волнение, голос её всё же дрогнул.

Дадли молчал, сжимая зубы, и со всей силы давил на кнопки джойстика. Эмили вздёрнула подбородок и уселась на кровати удобнее, чтобы чувствовать себя не такой чужой в этой комнате. Она и руки опустила подле себя, надеясь, что в таком положении тремор сойдёт на нет.

— Так как ты это узнал? И ты, кажется, маме с папой ничего не сказал... Мне интересно, почему?

— Они счастливы, — ответил Дадли, меняя оружие своему герою. — За все эти годы они наконец-то ведут себя так, как всегда вели. Мне это нравится. Ведь с тех пор, как ты оказалась... такой, они места себе не находили. Они меня не слушали совсем, понятно тебе?

Он обернулся к ней и пропустил удар от противника. Ругнувшись, Дадли более ожесточённо пошёл в атаку.

— Что, игрушки не покупали? — мягко съязвила Эмили, рассчитывая, что кузен поймёт этот юмор.

— Иди ты, а. Они просто на меня внимания не обращали, постоянно нервничали. А после того, что с ними сделали... то есть с нами со всеми, после смерти тётушки Мардж... Они стали прежними. Мама перестала бояться, что соседи всё узнают, папа после работы улыбался. Поэтому я ничего не стал рассказывать... Вдруг всё вернулось бы обратно?

Эмили слушала его, неотрывно глядя на то, как разрубало пополам виртуальных врагов.

— Но как ты сам узнал?

— О том, что всё было не так, как нам внушили? Ну, я точно не знаю. Я просто нашёл это под обёрткой шоколада. — Он вытащил из ящика стола сложенный вчетверо мятый клочок тетрадного листа.

Эмили похолодевшими пальцами приняла записку и развернула. В ней неровными крупными буквами была описана вся авария, как её понял и запомнил Дадли:

«Всё было не так. Я подслушал, что нам сотрут память. Это всё Эмили. Она колдовала, и ей за это прислали письмо с предупреждением. Она сделала так, чтобы машина остановилась на рельсах и нас снесло поездом. Тётушка Мардж не вылезла и умерла. Папа сильно ранен. Здесь куча странных людей в длинной одежде, они забрали нас, чтобы стереть память».

Эмили, прижав тыльную сторону ладони ко рту, слегка прикусила кожу, чтобы взять себя в руки. Дадли, отдав ей записку, отвернулся и продолжил игру, поэтому не видел выражения её лица. Поттер тайком вытерла набежавшие слёзы и, стараясь быть тише, шмыгнула носом.

— Ты ведь слышал, что я кричала разбивать окно, — нарушила она молчание, потянувшись к столу, чтобы положить записку.

— И что?

— Я помогала выйти из машины! Я была сама напугана.

— Ну, ты вышла сама, вывела маму, а остальных не спасала, — заметил Дадли.

— Ты что? Неужели действительно думал, что я хотела их убить? — разочарованно воскликнула Эмили, всё ещё не веря в эту мысль. Даже записку она посчитала излишне эмоциональной и не приняла всерьёз заявление Дадли о том, что она намеренно заколдовала машину.

— Ну, ты их не любила. Тётушка Мардж никогда тебе ничего не дарила, а папа многое не позволял.

Эмили была оскорблена. Прилившая к щекам кровь заставила её подняться и заходить по комнате, уперев руки в бока.

— Ты идиот! — прорычала она, смаргивая слёзы.

Как он мог подумать, что она может убить кого-то из-за такой ерунды, что она вообще может убить человека? Одна мысль об убийстве была неприемлема, оттого вина за давнишнее пожелание смерти Мардж и дяде Вернону вновь хлестнула душу. Эмили мечтала об их скорейшей старости, но не об убийстве! Она благодарила Мерлина за то, что Дадли не знал и никогда не узнает об этой ужасной думе, иначе от осуждения было бы не избавиться. И более всего ей не хотелось думать о тех смертях, которые случились по её вине в том, другом теле — не в теле Эмили Поттер.

Раз кузен помнил о том дне и продолжал делать неверные выводы, Поттер не могла не попробовать объясниться и донести до него свои мотивы.

— Это сделала не я, но письмо пришло, потому что на тот момент из волшебников в машине была только я. Наше министерство автоматически послало письмо мне, не разобравшись, понимаешь? И это я позвала тех странных, как ты сказал, людей, чтобы они нам помогли. А они помогли: папа жив и мы все получили компенсацию. Меня тогда отвели разбираться со всем этим, и мы нашли того, кто это устроил.

