Друг № 3 (гет)

В четверг перед работой Драко через камин связался с Блейзом, чтобы пригласить того участвовать в концерте. Он сунул голову в огонь и обнаружил, что Блейз мечется по комнате.

— Малфой! Ты откуда взялся? — поинтересовался тот, ероша волосы.

— Хочу сделать тебе одно предложение, — начал он.

— С этим придется подождать! На самом деле…

Блейз помолчал, разглядывая Драко.

— Мне противно тебя просить… Прямо-таки физически дурно… Но мне от тебя кое-что нужно, — сказал он, кривясь от отвращения.

— Что именно?

Драко не помнил, когда в последний раз Блейз обращался к нему за одолжением.

— У меня проблема, — пояснил тот. — Дафна гостит у сестры, а меня оставила с Амарантой. Но тут со мной связались из Германии по очень важному делу. Хотят, чтобы я немедленно с ними встретился, а не то лишусь контракта. Времени искать няньку нет, а домовикам Амаранту не поручишь: уже научилась ими командовать. Последний раз убедила Джинкси левитировать ее на крышу. Она у нас такая — слишком умна для своей же пользы.

Драко не был уверен, что все понял правильно. Скорее всего, Блейз собрался варить Оборотное зелье, чтобы Драко мог встретиться с немцами вместо него. Другой вариант выглядел просто нелепо.

— Так что тебе от меня нужно?

Блейз с неуверенным видом потер шею.

— Можешь прийти и полчасика присмотреть за Амарантой?

— Ты собираешься оставить меня с ребенком одного?

— Нет необходимости так прямо и выражаться. Так ты можешь или нет?

— Наверно, да.

Блейз отступил в сторону, чтобы Драко мог пройти через камин.

— Значит так. Правила простые: не вздумай ее обижать, и постарайся лишний раз не открывать рот. Я пойду, отвечу на вызов, но ты держи себя в руках. Обидишь мою дочь — тебя ждут крупные неприятности. Словами не описать, какие, в этом можешь быть уверен!

Он вышел из комнаты и тут же вернулся, ведя за руку Амаранту. Выразительно ткнув пальцем в глаз сначала себе, потом Драко, Блейз убежал в кабинет. Не успел он скрыться из виду, как Амаранта радостно бросилась к Драко и обхватила за ногу. Тот стоял, неловко замерев, пока она его не отпустила.

— Привет, Амаранта!

Драко постарался скрыть неуверенность, но на самом деле он не умел общаться с детьми. На его вкус, они вели себя слишком нелогично.

— Как дела?

— Хочешь моих кукол посмотреть? — спросила она, проигнорировав его вопрос.

Драко кивнул. Звучало вроде бы безобидно.

Она ухватила его за руку и потащила в детскую, где в линию были высажены куклы. Амаранта представила каждую Драко, сопроводив представление кратким описанием их вкусов и предпочтений. Она заставила его пожать руку всем куклам, после чего перешла на плюшевых зверей. К моменту, когда он перезнакомился со всеми игрушками в огромной детской, Драко полностью изнемог, и мечтал только, чтобы Блейз поскорей вернулся. К счастью, Амаранта, видимо, тоже утомилась, потому что устроилась на ковре и похлопала рукой по месту напротив себя. Драко благодарно опустился на пол.

— Расскажи мне сказку, — попросила Амаранта самым сладким своим голоском.

— Твой папочка не разрешает мне рассказывать тебе интересные сказки, — ответил он, пожав плечами.

— Я ему не скажу, — заверила она, широко раскрыв глаза. Он провел рукой по волосам, прикидывая возможные варианты. Если выбирать между сказкой и односторонними беседами с игрушками, он однозначно предпочитал сказку. И ее отец в любом случае был занят. Он оглянулся через плечо, чтобы в этом убедиться, и подался вперед.

— Точно не скажешь?

— Тому порукой мое сердце! — торжественно ответила она, и пальцем нарисовала на груди крест. Большой беды не будет, а время пройдет, решил он и злобно улыбнулся, чтобы перевоплотиться в рассказчика.

— Слыхала сказку про Среброглота? — спросил он голосом, мрачным как ненастная и безлунная ночь. Она потрясла головой. Он потер подбородок и вздохнул. — Нет, наверно не стоит. Она слишком страшная.

