Постояннее временного (джен)

Отдаю себе отчет – это ученичество,

Хоть не знаю, чему и зачем учусь.

— Гринграсс, я так и не поняла, что же тебя так сильно взволновало? — поинтересовалась Гермиона после того, как выволокла Гринграсс с кухни, поддерживая под руку.

— Грейнджер, я не хочу об этом говорить, ни сейчас, и никогда вообще, — категорично отрезала Дафна и тут же продолжила, сама себя опровергая. – Они же, получается, живые, вообще живые, да? Как гоблины примерно, только совершенно чокнутые, а я никогда не замечала. И ты тоже совершенно чокнутая, Грейнджер, как ты до этого додумалась, как тебе в голову пришло с ними разговаривать, зачем?!

— Гринграсс, ты не хочешь об этом говорить, — напомнила Гермиона, потому что не знала, что еще можно на это ответить. Домовые эльфы живые – тоже мне, открытие. У нее дома наверняка свой есть, возможно, даже не один, и кто же ей виноват, что за все эти годы она не нашла времени к ним присмотреться?

— А если я туда приду… ну… без тебя, то что они сделают?

— Что и обычно: предложат чаю и всех имеющихся в запасе вкусностей.

— А не набросятся?

— А что, должны? Гринграсс, ты чего? Это же домовые эльфы. Они пугливые и послушные, только головами бьются громко.

— Точно?

— Точно. И, Гринграсс. Не рассказывай никому, ладно?

— Почему это вдруг? – резко пришла в себя она. – Мне-то ты сразу рассказала, значит, секрета из этого не делала.

— Не делала. Но тогда я еще не видела твою реакцию. А теперь боюсь, что если кто-то это услышит в твоем изложении, он просто пойдет и всех их перебьет, на всякий случай.

— Может, и к лучшему, — пробормотала Дафна, и Гермиона не удержалась и ущипнула ее за ту самую руку, под которую поддерживала. – Ай! Да что такое?

— А то! Никогда при мне больше такого не говори, ясно?

— Грейнджер, ты не просто чокнутая, ты бешеная! Больно же!

— Есть мнение, что физические наказания способствуют перевоспитанию. Может, и тебе поможет.

— Грейнджер, ты…

— Никому не скажешь?

— Ладно, не скажу. Будешь еще щипаться, вдарю Ступефаем, ясно тебе?!

— Ясно. А ты больше глупостей не говори.

— А ты…

Кажется, они потом ругались еще полчаса, так, впрочем, и не поссорившись.

* * *

Изучение Легилименции застопорилось. Все, что можно было узнать теоретически из рекомендованных деканом источников, она узнала. Но некоторые вещи все равно оставались непонятными и, по идее, должны были разъясниться при практическом занятии. Только вот практиковаться было не на ком. Можно было попросить кого-нибудь из однокурсников побыть подопытным кроликом, хотя и мало было тех, к кому Гермиона решилась бы обратиться с такой просьбой. Только вот, во-первых, она совершенно не хотела лишний раз демонстрировать свои пусть и невеликие, но нестандартные возможности: мало ли, где и когда они ей пригодятся, чем меньше людей о них знает, тем лучше. А во-вторых, Гермиона не настолько себе доверяла, чтобы сразу практиковаться на людях. Хоть все источники в один голос и уверяли, что самым худшим из возможных последствий Легилименции является сильная головная боль, да и та со временем проходит, Гермиона очень боялась своим вмешательством в чужое сознание что-нибудь в нем повредить.

— И вот что тут делать, Кот? – вполголоса жаловалась она, сидя на кровати за пологом и на всякий случай заглушающим. – Я пошла к декану, думала, может, он чем-нибудь поможет, раз уж теоретический материал выдал. А он мне говорит: «Это ваши проблемы, мисс Грейнджер, я вам не учебное пособие».

Кот отчетливо фыркнул, Гермиона кивнула, соглашаясь.

— Да, я тоже не в восторге. Он, конечно, прав, и он действительно не обязан мне помогать, но зачем тогда было литературу-то подсовывать? Понятно же, что я ее без практики все равно не освою. Это Окклюментный щит можно строить в одиночку, иногда проверяя об кого-нибудь на прочность. А для Легилименции нужен объект. А где мне его взять?!

Кот тронул ее лапой, привлекая внимание.

— Что? Что ты хочешь сказать?

Он выжидающе смотрел на нее, только глаза сверкали в полумраке.

— Не понимаю, Кот.

Кот вздохнул, коротко неодобрительно мявкнул и полез мордой к ней в карман. Зубами извлек оттуда ее волшебную палочку, уселся обратно и положил палочку между ними.

— Мя? – коротко поинтересовался он. В переводе с кошачьего это, видимо, означало что-то вроде «теперь понятно?» Теперь Гермионе было понятно, но она была в корне не согласна с его идеей.

— Кот, ты сдурел?!

— Мр?

— Ты меня плохо слушал? Повторяю: возможны ничем не снимающиеся головные боли, временная дезориентация, спутанность сознания, плюс, скорее всего, по неопытности я первым делом наткнусь на самые яркие твои воспоминания, в том числе и неприятные. Я не могу с тобой так обойтись!

Кот посмотрел на нее с недовольством, почти переходящим в презрение. Гермиона не была уверена в том, что он при этом думал, но условно перевела как «раз так, ты никогда не научишься, побоишься пробовать».

— Ну Кот. А если я тебе что-нибудь поврежу при этом?

Кот мотнул головой, только уши замелькали, и сменил позу на более скучающую и расслабленную.

— Думаешь, не смогу? А если вдруг?

