Тихоня (гет)

— 50 долларов в час, ясненько, спасибо! — Стеф положила трубку и задумалась. Бомж-пакеты есть, рис еще остался, «святая двадцатка» до дома доехать, пшенка и полпакета пельменей. Если потратить эту полташку, останется неполная тысяча рублей на три недели… Ну что ж, придется потерпеть с клубами, пивом и вкусностями…

Зато сегодня она сделает ход конем! Стеф отложила телефонный справочник и забегала по квартире в радостном возбуждении. Она задумала одно сумасшедшее мероприятие, рассчитанное на мужской «основной инстинкт» Чингиза.

— Я буду не я, если его упущу, — решительно сообщила Стеф своему отражению в зеркале. — Такие встречи случайностью не бывают. И мне плевать, что он меня не вспомнил. Такое приключение раз в жизни попадается!

Отражение ничего не сказало в ответ.

- Ага, молчание — знак согласия!

«Боевая раскраска» много времени не заняла — Стеф вообще почти не пользовалась косметикой, но для такого случая расстаралась. На несколько секунд она задержалась у телефона, раздумывая, не взять ли с собой Иру в виде моральной поддержки. Но пока Ира соберется, пока приедет, еще отговаривать будет, охать и ахать, обвинять в помутнении рассудка… Какая тут, на фиг, поддержка. К тому же свидетели вовсе не нужны в таком деле.

В салоне красоты «Порфира» Ане улыбнулась миловидная девушка с табличкой: «Арина Викторовна Смолина» на груди:

- Добрый день!

- Добрый, — согласилась Стеф. — Как тут у вас на предмет татуировок?

Арина засмеялась:

— Замечательно! Сегодня работает наш лучший мастер. Подождите, пожалуйста, немного. Присаживайтесь.

Кресло было предложено весьма кстати, поскольку у Стеф от волнения подрагивали коленки. Арина приоткрыла дверь, разрисованную ветками сосны, непонятными иероглифами и драконами, и заглянула туда:

- Чингиз, тебе долго еще?

- Минут десять… Сделай чайку, а?

— Ага, сейчас, — Арина закрыла дверь и повернулась к Стеф. — Вы подождете? Можете пока посмотреть альбомы и эскизы, выбрать себе что-нибудь.

Арина указала на журнальный столик, где лежала стопка толстых папок. Стеф раскрыла верхнюю и обомлела: на первой же фотографии красовался сам Чингиз. Обнаженный бронзовый торс с четкими мышцами, гордый разворот плеч, сильные руки… А по рукам вились черными лентами две змеи, сползали с плеч на грудь и там сплетались в пароксизме смертельной ненависти, раздув капюшоны и разинув друг на друга яростно шипящие пасти.

— Это наш мастер, — прокомментировала Арина. — Эту татушку он сам себе делал. Кстати, это тоже его работа…

Арина повернулась к Стеф левым плечом: на белой коже среди хаотически наплетенных линий угадывались контуры обрыва, сидящей на краю длинноволосой девушки, полной луны среди туч…

- Класс, — выдохнула Стеф и тут же забеспокоилась: — А больно?

— Ну как сказать… — Арина задумалась. — Зависит от квалификации мастера, от толщины иглы, от качества машинки… Мне было не больно почти. Но Чингиз действительно классный мастер, он очень быстро делает все и аккуратно. У меня на этом месте другая татушка была, так погано сделанная! Там мало того, что расплылся рисунок, так еще и шрамы остались, и сама татушка стала какого-то цвета синюшного. А Чингиз мне ее сами видите как закрыл — не видно ни шрамов, ничего…

Стеф покивала, ничуть не успокоившись, и принялась рассматривать дальше. Чего тут только не было! Тела, расписанные так, что живого места не было, полностью закрытые татуировкой бедра, руки, ноги, груди и спины. Были и изящные рисунки, небольшие и оригинальные, были экзотические — вроде пущенных по позвоночнику замысловатых переплетений диковинных растений и животных, были надписи, символы, были совсем похабные и интимные а-ля Джиллиан Андерсон, были шуточные татушки и настоящие произведения искусства (особенно Стеф покорила красочная голова тигра на чьей-то спине)… Заканчивалась папка белыми альбомными листами, на которых были выполненные гелевой ручкой эскизы, а в самом конце помещался чистый лист с надписью: «Нарисуй сам!»