— И кто же?

— Один мой враг, — решила не вдаваться в нюансы Эмили.

— Его наказали?

— Угу.

— Откуда у тебя враги вообще? — поморщился Дадли.

По тону голоса Эмили поняла, что кузен ещё не переубеждён, но что добавить не знала.

— Так получилось. Ты поверь, я не собиралась никого убивать. И я пыталась помочь вам всем. Мама и папа думают, что это была самая обычная авария и волшебники нас спасли, верно?

— Ага, но если бы они знали, что сама авария возникла из-за волшебников...

— Тогда они снова начали бы переживать. А ведь ты хотел как раз другого, — мягко заметила Эмили, возвращаясь на край кровати. — И теперь ты сам видишь, что по сути все волшебники в этом и не виноваты, что они всё-таки именно помогли.

— Угу, — поджав уголок губ, подтвердил Дадли. — Только из-за тебя всё равно проблемы. Вдруг кто-то ещё захочет тебя прикончить, а попадёт в меня или в маму с папой?

Эмили вновь вспыхнула. На душе стало гадко и очень больно.

— Через пять лет я уеду, и никто вас не тронет. А сейчас... потерпи уж, я здесь буду редко появляться, — горько бросила она и стремительно вышла из комнаты, с трудом сдерживая плач.

Она сбежала по лестнице вниз и, без сил упав на диван в гостиной, невидящим взглядом уставилась в потолок.

* * *

Когда сидеть, задрав голову, стало невыносимо, Эмили усилием воли потянулась за зеркалом, которое выскользнуло из рук.

— Маркус Флинт... — слабо произнесла она, находясь на границе дрёмы. Поттер резко села, пытаясь взбодриться, и произнесла жёстче: — Пожалуйста, Маркус, проснись! Мне нужна твоя помощь...

Он не отвечал, а зеркало оставалось темным. Эмили обречённо закрыла его, прервав связь. Решив не беспокоить сегодня Флинта, она отложила артефакт в сторону и вновь принялась бродить по дому. Ей хотелось занять себя чем-то, но переживания не позволяли усидеть на месте. В конце концов Эмили отправилась на кухню в поисках посуды, которую можно было помыть. Следом за этим ей захотелось стереть со всех поверхностей несуществующую пыль.

Так прошло часа два. Физический труд бодрил, но как только Эмили переделала все возможные дела, она вновь почувствовала усталость. Раздраженно шлепнув мокрой тряпкой о стену и выйдя из ванной комнаты, Поттер вернулась в гостиную, хорошо освещаемую светом: так было меньше шансов заснуть.

За то время, что она бодрствовала, Эмили обдумала ситуацию с проникновением крестража в свои сны и пришла к выводу, что ключевое слово здесь именно «сны», а не заснувшее тело как таковое. На эти мысли её навела книга по окклюменции, начало которой четко определяло границы этого раздела магии. Эмили решила, что спать ей в принципе будет можно, но пока она не научилась мысленно защищать свой разум во сне, придётся делать это каким-нибудь другим образом.

Зеркало, лежавшее на диване, светилось, сообщая о том, что по нему хотели связаться. Эмили бросилась к артефакту и, раскрыв его, попыталась снова позвать Маркуса.

— Ну и ну, кто так рано встал, — пару секунд спустя ухмыльнулся Флинт. Он был лохмат и небрит, отчего походил на гориллу.

— Извини, что разбудила, — ответила Эмили негромко. Времени до пробуждения было предостаточно, и ей не хотелось, чтобы кто-то проснулся и помешал важному разговору.

— Нет, нет, нестрашно, — Маркус сонно мотнул головой, — я уже бодренький. У тебя что-то случилось или ты от бессонницы маешься?

— Если бы от бессонницы... — тяжело вздохнула Эмили. — Я... м-м-м... Мне кошмары снятся. Очень нехорошие. Ты не знаешь, можно ли каким-то образом избежать снов?

— Конечно, — тут же ответил Маркус и широко зевнул. — Надо заниматься медитацией или чем там ещё. Окклюментские штуки всякие, короче говоря.

— Да это я сама знаю! — прошипела Эмили. — Ты про заклинания или зелья какие-нибудь расскажешь?

— А, ну да. Есть одно зелье. Оно так и называется «зелье для сна без сновидений».

