Друг № 3 (гет)

«Мы победим, а не победим — так разобьем пару голов!»

Официальный девиз «Фальмутских соколов»

Поттер, Джордж и Бьянка сидели на медвежьей шкуре. Уилл тоже опустился вниз и жестом велел Драко последовать его примеру. В комнате было полно стульев, и Драко не мог взять в толк, зачем все устроились на полу.

Стараясь ни на кого не смотреть, он неловко сел на шкуру. В общем молчании, не в силах сдержать любопытства, Драко бросил взгляд на Поттера. Тот выглядел задумчивым и настороженным, но презрения не выказывал. Драко привык к миру, в котором, что бы вокруг ни происходило, они с Поттером ненавидят друг друга, и ему захотелось сказать какую-нибудь гадость просто для того, чтобы все на мгновение пришло в норму. Любопытство Поттера его невыносимо раздражало сразу по двум причинам.

Во-первых, тот имел наглость считать, что если Драко случайно рассказал о себе больше, чем намеревался, то так будет продолжаться и впредь. И, во вторых, потому что было нечестно, что Поттер после одного короткого разговора так легко отказался от многолетней вражды, а Драко не мог. Ему хотелось и дальше ненавидеть Гарри Поттера, и он решительно не желал соглашаться с мнением, что тот заслуженно считается героем. Драко больше не нравилось быть «плохим парнем», но к «хорошим парням» так просто не причисляли, и он сомневался, что сумеет сдать вступительный экзамен. Ему хотелось стать «обычным парнем», и он надеялся, что со временем Поттер и компания его таковым признают.

Тут в комнату вошла Гермиона и уселась на шкуру между Бьянкой и Джорджем.

Уилл многозначительно откашлялся.

— Начинаем первое упражнение, — сказал он. — Сейчас все по очереди скажут о себе три фразы, из которых только две — правдивые. Все остальные должны догадаться, где ложь. И не облегчайте задачу: говорите то, что другие о вас не знают.

Ну, это будет нетрудно. Бьянка и Уилл знали о Драко кое-что, Гермиона — немного побольше, а Поттер и Джордж — вовсе ничего. И, кроме того, все, кроме Драко, совсем не умели врать, так что победа была ему гарантирована. Может, считалось, что в этой игре не может быть проигравших, но Драко знал, что таких игр не существует. Все, что угодно, может стать предметом состязания, включая обычный разговор (особенно обычный разговор).

— Начнем с меня, — продолжил Уилл. — Во-первых, у меня с пяти лет под коленкой шрам. Во-вторых, я играю на сцене с пятнадцати лет, и мой первый ансамбль назывался «Штурмовики», потому что таким уж я был идиотом. И, в-третьих, перед тем, как зачать ребенка, Би заставила меня подписать обязательство не называть его «Хан Соло».

Бьянка хихикнула, и Драко решил, что ей запрещено отвечать. Сам он понятия не имел, кто такие «штурмовики» и «Хан Соло», поэтому промолчал.

— Думаю, во-вторых, — предположила Гермиона. — Кажется, ты впервые попал на сцену в шестнадцать.

— Попытка засчитана, но нет. Кто еще?

Он обвел круг глазами, но все молчали.

— Ладно. Я соврал в третий раз — обязательство было устным. Дрейк, твоя очередь.

Драко нахмурился. Он рассчитывал, что Уилл двинется в противоположном направлении, так что у него будет время подготовиться. Не снимая защиты, он заговорил:

— Я болею за «Фальмутских соколов», мой любимый автор — Франц Кафка, и меня очень хвалят за то, как я обслуживаю посетителей.

Он вовсе не собирался смотреть на Гермиону, но так получилось. Драко понял, что проиграл: она знает ответ, хотя пока и молчит.

Джордж фыркнул:

— В-третьих, конечно. Или в «Вороне» обслуживают только слепых мазохистов, ни слова не понимающих по-английски. Мог бы придумать что-то поинтереснее.

— А вот и нет, — вмешалась Бьянка. — Третье — как раз правда. Я слышала своими ушами.

Джордж расхохотался, и она закатила глаза:

— Я серьезно!

— Знаю, — ответил тот, продолжая смеяться. Драко бросил на него яростный взгляд. Поттер молчал, так что он снова посмотрел на Гермиону.

— Во-вторых, — с полной уверенностью заявила та. — Ты прочел только одну книгу Кафки, и она тебе не понравилась.

— Почему? Понравилась. Только он — не мой любимый автор.

— Тогда кто?

— Курт фон Нуггат.

Драко не знал, читала ли выросшая в маггловской семье Гермиона хоть одну книгу фон Нуггата, но в волшебном мире тот был хорошо известен. Драко нравилась маггловская литература, но он предпочитал держаться классики.

— Отличный выбор, — сказала она, и он почувствовал странное облегчение. — Мне очень понравилось его описание восстания гоблинов в «Гоблинской грамоте» [1]. И как умело он использует осаду волшебников в «Трех метлах» чтобы показать, как люди игнорируют то, что действительно важно, потому что целиком сосредоточились на…

— Гермиона, — вмешался Поттер.

Та, смутившись, отвела взгляд от Драко. В чем не было никакой необходимости. Может, Поттер в литературе не разбирался, но «Гоблинская грамота» была одной из самых любимых книг Драко, и он с гораздо большим удовольствием послушал бы рассуждения Гермионы, чем участвовал в глупой игре. Если та закончится до того, как придет очередь Поттера или Джорджа, что ж, тем лучше.

