Моё проклятое дитя (джен)

— Ну, давай же, солнышко, просыпайся!

Гарри резко сел, напряженно прислушиваясь. Тишина.

Но ведь кто-то его будил?!

Взгляд блуждал по комнате — да, это была его комната на Тисовой, а он чего ожидал? Свет только начал пробиваться через окно, было раннее утро, и все Дурсли, конечно же, еще спали. Гарри вдруг представилась тетя Петунья, которая будит его среди ночи ласковым голосом в своей неизменной розовой ночнушке и бигудях.

— Показалось, скорее всего, — фыркнул он и вдруг ощутил жгучую боль в руках. Посмотрев на них, Гарри четко вспомнил вчерашний вечер и то, что произошло. Обе руки были обмотаны бинтами почти до предплечья и все еще болели, но не сильно. Гарри подавил желание хорошенько их потереть — ноющие ожоги теперь постоянно будут беспокоить.

Мальчик абсолютно не знал, как теперь себя вести. Зол ли еще дядя? Возможно, его следует избегать, проводя как можно больше свободного времени в своей комнате? Но он ведь не струсил, да и это не должно повториться — вряд ли мечтой дяди было обнаружить на трезвую голову труп племянника в собственной гостиной (хотя сам факт смерти, безусловно, ему снился).

Дальнейшие размышления Поттера прервала сова, глухо стукнувшаяся в стекло закрытого окна. Гарри немедленно впустил незнакомку и избавил ее от ноши — большого свертка и конверта. Сначала он развернул письмо.

“Дорогой Гарри!

Я хочу предложить тебе провести остаток летних каникул на Площади Гриммо, 12. Если тебе будет удобно, я зайду за тобой сегодня вечером, чтобы сопроводить тебя в теперь уже твой дом — было найдено завещание Сириуса, и он оставил тебе все свое имущество.

Также я рассчитываю на твою помощь в одном деле, подробности которого сообщу позже.

С нетерпением жду встречи с тобой.

Искренне твой,

Альбус Дамблдор

P.S.: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!”

Прочитав последнюю надпись, Гарри удивился — надо же, совсем забыл, а ведь сегодня ему исполнилось 16 лет. Что же, интересно, мог подарить директор школы? Сняв, наконец, обертку, он растерянно уставился на подарок. Было непонятно, стоит ли начинать плакать либо смеяться.

Это была маленькая подушка. В виде толстого шмеля. На то, что это был именно шмель, указывали воздушные крылышки из легкого материала и яркие желто-черные полоски на пухленьком тельце. Маленькие черные глаза-бусинки жизнерадостно блестели, а белозубый рот растянулся по окружности неровной головы на все 32. Выглядело это несколько жутковато.

— Старческий маразм,— констатировал Гарри, разглядывая розовый бантик, прицепленный к макушке плюшевого создания. Он ассоциировался у него с дизайном в кафе для влюбленных мадам Паддифут, которое имел несчастье посетить в этом году. В голове вдруг всплыла еще одна картинка — Амбридж в своей неизменной розовой кофточке слащаво улыбается, покачивая головой, на которой такой же бантик…

Несчастное украшение было тут же ликвидировано, а отвратительного вида шмель был затолкан в глубины чемодана.

“Впрочем, жаловаться тут не на что”, — справедливо рассуждал Гарри, собирая свои вещи и упаковывая их. — “При годах Дамблдора не мудрено впасть в детство и быть немного странным. Кто знает, может я, лет этак в 90, буду увлекаться макраме и брать уроки сальсы”, — представил себе это и взмолился: — “Нет, лучше застрелите меня”, — и тут же помрачнел. В его положении было бы счастьем дожить до старости, даже если придется поплатиться увлечением разношерстными хобби.

Гарри собирал вещи очень долго, даже к завтраку он едва ли успел собрать половину — все-таки трудно что-то делать, стараясь не особо касаться обожженных мест. Предстоящее путешествие его не радовало — он просто не мог представить, как будет до конца каникул шататься по дому на площади Гриммо, где все до боли напоминает о Сириусе. И почему именно туда, а не, например, в Нору? Кажется, Рон даже писал что-то о приглашении провести пару дней у него. Но, очевидно, у директора свои планы — он ведь просил еще помочь ему в одном деле, хотя Гарри не имел понятия, чем может быть полезен. Появилось подозрение, что Дамблдор просто пытается приободрить его после июньской трагедии.

“Ну и ладно. Мне все равно.”

Спускаясь вниз в столовую, Гарри с удивлением учуял аромат кофе, который витал в коридоре. Обычно завтрак всегда готовил он. Полноценный завтрак приличных англичан — яичница с беконом, гренки, салат, оладьи и каша — был не таким уж сложным в приготовлении, так что эта обязанность была на его плечах. Но, по всей видимости, не сегодня.