— Ах, точно! — Теперь Эмили сама поняла, о каком зелье речь, и посетовала на то, что знание о нём не пришло к ней вовремя. — Вот только где его взять? Как я помню, его в обычной аптеке не купить... Даже не знаю, у кого заказать: у меня нет магических газет, а Добби на Диагон-аллею сейчас не отправить.

— Это верно, зелья обычно не варят на продажу заранее. — Эмили на секунду показалось, что Маркус удивлён её познаниями. — Гм-м... Дай-ка я у себя покопаюсь. Погоди.

Флинт перевернул своё зеркало на постель, и несколько минут Эмили видела лишь плетение ниток белой простыни.

— Нашёл, — сообщил Маркус, помахав перед зеркалом бутылью, меньше чем на половину заполненной пурпурной жидкостью. — Присылай Добби, отдам через него. Но сначала скажи свой вес.

— Зачем? — не сразу сообразила Эмили.

— Посмотрим, на сколько часов тебе хватит. Как видишь, его тут мало. — Он качнул бутыль, щёлкнув по стеклу.

— М-м... Где-то сорок пять килограммов, значит, семь стоунов и четыре фунта. Не знаю точно, давно не измеряла.

Маркус замер, подсчитывая что-то в уме. Эмили поняла, что он пересчитывает массу тела в унции, чтобы затем было удобнее определять, на сколько хватит действия зелья.

— Плохо, — заключил он. — Тебе здесь всего на пять часов с небольшим.

— Ну и пусть! Хоть немного посплю, а завтра съезжу на Диагон-аллею, закажу в аптеке.

— Тебя быстро сморит потом, но ты права: чуть-чуть куда лучше, чем ничего. Я смотрю, ты совсем не спала этой ночью.

— Что, синяки, да? — обеспокоенно спросила Эмили, притронувшись к области под глазами.

— И они тоже. Тебя трясёт, говоришь рвано.

Эмили наконец обратила внимание на то, что её тело действительно сотрясала крупная дрожь. Давно она не практиковала бессонные ночи. В последний раз это было во втором классе. Эмили тогда страшно увлеклась чтением одной из фэнтезийных книг, взятой её подругой Софи из школьной библиотеки, и не желала прерываться на сон. К тому же очень не хотелось попадаться с этой книгой на глаза родителям — скорость прочтения снижала шанс того, что её раскроют.

— А мне нужно ещё немного побыть без сна: девочек провожать обратно по домам в десять утра.

— А-а, ну, я, к сожалению, плохой собеседник, для того чтобы составить тебе компанию на это время. Со мной ты скорее уснёшь, — хмыкнул Флинт.

— М-да... — согласилась Эмили.

Они поговорили ещё немного, пока Добби по приказу Эмили перемещался к Маркусу и обратно. Флинт следом дал ей чёткие инструкции:

— Пей сразу всё и только тогда, когда будешь в постели: выключает очень быстро.

— Снов точно не будет?

— Абсолютно. Ты впадёшь в очень глубокий сон, но закончится он быстро. То есть ты оба раза — засыпая и просыпаясь — минуешь быстрый сон, а значит, не видишь сны.

— И значит, он до них не доберётся... — кивнула она себе, тихо пробормотав.

— Кто он? Тот, о ком я думаю? — Флинт произнёс это ослабевшим голосом.

— Да, — просто ответила Эмили, надеясь, что дальше с расспросами Маркус не полезет.

— Слушай, — он нахмурился, — ты ведь не собираешься теперь подсаживаться на это зелье?

— Не знаю ещё. А почему нет? — поинтересовалась Эмили, чувствуя, что её прошлое «я» никогда не задавалось таким вопросом, потому как не нуждалось в этом зелье.

— Я как спортсмен не одобряю поддержки организма какими бы то ни было зельями. Это же костыли. Тем более твой организм замучается вырываться каждое утро из глубокого сна.

— То есть мне лучше не заказывать себе партию?

— Именно, — серьёзно ответил Маркус. — Ты лучше изучи базовый курс окклюменции. Самое простое, что тебе нужно, — это успокаивать свой разум перед сном, и тогда через твои эмоции легиллименту к тебе не подобраться.

— Ты откуда всё это знаешь? — сощурилась Эмили.

— Отец учил, пока жив был. Это даже почти не окклюменция, лишь подготовка к ней, так что ты справишься.

— Да я пробовала... Мне бы как раз изучить саму окклюменцию. Я хочу быть защищённой во сне.

— Тогда вот тебе совет: купи на Диагон-аллее хороших книг по этой теме, а не костыли для разума. Ладно сегодня, но следующие кошмары попробуй пережить, договорились?

