Запах лёгкого загара (гет)

С такими вот невесёлыми, по большей части, раздумьями Гарри встретил возвращение друзей из Австралии.

Просьба Гермионы о свидании и разговоре тет-а-тет удивила, но не более того. Он догадывался, что проблемы будут. И не мудрено. До сих пор поражался тому, как год назад, во всеобщей неразберихе, ей удалось провернуть дело с переездом своих родителей на другой конец света.

Не то чтобы Гарри обрадовался новым заморочкам, но его это, безусловно, взбодрило. А то он начинал понемногу приходить к выводу, что апатия и бездействие, в некоторых смыслах, хуже смерти. Да и возможность поговорить наконец с глазу на глаз… Если у него достанет слов и смелости.

* * *

Так, стоп! Кажется, он здорово отвлёкся. Накатило как-то всё, начиная с фотографии, пляжа, ужина в «Сохо» и последовавших за всем этим осложнений…

Сделав над собой усилие, Гарри вернулся к действительности.

Гермиона по-прежнему бесцельно помешивала давно растаявшее мороженое, уставившись на свой почти опустошённый бокал.

— Гермиона, — тихо позвал он, слегка тронув её за руку.

Она вздрогнула.

— Прости, Гарри, я это... задумалась, — голос звучал виновато.

— Ничего-ничего, — он поторопился успокоить. — Я ведь тоже... тоже думал.

— О чём? — она подняла глаза и взглянула ему в лицо.

— Так, о жизни... — начал Гарри уклончиво, но неожиданно для себя решил быть откровенным. — Духи твои вспомнил. Те самые, от Кензо. Кстати, почему они сегодня отдыхают?

— Забыла, — просто сказала Гермиона. — Волновалась, не успела. А тебе понравились, да?

— Очень, — честно признался Гарри. — Потрясающий запах.

Запоздало подумал, что аромат, ошеломивший его обоняние полтора месяца назад, заслуживает большего, чем пара неуклюжих слов, но ничего не стал добавлять к сказанному. Всё равно ведь не поэт — не опишет.

— Ты прав… — проговорила Гермиона задумчиво. — Знаешь, Гарри, у меня ведь были точно такие два года назад. Мама подарила, когда провожала меня в «Нору». Сказала, что лето, по всем прогнозам, будет на редкость паршивым, так что пусть будут. Хоть какая-то замена солнышку и естественному загару. Джинни тоже нравились, перед школой она выклянчила у меня остатки.

— Так ты ими... — Гарри хотел сказать «душилась», но подумал, что слово чересчур двусмысленное, а взамен, как назло, ничего не подбиралось.

— Пользовалась время от времени, — подсказала Гермиона, — в надежде развеять грусть-тоску, — она натянуто улыбнулась. — Ведь если не везёт, то не везёт во всем, а не только в… В общем, не везёт. Вплоть до последней недели каникул проходила с синяком.

— С каким ещё синяком? — не сразу сообразил Гарри.

— Под глазом, в пол-лица, — ответила Гермиона. — Помнишь тот драчливый телескоп?

— Ах да... — отозвался Гарри, мысленно ругнув себя за забывчивость.

Драчливый телескоп, шуточка в стиле Фреда и Джорджа, — как он мог запамятовать?

Упоминание о погибшем брате-близнеце вызвало привычное скорбное молчание. Гарри решился заговорить лишь через минуту.

— Я ещё наш вечер в «Сохо» вспоминал, — сказал он как бы невзначай. — Музыку, танцы...

Пересилив себя, он осмелился посмотреть в лицо Гермионе. Помнит ли она? Или давно постаралась выбросить из головы, чтобы не отвлекаться от Рона?

Она недолго выдержала его взгляд — отвела глаза через пару секунд, но заговорила далеко не сразу.

— Тогда я была немного не в себе, Гарри. Сейчас кажется, что это и вовсе была не я. Кто угодно, только не Гермиона Грейнджер!

Он обречённо вздохнул. Конечно, Гермиона ругает себя за легкомыслие. Всё правильно, что ещё было ожидать?

— В то утро я приняла «Феликс Фелицис». Две столовые ложки для идеального дня.

Глаза Гарри округлились, от неожиданности он начал заикаться:

— Где... где ты?..

