Расходные материалы (гет)

В столовой крошечного французского пансиона царила мрачная скука. Напряжение буквально висело в воздухе: во время скромного обеда почти никто не позволил себе расслабиться. Минерва прислушивалась к тихому шелесту разговоров, который нарушал только доносившийся из угла громкий смех. За угловым столом вино лилось рекой и трое мужчин с налитыми кровью лицами давно вышли за рамки благопристойности. Минерва пропускала мимо ушей их грубые шутки, сосредоточившись на наблюдении за напряженной спиной хозяйки пансиона.

Напротив нее Моуди целиком погрузился в еду. Минерве не надо было смотреть на него, чтобы знать, что он приглядывает за тремя пьяницами. Он наверняка уже все спланировал и готов к любой неожиданности. Она отрезала еще кусочек мяса и чуть вздрогнула, когда новенькое обручальное кольцо звякнуло, задев вилку. Даже надевать его было странно. Моуди выудил кольцо из свертка с фальшивыми документами и небрежно перебросил ей. Она просунула внутрь палец и открыла фальшивый паспорт на имя Мари Бенуа. Моуди проверил свой паспорт, и она постаралась хорошенько запомнить его новое имя. Его звали Ален, он был французом, занимал мелкую должность в правительстве Франко и был командирован в Сербию, чтобы провести какие-то переговоры для своих испанских хозяев. Она порадовалась, что он учел все ее замечания насчет костюма и прически, и испытала облегчение, поняв, что он говорит по-французски и по-немецки и даже немного знает испанский. Ей было интересно, как он их выучил, но спрашивать она не стала.

— Надеюсь, поезд завтра придет вовремя, — сказал Моуди.

Минерва посмотрела на него и ответила:

— Мне тоже надоело вечно торчать на станциях.

Моуди искоса поглядел на угловой стол, где как раз беззаботно, щедрой рукой разливали коньяк в широкие бокалы. Жилеты туго обтягивали животы, а крайний выпивоха залил сорочку вином, так что на ней красовалось алое пятно. Минерва решила, что это вишисты из какого-нибудь мелкого местного учреждения. Она аккуратно подцепила вилкой еще кусок картошки и, подняв глаза, встретила сердитый взгляд Моуди. Для такого горячего и вспыльчивого человека он неплохо прятал раздражение.

— Может, нам лечь пораньше? — предложила она. Моуди улыбнулся краем губ, признавая, что она права и ему лучше побыстрее убраться из столовой. Она поднесла вилку ко рту, и кольцо на мгновение вспыхнуло ярким блеском. За угловым столом раздался звук отодвигаемых стульев: пьяницы поднялись на ноги, и после очередного тоста проглотили коньяк, словно это была вода. Минерва с трудом удержалась от презрительной усмешки.

— Тебе это тоже не помешает, — заметил Моуди, улыбаясь во весь рот, потому что поймал ее на том, что она вышла из себя.

— Хорошо, что у меня есть ты, — ответила Минерва.

— Верно, мадам Бенуа. Доедай свой обед. По мне, тут чересчур шумно, что не способствует крепкому сну.

Минерва заметила, что один из выпивох, сжимая в руке бутылку коньяка, двинулся прочь из угла. Она похолодела, опасаясь, что сейчас начнутся неизбежные тосты во славу Франции. Пьяница приближался, весь раскрасневшийся, с отвисшей челюстью, и коньяк в его стакане и бутылке ходил ходуном. Взглянув на дверь, она обнаружила, что другие постояльцы исчезают один за другим, стараясь избежать общества коллаборационистов.

Когда пьяница поравнялся с ними, Минерва демонстративно вздрогнула от удивления и задела стакан с водой, который слетел со стола и выплеснулся на брюки мужчины. Тот замер, в пьяном недоумении уставившись на свои ноги. Она знала, что недоумение очень скоро сменится оскорбленным достоинством и яростью, поэтому тихонько вскрикнула и замахала руками, делая вид, что пытается смахнуть воду с брюк. Моуди вскочил с места и сунул в руку пострадавшего салфетку, вынудив того перехватывать то стакан, то графин. Потом забрал графин и поставил его на стол.

Минерва с выражением ужаса на лице прижала собственную салфетку к губам. Внутренне она веселилась, слушая, как Моуди рассыпается в извинениях. Она поднялась на ноги и присоединилась к нему, продолжая бессмысленно размахивать руками в попытках стряхнуть воду. На самом деле она вовсе не собиралась прикасаться к пьянице, и держалась по другую сторону стола, ближе к Моуди и двери. Услышав, как Моуди предлагает оплатить всем троим ужин, чтобы искупить допущенную неловкость, и нет, он на этом настаивает, она отступила назад. Моуди двинулся за ней, прямо к двери и к хозяйке пансиона. Та стояла на выходе с каменным лицом, но Минерва чувствовала, какое та испытывает облегчение от того, что за ужин все-таки будет уплачено.