— Ладно, прости. Поговорим потом, Драко, — сказала Гермиона.

Следующим был Поттер. Тот фыркнул, видимо, для того, чтобы показать, что заметил обращение по имени, и оно ему совсем не понравилось.

— Ну, я одиннадцать лет прожил с магглами, тоже болею за «Фальмутских соколов», и моей первой метлой был «Нимбус 2000».

— Это нечестно, Гарри, — вмешался Уилл. — О таком постоянно пишут в «Пророке»: я знаю, я там работаю. Конечно, второе, и ты это придумал, чтобы достать Дрейка.

— Я тут причем? Я не виноват, что все всё про меня знают. Я бы хотел, чтобы было не так, — огрызнулся Гарри, и было похоже, что слава его раздражает, а не приводит в восторг, как всегда считал Драко. — Но раз уж ты угадал, давайте продолжать. Джордж?

— Ну, я болею за «Пушки Педдл», — сказал Джордж, выразительно глядя на Драко. Тот не счел нужным отвечать, особенно с учетом того, что на прошлой неделе «Соколы» разнесли «Пушек» со счетом 200:10. — У меня лавка на Диагон-аллее, и я — единственный сын.

Все рассмеялись. Даже Драко, хотя он и постарался это скрыть.

— Не думаю, что тут требуется ответ, — заметила Гермиона. — А я свободно говорю по-итальянски, у меня аллергия на кокосы, и дома я держу пятьдесят пар туфель.

— Должно быть, третье, — уверенно заявил Джордж, но Драко потряс головой. Может, никто из собравшихся не подозревал, что временами Гермиона ведет себя как легкомысленная девица, но он-то знал, и он сразу догадался, где обман. Она приподняла брови и выжидательно посмотрела на него.

— Первое, — сказал он. Он вспомнил, как она делала заказ в ресторане. — Твое итальянское произношение — не то, чем можно гордиться.

— Я считаю, для начинающей у меня отличное произношение. Но языком свободно не владею.

— У тебя пятьдесят пар туфель? — недоверчиво переспросил Джордж.

— Когда это ты говорила по-итальянски при Малфое? — уточнил Поттер, сразу же выделив главное.

— О, у Бьянки, — ответила Гермиона, и Драко усмехнулся.

Мысленно он составил собственный список малоизвестных фактов о Гермионе Грейнджер: она ненавидела обедать в столовых, считала «Энни Холл» счастливым фильмом, использовала грушевый шампунь, не любила готовить только для себя, носила с собой детскую книжку, потому что та принадлежала ее матери, знала далеко не все, и, когда ела мороженое, оставляла кусочки теста на потом. А еще она была в него влюблена. Возможно, она не подозревала, что Драко догадался, но в том, как она, глядя на него, краснела, поправляла волосы и теряла нить разговора, просматривался вполне определенный смысл.

К несчастью, они смотрели друг на друга слишком долго. Он спохватился, и попытался небрежно перевести взгляд, но было слишком поздно. Джордж выглядел сбитым с толку. У Поттера был такой вид, будто его вот-вот стошнит, что, по мнению, Драко, было чересчур сильной реакцией. Можно подумать, Поттер набрел на них, когда они трахались в специально оборудованном для секса подземелье, с кожаными ремнями, черными кружевными чулками, буйной копной волос, рассыпавшейся по подушке, и … Ладно. На самом деле у Малфоев не было подземелья, специально оборудованного для секса. Пока. Драко несколько раз сморгнул, чтобы избавиться от видений, и, вспомнив, с чего все началось, пришел к выводу, что Поттер не имел никакого права так реагировать на простой обмен взглядами.

Он знал, что Гермиона и Поттер относятся друг к другу как брат с сестрой, и попытался вообразить, что бы он почувствовал, если бы Панси захотела встречаться с Поттером. Получалось плохо, но он старался, и пришел к выводу, что его это вряд ли взволновало бы. Но, возможно, учитывая особенности личной жизни Панси, сравнение было не слишком удачным. На самом деле он бы больше тревожился, как бы Панси не оказалась в Азбакане за то, что отколдовала Поттеру яйца. С другой стороны, Драко никогда не воспринимал Панси как младшую сестру. А Поттер, непонятно с чего, все время рвался защищать Гермиону, словно та была маленькой девочкой, которую он помогал воспитывать, и поэтому никак не может понять, что она уже выросла. И это несмотря на то, что Гермиона была старше Поттера и по годам, и духовно.

Его мысли прервал смех Гермионы. Он очнулся и сообразил, что полностью пропустил высказывания Бьянки.

— Ладно. Что-то все сильно напряглись. Предлагаю выпить по стаканчику, чтобы расслабиться. Вы как? — спросил Уилл.

— Чертовски отличная мысль, — благодарно заявил Джордж, а остальные кивнули. Уилл встал и устремился на кухню.

— Я слишком устала, чтобы полночи сидеть с пьяными, — сказала Бьянка. — Пойду спать. Всем спокойной ночи!

Уилл вернулся и принялся разливать огневиски по стаканам.

— Я тоже спать, — сказал он. — Больше трюков у меня в запасе нет. Может, вам стоит просто выпить вместе.