— Хорошо, — хмыкнула Эмили, понимая, что ни в коем разе не позволит себе в ближайшие дни погружаться в сны.

— Ну, бывай. Держись, а я пойду ещё вздремну всё-таки.

Маркус отключил связь, а Эмили на оставшееся время вызвала к себе Добби и попросила его побыть невидимым и последить за тем, чтобы она не уснула.

* * *

Прощание с девочками вышло скомканным. Дафна всё внимание Эмили переняла на себя, и Джинни с Луной не оставалось ничего, кроме как поблагодарить за гостеприимство и отойти к своим родителям. Поттер искоса посматривала на них обеих, и если по Лавгуд нельзя было сказать, что она задета поведением Гринграсс, то Джинни была задумчива и немногословна. Эмили беспокоилась, не думает ли та о Томе: ночной кошмар мог вернуть мысли о нём, а это позволило бы крестражу пробраться в сны Уизли, минуя Эмили. Теперь он знает, какой образ принять в воображении Джинни, чтобы заставить ту довериться и раскрепоститься.

На обратном пути Эмили попросила дядю Вернона ехать быстрее: страшно клонило в сон, и реальность плыла перед глазами. Она не помнила, как зашла домой, как добралась до кровати. Её хватило лишь на то, чтобы залезть под одеяло и выпить зелье. Тьма окутала её мгновенно.

Будто потемнело в глазах, и глухо щёлкнуло в голове. Её оттолкнуло от чего-то, что служило светом. Так бывает, когда окклюмент ставит щиты, подумалось ей, но это были не они: слишком резко отсекло от мыслей.

Она попробовала вернуться, подняться к другой себе через общие мысли, через Её эмоции. Сейчас их должно быть много: та, другая она, злилась из-за девчонки Уизли.

Вспышка. Вспышка.

Вокруг была темнота, а в сознании мелькали мириады мыслей. Сплошной поток крутил, переворачивал и кружил, как если бы она была в невесомости. Это было привычное чувство, его даже не хватало всё то время, как ей удавалось удерживаться в мыслях другой себя.

А потом снова вспышка и темнота.

Эмили проснулась с тревогой в душе. Ей подумалось, что она видела сон, а в нем находилась на границе чужих мыслей. Эмили медленно поднялась и схватилась руками за голову. Та была тяжела, как бывает, когда не выспишься, но засыпать заново не хотелось: подозрение того, что зелье мало помогло, не проходило.

Не прошло оно и к самому вечеру. Эмили сидела на подоконнике и размышляла над тем, что помнила из тех шести часов сна. Сновидения — чересчур темные и пустые — не были похожи на обычные, и это заставляло искать подвох. Отчаяние, которое усиливалось по мере того, как мысли упирались в очередной тупик, душило, и с каждой минутой сильнее хотелось уничтожить Дневник — причину всех проблем. Признаться, за последние часы Эмили испытала множество негативных чувств к чёрной тетрадке. Она не могла допустить и мысли достать её и поговорить с частью своей души: ей совершенно не хотелось видеть эту вещь. И как было хорошо находиться не в ней!..

Эта странная мысль заставила Эмили встрепенуться. Она мотнула головой, прогоняя наваждение. Решив для себя, что это были остаточные мысли крестража, в которых она побывала ночью, Эмили абстрагировалась от них и принялась измерять комнату шагами.

Вскоре явился Добби, которого она отправляла в аптеку. Он сообщил, что заказ приняли и изготовят через пару дней. Эмили расстроилась, узнав, что как минимум две ночи её сознание ещё будет в опасности. Ей не оставалось ничего, кроме как рассчитывать на свои силы.

Перед сном Эмили вытащила Дневник из глубин чемодана. Она держала его осторожно, будто тот в любой момент мог напасть, но положив крестраж на стол, сказала себе: «Нет. Нельзя его бояться. Он этим питается». Эмили смотрела на чёрную обложку и пыталась представить, что это обычный ежедневник. Спустя несколько бесплодных минут она встала, чтобы расправить постель, но всё время оглядывалась на крестраж, примеряя на него образ самой простой тетради. «Это просто тетрадь, — говорила себе Эмили. — Там никого нет. Нет никакого Тома Риддла». Для верности она достала из ящиков стола все свои старые записные книжки и, замешав туда Дневник, сложила на столе, у самой стены.