Зайдя на кухню, Гарри увидел Дурслей за столом в полном составе: Дадли, удобно развалившись на половине стола, был полностью вовлечен в процесс переключения каналов телевизора дистанционкой, лишь изредка поглядывая в нетерпении на накрывающую на стол мать. Дядя Вернон сидел, полностью заслонив себя “New York Times”, и, казалось, ничто не может его отвлечь от чтения. При появлении Гарри его лоб, что был виден над газетой, покраснел, но это была единственная реакция.

Мальчик тихо сел на свое место, уставившись в пустую тарелку. Отчего-то стало неловко, и он спрятал свои покалеченные руки под столом. В поле зрения попала чашка, наполняющаяся чаем — тетя Петунья разливала всем напиток. И по тому, как тряслись ее руки, Гарри понял, кому обязан за оказанную помощь.

Наконец все приготовления были окончены, и Дадли первым накинулся на еду, умудряясь орудовать пультом свободной от вилки рукой. Дядя Вернон с видимым усилием отложил газету и с небывалым энтузиазмом последовал примеру сына. При этом он покраснел еще больше, чудно выделяясь на фоне кристально белой кухни.

Гарри сидел, смиренно разглядывая вилку. Ну и как он будет есть?

Погрустив еще минут пять, слушая звон вилок и посуды, он решил, что это, по крайней мере, неприлично: сидеть столбом, когда все завтракают, и в качестве компромисса обхватил забинтованными руками чашку с остывшим чаем.

За столом раздался судорожный вздох и громкий кашель: у дяди Вернона, скорее всего, кофе попал не в то горло, и он теперь отплевывался, ерзая на стуле. Тетя Петунья тем временем метнулась на кухню и вернулась с подносом в руках, который поставила в центр стола — на нем красовался подрумянившийся коржик ароматного яблочного пирога.

— Ну, — неуверенно промямлила тетя Петунья: она жутко нервничала, — у нас сегодня праздник... и я... испекла пирог, — помявшись секунду, она выпалила на одном дыхании: — С Днем Рожденья, Гарри.

В кухне повисла такая тишина, как после взрыва атомной бомбы. Все шокировано уставились на женщину. Дядя Вернон перестал кашлять, но продолжал беззвучно хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Даже Дадли, оторвавшись от телевизора, уставился на мать как на безумную.

— Мам?! — возмущенно воскликнул младший Дурсль.

Однако тетя Петунья не ответила. Она тщательно расправила на себе складки фартука, с видом полного достоинства села на свое место и начала разрезать пирог.

Гарри смотрел на нее, все еще пытаясь поверить в услышанное. Дурсли никогда не поздравляли его с днем рождения, даже больше — они делали вид, что этого самого дня просто не существует. Поттер уже давно свыкся с таким отношением, в конце концов, это не единственное, что они игнорировали. И когда он начал сомневаться, помнят ли родственники вообще, когда он родился, тут... такое.

Гарри совершенно точно был сбит с толку. Он смотрел на то, как тетя Петунья, поджав губы, раскладывает каждому по кусочку угощения на тарелки, и все это казалось сном. По правде говоря, это был первый момент за это долгое лето, когда Гарри почувствовал, как его наполняют эмоции. Безграничное удивление и тихое счастье, которые, наверное, испытывает именинник, придя домой после мучительно долгой работы, и в тот же миг включается свет,на него сыплются конфетти, а друзья и родные выпрыгивают из-за мебели с криком „Сюрпри-из!”.

И было еще что-то...

“Да, — подумал Гарри, следя за руками тети, которая предусмотрительно заворачивала край кусочка пирога в салфетку, — благодарность”.

Он осторожно обхватил теплую выпечку одной рукой и откусил кусочек, чувствуя на себе тяжелые взгляды Дурслей. Пирог в горло не лез, приходилось монотонно жевать, разглядывая начинку. Бледно розовые кусочки яблок были посыпаны корицей. Ранет. Гарри узнал этот сорт: когда-то, в таком далеком беззаботном детстве, он вместе с Дадли и другими ребятами воровал такие же яблоки в саду у старого соседа, который умудрялся ловить их и ругал за проказы, запугивая грозным движением косматых бровей. Но перед невинными лицами детей всегда оттаивал и уже сам угощал всех сочными фруктами.

К своему ужасу Гарри вдруг почувствовал, как защипало в носу. В горле образовался предательский комок, и мальчик понял, что больше съесть не сможет.

* * *

Когда на Тисовую улицу опустились сумерки, а все жители городка проводили вечер дома, случилось странное, но уже бывалое для этих мест явление: внезапно погас уличный фонарь, и постепенно его примеру последовали все остальные.