Все промолчали. Когда Уилл хотел наполнить последний, четвертый стакан, Гермиона прикрыла его ладонью:

— Мне не надо. Я не люблю огневиски.

— Как хочешь. Спокойной ночи, ребята.

Он помахал им и вслед за женой отправился в спальню. Драко торопливо схватил стакан и отхлебнул. Вкус оказался дружелюбнее, чем ему помнилось, но он очень давно не пробовал огневиски. Он лениво прикинул, как виски может быть «дружелюбным» (дружба ведь не имеет вкуса?), но почему-то слово казалось самым подходящим и при этом странно знакомым. Он сделал еще несколько глотков, пытаясь сообразить, в чем дело, и внезапно понял.

Вкус был, словно Панси вернулась. Словно Гермиона принесла ему счастливую книгу. Словно Амаранта захотела его увидеть, домовики полюбили, Блейз пожал руку Гермионе, Мэгги провела через толпу, Уилл дал новое прозвище, а матушка улыбнулась в Монако. Он усмехнулся в стакан. Виски даже выглядело дружелюбным — он мог поклясться, что стакан улыбнулся в ответ.

Он встретился глазами с Поттером и, к собственному изумлению, обнаружил, что у того тоже дружелюбный вид. Он осознал, как сильно на самом деле хочет с ним подружиться. Так же сильно, как на первом курсе. Драко трудно было признать, даже самому себе, что он всегда безумно завидовал Избранному. Теперь, когда они оба выросли, он понял, что Поттер не идеален, и что у того была нелегкая жизнь, почти такая же нелегкая, как у самого Драко. Он вспомнил, как Поттер сказал: ему не нравится, что все лезут в его личную жизнь. Это он мог понять. Может, если хорошенько постараться, они сумеют поладить.

— Надо же. Я и забыл, как люблю огневиски, — благодушно заметил Поттер.

— Я тоже, — подхватил Драко. — Давно не пил. Пробавлялся маггловскими напитками.

— И как тебе маггловские напитки? — спросил Поттер.

Драко тут же ответил. И вправду, зачем цепляться за невинный вопрос?

— Попадаются отличные. Их книги мне тоже нравятся — Гермиона мне одолжила парочку. И одежда, и мороженое. Знаешь, магглы в сущности неплохие, — признал он, пожав плечами.

Поттер просиял. Драко захотелось осчастливить еще кого-нибудь. Это же так легко — просто говори правду!

— У них много всяких интересных приспособлений, — заметил Джордж. — Мой отец от них без ума, так что я рос в окружении всех этих штучек.

Джордж нахмурился, и Драко почувствовал, как от него волнами исходит тревога.

— В чем дело? — спросил он, надеясь, это не из-за того, что он сказал не то.

— Ничего. Не важно.

— Нет, тебя что-то тревожит. Я же чувствую, — вмешался Поттер. — Тут все друзья. Можешь нам всё рассказать.

Когда Поттер заявил, что тут все друзья, какая-то частичка мозга Драко (глубоко внутри) начала подавать тревожные сигналы, но он не стал обращать внимания. Он чувствовал, что Поттер счастлив, и был счастлив сам, а тревога Джорджа заставляла его волноваться. Он был так прочно с ними связан, и они знали друг друга так долго. Конечно, все они друзья!

— Сам не знаю, — ответил Джордж. — Просто заговорил при Малфое об отце, и вспомнил, какой у того дрянной отец, и вообще какое у них семейство. Всем вокруг так хорошо, что не хочется ничего портить.

Какой Джордж заботливый! Драко восхитился его самоотверженностью, и внезапно ему стало стыдно, что он до сих пор цепляется за старую распрю.

— Сколько поколений мы уже враждуем? Ты знаешь, вообще из-за чего?

— Понятия не имею. Распря просто продолжается, и с каждым годом становится хуже. Сначала мы делаем гадости, потом вы отвечаете, и порой мне кажется, что все мы одним миром мазаны.

— Малфои наверняка причинили больше зла, — возразил Драко. Он чувствовал, как Джордж переживает, и ему захотелось сказать что-то, чтобы тому полегчало.

— Я тут недавно думал об Уизли, и знаешь что? Когда вы порвали со всей этой чистокровной чушью, вы были правы. Думаю, нам следовало бы сделать то же, что и вы, лет сто назад. Если бы все так поступили, нам бы не пришлось сражаться друг с другом.

Та частичка мозга, которая подавала сигналы на заднем плане, испытала глубокий стыд от того, что он вслух заявил такое. Она начала завывать сиреной, но Драко твердо решил не обращать внимания. Ему было хорошо, потому что он знал — Поттеру и Джорджу тоже хорошо, и зачем было бороться с этим чувством?

— Спасибо, Малфой! Твои слова много для меня значат, — сказал Джордж. — Знаешь что? Ты теперь — глава рода, и думаю, отец не станет возражать, если я на пару минут займу его место. Что скажешь, если мы заключим постоянное перемирие между Уизли и Малфоями?

Джордж протянул руку, и в груди Драко снова разлилась теплота. Какая славная мысль!

— И ты сможешь простить все, что мы с отцом натворили за эти годы? — уточнил он, просто, чтобы убедиться.

— Если твой отец захочет прощения, пусть просит сам, — ответил Джордж. — Я говорю с тобой, и с тобой мы начнем все заново.