Посмотреть остальные папки Стеф не успела, потому что разрисованная дверь открылась, и в «предбаннике» появился квадратной формы бугай, по размерам корпуса и количеству золотой отделки напоминающий бюро восемнадцатого века, следом вышел Чингиз. Бугай радостно разглядывал правую руку, украшенную какими-то перьями, а Чингиз вытирал испачканные ладони и лениво инструктировал:

— Корки не сдирать ни в коем случае. Горячий душ не принимать, в горячей ванне не лежать, пока корки не сойдут. Смазывать специальной мазью, только мазью, не гелем. «Солкосерил» называется. Ариша, запиши название… Через неделю придешь, я посмотрю, не осталось ли пробелов.

«Бюро» восторженно покивало и гордо удалилось, всем своим видом говоря: «Я теперь крутой!» Чингиз покачал головой вслед и обратился к Арине:

- Долго там до чая?

Стеф молча наблюдала и ждала, пока на нее соизволят обратить внимание. И дождалась.

— Тебе еще один заказ, — сказала Арина. — Так что с чаем придется подождать. Девушка и так уже полчаса ждет, трясется, как в зубном кабинете…

— Кто трясется? Я трясусь? — возмутилась Стеф, вскакивая. — Да когда это я тряслась?! Кто-то, может, и трясется, только не я!

Чингиз обернулся и застыл, прижав уголком рта сигарету.

- Стеф?

- Двадцать один год уже Стеф. Что уставился, как на двухголовую?

— Да так… — Чингиз прикурил наконец сигарету, скорбно посмотрел на свои перепачканные черным ладони и вздохнул: — Ладно, пошли.

Закрыв за собой дверь, он кивнул на кресло, и впрямь напоминающее зубоврачебное, и сказал:

— Дурака ты сваляла. Я бы тебе на дому бесплатно сделал. Может, договоримся на свободный вечер? Деньги сэкономишь.

Стеф задумалась. Он дело говорил… Только ведь Арина была права, ее и впрямь потряхивало. И в «свободный вечер» у нее могло просто не хватить духу. Кроме того, дома… Стеф сразу вспомнила все предостережения Дзена. Береженого бог бережет…

— Нет уж, — заявила она. — Или сегодня и сейчас, или никогда. Через час я уже не решусь на такое мероприятие.

— Хозяин — барин. Что бить будем? Или варианты посмотришь сначала?

Стеф в двух словах объяснила Чингизу, какую татуировку она хочет. Тот достал чистый лист и за десять минут набросал небольшого взъерошенного чертенка с копытцами, рожками и лукавой мордочкой. Несколько секунд подумал и снабдил чертенка вилами и длинным хвостом с кисточкой. Показал Стеф, та аж запищала от восторга: с листа хулиганисто ухмылялся тощенький бесенок, облокотившись на вилы и распушив кисточку на хвосте.

Чингиз довольно усмехнулся — мол, фирма веников не вяжет, — и осведомился:

- Где бить?

Стеф собралась с духом, постаралась, чтобы выражение лица было как можно более невозмутимое, и хлопнула себя по правой ягодице:

— Тут.

- Где-где?! — Чингиз поперхнулся. — Шутишь!

— Нет, не шучу. Ну вот блажь у меня такая.

— Хороша блажь… Может, лучше в другом месте? На бедре, хотя бы…

— Нет. Хочу на попке.

— Ты за кого меня принимаешь? — непонятно почему возмутился Чингиз. — Я нормальный мужчина с нормальными мужскими инстинктами! Нет уж. Завтра Настя будет работать, вот она тебе без проблем набьет все что угодно где угодно. А меня уволь.

Стеф чуть не разревелась от обиды: ну что это такое! Что за скромность такая нездоровая!

— Вот интересно! На пляже вы на голые задницы спокойно смотрите, а как работу делать — так нате, засмущался!

- Сравнила божий дар с яичницей!

Стеф на всякий случай не стала уточнять, что Чингиз имел в виду под яичницей, надеясь лишь, что под божьим даром он подразумевал ее. Она нахохолилась и тихонько шмыгнула носом для затравки — пусть его совесть замучает. И неожиданно для себя расплакалась по-настоящему.

Чингиз растерялся. С чего она разревелась? И как ее теперь утешать, скажите пожалуйста?

— Идиот, — пробурчал он себе под нос и беспомощно вздохнул: — Стеф, ну пойми ты… У меня же рука дрожать будет! И думать буду не о том, о чем надо! Тем более, на ягодице бить очень больно. Может, лучше в другом месте?