Гарри уже вприпрыжку бежал по лестнице, когда прозвенел входной звонок, оповещающий о приходе гостей.

— Кто это лазит по ночам?! — проорал дядя из гостиной под шум телевизионной передачи.

Но мальчик уже открыл дверь, и его взору предстал Альбус Дамблдор собственной персоной. Все та же длинная серебристая борода, очки-половинки и причудливая мантия кислотных оттенков.

Гарри улыбнулся старому волшебнику — как неудивительно, это движение далось ему легко — он себя чувствовал донельзя лучше сегодня.

Голубые глаза под стеклами очков внимательно оглядели Гарри, и лицо директора стало необычайно серьезным, а слова приветствия, обращенные к вышедшему на встречу Дурслю, наполнились холодом.

— Добрый вечер. Меня зовут Альбус Дамблдор, я директор школы Хогвартс, и я вынужден забрать вашего племянника на некоторое время. Вероятно, до конца лета вы не успеете свидеться, так что прошу ждать его только к следующим каникулам.

После этих слов дядя Вернон вдруг побледнел, и его маленькие глазки нервно забегали в поисках жены.

— П-п-п-петунья! — пискнул он, и метнулся назад в гостиную.

Гарри не стал удивляться поведению дяди — в последнее время его адекватность стала отдельной темой — и развернулся к лестнице забрать свои вещи. Но Дамблдор его опередил: парa взмахов палочкой, и его чемодан, метла, и клетка с Буклей отнесены вниз и транспортированы, по всей видимости, прямиком на Площадь Гриммо.

Дверь кухни отворилась, и на них уставилась тетя Петунья в своем халате с узором бабочек. На голове болтались бигуди, и в таком виде она выглядела особенно нелепо. Впрочем, то же самое она могла сказать о госте: Дамлдор как раз прятал палочку в глубины мантии, обнародовав салатовую водолазку. В руке женщина держала чашку с какао, которая тут же полетела на пол.

“Обязательно ототрет перед сном”, — подумалось Гарри.

Тетя испуганно переводила взгляд с одного на другого, как будто не зная, к кому обратиться вначале.

— Уже уходите? — Гарри с любопытством посмотрел на нее: ему показалось, или в голосе тети действительно прозвучала доля сожаления?

— Да, не будем задерживаться, уже довольно поздно, — кивнув женщине, Дамблдор развернулся к выходу и поманил за собой ученика.

— До свиданья, — сказал Гарри напоследок тете и уже переступил через порог, но вдруг ощутил, как чьи-то руки обвивают его и разворачивают назад.

Взору Гарри предстала тетя Петунья. Еще никогда она не подходила к нему так близко, не говоря уже об объятиях. Правда на племянника не смотрела — вытянув шею, она беспокойно оглядывала улицу с каким-то вороватым видом. Потом быстро наклонилась, притянув к себе мальчика еще ближе, и прерывисто зашептала:

— Надеюсь, ты простишь нас за это лето, ведь, в конце концов, все обошлось? Этот инцидент больше не повторится, он произошел случайно. И мы с Верноном хотели, чтобы все осталось между нами, ладно? — тетя с надеждой посмотрела ему в глаза и отпустила. — Счастливо тебе, — и дверь захлопнулась у него перед носом.

Гарри стоял, не в силах пошевелиться. Он потрясенно смотрел на закрытую дверь, слова тети эхом отдавались в его голове. Не желая принимать правду, он с силой стиснул покалеченные руки, в одной из которых хрустнула бумажная купюра.

“И ТОЛЬКО?” — Гарри прикрыл глаза, чувствуя, как ярость вспыхивает и наполняет его изнутри.

“Этот фарс был устроен только, чтобы скрыть случившееся от посторонних? Купить мое молчание? А я, глупец, еще поверил...”

Картинки сегодняшнего дня быстро замелькали у него перед глазами, вызывая боль и обиду. Вот тетя ставит на стол пирог; она же меняет повязки у него на руках; дядя Вернон прикрикивает на своего сына, когда тот задирает Гарри.

Почувствовав еще и презрение, Поттер резко развернулся с сильным желанием оказаться подальше от этого дома, больше никогда не иметь ничего общего с этой семьей, которая променяет все милосердие и моральные ценности на безукоризненную репутацию. Ничего, кроме воспоминаний, которые и так всегда будут занимать место на задворках его памяти.

Да и не семья это вообще. Так, один из кукольных домиков, которые нередко показывают в рекламах. Домиков, в которых все счастливы, а возникшие проблемы тут же устраняются без суда и следствия. Гнев душил Гарри, раздирал его изнутри. Ему отчаянно хотелось, чтоб эти люди, которых язык не поворачивался назвать родственниками, почувствовали хоть часть той боли и унижения,что причинили ему. И он больше не испытывал никаких угрызений совести за такие мысли. Просто понял, с кем жил все эти годы.