Драко улыбнулся и протянул руку. Над их сжатыми ладонями поднялся клуб черного дыма. Он почувствовал, словно с плеч упал тяжелый груз. Некоторые семейства, вроде Буллстроудов и Эбботсов, тоже устраивали склоки, но Малфои не терпели любительства.

Настоящую колдовскую распрю могли затеять только главы родов. Все начиналось со взаимных проклятий. Оба вызывали друг друга на дуэль, но ограничивались простыми жалящими заклятьями. Когда два пущенных одновременно заклятья сталкивались, начиналось состязание в силе, и, в конце концов, магия того из колдунов, кто был сильнее, порождала набор мелких неудач для обоих родов. Могучий колдун мог навести на род своего противника больше бед, и отец всегда повторял, что именно по этой причине Уизли нищенствуют. На удивление простое волшебство, опирающееся исключительно на чувства, и усиливающееся по мере того, как растет ненависть.

Драко всегда казалось, что нелепо соглашаться на то, чтобы тебя закляли в обмен на возможность заклясть чьих-то внуков, но до сих пор не подозревал, что с этим что-то можно сделать. Но теперь все члены обоих семейств должны были почувствовать, что порча снята. Интересно, что подумал отец в Азкабане? Матушка в Маноре тоже, должно быть, удивилась, но он был уверен, что со временем она поймет.

— Предлагаю тост! — радостно объявил Поттер. — За долгожданную и заслуженную кончину распри Уизли и Малфоев!

Он поднял стакан, и Джордж и Драко с ним чокнулись. Внезапно все трое осознали, что все это время Гермиона была с ними. Они опустили стаканы и разом поглядели на нее. Та сидела, словно оцепенев. Рот у нее был открыт, и на лице двигались только глаза, которые метались во все стороны.

Драко попытался понять, что она чувствует, но оказалось, что с Гермионой, в отличие от Поттера и Джорджа, он напрямую не связан.

— Что случилось? — спросил он.

— Э-э-э…. Дай-ка на минутку стакан.

— Если хочешь огневиски, я с тобой поделюсь, — щедро предложил Поттер.

— Нет, я хочу посмотреть стакан. Пожалуйста, — добавила она напряженным голосом. Рассердилась на что-то? Почему она не хочет поговорить с ними о своих чувствах? Она что, не видит, что все они очень сильно ее любят? Особенно Драко. Он протянул стакан, слегка задев ее пальцы своими, и почувствовал, как по руке пробежала теплая волна. Она медленно подняла стакан, покрутила и поднесла к носу, осторожно втянув воздух. Потом посмотрела на него. На секунду стена рухнула, и он ощутил все. Он почувствовал ее любовь и ее желание. Больше всего ему хотелось подползти к ней по ковру и крепко поцеловать, но это означало проявить неуважение к Поттеру и Джорджу. А еще он ощутил давнюю и привычную тревогу и осознал, что все это время Гермиона переживала за него.

Что сделать, чтобы убедить ее: теперь у него все прекрасно? Он был уверен, что по уши в нее влюблен. Может, они вообще родственные души? («Никаких родственных душ не существует!» — завопила Вечно Недовольная частичка мозга, но Драко не стал ее слушать). Она отвела взгляд, стена вернулась на место, а Гермиона в ужасе уставилась в стакан.

— Господи! Ладно, вы, трое, оставайтесь здесь. Мне надо поговорить с Уиллом. Я тут кое-что внезапно вспомнила… М-м-м. Только не двигайтесь с места.

— Но, Гермиона, — сказал Джордж, — Уилл и Бьянка спят. Конечно, они не обидятся, если их разбудят из-за чего-то важного, но Бьянка беременна, и ей нужен отдых.

— Можешь поверить, это действительно важно, — ответила Гермиона, вскакивая на ноги.

— Ты точно в порядке, Гермиона? — спросил Поттер. — Почему бы тебе не сесть и не рассказать нам, что с тобой?

— Мне срочно надо поговорить с Уиллом, но все равно спасибо, Гарри.

Гермиона повернулась и выбежала из комнаты, бросая на всех троих нервные взгляды, словно опасаясь, что, стоит ей отвести глаза, они взорвутся.

Драко проводил ее глазами, надеясь, что все в порядке. Ему хотелось знать, из-за какой такой срочности она решила разбудить Уилла, но отказалась разговаривать с двумя лучшими друзьями и будущим женихом. Стоило бы пойти подслушать, но это было бы безнравственно («что?»). Он поглядел на Джорджа и Поттера и увидел, что те тоже встревожены.

— Я переживаю за Гермиону, — признался он. — Как вы думаете, это не из-за меня?

— Нет. Это наверняка из-за меня, — печально ответил Поттер. — Когда осенью они с Роном разошлись, получилось очень некрасиво. Они оба ждали, на чью сторону я встану, а мне казалось, что лучше дать им время разобраться самим. Я был неправ. Мне надо было поддержать обоих. Джинни справилась с этим намного лучше меня. Она — потрясающая!

— Насчет сестренки ты попал в самую точку, но в остальном ошибаешься, — сказал Джордж. — Наш Ронничка за это время поумнел. Ему ужасно стыдно, что он вел себя с Гермионой как последний придурок, но смелости не хватает извиниться. Тебе стоит с ним поговорить. Порой этого достаточно, — глубокомысленно закончил он, и Драко согласно кивнул.

