Постояннее временного (джен)

Задашь вопрос — не получишь ответ,

А захочешь догнать — потеряешь след.

Гермионе пришлось приложить изрядное количество усилий, чтобы убедить родителей, что ее не нужно непрерывно утешать. Что, возможно, ее совсем не нужно утешать. Что за те несколько месяцев, которые она провела наедине со всевозможными подозрениями, она успела уже и позлиться, и поторговаться, и принять, что ее родители могут оказаться не ее родителями… и даже самостоятельно додуматься до того, что это, собственно, ничего не должно менять. А если и должно, то только в лучшую сторону.

Однако мама с папой эту концепцию воспринять почему-то не могли и с упорством, достойным лучшего применения, пытались вызвать ее на откровенность, уверенные, что в глубине души она ужасно страдает. А она почему-то, наоборот, почти совсем успокоилась, выслушав их версию событий. Как будто, выплакавшись после этого, разом сбросила остатки стресса и просто перестала считать историю своего появления в семье Грейнджеров проблемой. Неплохо было бы, конечно, выяснить все-таки, кто ее родители. Но ведь даже эта информация ничего не поменяет в ее отношениях с мамой и папой. Не должна поменять.

Оказавшись дома, Гермиона начала понимать, что ей чертовски повезло: она могла всю жизнь прожить с теми боящимися магии людьми, которые наверняка никогда не простили бы ей ее «изъяна». Какой бы она стала тогда? Агрессивной, как биологический отец, или, напротив, боящейся даже тени? Смогла бы принять себя и свою магию или вечно мучилась бы чувством вины? Поехала бы в Хогвартс или вовсе отказалась бы учиться там, среди жутких ненормальных детей? Теперь уже не проверишь. Она попала к Грейнджерам и столько лет подозревала их невесть в чем, принимая при этом их любовь и доброе отношение к ней как должное.

Дойдя до этого этапа своих размышлений, Гермиона неожиданно подумала, что, возможно, утешение нужно не ей, а как раз родителям. Интересно, каково им пришлось? Взять в семью ребенка, надеяться, что этот ребенок вскоре станет своим, их собственным ребенком, и биться, биться в тщательно выстроенную ей стену, вынужденно держать дистанцию — и принимать даже это. А потом еще и магию. Ох… Гермиона осознавала, что ее бросает из одной крайности в другую, что идеализировать родителей — это все же лишнее. Лучше бы наконец-то увидеть в них людей. Но надо же было с чего-то начинать! Хоть что-то менять в своем отношении к ним.

Она все-таки поговорила с ними по душам. Сначала с мамой, потом с отцом. Это были малоинформативные, но очень эмоциональные разговоры, после которых у Гермионы трещала голова от непривычных усилий — не отстраняться, не насмешничать, не анализировать, не искать противоречия и логические несостыковки в чужих эмоциях, а просто слушать и сочувствовать. Это были очень утомительные разговоры, но, кажется, они действительно были нужны. По крайней мере, мама и папа слегка успокоились. А сама она, кажется, стала чуть лучше их понимать. На это ушел весь остаток каникул, Гермиона даже до Джоан ни разу не дошла. Не то чтобы совсем не было времени. Скорее уж, не было моральных сил общаться, улыбаться и делать вид, что ничего особенного не происходит. А рассказывать, что происходит, и обсуждать это еще с кем-то сил не было тем более.

В день отъезда в Хогвартс прилетела сова от Фоули, так что в поезде Гермиона вместо традиционной книжки читала его письмо. Он, конечно, выражал недовольство тем, что ему по ее милости пришлось «копаться в этих древних никому не интересных сплетнях». Но, тем не менее, улов был. Одна из многочисленных тетушек Фоули училась в Хогвартсе на пару курсов младше Блэка. На Слизерине, конечно, но Блэк, по словам Фоули, в те годы был для всего их факультета таким раздражителем, что они следили за ним несколько больше, чем следили бы за любым другим гриффиндорцем. Сначала шла информация, которую Гермиона уже знала от Поттера: поступил на Гриффиндор, дружил с Поттером-старшим, профессором Люпином и неким Питером Петтигрю. Потом шла краткая справка о семье Блэк вообще. На краткой биографии Беллатрикс Блэк, в замужестве Лестрейндж, Гермиона перестала недоумевать, почему Сириус Блэк предал своего друга Джеймса Поттера, и стала задаваться вопросом, как он с таким анамнезом вообще оказался на Гриффиндоре. Впрочем, Фоули писал, что Блэк вообще охотно шел наперекор семье и довольно рано ушел из дома, что для чистокровных семейств нехарактерно.

«Если будешь расспрашивать на факультете, ради Мерлина, не лезь к декану! — предупредил Генри. — А то потеряешь почем зря кучу баллов. Они с Блэком, говорят, ужасно враждовали в школьные годы, была там какая-то мутная история с деканом, Поттером, Блэком и нижним бельем профессора, я точно не знаю, и тебе интересоваться не советую».