— Ну, пожалуйста, — проныла она.

— Ты уверена, что не испугаешься?

Она в полном восторге запрыгала по ковру, сжимая и разжимая кулачки.

— Нет! Давай, рассказывай!

— Ну, раз так…

Он поправил воротник мантии, пригладил волосы и потянул еще немного, пока не убедился, что если не начнет, она расплачется.

— Давным-давно в одной соседней стране, — начал он, — жил маленький мальчик примерно твоего возраста. В отличие от тебя, он редко думал о последствиях своих поступков. Мама все время запрещала ему ходить в лес за их хижиной, а когда он спрашивал, почему, она не отвечала. Он к тому же был непослушным мальчиком. Он не доверял своей матушке, и однажды в одиночку отправился в лес. Когда он бродил по чаще, ему послышался какой-то странный шуршащий звук, но он никого не увидел. Он вернулся домой и сказал матушке, что та ошибается и в лесу совсем не опасно. Когда та обнаружила, что сын нарушил запрет, она запретила ему выходить из дома ночью. Но он был хитрым и сообразительным мальчиком, и догадался: это значит, что в лесу опасно только по ночам.

Так что на следующую ночь он вылез из окна спальни и забрался в самую глубину леса. В этот раз шуршание раздавалось отовсюду, и он понял, что матушка была права. Но было слишком поздно. Когда он попытался повернуть назад, перед ним возник Среброглот. Тот был выше, чем три человека вместе взятые, но при этом такой худой, что мальчик мог пересчитать все его кости. Руки у него были двухметровой длины, и мальчик понял, что тот может схватить его, не сдвигаясь с места. Хуже всего, что на конце каждой руки был коготь величиной с голову мальчика, покрытый сотнями крошечных иголочек.

Драко вздел руки, чтобы продемонстрировать ужасные когти чудовища. Амаранта смотрела на него круглыми как блюдца глазами, прижав ладошки ко рту.

— Глаза Среброглота горели голубым несгораемым огнем, словно в кувшинах на берегу туманного озера. Он стоял совершенно неподвижно, и мальчик тоже не мог пошевелиться. И вдруг…

На плечо Драко опустилась рука и сжала до боли. Они с Амарантой разом подскочили на месте.

— Малфой! Ты что плетешь моей дочери?

Драко уронил воображаемые когти, встал, и принялся отряхивать мантию. Держись уверенно, напомнил он себе. У Блейза нет доказательств.

— Она попросила рассказать ей сказку, и я рассказываю, — сказал он невинным тоном.

Блейз сузил глаза.

— Понятно.

Он обернулся к Амаранте:

— И о чем сказка?

— Про единорогов, — тут же ответила та.

Драко восхитился ее сообразительностью.

— Неужели? — сказал Блейз. — Я бы поклялся…

Он замолчал и повернулся к Драко.

— У единорогов такого не бывает! — прорычал он, махая руками с собственными воображаемыми когтями. — Пошли, Малфой. Нам надо поговорить.

— Папа, — протянула Амаранта, — я так и не узнала, чем все закончилось.

Блейз мрачно посмотрел на Драко.

— Давай, досказывай, — сказал он тихим угрожающим голосом.

Драко вернул ему взгляд сторицей, и, не сводя глаз с Блейза, проговорил:

— И тут на небе взошла радуга, и все единороги жили долго и счастливо.

Они с Блейзом хмуро смотрели друг на друга, пока Амаранта не прервала этот поединок взглядов.

— Папа, не кричи на Драко! Он рассказывает самые лучшие сказки!

— Мы с мамой тоже, — сказал Блейз, но она на это не купилась.

— Ваши сказки скучные. А у Драко интересные!

— Ладно, — согласился Блейз. Драко предположил, что от необходимости пойти на уступки дочери тому снова стало физически дурно. — Драко и дальше будет рассказывать тебе сказки, если ты отправишься в детскую, чтобы мы с ним могли поговорить.

Когда она послушалась, Драко понял, что его ждут обещанные неприятности. Но Блейз ограничился разочарованным взглядом.

— Малфой, ты не можешь придумать интересную сказку без всяких ужасов?