— Ты прав, Джордж, — сказал Поттер. — Никогда не поздно вмешаться. Уверен, Гермиона будет счастлива с ним помириться — я же вижу, как они друг по другу скучают.

Драко нахмурился. Рона он в чем-то мог понять: конечно, больно, когда Гермиона тебя бросает, и, случись такое, он бы наверняка вел себя не лучше рыжего придурка. С другой стороны, когда Поттер заговорил о том, чтобы их помирить, он ощутил острый приступ ревности. Оба чувства были так сильны, что Драко не знал, что делать, и только в смятении разглядывал собственные ладони.

— Что не так, Малфой? — спросил Поттер.

— Сложно сказать, — ответил он. Его беспокоило кое-что еще. — Почему ты не хочешь, чтобы я встречался с Гермионой?

Поттер замолчал, и Драко чувствовал, как тот мучительно обдумывает вопрос.

— Не поверишь, сам не знаю. Я хочу, чтобы у нее все было хорошо, и, когда она тут разговаривала с тобой о книгах, вид у нее был счастливый. Ты хоть понимаешь, о чем она, когда пускается в такие рассуждения?

Странный вопрос. Гермиона всегда рассуждала четко и по существу, но Драко кивнул.

— Вот. А я не понимаю. И никто из нас на самом деле не понимает. Она говорила, что посоветовала тебе почитать учебник химии.

— Это очень интересно, — ответил Драко. — Например, ты знаешь, что поваренная соль состоит из натрия и хлора? Оба элемента сами по себе ядовиты, но вместе превращаются в совершенно безопасное и при этом невероятно полезное вещество!

— Рад, что тебе интересно, Малфой, но больше это неинтересно никому, — вмешался Джордж. — Кроме Гермионы, разумеется. Так вы встречаетесь, что ли?

Джордж с Поттером во все глаза уставились на него, и он понимал, что не сможет скрыть от них правду. Он чувствовал, как тревожит обоих, и особенно – Джорджа, эта мысль, но с тех пор, как они покончили с распрей, тот излучал только симпатию. Так что можно было не бояться — Джордж не разозлится по-настоящему.

— Я же говорил — спросите ее. Думаю, она захочет сказать вам сама.

— Все равно странно, — признал Джордж. — Я бы за миллион лет не догадался. Но, знаешь, еще страннее, что, если подумать, смысл в этом есть. Никогда не думал, что скажу такое, но видно, что ты к ней неравнодушен.

— Так ты не сердишься?

— Не знаю. Не мое дело — вмешиваться, раз Гермиона что-то решила.

— Это верно, — сказал Поттер. — Это ее решение, и она обидится, если мы попытаемся ее защитить. Я знаю, что она способна сама о себе позаботиться. Хотя Рону это все равно не понравится.

Драко почувствовал, как Поттер напрягся, и сочувственно посмотрел на него. Он знал, каково это — чувствовать, что другу больно, а ты ничего не можешь сделать. Может, стоит вернуться и еще немного подбодрить Панси: та умела скрывать свои чувства, но все равно было видно, как ей плохо и одиноко.

— Рона это не касается, — заметил Джордж, — хотя причины расстраиваться у него есть. Он на самом деле очень переживает. Интересно, что он думает о завершении распри? Все ведь должны были почувствовать перемену, так?

Драко кивнул и только собрался ответить, как в комнату вошла Гермиона, а следом за ней — Уилл. Драко с грустью обнаружил, что она все еще расстроена. У Уилла был смущенный вид, но насчет него Драко не мог судить наверняка. Странно, что он чувствовал такую близость к Поттеру и Джорджу, хотя на самом деле дружил с Уиллом и Гермионой.

— Уилл хочет вам кое-что сказать, — начала она, потом повернулась к Уиллу и выразительно посмотрела на него. Тот сдался.

— Во-первых, я это сделал из самых лучших побуждений, и не считаю, что поступил неправильно, — заявил он. — Имейте это в виду, когда скажу, что я… э-э-э… подлил в огневиски Задушевное зелье.

— Задушевное зелье? — переспросил Джордж.

— Напиток сочувствия, — объяснил Драко.

И как он сам не догадался! Всё эти глупые игры. Но под влиянием зелья человеку казалось, что такие сильные чувства у него были всегда, так что догадаться было непросто.

— Тогда ясно.

— Ты должен был предупредить нас, Уилл, — сказал Поттер. — Хотя я понимаю, зачем ты это сделал. Хотел, чтобы мы научились друг с другом ладить.

— Вот именно!

— Не думаю, что он будет так же настроен утром, — заметила Гермиона. — Если к тому времени зелье выдохнется. Ты сколько налил?

— Совсем немного. Должно выдохнуться за пару часов.

— После чего начнется похмелье в виде острого чувства одиночества, —

сказал Драко. Гермиона кивнула.

Драко понимал мотивы Уилла, и ценил умело примененные хитрости и уместное коварство. Но он в свое время изучал Задушевное зелье, и помнил: оно отличалось нестабильностью. Уилл сильно рисковал: зелье далеко не всегда порождало дружелюбие. Оно, прежде всего, усиливало уже существующие чувства. Если бы они с Поттером действительно до глубины души друг друга ненавидели, то бились бы насмерть. Но сейчас Драко не мог вспомнить, что такое ненависть: и Поттер, и Джордж излучали дружелюбие и понимание.