— У профессора Слизнорта, — ответила Гермиона. — Попросила. Слёзно. Не то чтобы он внял моим мольбам, но... Словом, обещал, что возьмёт с меня только за ингредиенты.

— Так ты не расплатилась ещё?

— Да нет пока, — созналась она со вздохом, но тут же махнула рукой. — Ладно, это всё неважно.

Гарри был иного мнения, его это возмутило.

— Брось, Слизнорт наверняка школьную кладовую обчистил, а ты...

— ...обещала, что заплачу, — перебила Гермиона, и её решительный тон показывал, что тема закрыта. — И потом, двенадцать часов удачи того стоят. Правда, в тот день было немного меньше, потому что небольшой глоточек я сделала накануне, в воскресенье. Хотела проверить, как оно действует, понимаешь?

— И как же? — поинтересовался Гарри.

— Потрясающе! — воскликнула она, слегка качнув головой. — Да ты и сам знаешь! Невероятное ощущение огромных возможностей, исполнения желаний. Знаешь, я ведь и до того заглядывала в каталоги, думала, что бы купить себе на лето, но ничего подходящего не находилось. А тут вдруг за пять минут сообразила, что нужно маленькое чёрное платье, где можно его приобрести без хлопот. И через полчаса уже заказ оформила. И духи, да... Но, наверное, так было нужно, хотя до сих пор не могу понять, зачем?

Чуть пожав плечами, Гермиона растянула губы в робкой улыбке. Точно извинялась.

— А «Конфундусом» никого не стукала? — ехидно осведомился Гарри.

— Ты знаешь, нет, — ответила она очень спокойно, так что сомнений не осталось. — Обошлось. Правда, перед тем как отправиться за покупками, я подложила Рону его «бесценную» книжечку с мудрыми советами. Что-то подсказало. Ну, ты понимаешь, да?

— О да! — с чувством воскликнул Гарри.

Его возглас точно подтолкнул Гермиону к чистосердечию, и она, оставив смущение, заговорила быстро и слаженно, вернув себе привычную деловитость.

— Самое интересное в том, что я всё предчувствовала: пирог вот-вот должен свалиться, а чашка опрокинуться, но не подвинулась ни на дюйм, не шелохнулась даже. Казалось, что всё, что ни делается, — делается только к лучшему. Нужно лишь сидеть и ждать, и думать о том, что впереди ещё, самое малое, два часа удачи в чистом виде. Ну и Джинни тоже...

— Что Джинни? — попытался-таки дознаться Гарри, потому что Гермиона внезапно заткнулась.

— Ничего, — ответила она с некоторым испугом.

На пару минут над столом повисло неловкое молчание.

— Сколько времени прошло? — словно очнулась Гермиона.

— Не знаю, я не следил, — отозвался Гарри, только сейчас заметив, что парк накрыли сумерки, а над их головами давно горит верхний свет.

— Тогда посмотри, который час?

— Одиннадцатый, — ответил Гарри, покосившись на часы.

— Поздно, — сказала Гермиона с грустью и с какой-то странной решимостью. — Пора.

— Что «пора»?

— Пора уже о главном.

— Говори, — поддержал Гарри, хотя неестественно отрешённый тон Гермионы не оставлял место оптимизму.

— Ты только не перебивай, ладно? — попросила она. — Сейчас я, только духом соберусь.

Гарри кивнул, соглашаясь, и Гермиона начала говорить. Чувствовалось, что ей невыносимо тяжело, она то и дело замолкала, обрубая начатые фразы и подолгу обдумывая следующие.

— Когда родители пришли в себя... В смысле, окончательно пришли в себя, а это... заняло некоторое время... Словом, они вспомнили то, о чём мы говорили, когда я вернулась домой... То есть год назад, после похорон Дамблдора.

Наша семья давно собиралась уезжать из страны, серьёзный разговор был ещё на зимних каникулах. Ты ведь понимаешь, что из-за Вольдеморта мои родители были в группе риска? Ну и... Всё складывалось не так уж плохо. За полгода до того, ещё в начале лета, умерла бабушка — мать моей мамы. То есть это, конечно же, ужасно, но баба Эмми, последняя наша близкая родственница, была совсем старенькой...

Гермиона заговорила чуть быстрее. Гарри не покидало ощущение, что это лишь из-за того, что ей пришлось отступить от главного, но он слушал не перебивая.