О, Мерлин. Что он вообще имел в виду? Гермиона озадаченно тряхнула головой. С одной стороны, что бы там ни происходило у декана и Блэка, она действительно не хотела этого знать. Ради собственного спокойствия. С другой стороны, она же теперь будет перебирать возможные варианты той истории, которая может быть куда безобиднее, чем она себе представила. А может и не быть.

Дальше факты заканчивались и шли впечатления. Всем казалось, что Блэк маглолюбец. Все были уверены, что он ужасно рассорился с семьей, в том числе из-за того, что не поддерживал идеи о превосходстве чистокровных. Ходили слухи, что он входил в организацию, созданную Дамблдором для противостояния Темному Лорду. Все точно знали, что они с Поттером были друзья — не разлей вода. Семейная репутация делала историю с предательством логичной и обоснованной, но сам по себе Сириус Блэк, если забыть о его родне, был из тех, от кого чего-то подобного ожидали в последнюю очередь. С одной стороны, грош цена тому шпиону и предателю, которого могут в этом заподозрить. С другой стороны, ну не могли же его в одиннадцать лет готовить к тому, чтобы втереться в доверие к противнику, поступив для этого в Гриффиндор? Это как-то… слишком. Даже для чистокровных. Или не слишком?

Гермиона вздохнула и быстро переписала основные пункты из письма, чтобы отдать этот список Поттеру. Про нижнее белье декана она писать не стала. Незачем гриффиндорцу такое знать. Чем бы это «такое» ни было на самом деле.

* * *

Как выяснилось по возвращении, Поттеру нынче было не до Блэка. Некий анонимный доброжелатель подарил ему крутую метлу взамен сломавшейся на предыдущем матче, но профессор МакГонагалл довольно быстро об этом узнала и забрала метлу на экспертизу, проверять на проклятия. По мнению Гермионы, это была очень разумная мера. По мнению Поттера — нет. Поттер страдал и дулся. Впрочем, получив исписанный Гермионой пергамент, он слегка отвлекся и вышел из роли страдальца. Не сказать чтобы ее очень волновало душевное состояние Поттера, но было бы довольно обидно не получить даже вяленького «спасибо» за проделанную работу. Пусть даже за очень небольшую по объему работу.

А потом она пошла на кухню, где ее ожидали печальные вести.

— Эльфы не умеют носить нитки, мисс, — мрачно сообщил ей Тоби. — Мисс добрая мисс, мисс подарила эльфам красивое. Эльфам понравились нитки! Но Мэри подралась с Зизи, Зизи украла нитку у Мими, Вилли отобрал короткую нитку у Элджи, а Тоби устал всех мирить. Эльфы отвлекаются и хуже работают. Заберите нитки обратно, мисс.

Остальные эльфы, хоть и не бросали работу, но старались подтянуться поближе — лица печальные, уши траурно опущены, парочка ушей перекручена — то ли в драке пострадали, то ли снова себя наказывали за дурное поведение. Первым порывом Гермионы было собрать свои неуместные подарки, извиниться и уйти, бросив всю эту затею. Жили эльфы в рабстве веками, и вроде бы всем довольны, так чего она лезет? Зачем? Они не могут даже украшения поделить самостоятельно, они ничего не могут без присмотра, зачем ей эта морока? Но все-таки зачем-то это было ей нужно.

— Скажи, Тоби. Когда эльфы рождаются, они сразу умеют ходить, говорить и колдовать?

Тот посмотрел на нее недоуменно. Еще бы: он ей про нитки толкует, а она…

— Нет, мисс. Сначала эльф лежит и ничего не умеет, о нем заботятся другие. Потом эльф учится ходить, потом начинает говорить и колдовать.

— А когда эльф начинает ходить, у него сразу хорошо получается?

— Нет, мисс! Сначала эльф часто падает, но потом он учится.

— Знаешь, почему я спрашиваю об этом, Тоби? Я думаю, вы не умеете владеть вещами. У вас никогда не было никаких своих вещей, кроме этих ваших наволочек, и вы просто не умеете с ними обращаться. Это как если бы вы учились ходить и падали. Скажи, Тоби, разве хорошо будет, если эльф, один раз упав, даже не попытается снова попробовать пойти?

— Чтобы работать, нужно ходить, мисс. А нитки не нужны, чтобы работать, — упрямо нахмурился Тоби.

— Но может быть, вы все-таки попробуете? — Гермиона заметила, что Тоби колеблется, и усилила нажим. — Давай, все эльфы сейчас пообещают тебе и мне, что не будут драться, таскать и отбирать друг у друга нитки. Можно только меняться, но на обмен должны быть согласны оба эльфа. Если эльфы не смогут вести себя лучше, я приду и заберу нитки, как ты и просил. Я ведь теперь здесь, и это можно сделать в любой вечер. Но давай дадим вам шанс. Ты согласен, Тоби? А остальные эльфы? Вы согласны пообещать?

Эльфы закивали головами столь энергично, что казалось, еще немного, и головы просто поотрываются от тоненьких шей.

— Мисс слишком добра, — в который раз проворчал Тоби, но все-таки согласился.