Эмили ложилась спать, уверяя себя, что совершенно ничего не чувствует к обычной бумаге, но ещё час не могла сомкнуть глаз: где-то внутри сидела правда, мешающая контролировать эмоции. Страх так и сочился в сознание, заставляя не спать, вынуждая быть начеку. Эмили села на кровати, тихо взвыв от безысходности. «Нет, — решила она, — так ничего не выйдет. Мне нужно перестать бояться, а это невозможно, потому что то, что происходит, действительно опасно. С этим нужно как-то разобраться».

Она здраво оценила свои силы и выяснила, что не спать ещё сутки не сможет физически. Возможным вариантом виделось собственноручное изготовление зелья: Добби перенёс бы её на пару часов в Хогвартс, но это было слишком долгим промежутком. Что угодно могло случиться за два с лишним часа: тётя или дядя могли пойти в туалет и по пути заглянуть в комнату. Так рисковать было нельзя. Также Эмили думала попросить кого-нибудь сварить зелье для неё, но время приближалось ко сну, и беспокоить друзей так поздно не хотелось. Маркус, как стало понятно прошедшей ночью, категорически не поддерживал идею принимать сонное зелье постоянно, поэтому наверняка откажет в помощи. Остальных же, по правде говоря, вовсе не хотелось вовлекать в эту историю.

Эмили поймала себя на мысли, что идея с перемещением в Хогвартс в целом неплоха. Всё, что требовалось, это учесть возможные проблемы и избежать их. Например, можно было бы подложить под одеяло игрушки и натянуть его до самого изголовья: Эмили всегда спала, сильно укутавшись, так что это действительно могло бы обмануть случайно заглянувшего в комнату. Она уже создала имитацию при помощи тигрёнка, убедилась, что с уроков зельеварения остались все нужные ингредиенты для варева, но так и не решилась позвать Добби и переместиться в Хогвартс.

Эмили оставалась посреди комнаты, прижимая к груди котелок с травами и учебником за первый курс. «Должен быть другой выход. Это слишком сложно, — твердила она себе, убирая всё обратно в чемодан. — Маркус прав, не буду же я постоянно эти зелья пить». Она вспомнила, как побеждала боггарта, и улыбнулась. «Страх есть малая смерть, влекущая за собой полное уничтожение», — мысленно проговорила Эмили мантру, которая помогла ей тогда переступить через себя. Вместе с этим из глубин воспоминаний поднялся восторг от того, что она говорила с Василиском. С восторгом пришло торжество от давным-давно обдуманных, но со временем поблекших мыслей.

Эмили села за стол и придвинула к себе Дневник. Её Дневник. Дневник с её душой. И эта душа должна знать, кто здесь главный. Эмили открыла его и написала:

«Я могу уничтожить тебя».

Ответом ей было молчание. Внутри же она лишний раз ощутила, что слова правдивы.

«Василиск слушается меня, — продолжила Эмили. — Я могу в любой момент позвать Добби, и он тут же перенесёт меня в Тайную Комнату».

Снова чистый лист в ответ. Однако Эмили каким-то чутьём знала: крестраж её прекрасно понял и принял всерьёз. Возможно, она поколеблется в будущем, но сейчас знала точно: она действительно может так сделать.

Внезапно в голове возник вопрос: как она это сделает, будучи во сне? Эмили ухватилась за эту мысль; градус уверенности ощутимо снизился.

— Добби, — позвала она. А когда тот появился, спросила: — Ты услышишь, если я позову тебя мысленно?

— Да, конечно.

— А ты почему мне раньше этого не сказал? Ладно-ладно, я могла бы догадаться. Значит, ты услышишь, если я позову тебя во сне?

Эльф задумался.

— Только в том случае, если это будет осознанный сон, — ответил он серьёзно.

— Отлично, — улыбнулась Эмили, хлопнув в ладоши. — Ступай. Внимательно слушай мой зов.

В ней снова появилась уверенность в успехе.

«У нас одна душа и сильная связь. Ты сам создал её, заставив меня нервничать, — писала она в Дневнике. — Если ты попробуешь залезть в мою голову, я переключусь на тебя, как это уже случилось. Я увижу твоё вмешательство и обязательно пресеку его. Ты — это я. А себя я контролировать умею».

Эмили писала спешно, боясь забыть обдуманные фразы. Том по-прежнему не отвечал, но, закрывая Дневник, она знала, что справится с крестражем так или иначе; знала, что крестраж понял: это не блеф.

Успокоившись и обретя почву под ногами, Эмили залезла под одеяло, обняла плюшевого тигрёнка и позволила себе заснуть.