— Кроме того, от бабушки нашей семье досталось неплохое наследство — большой дом в графстве Суррей, и цены на жильё там бешено росли. Продав дом и заплатив налог, папа с мамой решали, куда бы вложить деньги. И тут я со своей идеей уезжать как можно дальше, вот и решили приобрести недвижимость на юге Австралии. Выбор пал на Аделаиду: там было дешевле, чем в Мельбурне или в Сиднее, а город очень красивый. Пляжи великолепные, серфинг, море фруктов и туристов. После Рождества отец занялся поисками подходящего жилья, то есть хорошего двухэтажного дома. Они с мамой подшучивали, что в их возрасте можно вовсе отойти от практики и сдавать туристам комнаты за умеренную плату... В общем, пригодилось им потом.

Гермиона перевела дыхание; взяв со стола салфетку и развернув её, вытерла потные ладони. Потом она продолжила свой рассказ, но уже не столь уверенно.

— Дедушка, отец моего папы, умер ещё три года назад, так что ничто не держало моих родителей в Британии. Кроме дочери, то есть меня. Потому они и не торопились с продажей дома в Эйлсбери, рассчитывали задержаться здесь ещё на год, пока я закончу школу. Хотя я надеялась уговорить их поспешить с отъездом... впрочем, это уже не важно. И тут выяснилось, что уезжать они должны немедленно, да ещё и по чужим документам...

— Так сразу? — спросил Гарри, потому что Гермиона, оборвав речь, долго не могла собраться с мыслями.

— Я поговорила с профессором МакГонагалл ещё в Хогвартсе, она обещала помочь. Недели не прошло, и она появилась на Флит-стрит с документами на имя Уилкинсов. Сказала только, что её благодарить не за что, всё организовал Кингсли Бруствер, подключил программу защиты свидетелей, тем более что нашей семье нужны были не деньги как таковые, а лишь помощь в приобретении недвижимости за рубежом. Ещё она посоветовала уезжать из страны не прямым рейсом, а через Францию, и вылетать из Лондона под своими настоящими фамилиями. Грейнджеры должны были затеряться где-нибудь в Париже, понимаешь? Чтобы труднее было выйти на след. Впрочем, моих родителей этот момент беспокоил менее всего.

— Они не хотели уезжать? — спросил Гарри, припоминая прощальный разговор с дядей Верноном. Тоже ведь насилу убедил.

— Да ни в какую! — с горечью вскрикнула Гермиона. — Выслушав, как он сказал, «байку» о том, что его дочь собирается воевать, папа потребовал показать ему повестку о моей мобилизации. А поскольку никакой повестки я, естественно, предъявить не могла, велел мне немедленно выкинуть дурь из головы и собирать вещи. Я, разумеется, отказалась.

Произнеся это, она выставила на стол крепко сжатые кулаки. Мистер Грейнджер наверняка был удостоен того же решительного жеста.

— Дальше пошли сплошные расспросы с пристрастием, — продолжала Гермиона. — Что за Орден Феникса, кто эти люди? Если один из них вхож в кабинет премьер-министра, то на кой ляд им понадобились три недоученных подростка? «Три сопляка», по словам отца. Он требовал «очной ставки», собрался сам ехать в «Нору» и разбираться на месте. «Разговаривать со взрослыми людьми по-взрослому», — не уставал повторять он. А уж когда я заикнулась о том, что Дамблдор поручил тебе, Гарри, особое дело и велел ничего никому, кроме нас, не говорить, папа пришёл в бешенство. Не выбирая выражений, высказал вслух всё, что думает про «явно выжившего из ума старика, к тому же покойного». Представляешь, наверное, что нас ожидало?

Она тихо усмехнулась, и Гарри ответил ей с такой же понимающей ухмылкой:

— Всеобщая атака «озабоченных родителей». Тогда я всерьёз этого опасался.

В знак согласия Гермиона едва заметно кивнула. Её мимолётная улыбка погасла, но уши и щёки горели огнём. Она долго молчала, прежде чем заговорить снова, и на этот раз в её голосе звучало нечто новое, до боли откровенное, словно она дошла наконец до невидимой черты и теперь словно сбрасывала с себя одежду.