— Думаю, пока зелье не выдохлось, вам лучше пойти спать, — посоветовала Гермиона. — Неизвестно, что вы почувствуете утром, после всего, что здесь наговорили.

— Отличный получился разговор, — сказал Поттер. — У нас с Малфоем никогда не было шанса получше узнать друг друга. Оказывается, не так уж он и плох.

Драко посмотрел на Поттера. Они обменялись довольными улыбками, и Поттер повернулся к Гермионе.

— Я знаю, ты боишься обсуждать это с нами, и не думай, что Малфой выдал твой секрет, но мы сами догадались. Так что, если хочешь с ним встречаться, пусть тебя не останавливает, что нам это не понравится. Мы все любим тебя, Гермиона, и ты мне как сестра, что бы ни случилось. Я буду рад всему, что сделает тебя счастливой.

Гермиона вздохнула и обвела их взглядом. Драко захотелось, чтобы она тоже выпила зелье — тогда бы он знал, что та чувствует.

— Спасибо, Гарри. Я тоже тебя люблю. Но, думаю, нам стоит вернуться к разговору, когда вы все придете в себя.

— Зелье не порождает ложных чувств, Джейн, — сказал Уилл.

— Ты меня очень разочаровал, — резко ответила на, — и тебе стоит вернуться в кровать прежде, чем я выскажу все, что думаю.

— Тебе виднее. — Уилл поднял руки и пожал плечами. — Спокойной ночи всем.

Он снова вышел из комнаты. Гермиона опустилась на пол между Поттером и Драко и снова принялась нервно переводить взгляд с одного на другого.

— Может, тебе тоже стоит выпить? — спросил Драко, протягивая стакан. — Мы все тебе нравимся, так что ты будешь по-настоящему счастлива.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Почему? — спросил Джордж. — Я вот пытаюсь вспомнить, как считал Малфоя скользким мерзавцем, и не могу. Не поверишь, как делается легко! Кстати, прошу прощения, что тебя обозвал.

— Я твою семью и не так обзывал, — признался Драко. — Тоже прошу прощения.

— Не о чем беспокоиться, — заявил Джордж, отмахиваясь от извинения. — Вражда окончена. Сегодня первый день дружбы Уизли и Малфоев.

Рядом с Драко послышалось всхлипывание. Он повернулся, и обнаружил, что Гермиона старается сдержать слезы. Хотя он не мог чувствовать ее печаль, расстроенный вид подействовал на него как удар в живот. Он глянул на Поттера, понял, что тот чувствует то же самое, и ему стало вдвое хуже.

— Гермиона, почему ты плачешь? — спросил Поттер, беря ее за руку.

— Я не плачу, — ответила та, хотя явно плакала.

— Нам твои чувства недоступны. Пожалуйста, объясни, в чем дело, пока мы не лопнули от непонятного горя, — сказал Драко, стараясь говорить спокойно. — Ты же знаешь о Задушевном зелье. Представь, как оно на нас действует.

— Хорошо, — спокойно согласилась она. — Мне, видимо, стоит уйти, но я не хочу, чтобы вы провели всю ночь, изливая друг другу душу. Мне больно смотреть, как по-дружески вы себя ведете потому, что я знаю, что это неправда. Что этому скоро придет конец.

— Думаю, это не чистая правда, но и не полная ложь, — сказал Поттер.

— Но что будет завтра утром?

— Ну, о чем-то из сказанного мы пожалеем, но больше не сможем утверждать, что друг друга ненавидим, — заметил Поттер.

— Может, и так, — согласилась Гермиона. — Только вот не знаю, что в конце концов получится: то ли вы действительно поладите, то ли все вернется на свои места.

— Изменить все равно ничего нельзя. Со временем узнаем, — бодро заявил Джордж.

— Я по-прежнему считаю, что вам троим пора спать.

— Тебе будет приятно, если мы пойдем? — спросил Поттер.

— Очень, особенно если вы пообещаете не делиться друг с другом личными признаниями.

— Тогда мы так и поступим.

Он встал. Джордж поднялся следом, но Драко остался сидеть.

— Вы не против, если я погожу? — спросил он. — Мне надо кое-что сказать Гермионе.

— Ладно. Спокойной ночи, Малфой, — ответил Джордж с умиротворенной улыбкой. — Что бы ни случилось утром, сейчас ты мне нравишься. И я рад, что мы покончили с враждой.

— Я тоже, — добавил Поттер. — Спокойной ночи.

Он вышли из комнаты. Гермиона с укором посмотрела на него. Он смутно сознавал, что действует под влиянием зелья, но оно заставляло говорить то, что хотелось сказать, и он не собирался упускать случай.

— Я хочу извиниться за то, что дразнил тебя в школе, и за все остальное, чем тебя обидел. Особенно по поводу крови, — сказал он. Просто взял и сказал. Это оказалось совсем легко. — Теперь я в это не верю, и мне и тогда не следовало верить.

— Я знаю, что не веришь, и это было давно. Вообще-то до тебя я ни разу не слышала слово «грязнокровка», так что в детстве не слишком расстраивалась. Если честно, я всегда считала, что это звучит глупо, поэтому не могла принимать тебя всерьез.