— Мои сказки вовсе не страшные, — ответил он, защищаясь (и чувствуя себя увереннее от того, что на него не стали насылать порчу). — Они — полезные, учат слушаться родителей и избегать опасностей. Мог бы меня поблагодарить. Мне их самому в детстве рассказывали.

— Вот как, — безо всякого восторга ответил Блейз. — Интересно, кто?

— Родственники.

— А именно?

— Тетка Белла.

Блейз тяжело вздохнул.

Когда-то давно отец сумел надавить на Министерство, и в жизни маленького Драко случилась краткая и жуткая пора, когда он вместе с родителями время от времени навещал Беллу и Рудольфуса. Время, которое они провели вместе в азкабанской комнате свиданий, оставило, мягко говоря, незабываемое впечатление.

— Но я их рассказываю по-другому. Я всегда меняю конец, чтобы дети остались в живых.

А еще он старался держать руки при себе. У него на плече до сих пор был шрам от ногтей тетки, когда та рассказывала ему в первый раз сказку про Среброглота. Ну, и кое-какие шрамы на душе, которые открылись, когда он на первом курсе увидел Повелителя/профессора Квирелла в Запретном лесу. Он был уверен, что это Темный дровосек, который, если верить тетке, питался исключительно кровью единорогов и детьми, которые придумывают отговорки. Только после первого урока по уходу за магическими существами он осознал, что большая часть чудовищ, о которых он слышал в детстве, были придуманы Беллой поскольку, по мнению той, просто обязаны были существовать.

— Если мы с Дафной заведем еще ребенка, как ты думаешь, можно будет выбрать тебя анти-крестным? Чтобы ты стал последним человеком, которому его доверят, и то, только если все остальные колдуны вымрут?

— Откуда мне знать? Тебе надо — ты и узнавай. И не понимаю, с чего вдруг. Амаранта даже не скрывает, что я — ее любимый взрослый, — сказал Драко. Но думал он совсем о другом.

Сказки, которые рассказывала Беллатрикс, действительно успешно внушали ребенку, как себя вести. Он всегда считал, что они учат послушанию, уважению к взрослым и хорошим манерам. Но, глядя на Амаранту, слушавшую про Среброглота, он осознал, что на самом деле они внушали страх и нерассуждающую покорность. С точки зрения взрослого сказка выглядела странно: мать так и не объяснила ребенку, чем опасен лес. Она вынуждала поверить ей на слово. Если бы она рассказала сыну правду, тот бы сам пришел к выводу, что она права.

Но, может, мать этого не понимала, потому что ей никогда в голову не приходило задать вопрос «почему», так же, как ее матери и бабке. И они веками прятались в крохотной хижине просто потому, что боялись выбраться в большой мир. А если бы никакого чудовища не оказалось? Если бы мальчик просто извозился в грязи, разбил коленки, и, пробравшись сквозь лес, узнал, что находится на другой стороне?

Он задумался о взрослых, которые окружали его в детстве, и осознал, что, вместе с Беллатрикс, его воспитывали почти исключительно Упивающиеся. Если бы не годовалый Поттер, может, сам Повелитель стал бы крестным Драко, и оставалось только догадываться, какие сказки тот стал бы рассказывать ребенку. С другой стороны, тогда никто бы не осмелился назвать Драко худшим крестным в мире. Он смутно сознавал, что Блейз опять что-то говорит, но не понимал, что именно, и прервал его, чтобы изложить итог собственных размышлений.

— У меня было хреновое детство, — сказал он.

Блейз закрыл рот и помолчал.

— Ты это в первый раз понял? — спросил он.

Да, во всяком случае вслух. У него были подозрения, но все выглядело таким нормальным: ребенком он считал, что все тетки похожи на Беллу, а дедушки — на Абраксаса. Он думал, что это просто часть жизни, с которой приходится мириться.

— В общем, да, — признал Драко.

Блейз медленно кивнул, и Драко показалось, что в его взгляде промелькнуло сочувствие. Может, это была жалость, но сочувствие звучало лучше.

— Теперь, когда ты это понял, ты же не хочешь, чтобы моя дочка выросла и ей было также хреново, как тебе?