Кот зевнул во всю свою кошачью пасть и опять уставился немигающим взглядом сначала на Гермиону, потом на ее палочку, потом опять на Гермиону.

— Кот, ты точно уверен, что?..

Кот, не дослушав ее, приглушенно зарычал.

— Ладно-ладно, я тебя поняла, спасибо. Только не сегодня, хорошо? И… давай ты мне для начала поймаешь какую-нибудь мышь или крысу? У них, конечно, сознание куда менее четкое, чем твое или человеческое, но я хотя бы смогу убедиться, что не убью ее на месте Легилименцией. И мне будет спокойнее.

— Мррр.

— Если завтра вечером получится, то принесешь добычу в коридор, где я часто сижу, помнишь, мы там виделись как-то? Вот. А я тебя буду там ждать. И посмотрим, что у нас получится.

* * *

Коридоры, коридоры, ходы, норы, снова ходы, все было такое большое и мелькало так быстро, что Гермиона ничего толком не сумела понять. Более-менее ярко крыса запомнила только огромное чудище, которое ее в итоге и сцапало. Но Гермиона и не рассчитывала почерпнуть у крысы какие-либо ценные сведения. Зато она убедилась, что подвергнутая Легилименции крыса буквально через минуту пришла в себя и бросилась прочь. Эксперимент прошел успешно.

* * *

В следующем матче Рейвенкло выиграл у Хаффлпаффа с каким-то разгромным счетом. Гриффиндорцы приободрились: это пусть немного, но увеличивало их шансы на победу. Флинт был доволен и вовсе безмерно: несмотря на то, что команда Слизерина еще ни одного матча не сыграла, он считал, что шансы взять кубок по Квиддичу у Слизерина достаточно высокие, и уж точно выше, чем у Гриффиндора. Это все Гермиона слышала из разговоров в гостиной. Сама она, хоть и перестала Флинта избегать, старалась общаться с ним поменьше. Слишком уж много его стало в ее жизни. Хогсмид, и эти его нелепые интриги, и то, сколько она была вынуждена думать о нем и его мотивах, — все это как-то странно на нее повлияло. Она стала чаще искать его взглядом в Большом Зале и в гостиной, стала больше думать о том, где он в данный момент находится и что делает (привычка учитывать его перемещения сказывалась, что ли?), несколько раз она даже видела его во сне. Это раздражало. Гермиона надеялась, что если сведет общение с Флинтом до невызывающего минимума, то со временем этот странный эффект сойдет на нет. Эффект пока не проходил, разве что все чаще выходило так, что, высмотрев Флинта, она встречалась с ним взглядом и, конечно, тут же переставала таращиться в его сторону. Ужасно неловко получалось.

* * *

— Сегодня вопрос совсем простой, и на него тоже не бывает неправильного ответа. Кто из вас чем любит заниматься?

— Мисс говорит непонятно! – за всех ответил Вилли. Раньше он держался от Гермионы подальше и в беседах не участвовал принципиально, но с недавнего времени почему-то проникся, хотя Гермиона так и не поняла, чем это заслужила. Теперь ей все чаще отвечал не Тоби, первоначально принявший удар на себя и усердно удовлетворявший ее любопытство, а именно Вилли. Тоби же работал чуть дальше, готовый, чуть что, вмешаться в беседу, но как правило, ему оставалось только подтверждающее кивать.

— Ну, наверняка ведь есть занятия, которые нравятся вам больше других, у каждого свои. Вот я и хочу узнать, какие.

— Мисс говорит непонятно. Эльфы любят трудиться. Эльфы любят трудиться для волшебников. Эльфы любят служить. И это все.

— Понятно, — сговорчиво кивнула Гермиона. – Я вот тоже люблю учиться, например. Всему-всему, вообще. Но больше всего я радуюсь, когда хожу на Руны, Нумерологию и Зелья. Они и получаются у меня лучше всего, и больше всего нравятся. Неужели у вас такого нет?

— Нет, мисс, — помотал ушами Вилли. – Эльфы любят трудиться!

Он немного подумал и шепотом добавил:

— Но Вилли больше всего любит трудиться в теплицах, мисс. Там цветы и добрая миссис профессор.

— Вилли любит не всю работу? – вредным голосом уточнил Тоби. – Вилли не любит вытирать пыль? Вилли не любит мыть посуду? Может быть, Вилли – плохой эльф?

— Вилли хороший эльф! – испуганно вскричал тот. – Вилли любит трудиться!

Кажется, вопрос о любви к труду показался Тоби достаточно удобным предлогом для продолжения какого-то конфликта. Это было очень интересно, но ужасно не вовремя. Вот так запомнит Вилли, что отвечать на ее вопросы вредно для здоровья, и больше ничего ей не расскажет.

— А что любишь ты, Тоби? – попыталась вклиниться в разговор Гермиона. – Всю-всю работу одинаково?

— Тоби хороший эльф, — отрезал он.

— Конечно, хороший. Но и Вилли тоже хороший эльф. Наверняка он выполняет все, что ему поручают, верно?

— Верно, мисс.

— И даже курицу убить может, если нужно, я правильно помню?

— Да, мисс. Мисс правильно помнит. Вилли хороший эльф. Но эльф должен любить работать!

— Но ведь он и любит. Как и ты, Тоби. Ты ведь тоже очень хороший эльф.

— Мисс слишком добра, — проворчал Тоби, и Гермиона решила сменить тему от греха подальше.

Только когда она собралась уходить, у самой двери Тоби догнал ее и тихо шепнул:

— Тоби любит мыть посуду и печь пироги.