— А я боялась не «родительского штурма» как такового, а того, что ты, Гарри, чего доброго, не выдержишь давления и уйдёшь на поиски крестражей один. Ты ведь так и собирался — мы сами вызвались. И я, отбросив всякое притворство, рассказала об этом отцу. Всё как есть, всю правду. И заявила, что скорее умру, чем отпущу тебя одного. Потому что я... я люблю этого... упрямого очкарика. Вот.

Выдохнув последнее слово, Гермиона слепо пошарила рукой по столу и, нащупав бокал с остатками виски, поднесла его к губам и опрокинула себе в рот.

Смысл сказанного не сразу дошёл до Гарри. Он потянул руку к переносице, чтобы проверить, на месте ли очки. Да мало ли на свете очкариков?

— Меня? — тупо переспросил он, поправляя съехавшую к кончику носа оправу.

— Да, тебя, Гарри! — подтвердила Гермиона срывающимся голосом.

Она неожиданно закашлялась, и как-то нехорошо, сухо и надрывно, так что Гарри, вскочив со стула, метнулся к стойке бара и, торопясь, попросил бутылку воды. На ходу открутил крышку и, подойдя к столику, наполнил тот самый бокал, где недавно плескалось виски.

— Выпей, пожалуйста, — попросил он.

Не глядя на него и не проговорив ни слова, Гермиона сделала несколько глотков.

Внезапно ощутив во рту шершавую болезненную сухость, Гарри пошарил глазами по столу. Его собственный фужер был пуст лишь наполовину, и, не решившись прикоснуться к виски, он глотнул воды прямо из горлышка. Мысли по-дурацки крутились вокруг отсутствующего в его распоряжении стакана, так что, промочив горло, он опять сказал Гермионе совсем не то, что следовало бы:

— А как же Рон?

— Бога ради, давай не будем сейчас о нём, Гарри! — взвилась Гермиона. — Рон — молодой здоровый парень, уж кто-кто, а он как-нибудь позаботится о себе, любимом. В отличие от.

Резко обрубив фразу, она пронзила его взглядом. Под его действием Гарри заставил себя выдавить вслух горькую правду:

— Намекаешь на моё слабое здоровье?

— Намекаю, что иногда не вредно думать о себе. Хоть самую малость!

В голосе Гермионы слышалось раздражение, даже гнев, и Гарри, переживая и за неё, и за себя, никак не мог собраться с мыслями. А ведь надо было что-то сказать, но он никогда и ни с кем не говорил о любви. Даже с Джинни. Каким-то немыслимым образом они обошли эту важную тему.

— Я скоро закончу, Гарри, — попросила Гермиона умоляющим тоном. — Чуть-чуть осталось, не перебивай только.

Он закивал часто и механически, как китайский болванчик.

— Папа вспомнил о том моём признании. Поинтересовался, что с тобой, удалось ли тебе остаться в живых? Услышав мой утвердительный ответ, справился, знаешь ли ты о моих чувствах. И когда я сказала, что нет, поставил своё условие. Твердое условие, ультимативное. Я должна признаться тебе в лю... во всём, словом. Только тогда меня, быть может, простят.

— Так я должен увидеться с твоим отцом? — спросил Гарри, на ходу соображая, что на язык опять-таки наворачивается совсем не то.

— Нет, — прикусив губу, Гермиона покачала головой. — Думаю, моего слова будет достаточно.

Над столиком повисла безмолвная пауза, на беду Гарри оказавшаяся чересчур короткой. Он не успел открыть рта, Гермиона заговорила раньше, и в её голосе слышалась мольба.

— Гарри, я прекрасно знаю, как дороги тебе и Джинни, и Рон, и вся семья Уизли, поэтому, пожалуйста, ничего не говори, — она смотрела на него виноватым взглядом. — Оставь мне хотя бы иллюзию надежды. Ладно?

Он дернулся, чтобы встать, взять за руку, разжать её побелевшие стиснутые пальцы и сказать наконец то, в чём давно собирался, но не надеялся признаться. Однако Гермиона и тут опередила его. Не попрощавшись, она пулей метнулась к выходу. И когда Гарри, замешкавшись всего-то на пару минут (чтобы выложить на стол деньги), выскочил следом за ней, на парковой дорожке никого не было.

Напрасно он вглядывался в темноту. Его встретила лишь духота городской ночи и равнодушные фонари.