— Мне вовсе не хреново, — возразил он.

Хреново было Белле, и его отцу. Может, отчасти даже матушке. Но только не ему! Он сумел понять множество вещей, которые тем не приходили в голову. Он был совсем другим.

— Да, ты явно изменился к лучшему.

Драко вдруг вспомнил разговор на шестом курсе, когда он хвастался, что ему поручили убить Дамблдора, словно это была самая светлая перспектива в шестнадцать лет. Он не мог отрицать, что Блейз видел его полным мудаком.

— Но изменения даются нелегко, верно?

Драко кивнул. Но, если подумать, не так тяжело, как может показаться. Точнее, когда поступаешь неправильно, то тебе сначала легко, а чем дальше, тем труднее, и в то время как когда поступаешь правильно, все работает противоположным образом.

— Так что не толкай мою дочь на эту дорожку, — продолжал Блейз. — К примеру, ты знаешь, как я отношусь к магглам.

— Ты о чем? Об их музыке?

— Нет, о самих магглах. Я их не люблю. Я им не доверяю, но понимаю, что выдаю себя, когда такое говорю. Вообрази, Амаранта вырастет, пойдет в Хогвартс и будет там себя вести как мы с тобой в одиннадцать лет, обзывая всех вокруг грязнокровками и предателями крови и нарываясь на неприятности. С ней же никто не станет дружить! Я боюсь, что мне менять мнение о магглах уже поздно, но ее учить не собираюсь. Таким, как мы, приходится идти на жертвы. Считай это выполнением долга перед обществом.

Он дал Драко время обдумать то, что сказал, и тот понял, насколько это для него важно. Взвешивая каждое слово, Драко спросил:

— А как насчет Грейнджер?

Лицо Блейза закаменело, и тот потряс головой:

— Только не сейчас, Малфой.

— Ладно, — сказал Драко. Но сдаваться он не собирался. — Поговорим позже.

— Идет, — согласился Блейз, и Драко понял, что откровениям пришел конец. Они вернулись к нормальному разговору, разве что стали понимать друг друга лучше. — Пока что придумай какую-нибудь дружелюбную сказку. И если она начнет от ужаса кричать по ночам, я приведу ее к тебе, и будешь сидеть и объяснять, что ты все выдумал.

— Но единороги на самом деле существуют, — указал Драко из чувства противоречия.

Блейз мрачно улыбнулся, но подхватил старую игру.

— Вижу, ты не понимаешь. Тогда расскажу тебе собственную поучительную историю: может, твоя тетка и выдумала всех этих чудовищ, но я-то есть на самом деле! Ясно?

Драко кивнул.

— Отлично. Я уже поговорил с немцами. Что ты собирался мне сказать?

— Может, сейчас не время?

Блейз отмахнулся.

— Давай, выкладывай. Хуже не будет.

Он понял, на что намекает Блейз: они больше не станут упоминать о сделанных признаниях, и будут себя вести, словно ничего не случилось.

— Это насчет маггловской музыки, — начал он.

— Так ты все-таки решил попробовать?

— Местами она ничего. Я спрашиваю, потому что помогаю устроить концерт в Маноре. «Подвал» обанкротится, если ему не помочь деньгами.

Как и следовало ожидать, Блейз был потрясен. Как и все, когда новость станет известна.

— Ты организуешь благотворительный концерт, чтобы помочь лавке, торгующей маггловской музыкой?

— Ну, можно и так сказать. Понимаю, что звучит дико.

Даже для самого Драко.

— Потому что это дикость. С чего ты этим занялся?

— Я не сам додумался, — пояснил он, словно от этого ситуация должна была стать нормальней. — Идея пришла одному моему другу, и ему понадобилась площадка.

— Ну да, все время забываю, что у тебя теперь новые друзья. Ну и как, полегчало? — спросил Блейз, и они обменялись недоуменными взглядами.

— Да. В общем, на концерте мы будем исполнять маггловские песни. Мой друг интересуется, ни захочешь ли ты поучаствовать? Знаешь, сцена, ревущая толпа, женщины бросают трусики, на следующий день ты во всех газетах, и, конечно, вечеринка после концерта. Обычная история с рок-звездами.

Он пожал плечами, словно не сказал ничего особенного.