Аня в ответ расхлюпалась еще горше.

— Ну что ты будешь делать! — Чингиз протянул руку, коснулся светлой пены ее волос. — Ладно, фиг с тобой, золотая рыбка. Только претензий потом не предъявлять! И прекрати реветь, пожалуйста. Нервирует… Иди укладывайся.

Стеф мигом заткнулась, рассудив, что нервировать Чингиза не стоит, и покорно отправилась на кушетку, на ходу расстегивая «молнию» джинсов. Только судорожные всхлипывания сдержать не удавалось.

Чингиз задернул занавеску, закрыв кушетку от сторонних посетителей, долго возился с краской, машинкой и салфетками, стараясь на Стеф не глядеть. Потом, с совершенно каменным лицом, несколько раз уточнял, где именно бить, и, наконец, принялся рисовать.

Стеф хихикнула: гелевый стержень щекотал чувствительную кожу.

— Не дергайся! — укоризненно сказал Чингиз, не прекращая рисовать. — Представь, что будет, когда здесь машинка пойдет.

- А что будет?

— Тебя красные муравьи кусали когда-нибудь? Или пчелы? Вот ощущение такое, будто на квадратный сантиметр сели полторы сотни пчел и все одновременно кусают. Я уж не говорю о том, что дня три как минимум тебе будет больно сидеть и ходить… И как в той рекламе — «белого не носить, обтягивающее не надевать, не танцевать».

- А почему белого не носить?

- Испачкается. Краской и кровью.

- А еще и кровь будет?

- А ты как хотела?

Радужная перспектива, нечего сказать. Стеф лежала на животе и думала — а стоит ли игра свеч? Не зря ли она это все затеяла? Ее терзали смутные сомнения…

Чингиз закончил рисовать, протер рисунок влажной салфеткой и осведомился:

- Ну как? Не передумала? Еще не поздно.

Да щас! Не для того Стеф доллары не меняла, не для того ревела, как полная истеричка, не для того, в конце концов, задницу оголяла, чтоб теперь передумать!

- Нет, не передумала. Бей.

- Ну как знаешь. Я предупреждал.

Стеф услышала жужжание, похожее на звук бормашины, и непроизвольно вздрогнула. «Хорошо, что на попе не растут зубы», — нервно подумала она и вскрикнула, когда игла впилась в нежную кожу. Ощущение было в точности то, о котором говорил Чингиз. Только в три раза больнее!

Аня вцепилась зубами в рукав, а руками — в кушетку, и попыталась думать о чем-нибудь хорошем. О хорошем не думалось. Все мысли концентрировались в точке острой, вибрирующей боли. И Чингиз, как назло, молчит… Хоть бы зубы позаговаривал, что ли…

Откуда ей было знать, что Чингиз был бы не против, если б ему самому сейчас позаговаривали зубы.

- Отдохни, — промолвил он, откладывая машинку.

Стеф блаженно расслабилась, но ненадолго. Скоро мучения начались снова. И на сей раз длились, казалось, целую вечность. Сначала шла машинка, потом салфетка, снова машинка, снова салфетка — и так до бесконечности…

Чингиз мельком поглядывал на часы — двадцать минут на контур. Что-то быстро. Наверняка пробелы остались. Да поскорее бы все это закончилось, в самом деле! Анька и понятия не имеет, что он сейчас переживает! Вот ведь приспичило ей… Чингиз посмотрел на побледневшее лицо Стеф и поспешно убрал машинку:

- Стеф, что, плохо?

Стеф почувствовала вонь нашатыря и открыла глаза:

- Да нет. Просто больно… Долго еще?

— Долго. Я и так стараюсь побыстрее… Будь другом, прикури мне сигарету, у меня все руки в краске…

Перекуров было еще не меньше десятка. Жужжала машинка, Стеф уже даже привыкла к этой боли, кожа словно онемела. Стеф следила, как одна за другой летят в корзину испачканные салфетки, слушала дыхание Чингиза — чересчур спокойное и размеренное. А плакался — мол, руки будут дрожать… И лицо невозмутимое, как подошва «казака». «Основной инстинкт» у него, похоже, отсутствует начисто. Неужели эта пикантная ситуация его нисколько не волнует?! Стеф была так разочарована, что, казалось, была готова сама на него запрыгнуть… если б не было так больно!