* * *

Она волновалась, она снова чувствовала опасность, как это было мириады дней назад, когда она впервые здесь появилась. Её обитель действительно можно уничтожить и она-с-внешней стороны в самом деле может это сделать. Если не испугается, конечно. Не испугается, ведь она не испугалась бы, а они — одно и то же.

Больше не было и мысли лезть к Уизли. Нужно быть тише, залечь на дно. Или продолжить слушать мысли Её-со-стороны?.. Это так здорово, видеть её глазами. Мельком — в те моменты, когда она так сильно чувствует, что аж кружится всё вокруг от мощных эмоций. Так и получилось оценить реальность её угроз. Она действительно говорила с Василиском, и он слушался её!

Эмили проснулась с осознанием того, что ночь прошла спокойно, разве что похоже было, что она вновь коснулась мыслей крестража. Этого соприкосновения было так мало, что она разобрала лишь немногое. Главное, в чём она убедилась, — Джинни больше ничего не угрожает. Но также Эмили подтвердила и свои подозрения о том, что та её часть, что заточена в Дневнике, может видеть её глазами, когда усиливается связь — когда Эмили не следит за своими эмоциями в отношении крестража. Теперь бояться стало нечего, Эмили могла спокойно закинуть Дневник в кучу тетрадей на столе и сделать вид, что он ей абсолютно безразличен.

Следующей ночью она спала также безмятежно, изредка сталкиваясь с мыслями Тома и неуклюже пытаясь выставить против него щиты. Когда зелья были готовы и Добби в означенное время забрал их с Диагон-аллеи, Эмили вспомнила слова Флинта и не стала злоупотреблять ими. Несмотря на то, что, как и после разговора с Василиском, с каждым новым пробуждением она обнаруживала в своём сознании всё больше и больше мыслей из прошлой жизни и даже, казалось, из существования крестража, Эмили считала, что это абсолютно нормально и естественно, словно она вспоминала, как в детстве качалась на качелях и думала о существах, живущих за облаками.

Бесконечная тьма наполнялась образами. Ей нравилось рассматривать их, больше здесь и нечего было делать. Сначала то, что она видела, было чем-то чужеродным и непонятным, но шли секунды, минуты, может даже, часы, и она свыкалась с этими новыми формами своего сознания. С какого-то момента она стала считать их своими. Ещё немного — и она сказала бы точно, как именно к ней в голову пришли эти мысли. Они определённо плод её сознания и ничьего больше. Скорее всего, она просто про них забыла, а потом вспомнила.

И хорошо, что она вспомнила их, а не Альфарда, Чарли и других слизеринцев, которых не видела так давно, что обнаружила в себе сожаление от разлуки. Она даже могла бы сказать, что скучала по ним, и это впервые в жизни не казалось ей слащавым бредом. Но с чего бы это чувство стало казаться ей нормальным, нужным?..

На второй неделе августа всё семейство Дурслей отправилось в запланированный отпуск в Бат. Эмили, заранее предупредив всех друзей о том, что некоторое время не будет доступна для связи, и договорившись с ними о времени поездки за покупками, почти четырнадцать дней провела бок о бок с семьёй. Ей помнилось, что раньше она скучала на этих курортах, в то время как дядя Вернон и Дадли прыгали в бассейн, а тётя Петуния ходила на массажи и делала себе грязевые маски. Сейчас же Эмили отмечала, что вовсе не прочь посидеть с родственниками за ужином, прогуляться по музеям, посидеть с мамой в сауне. Отчего-то именно в этом отпуске она впервые задумалась о том, что видится с ними очень редко.

Ей хотелось заполнить какую-то пустоту в душе. Порой Эмили казалось, что она не могла насытиться той любовью, которая окружала её в присутствии ворчащего о манерах нынешней молодёжи дяди Вернона и маниакальной чистюли тёти Петунии.

«Они такие родные», — думалось Эмили, когда она смотрела с ними кино и обхватывала руку тёти. И следом вспоминались холодные приютские годы её прошлого «я».

Эмили мотнула головой, прогоняя грустные мысли, и потёрлась щекой о плечо тёти.

Там её обнимали, там её любили. Как бы она ни порицала подобные привязанности, ей было хорошо там. А здесь темнота и призраки прошлого, от которых уже даже мурашки не шли. Ей хотелось обратно. Пусть уже кто-нибудь вытащит её отсюда! Где же та, другая она?.. Давно не приходилось подслушивать её мысли.