Блейз изо всех сил делал вид, что колеблется, вероятно, чтобы отвлечь внимание от того, каким блеском вспыхнули его глаза.

— Ну… — промычал он. — А времени много на это уйдет?

— Репетиции по субботам и воскресеньям, и концерт девятого числа.

У Блейза была семья, сколько угодно денег, и он вел приятную и беззаботную жизнь. Но вот толпы вопящих фанатов у него не было.

— Пожалуй, смогу втиснуть в свое расписание, — сказал он наконец. — Передай другу, что я согласен.

— Сможешь в субботу появиться в Маноре к пяти?

— Ладно. И если что-то выплывет наружу, что вряд ли, не признавайся Дафне, что я оставил тебя присмотреть за Амарантой.

— Конечно.

Из соображений личной безопасности в том числе.

— Увидимся в субботу.

— До встречи.

Блейз кивнул, повернулся и вышел из комнаты. Наверно, отправился разыскивать дочь.

Драко вернулся в гостиную и через камин прошел домой. Он уже опаздывал, но все-таки успел к началу смены, и, к счастью, у «Ворона» не оказалось ни одного репортера. Смена прошла неплохо, но, когда он вернулся, его поджидали неприятности. На столе в холле лежало письмо от Гермионы.

«Малфой, я понимаю, что времени осталось мало, но я сама не знала до нынешнего утра. Уилл попросил меня уговорить Гарри принять участие в концерте, и тот согласился. А еще Уилл договорился с Джорджем Уизли, потому что они дружат со школы. Я решила, что тебя надо предупредить. Я составила для Гарри и Джорджа список того, о чем им не следует с тобой говорить, и начала писать такой же список для тебя, но он получился слишком длинным, поэтому лучше, чтобы вы вообще не разговаривали. И не дрались. Увидимся в субботу.

P.S. Чем бы Джордж тебя не угощал, не ешь».

Ладно, она его предупредила, и что ему делать? Устроить ловушку, чтобы Поттер рухнул в нее, едва переступит порог? На самом деле, мысль была недурна, и, наверно, Блейз мог бы ему помочь, но как это скажется на его репутации? Может, мысленно приготовиться? Драко не мог придумать, как именно. Стоило вообразить Гарри Поттера в собственной гостиной, как он впадал в дикое раздражение. Но он уже немного освоился с обычаями хороших людей и понимал, что Гермиона, предупреждая его, совершила «добрый поступок». И он был этому рад. По крайней мере, при появлении Поттера он не впадет в истерику.

В сравнении с Поттером Джордж Уизли вызывал меньше тревоги. Вот Рон — тот представлял серьезную опасность, а Джордж был всего-навсего нищим уродцем, который временами даже забавлял. Он ненавидел Джорджа в основном из-за старинной распри Малфоев и Уизли. Конечно, традицию надо поддерживать, но это не значит, что он устроит склоку прямо на глазах Грейнджер. Оно того не стоит. С другой стороны, Гермиона каким-то образом узнала, что Джордж собирается его отравить, а это выходило далеко за рамки семейной ссоры. Приличная наследственная распря предполагала множество мелких оскорблений, горсточку заклятий, постоянное злословие за спиной, но никаких убийств. Стоило начать, и очень скоро все члены обоих семейств оказались бы в Азкабане или на кладбище. И какой в этом толк? Правда, его отец подсунул кусок души Повелителя одиннадцатилетней сестре Джорджа, а Упивающиеся вроде как сожгли их дом. Но руководила ими Беллатрикс, которая, строго говоря, в семейство Малфоев не входила, а просто вела личную войну со всеми, кто не творил зла и не сошел с ума.

Последнее время, думая о Роне Уизли, Драко то и дело улыбался, представляя, как тот озлобится, когда узнает, что Драко ухаживает за Гермионой. В чемпионате тяжеловесов по ненависти их схватка могла сравняться со схваткой «Повелитель Тьмы против Гарри Поттера». Но, не исключено, что Поттеру и Уизли уже все известно, и именно поэтому Джордж замыслил его убийство. Придется каким-то образом выяснить у Гермионы, что она им рассказала, иначе в их присутствии он и куска не сможет проглотить. Не то, чтобы они имели право на покушение: он ничего у Поттеров и Уизли не отнимал. Гермиона сама принимала решения, и понятно, что она предпочла целоваться с Драко, а не с Уизли. Это диктовал здравый смысл. Он точно не знал, как обстоят дела, но подозревал, что друзья Гермионы вели себя примерно как Панси. Надо думать, если бы они догадались раньше, Гермиона никогда бы не заговорила с Драко, и они не стали бы встречаться. Так что те сами были виноваты, на что он не преминул бы им указать, если бы выдался случай.