Очередная салфетка шмякнулась в сантиметре от корзины, Чингиз пробормотал: «Недолет…» и принялся что-то мурлыкать себе под нос. Стеф прислушалась.

- Надо мною тишина,

Небо, полное огня,

Дождь проходит сквозь меня,

Но боли больше нет.

Под холодный шепот звезд

Мы сожгли последний мост,

И все в бездну сорвалось,

Свободным стану я

От зла и от добра,

В моей душе нет больше места для тебя…

Многообещающе, нечего сказать.

Чувствуя, как к бедрам пробирается теплая мучительно-сладкая дрожь, Чингиз напрочь забыл обо всем на свете, путал слова в песне и молился лишь о том, чтобы не испортить татуировку. Все инстинкты, по непонятным причинам спасовавшие тогда, у сфинксов, теперь разыгрались не на шутку, не оставляя места ни романтике, ни деликатности.

Стеф вздохнула:

— А Дзен сказал, ты на гитаре играешь… И что голос у тебя на Кипелова похож.

Чингиз убрал машинку и недовольно пробурчал:

— Опять Дзен… Скажу Соньке, пусть она ему язык откусит. А если он скажет, что у меня голос на Робертино Лоретти похож, ты тоже поверишь?

- А кто тебя знает, — хихикнула Стеф. — Сыграешь мне как-нибудь?

- Как-нибудь… при случае. Может быть.

Стеф перегнулась назад, пытаясь увидеть, на какой стадии татуировка, но ничего особо не разглядела.

— Ни фига ты гибкая… — откомментировал Чингиз, поднося к татушке зеркало.

— Остатки былой роскоши. — В зеркале отразилась нежная выпуклость, а на ней — ухмыляющийся бесенок, правда, безрогий и куцый.

— Еще немного, еще чуть-чуть! Последний бой — он трудный самый! — тоскливо пропела Стеф и улеглась обратно.

Чингиз улыбнулся краешком рта, и снова зажужжал машинкой:

— Терпи, казак, атаманом станешь. Я свободен, словно птица в небесах, я свободен, я забыл, что значит страх…

«Блин, ну и приспичило же ей… Сам идиот. Какого хрена я сказал ей, где работаю?! У нее голова на плечах есть или как? Являться к парню с таким заказом… Сумасшедшая».

«Мдя… Ноль эффекта! Это ж надо! Неужели не понимает, что я его провоцирую? Как будто не знает, откуда дети берутся… Не верится как-то в его добродетельность. Что ж мне, самой на него запрыгивать?!…»

«Ненормальная! Чего она добивается?! Понимает же, что провоцирует! Хоть прямо тут ее заваливай и… Стерва, зараза! И ведь только попробуй лапни — тут же по физиономии схлопочешь…»

«Такая невозмутимость может объясняться только одним: я для него обычная клиентка. Такая же, как все. Твою мать!!»

«Твою мать!! Я сейчас с ума сойду… Так! Спокойно! Это клиентка, это обычная клиентка! Какая мне разница, с чем работать, с рукой или с задницей… Да скоро это кончится?! Спокойно, Ипполит… Пробелов наделаешь! Если потом поправлять придется — еще одного такого сеанса я не выдержу… Так что дышим ровно и смотрим в оба!»

— Я свободен, с диким ветром наравне… Я свободен, наяву, а не во сне…

- Это что ты напеваешь?

Чингиз вздрогнул и отдернул иглу:

- Ты поаккуратней! А то у чертенка оленьи рога получатся!

- Забавно будет… Так что ты поешь?

- А… Это с альбома Кипелова и Маврина. Разве не слышала?

- Нет… У тебя есть?

- Есть. В понедельник принесу.

- А ты что-нибудь кроме «Арии» слушаешь?

— Естессно… много всякого. «Алису» иногда, под настроение. Но «Алиса» Понтию Пилату не нравится, поэтому редко.

- Кому-кому не нравится?

— Понтию Пилату. Ворону моему. Я его когда домой принес, включил «Кровь за кровь», а он как давай по всей комнате скакать, крыльями хлопать в такт… Ну я его Понтием Пилатом и назвал.

— Откуда он у тебя?!