В последние дни Эмили всё чаще любопытствовала, о чём же думает другая её часть. Это началось в ту ночь, когда ей померещились образы, похожие на её собственные мысли. Тогда она прекратила тщетные попытки окружать своё сознание ментальным щитом и прислушалась к чувствам крестража — тот, будто скопировав её память, перебирал в своём сознании проведённую в Бате неделю. Незаметно для себя, Эмили стала просматривать воспоминания параллельно с ним, а когда пробудилась наутро, осознала, что её разум очень долго был активен, пока тело отдыхало.

На каждую последующую ночь, засыпая, Эмили снова видела тьму, которой всегда встречал её крестраж. Затем появлялись цветные пятна, а уже из них можно было сформировать что угодно, вот только почему-то чаще всего рисовались змеи.

«Где Том? — подумала Эмили на третий сон. — Давно его не было слышно. Не могу ведь я быть здесь одна?» Она была уверена, что какое-то время назад её было две. И одна из них была опасна для другой, а затем они поменялись ролями. Именно она — Эмили — сейчас спит и вот уже который день всё дольше и дольше может находиться в мыслях другой себя. Это почти не требовало усилий, как она помнила. Достаточно было быть заинтересованной в том, чтобы подглядывать мысли и держаться за эту темноту.

Однажды она проснулась. Она открыла глаза и тут же осознала: это пробуждение ото сна. Часы показывали полдесятого. Она встала с кровати, плохо осознавая, где именно спала, но уже в следующие несколько минут дремота сошла на нет, и она собралась с мыслями. В её комнату — позднее выяснилось, что это была комната в номере отеля, — постучали. Это была мама, которая звала в холл на завтрак.

Она спустилась следом, а по пути увидела зеркало. Ещё не зная, как выглядит с утра, она остановилась, чтобы взглянуть на себя, и не сразу узнала ту, что была её отражением.

«Как странно, — заметила она, приближаясь к зеркалу. — В какой-то момент я ожидала увидеть... не такие глаза». Но за день она успела заново привыкнуть к себе и сочла утреннее недоумение временным помешательством, вызванным жарким августом.

Эмили осознала, что перестала видеть сны, когда обнаружила, что чувствует тот момент, когда тело засыпает, а разум, проходя дремоту, внезапно становится кристально чистым и контролируемым. Это открытие настигло её в последний день отдыха. Эмили огляделась, но куда бы она ни обращала свой взгляд, везде была темнота. В её далеких просторах чудились разные очертания. Эмили не нравилось, что они могут быть за её спиной, поэтому старалась как можно сильнее расширить свой взор; и всё равно было жутко.

Одновременно со страхом Эмили находила в себе ещё множество самых разнообразных чувств. Сильнее всего была обида, и сложно было определить на кого именно.

Она ходила по темноте, стараясь постоянно держать во внимании пространство за своей спиной. А вспомнив, что можно рисовать в этой темноте всё, что захочется, начала заполнять её разными образами. Это получалось на удивление легко. Нет ничего сложного в том, что ты так часто делал, хоть и на какое-то время перестал.

Когда же она наконец проснётся, чтобы можно было поесть мороженого с мамой?..

Ей не хотелось конца августа, ведь это означало, что придётся уехать в школу и увидеться с мамой и папой она сможет лишь на каникулах. Однако грусть от разлуки почти сразу сменилась предвкушением третьего курса, как только она встретилась с друзьями на Диагон-аллее.

И ей так не хотелось ложиться спать!

Эмили призналась себе наконец, что почему-то каждый раз, засыпая, погружается в темноту. Уж не был ли это какой-то побочный эффект их с Томом общения? Может, он нашёл способ защититься от неё? Тогда нужно срочно выбраться отсюда, ведь кто знает, что сейчас с её телом!

С телом ничего страшного не было, оно только что заснуло, о чём Эмили прекрасно знала. Она успокоилась и вернулась к своему нарисованному в воображении морю. До неё за эти ночи наконец дошёл смысл заданий мастера окклюменции, объяснявшему, как контролировать свой разум. Вернее сказать, она смогла их понять, находясь среди мириад своих мыслей. О многих из них она ранее не подозревала, но, наткнувшись, мгновенно вспоминала, как пришла к ним. Жаль только там, вне темноты, она не могла уместить в себе так много дум.

Но мысль о том, что крестраж мог пробраться в её разум незаметно для неё самой, пришла к Эмили сразу же после пробуждения. Именно её она обдумывала в последние минуты перед тем, как воображаемое тёплое море, на дне которого она запускала пальцы в песок, сменилось комнатой на Привит-драйв.