Он отложил письмо, и, только укладываясь в кровать, вспомнил, что предстоит завтра. Он собирался увидеться с отцом, скорее всего, в последний раз в жизни. Он долго лежал без сна, пытаясь придумать, о чем говорить, но так ничего и не придумал.

* * *

Самое важное вечно случалось с Драко в семь часов утра, хотя он не стал бы возражать, если бы время перенесли на девять или еще позже. В случае с Люциусом, его бы устроило вообще никогда. Он проснулся в шесть, и полчаса просидел в ванне, думая об отце. Он перебирал всю историю их отношений, так подробно, как только мог.

Драко родился в разгар Первой войны, и казалось, что на этот раз Малфои выбрали правильную сторону. Когда ему исполнился год, все изменилось. Гарри Поттер выжил, а Повелитель Тьмы… вроде как выжил. Отец заявил министерским чиновникам, что находился под Империусом, и был отпущен на свободу. Конечно, Малфои славились как искусные обманщики, но эта ложь была такой огромной, вызывающей и нелепой, что Драко всегда поражало, как кто-либо мог на секунду в нее поверить. У отца всегда были прекрасные связи, и в мире хватало людей, считавших, что деньги важнее, чем правда.

Сколько Драко себя помнил, Люциус был строгим отцом, и довел «любовь без жалости» до совершенства. Он бывал доволен, если Драко поступал правильно, но не слишком доволен, чтобы не испортить ребенка сильной привязанностью. Испортить ребенка постоянными подарками он не боялся. Когда Драко оступался, его наказывали. Обычно у него отбирали какую-нибудь игрушку, но тех было столько, что его это мало трогало. Гораздо хуже было то, что его лишали участия. Точнее, переходили на молчание. Отец начинал с холодного выговора: сообщал сыну, что разочарован, объяснял, почему, и потом могли пройти дни, прежде чем он изволил хотя бы поглядеть на Драко. Матушка никогда этого не признавала: она разговаривала с обоими как ни в чем не бывало, и, если надо, передавала Драко новости.

Когда Драко поехал в Хогвартс, он скучал по матери, но редко вспоминал отца. Люциус не писал и не посылал сладостей, и о его существовании напоминало только предложение в конце материнских писем: «Отец передает привет». Передавать привет можно разными способами: поговорить по камину, прислать подарок, даже приехать навестить, но Люциус ничего подобного не делал. С годами Драко все сильнее сомневался, что отец вообще о нем думает.

Они не спорили, не ссорились и не обижались: они просто держались на расстоянии. Временами они с отцом сталкивались с кем-нибудь из родителей его однокурсников на людях. Именно тогда Драко понял, что представляет ценность как предмет торга. Дома отец ни разу не назвал его хорошим сыном, но в окружении других родителей никогда не упускал случая показать, насколько Драко превосходит их детей. В детстве Драко нравилось это слушать, но с годами он понял, что похвалы не имеют к нему отношения. Они были предназначены не для того, чтобы он почувствовал себя лучше, а чтобы все вокруг почувствовали себя хуже.

А потом началась Вторая война. Люциус еще больше отдалился от семьи и от здравого рассудка, и Драко сильно тревожило, что отец сходит с ума. Его поведение стало непредсказуемым, настроение постоянно менялось, и Драко стал общаться с ним с предельной осторожностью. Они не говорили уже два месяца, когда отец объявил, что у Повелителя есть для Драко поручение. Люциус так и светился радостью, в то время как Драко был в ужасе: он понимал, что ни за что не справится, и понимал, что отец — единственный, кто считает, что это ему под силу. Он довольно быстро сообразил, что Повелитель и не ожидает, что шестнадцатилетний школьник сможет убить самого могущественного колдуна на свете.