— Это правильно. И не надо было.

И никому не надо было принимать его всерьез. Если бы первые двадцать лет жизни на Драко не обращали внимания, было бы только лучше.

— Но теперь все по-другому.

— Потому что теперь у меня есть причины.

Она улыбнулась так открыто, и видеть это было таким счастьем, что он пожелал, чтобы зелье никогда не выдыхалось. Она встала и смахнула с юбки невидимую пылинку. Он неохотно поднялся на ноги.

— Спокойной ночи, — сказал он и поцеловал ее прежде, чем она успела отвернуться. Все-таки хорошо, что она не пила зелья потому, что тогда поцелуй стал бы таким страстным, что все остальные поцелуи до конца жизни по сравнению с ним померкли бы и выцвели. Даже теперь, когда зелье действовало только на него, ощущение было потрясающее. Ее волосы были такими мягкими, а кожа — такой нежной, что прикасаться к ним казалось кощунством. Она торопливо отстранилась, и он остро ощутил одиночество.

— Спокойной ночи. Надеюсь, утром тебе будет не так плохо, как я боюсь.

Он кивнул, потому что говорить не мог. Он сумел бы произнести только «Я тебя люблю», но пока не хотел, хотя и понимал, что это наверняка написано у него на лице. Интересно, будет ли он так же сильно влюблен, когда зелье выдохнется? Но это могло подождать до утра. Он вернулся в спальню, чувствуя себя счастливее, чем когда-либо в жизни. Поттер уже лежал в кровати.

— Я извинился перед Гермионой, — сказал Драко.

— Отлично, Малфой. Хотя она не хочет, чтобы мы разговаривали, пока зелье не выдохнется.

— Знаю. Просто хотел, чтобы ты знал.

— Рад, что ты мне сказал.

Драко лег в постель, чувствуя, как счастье Поттера наполняет комнату, и долго смотрел в потолок, прежде чем заснуть.

* * *

Драко проснулся и обнаружил, что остался совсем один.

Его окружали безжизненные статуи, и он был обречен бродить по пустым улицам умирающей планеты, замкнутый в собственном теле и никем не понятый. Это был настоящий ад.

Он открыл глаза. Поттер сидел на краю кровати, и душа его была погребена под тысячью слоев лжи, предрассудков, смятения и бессмысленных эмоций. Драко тоже устроился на краю кровати, и они молча сидели так целую вечность. Наконец Поттер заговорил.

— Ты был прав насчет похмелья от зелья, — заявил он голосом сухим, как треск костей.

— Ты что, не поверил? Я, в отличие от некоторых, в зельях разбираюсь.

Драко не знал, как себя вести, так что решил огрызнуться.

Поттер устало вздохнул.

— Зачем ты так? Что подумает Гермиона, если услышит, как ты со мной говоришь, после всего, что было ночью?

— Не знаю. И знать не хочу. Каждый умирает в одиночку.

Поттер спрятал голову в ладонях. Драко послышалось, что тот бормочет: «Чистая правда», но уверенности у него не было. И ему было все равно. Он испытал всепоглощающее счастье единения с миром, общения с людьми, которых полностью понимаешь, и которые понимают тебя, и теперь этого счастья лишился. Никогда больше ему такого не испытать. Не стоит и рассчитывать.

В дверь постучали. В проеме появилась Гермиона со слабой улыбкой на лице и чайным подносом в руках.

— Привет, — сказала она. — Я вам чаю принесла. Добавила Бодроперцового зелья, должно помочь.

Драко по-прежнему не хотелось говорить, так что он уставился на нее, думая, что именно ее он хотел бы понять. Она вошла в комнату и протянула им с Поттером по чашке чая, а потом встала и принялась переводить взгляд с одного на другого.

— Все пройдет. Не забывайте, что это зелье, — напомнила она им обоим.

— Вовсе нет, — ответил Драко. — Может, из-за зелья я впервые все понял, но это не значит, что это ложь.

— Правда — то, что было ночью. Чувство одиночества — ложь.

Она сжала его плечо, и он почувствовал, как в желудке нарастает боль.

— Пойдемте, незачем тут сидеть. Почему бы вам не позавтракать на кухне?

— Какая разница, где? — ответил Поттер, и Драко полностью с ним согласился. В тюремной камере, собственной спальне, на кухне или на Кубке мира — всюду его подстерегало одиночество. Она беспомощно вздохнула и поманила их за собой. Они двинулись за ней через коридор и гостиную в кухню, где Уилл и Бьянка раскладывали по тарелкам хлопья. Джордж уже сидел за столом, так что они к нему присоединились. Уилл повернулся и поставил тарелку перед Драко, который смерил его ледяным взглядом.

— Не понимаю, чем вы все недовольны? — сказал Уилл. — Если бы кто-то проделал такое, когда вам было по шестнадцать, вы бы друг друга поубивали, но смотрите, что получилось, когда вы выросли! Вас объединило желание примирения. По какой-то причине вы боялись в нем сознаться, и я просто помог вам набраться храбрости. Вы сказали друг другу правду и покончили с вековой распрей. По меньшей мере, можно надеяться, что теперь и Уизли, и Малфоям станет больше везти.