Эмили оценила время: она проснулась достаточно рано. До поезда было несколько часов, а тётя и дядя должны были проснуться только через час. Осмотрев разложенные на столе тетради, она вспомнила, что собиралась встать рано утром, чтобы собрать чемодан: после поездки за школьными принадлежностями не оставалось сил.

Доставая из чемодана и сумки бесконечное число книг и пергаментов и складывая вместо них новые, Эмили нашла в своих вещах две книги одних и тех же сказок. В одной из них обнаружилась закладка, в другой — подпись на форзаце. Смутно припомнив, при каких обстоятельствах к ней попали оба этих абсолютно разных на вид экземпляра, она выяснила, что отец Луны говорил ровно о той же сказке, что нравилась Маркусу. А она-то думала, что есть несколько сказок про братьев.

Впрочем, всё это потеряло значение, когда Эмили, решая, брать ли обе книги, осмотрела комнату в поисках более важных вещей и наткнулась взглядом на чёрный ежедневник среди старых тетрадей. Эмили взяла крестраж в руки и поняла наконец, почему Том давно не показывался в поле её сознания.

Не было никакой другой её. Была только она одна: здесь и там.

* * *

Прощание с родственниками проходило неспеша. Тепло обняв тётю Петунию и неловко прижавшись к дяде Вернону, Эмили кивнула Дадли и нырнула в стену, разделявшую мир магглов и волшебников. Она не раз слышала именно такую формулировку этого перехода, но прекрасно знала, что на самом деле маги и магглы жили бок о бок, их ничто не разделяло, и этот переход не более чем портал в скрытое от глаз магглов место

«А жаль, — подумалось Эмили. — Было бы здорово, если бы магглы не были помехой, если бы маги не боялись быть собой в любых обстоятельствах, если бы маги не скрывались...»

Эмили поднялась в вагон и вошла в первое попавшееся купе.

— Ох, извините, — произнесла она, обнаружив в купе мужчину.

— Нет-нет! Вы нисколько не помешали. Заходите, я могу найти себе другое купе, — поспешно ответил он, снимая с полки потёртый маленький чемодан, который был задвинут в неё только на несколько дюймов.

— Ничего страшного. — Эмили замотала головой и сделала шаг назад.

В момент, когда она собиралась закрыть купе и двинуться дальше, её взгляд выхватил глаза мужчины. Они были голубые, добрые, но довольно болезненные. Впрочем, болезненным казалось, скорее, сероватое лицо, да и сам внешний вид. Будто измождённый. Это что-то напоминало Эмили. Она была почти уверена, что готова назвать причину такого вида мужчины, но глубинное понимание так и не перешло в слова.

Не задерживаясь более, она задвинула дверь и направилась вперёд по вагону. До отбытия оставалась четверть часа, многие находились в пути на платформу, либо прощались с родителями на перроне — Эмили не составило труда найти другое пустое купе. Расположившись в нём, она при помощи зеркала сообщила друзьям, где находится, и достала из чемодана вещь, которую при утренних сборах посчитала нужным взять с собой.

Чем дольше она глядела на того мужчину, тем сильнее вспоминала, что видела его где-то. Раскрыв фотоальбом, подаренный на день рождения, Эмили пролистала несколько страниц и сравнила между собой разные фотографии. После чего убедилась, что была права: она видела этого мужчину. Тот находился рядом с Поттерами всякий раз, когда те присутствовали на фотокарточках в кругу друзей. Мужчина, которого она встретила, был подписан как Римус Люпин, и на всех фотографиях он выглядел столь же болезненно, сколь и сейчас.

«Что ж... Видимо, это наш новый преподаватель защиты, и, судя по всему, он давным-давно чем-то болен. Надеюсь, проклятье предмета не добьёт его в этом году окончательно», — безрадостно подвела итог Эмили.

Ей бы самой не сойти с ума до конца года с тем положением, в котором она оказалась. В том, чтобы каждый сон находиться в сознании на месте другой себя в Дневнике, приятного было мало. Эмили хотелось перестать думать хотя бы на пару часов, отключиться и проснуться, не помня снов, как все нормальные люди.

Она слишком долго была в Дневнике, слишком много размышляла, и даже нахождение в теле не радовало так, как в начале. Тюрьма до сих пор держала её в своих чудовищных стенах, выпуская погулять на несколько часов.

Зато теперь Эмили не нуждалась в ком-то извне: раз открылась такая возможность, она сама может вытянуть себя из того удушающего места.