Он отправился в Хогвартс, не веря, что выживет, и не мог думать ни о чем, кроме неизбежной смерти. Каждый раз за едой он ругал себя, что не получает удовольствия, потому что много ли ему осталось обедов, прежде, чем Дамблдор будет вынужден покончить с его жалкой жизнью? Он устроил несколько плохо подготовленных ловушек, таких явных, что было видно, как ему хочется, чтобы его остановили. Когда время пришло, он не умер. Торжествующая тетка за руку увела его от безжизненного тела Дамблдора, как ребенка с ярмарки.

Как он ни старался, он не мог толком вспомнить ни седьмой год, ни Последнюю битву. Он помнил, кто погиб, и помнил порядок событий, но это происходило словно с кем-то другим. Его первое отчетливое воспоминание было связано с тем, как они с Гойлом стоят в общем зале среди развалин и трупов, Крэбб уже погиб, и родители бросаются к нему. Отец обнял его впервые с тех пор, как Драко научился ходить. Матушка сказала «Я тебя люблю», а отец выкрикнул «Драко!», и он понимал, что они говорят об одном и том же. И все равно чувствовалась разница. В следующий раз он увидел Гойла на похоронах Крэбба, и внезапно выяснилось, что им нечего друг другу сказать. Они не ссорились, но их дружбе пришел конец.

Матушка солгала в лицо Повелителю, потому что, кроме сына, ее ничего не волновало, и он всегда твердо знал, что она его любит, даже если она совершила свою долю ошибок. Отец на десять минут перестал убивать, чтобы убедиться, что сын жив, а этого было явно недостаточно.

Пальцы у него набухли и порозовели, так что пора было вылезать из ванны и одеваться. Он вытерся и посмотрелся в зеркало. Раньше он об этом не задумывался, но теперь понял, почему все вокруг говорят, что вокруг него вечно собираются тучи. Лицо у него было хмурое, словно он в любой момент мог обрушиться на округу ливнем неприятных эмоций.

На отца он больше не сердился, что не могло не тревожить. Казалось бы, ему полагалось испытывать множество чувств, но ему просто хотелось, чтобы все поскорее кончилось, и он мог вернуться к обычной жизни. На самом деле, ему хотелось как-нибудь остаться дома, чтобы матушка сказала в конце свидания «Драко передает привет», но он не мог отправить ее в Азкабан одну.

Он оделся и присоединился к ней в столовой. Она держала в руке чистую вилку, не сводя глаз с нетронутой еды на тарелке.

— Надо поесть, Драко, — лицемерно заявила она.

— Я не голоден, — ответил он.

Она положила вилку и кивнула.

— Нам выдали портключ до комнаты свиданий. Через десять минут он активируется.

Она показала на медный кубок, стоявший посередине стола.

— Сколько у нас будет времени?

Он отметил, что Нарцисса впервые за долгое время приложила усилия, чтобы выглядеть как можно лучше: лицо было безупречно накрашено, прическа уложена волосок к волоску. Она бы выглядела очаровательно, будь у нее менее несчастный вид.

— Ровно час, — ответила она. — Хватит, чтобы обговорить деловые вопросы и обсудить будущее.

Деловые вопросы — это само собой, но Драко не видел смысла обсуждать с Люциусом будущее. Все равно того в этом будущем не будет. Он, выпрямившись, девять минут простоял у стола. Наконец, мать тоже поднялась, и они прикоснулись к кубку. Пятьдесят пять секунд спустя они оказались в азкабанской комнате для свиданий.

Посреди комнаты стоял стол, к которому были придвинуты два стула с одной стороны, и один — с другой. В комнату вошел охранник и бросил на них презрительный взгляд, но все равно это было лучше, чем в прошлый раз. Никаких дементоров.

— Введите заключенного, — распорядился охранник, и появился отец в сопровождении еще одного стражника. Люциус, звеня цепями, пересек комнату, и стражник подтолкнул его к стулу. Длинные отцовские волосы были сострижены неумелой рукой, и в серой шерстяной тюремной мантии тот выглядел маленьким и жалким. Он невидяще смотрел в пространство, пока оба охранника не вышли и не закрыли за собой дверь. Никто не знал, о чем говорить, но в конце концов отец прервал молчание.