Моуди закрыл дверь и, ухватив Минерву за плечо, подтолкнул ее в сторону лестницы.

— Почему именно стакан с водой? — спросил он.

— Разбей я бокал с вином, тебе пришлось бы платить за чистку брюк. А так несчастная женщина по крайней мере получит деньги за обед, который эти свиньи сожрали.

— Всегда думаешь о других, — насмешливо заметил Моуди.

— Всегда думаю, как уберечь людей от твоих заклятий, мужлан ты неотесанный.

Моуди коротко хохотнул и повернул ключ в замке их крохотной спальни.

— Жаль, что твои хитрости такие дорогостоящие. С чего ты решила, что я купаюсь в деньгах?

Он впустил Минерву, проверил, в порядке ли затемнение и надежно ли закрыта дверь, и зажег стоявшую на ночном столике лампу.

— Я знаю, что ты купаешься в деньгах.

Теперь, когда они остались одни, Минерва перешла на английский.

— Ты что, забыл — я видела, сколько Дамблдор тебе дал на дорогу.

— К черту Дамблдора с его некстати прорезавшейся честностью! — ответил Моуди на том же самом языке. — Я тут кое-что подтянул у этой свиньи, так что, может, мне и не понадобится тратить собственные деньги на твои хитрости.

Он подтащил к ночному столику стул, вытащил чехол с палочкой и положил его так, чтобы был под рукой. Потом сунул руку в карман и достал бумажник, который определенно ему не принадлежал. Минерва улыбнулась, вспомнив, какие гигантские усилия прилагал Дамлбдор, чтобы как можно откровеннее описать ей все трудности предстоящего путешествия. Увидев, что Моуди вытаскивает из бумажника деньги, она улыбнулась еще шире, отстегнула собственный чехол и повесила его на спинку кровати. Потом села и принялась расшнуровывать башмаки. Маггловская одежда, особенно под конец дня, раздражала ее своим неудобством. Она чувствовала, что Моуди не сводит глаз с ее пальцев и лодыжек, но не испытывала никакой неловкости, в отличие от поездов и автобусов, где на нее порой пялились незнакомцы. Сняв башмаки, она пошевелила пальцами в чулках и выпрямилась.

— Можно рискнуть и надеть ночную рубашку? — спросила она. — Нам не придется бежать из города посреди ночи?

— Не думаю, — сказал Моуди. — Я подлил сонного зелья в графин с коньяком.

Минерва рассмеялась.

— Так я и знала. И как они доберутся до дома?

— Хозяйка проследит, чтобы они ночью не валялись по всему пансиону.

Он отвернулся от Минервы и уставился на запертую дверь. Минерве понадобилось время, чтобы привыкнуть делить с ним общую комнату и общую кровать. Она до сих пор чувствовала неловкость, но Моуди вел себя как настоящий джентльмен.

— Надо выспаться, пока есть возможность.

Минерва кивнула. Здесь не бомбили и не было авианалетов. Не то, чтобы ей не хватало гула заходящих на цель самолетов, но она все равно то и дело просыпалась, словно мысленно отмеряла время до прилета очередной эскадрильи. Моуди встал, и они стали неловко устраиваться на ночь.

Расчесывая волосы и прислушиваясь к шороху одежды, Минерва вспоминала школу и веселую болтовню, которой сопровождались приготовления ко сну. Но там вокруг были девочки, а Моуди ничем не походил на ее сокурсниц. Она выскользнула из белья и торопливо просунула голову в ворот длинной и широкой ночной рубашки. Они так старательно отворачивались друг от друга и так осторожно снимали одежду, что намного превосходили в скромности девочек, с которыми она в свое время жила в одной спальне. Минерва задумалась, как это было в мужской спальне и не испытывает ли Моуди тоски по вольному обращению соседей.

— Я всё, — сказала она.

— Я выключу свет, — отозвался Моуди. Минерва скользнула под одеяло. Простыни были ледяные, хотя хозяйка и сунула в постель замотанный в тряпки разогретый кирпич. Она повернулась на бок и обхватила себя руками. Свет погас, матрас прогнулся под тяжестью Моуди. Странно, подумала она — насколько легко им друг с другом днем, настолько неловко ночью. Слов, чтобы поговорить об этом, как-то не находилось. Вместо этого она уставилась в темноту, вслушиваясь, как скрипят ступеньки и хлопают двери по всему дому. И гадая, не пришлось ли погрузить пьяниц в тачку, чтобы по узким городским улочкам развести по домам.