Может, и так. В Маноре фамилию «Уизли» поминали каждый раз, когда случалась какая-нибудь мелкая неприятность. Драко вспомнил, как отец, в очередной раз ушибив палец о ножку стола, кричал: «Проклятые Уизли!».

С другой стороны, его уже постигло величайшее несчастье — он был жив, и был человеком, так что какая разница?

— Вам есть чем гордиться, — продолжал Уилл. — Ты гордишься ими, Джейн?

— Да, конечно, но…

— Никаких «но»! Цель оправдывает средства, я это всегда повторяю. Почему бы нам не притвориться, что зелье все еще в силе, и не насладиться дружеским завтраком? Может, я подлил вам добавки в хлопья, кто знает?

Драко подозрительно потыкал хлопья ложкой.

— Все, что вы пережили вчера, было правдой. Зелье не меняет душу. Оно усиливает те чувства, которые уже есть, порождает связь между теми, кто его выпил, и помогает говорить правду. Подумайте сами: смогли бы вы покончить с застарелой враждой под Империусом?

Драко и Джордж разом отрицательно потрясли головой.

— А почему? — спросил Уилл.

Драко посмотрел на Джорджа, потом на Уилла, но отвечать ему не хотелось.

— Под Империусом у людей не остается собственных чувств, а магия вражды требует искренности, — сказал Джордж. Похоже, тот справлялся с последствиями приема зелья лучше Драко, что не могло не вызывать зависти. — Мы с Гарри могли бы бросать друг другу вызов и кидаться жалящими заклятьями сутки напролет, но распря Уизли и Поттеров от этого бы не началась. Хотя мысль забавная. Может, ради интереса и стоило бы попробовать, но Джинни жалко — ее детки могут оказаться на редкость невезучими.

— Вот именно, — сказал Уилл. — Если уж вас так расстраивает, что со старой распрей покончено, почему бы вам не постараться обзавестись новой? Но уверен, что у вас ничего не получится потому, что вы перестали друг друга ненавидеть.

Драко нахмурился.

— И когда я сказал, что вам будет больше везти, я именно это и имел в виду. Мой дед с материнской стороны в день, когда я родился, прямо в Святом Мунго покончил с тридцатилетней ссорой, и отдача оказалась такой, что мне всю жизнь везет. Поэтому я вечно рискую, и всегда срабатывает. Вам тоже самое время сыграть в лотерею.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Драко. Он понятия не имел, что такое «лотерея» и не был настроен играть. — Зачем постоянно вмешиваешься в чужую жизнь?

— У меня два любимых занятия: музыка и чужие дела, и я отлично справляюсь с обоими.

Это сильно раздражало, но Драко был способен оценить чужой дар, нравился тот ему или нет. Это касалось и выслеживания чужих тайн (Блейз), и умения доводить до слез (Панси). Так что он был готов признать, что Уилл, участвуй он в олимпийских состязаниях на лучшее вмешательство не в свое дело, наверняка выиграл бы парочку наград. Он снова потыкал хлопья, но его все еще подташнивало, и даже чай не помог.

— Мне пора домой, — заявил он. — Самая худшая ночевка в моей жизни.

Драко доводилось бывать в походных лагерях Упивающихся (хотя Повелитель их никогда так не называл), так что обвинение было суровым.

— Так и есть, — согласился Поттер.

— Железнодорожная катастрофа, — прибавил Джордж.

— Ошибаетесь, — ответил Уилл. — Думаю, через несколько дней вы со мной согласитесь.

Гермиона потрясла головой, не сводя глаз с нетронутых хлопьев. Бьянка неловко возилась у раковины. Драко сообразил, что она почти наверняка помогала мужу, особенно если вспомнить, как кстати она исчезла перед тем, как тот подлил зелье. Но все эти мелкие людские страсти его не трогали. Все они умрут, и лучше бы это произошло пораньше.

— Отсюда можно аппарировать? — спросил он. Бьянка кивнула.

Он забрал сумку из спальни и аппарировал в парк Манора. Когда он зашел внутрь, матушка снова его поджидала.

— Драко, где ты был? — спросила она. Вид у нее был озадаченный и заинтересованный, но она как будто не сердилась.

— В хижине в лесу, — ответил он, не собираясь вдаваться в излишние объяснения.

— С Артуром Уизли? — недоверчиво уточнила она.

— Нет, с Джорджем.

— Х-м-м. Я сильно поразилась, когда среди ночи проснулась от того, что наступил конец распре, но думаю, нам это пойдет на пользу. Все-таки очень странно… Я хотела с утра отправить тебе сову, и Окипета не сумела тебя найти. Бедняжка потерялась, и только что вернулась вся взъерошенная.

Она нахмурилась, явно переживая за свою жуткую сову.

Несмотря на ужасное настроение, Драко не мог не испытать удовлетворения. Похоже, ему уже начало везти: Окипета потерялась впервые в жизни. Может, цель все-таки оправдывает средства.

— Я подумала и решила отправить Дромеде сову, — спокойно продолжала матушка.

— Почему?

Он надеялся, что, в конце концов, это произойдет, но не ожидал, что так скоро. Жаль, что теперь ему все равно.

— Ты сделал то, на что не решился твой отец, и теперь моя очередь.

Примечание:

1. «Gobbledegook» — это не только название языка гоблинов, но и еще напыщенные и непонятные речи. Ближайший русский аналог – «китайская грамота».