— Прекрасно выглядишь, Нарцисса, — сказал он.

Драко понимал, что матушка не могла не заметить скрытого обвинения, что, учитывая обстоятельства, ей следовало бы выглядеть хуже, но та даже бровью не повела. Драко был рад, что она уложила волосы: пусть отец поймет, что мать отгоревала свое. Пусть увидит хотя бы на мгновение, какой станет жизнь без него.

— Спасибо, — ответила матушка с безмятежным лицом. Драко давно не видел ее такой ослепительно красивой.

— Не думал, что снова сюда попаду, — сказал Люциус. Драко нашел пятно на стене прямо над головой отца и уставился на него, пока глаза не расфокусировались.

— У нас есть дела, — холодно заметила матушка. Она сложила руки на коленях, но Драко видел, что она придерживает палочку.

— Всё написано в моем завещании. Мне больше нечего добавить.

По мнению Драко, это было неплохо: по завещанию Люциуса, поместье переходило к сыну, при условии, что тот будет заботиться о матери. К несчастью, им надо было провести вместе еще пятьдесят четыре минуты.

— Посмотри на меня, сын, — сказал отец, и Драко насладился местью, встретившись с ним взглядом. Лицо Люциуса оставалось совершенно бесстрастным, и он постарался вести себя также. — Хотелось бы мне ошибиться, но боюсь, ты не способен достойно поддерживать честь нашего рода. Жаль, что все случилось сейчас, прежде, чем я успел привести дела в порядок.

Если это поможет ему коротать время в камере, Люциус может жалеть сколько угодно.

— Как ты видишь будущее нашей семьи? — прищурившись, поинтересовался отец.

Драко тянул с ответом сколько мог, потому что не знал, что сказать. Его планы выглядели следующим образом (в произвольном порядке): он собирался слушать маггловскую музыку, подавать кофе, спать с Гермионой Грейнджер и придумать пару сказок без чудовищ. Отцу об этом говорить было нельзя. Поэтому он ограничился фразой:

— Собираюсь продать особняк в Монако и заняться вложением капитала.

— Так я и знал, — проговорил отец, останавливаясь после каждого слова, чтобы лучше дошло. — Я вижу перед собой конец рода. Имя Малфоев больше ничего не значит.

Драко подумал, не упомянуть ли об отдаленной возможности появления «мерзких полукровных детишек», но решил воздержаться и промолчал. Может, лет через десять он напишет письмо, которое будет заканчиваться: «И мерзкие полукровные детишки передают привет».

— Род не прервется на Драко, — вмешалась матушка.

— Верно, — согласился отец. — Он прервался на мне. Будут у него дети или нет, слава Малфоев, насчитывавшая множество веков, рассыпалась в прах. Что скажешь в свою защиту? — обратился он к сыну.

— Ничего, — ответил Драко, одновременно думая: «Наконец-то!».

— А вы, госпожа моя супруга? Вам есть что сказать?

Отец с чего-то решил, что угрожающий вид ему поможет. Выглядело это, словно черный шелк заменили серой шерстью.

— Нечего.

— Тогда не вижу причин затягивать встречу.

И Драко в последний раз в жизни полностью согласился с отцом.

— Если бы знал, чем кончится, никогда не завел бы сына.

В списке последних слов, обращенных к единственному ребенку, эти явно попадали в раздел «безжалостное прощание». Сказать по правде, Драко не вполне понимал, почему так сильно разочаровал отца. Тот не мог знать, что сын помог отправить его в тюрьму. С другой стороны, на кого еще Люциусу было злиться? Разве что на себя самого, а отец вряд ли был готов признать свою вину. Так что он все свалил на Драко. Может, через пару лет в одиночном заключении, его, наконец, осенит, что он тоже приложил руку к гибели славы Малфоев, и у него случится сердечный приступ. Люциус встал, и, высоко держа голову и волоча цепи, двинулся к двери. Он постучал, и его увели прочь. Потом охранник вернулся и поставил на стол перед Драко еще один кубок.

Он посмотрел на мать, и они вместе прикоснулись к портключу, который отправил их домой.