“Горите в аду!” — глаза юноши полыхнули яростью, он только начал проклинать Дурслей, как его взгляд столкнулся со спокойными изучающими глазами Дамблдора.

— Гарри? — казалось, эта голубизна видела его насквозь. — С тобой все в порядке?

Мальчику, прежде чем ответить, пришлось сделать пару глубоких вдохов. Но челюсть от гнева, кажется, свело, так что он просто кивнул.

Дамблдор подошел и осторожно взял его руки.

— Я их вылечу, как только мы прибудем на место. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это, — тихо сказал он. — Прости, что оставил тебя тут одного, — спокойный, полный раскаяния голос действовал умиротворяюще, так что Гарри со временем расслабился. Его не удивило, что Дамблдор в курсе происходящего (давно уже перестало удивлять), наоборот, это дарило надежду— хоть кому-то он не безразличен. Тепло рук старика грело даже через слой бинтов, даря чувство защищенности, и Гарри успокоился окончательно.

Через мгновенье они аппарировали.

И вот перед Гарри предстал грязный, с закопченными окнами дом. Истертые каменные ступени, дверь с потрескавшейся черной краской — все было таким же, каким он его видел в последний раз. Этот образ тут же навеял воспоминания: веселые и грустные, но одинаково удручающие, поэтому юноша постарался не углубляться в них, чтобы не завязнуть окончательно.

— Дом, милый дом, — уныло пробурчал Гарри. Дамблдор лишь усмехнулся и пропустил его вперед.

Гарри поднимался по ступеням и слышал шаги директора, следовавшего за ним. Дверной молоток в виде змеи отливал серебром, и мальчик ухватился за него, внезапно почувствовав странное напряжение. После трех стуков послышалось звяканье многочисленных замков, и дверь, скрипя, открылась.

Переступив порог, Гарри попал в полную тьму прихожей. Лишь маленькие огоньки света мерцали где-то вдалеке прохода, отчего казалось, что это тоннель. Гарри поднял глаза вверх, признавая внушительные габариты дома: он без труда увидел несколько лестничных пролетов. Чувство было, мягко говоря, странное. Непонятно откуда взявшийся свежий воздух наполнял легкие, хотя Гарри отлично знал, что это здание было долгое время заброшенным и должно пахнуть затхло.

Еще был шепот. Тихий, как шелест ветра. Он приближался, словно нашептывая какую-то лишь одному ему известную тайну, и Гарри упивался им. Ему это нравилось.

Гарри беспокойно оглянулся, но в темноте ничего не увидел. Дамблдор, будто учуяв это замешательство, положил руку ему на плечо.

— Не бойся, темно тут так только ночью, — шепотом сообщил он. — Здешние портреты не очень любят свет, так что приходится исполнять некоторые их прихоти. Сейчас идет собрание, я должен присоединиться. Ступай в свою прежнюю комнату и располагайся. Я загляну к тебе через часок другой.

— Ах да... Хорошо, — рассеяно кивнул брюнет, и Дамблдор стремительно прошел вперед, направляясь к тем самым огонькам.

Когда полы директорской мантии исчезли за поворотом, Гарри продолжил свой путь, напряженно прислушиваясь и чувствуя жар. Он определенно не был болен, но что-то заставило его сильно заволноваться.

Гарри остановился, тяжело дыша и оглядываясь. Воздух стал вязким и более дурманящим. Мерцающие огоньки, казалось, отодвинулись еще дальше — на смену им приходила темнота дома.

Мальчик ухватился за ближайшую стену, в попытке усмирить отчаянно колотившееся сердце. Зря он это сделал. Под пальцами равномерно стучал чей-то пульс, посылая по спине мурашки. Гарри в испуге отшатнулся от стены, но ноги не держали; плавно накатывающее теплое чувство овладело им. Гарри вновь привалился к стене... и задохнулся.

Волна...

Волна эйфории накрыла его с головой, растекаясь от кончиков пальцев до корней волос. Тысячи искрящихся песчинок прошили насквозь его тело.

Волна....

Он летел на этой волне чистого счастья, и это было сказочно. Бесконечно долго, и в тоже время так мало. Гарри судорожно цеплялся за стену, до боли сжимая пальцы. Еще.

Волна...

Вселенная разорвалась на тысячу осколков. Он задрожал, постепенно расслабляясь, последние звезды угасали, уступив место темноте. Гарри полулежал с закрытыми глазами, приходя в себя. В ушах был слышен собственный бешеный стук сердца, голова была странно опустошенной. Через некоторое время он почувствовал холод паркета и понял, что вернулся в реальность.

С глубоким вздохом Гарри открыл глаза.

И тут же обомлел.

Над ним стоял и наблюдал Северус Снейп.