— На улице подобрал. Птенцом еще. — Чингиз был готов сейчас пороть любую чушь, лишь бы хоть чуть-чуть отвлечься. — Его местные вороны чуть не забили. Я его и подобрал. Он поначалу мне все руки поклевал, придурок… Потом приручился. Только все равно себе на уме. Если, не дай бог, ему что не нравится — начинает летать, книги с полок выкидывать… мне на голову, как правило… Пару кассет мне разбил, диск «Алисы» вообще на мелкие кусочки разнес… Какой хозяин, такой и ворон. Оба психи. А то может на башку камнем свалиться и крыльями по ушам бабах… Как хорошая контузия. Я после таких закидонов час отойти не могу. Приходится наказывать…

— Как? Не кормишь?

— Что я, живодер? Я просто с ним не разговариваю. Он подуется денек-другой, улетит куда-нибудь… Потом приходит мириться.

Жужжание машинки прекратилось. Мягко, очень аккуратно и бережно по болящему месту прошлась салфетка.

— Все, моя прекрасная леди. Вы свободны. Учти, будут корки. Их не сдирать. Так, белого не носить — это я уже говорил… В горячем душе не лежать, под горячей ванной не стоять. Ну то есть… Ну ты поняла. Купишь вазелин, будешь смазывать, пока корки не сойдут. Есть еще специальная мазь, но она бешеных денег стоит, так что обойдешься вазелином. Одевайся пока, я сейчас.

Чингиз появился минут через десять и вручил Стеф листок бумаги:

- Держи квитанцию. Гарантия полгода.

Стеф полезла в рюкзачок за кошельком:

- Сколько с меня?

— Нисколько. Полсотни баксов на дороге не валяются. Оставь на мороженое.

Стеф остолбенела.

- То есть как?

- Так. Считай, что я сделал тебе по дружбе. За спасибо.

- Спасибо в карман не положишь.

- Зато в душу можно положить. Это надежнее, чем в кармане.

Блин, у него такие узкие глаза, что в них ничего не разобрать! И джинсы плотные, фиг поймешь…

— Что уставилась, как на чудо-юдо? Топай давай, в понедельник скажешь, как чертенок поживает. Иди, а то меня уже еще одна клиентка ждет. Надеюсь, у нее заказ более безобидный…

Ого! Это уже что-то! Зацепило его все-таки!

— Спасибо! — Стеф обвила рукой его шею и поцеловала в приподнявшийся в улыбке уголок губ.

Теперь ему есть что хранить в душе!

— Ну пока, до понедельника! — Стеф одарила Чингиза самой убойной своей улыбкой и выскочила за дверь прежде, чем он успел что-то сказать или сделать.

— Авария! — Только и выдохнул Чингиз, когда дверь захлопнулась. — ЧП. Спасайся, кто может.

Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих.

Вошла очередная клиентка, щеголяя сногсшибательным бюстом и идеальной формы ногами. Напомнила, что пришла доделать пантеру на бедре. Чингиз без лишних слов указал ей на кушетку, еще хранящую очертания тела Стеф.

Красотка разлеглась на кушетке в позе Данаи, грубо прогнав оставшийся от Стеф теплый призрак, и поддернула повыше юбку, открывая незаконченную татуировку.

Чингиз поймал влажный взгляд из-под густо накрашенных ресниц и провел ладонью по ее бедру до края юбки. Исподлобья глянул на клиентку — ресницы приглашающе качнулись.

Спасение утопающих, как известно… Чингиз бесцеремонно опрокинул девицу на спину, мельком подумав, что за такие проделки порой перепадают неплохие «чаевые»…

Где-то далеко с грустью мурлыкнул пушистый котенок.

«Ты сволочь, — сказало отражение в зеркале. — Сволочь и скотина».

Чингиз щелкнул отражение по носу:

- Я просто честная давалка.

На кушетке валялись пять зелененьких банкнот. Чингиз хмыкнул: ни себе фига! Либо этой девице деньги девать некуда, либо ей так понравилось… Скорее всего, и то, и другое. Ну что ж, если ей хотелось грубоватой бесхитростности, она ее получила. Сказать, что ли, спасибо Стеф, за то, что она так удачно его завела? Даже сто баксов, заплаченные за эту сумасшедшую особу из собственного кармана, «отработал» с лихвой…

Тогда, скажите на милость, почему так стыдно?! Словно предал. Словно в колодец с чистой, хрустальной водой плюнул… Чингиз в десятый раз повторил себе, что Ане он ничего не должен. Скорее уж она ему…

Но от этой мысли стало еще хуже.

Чингиз небрежно сунул деньги в карман и приоткрыл дверь:

- Кто еще на экзекуцию?